Псков, как колония Новгорода, и притом такая колония, которая постоянно находилась в самых близких отношениях со своей метрополией, почти до половины XIV столетия, естественно, должен был усвоить все новгородские порядки, и он действительно их усвоил, но согласно с местными условиями общественной жизни дал им свой оттенок и, таким образом, значительно изменил их, соображаясь с местными условиями, сообщил им свой тип, который при видимом сходстве далеко не походил на тип новгородский. Таковому важному изменению прежде всего способствовало то, что Псков был колонией Новгорода; следовательно, многое в устройстве, что в Новгороде складывалось и выделывалось долгим опытом жизни общества, во Псков было принесено готовым, конечно, не совсем подходящим к местным условиям псковского общества, гораздо младшего сравнительно с новгородским обществом; и посему старое готовое устройство во многом должно было изменяться и прилаживаться к новому и первоначально незначительному обществу. Потом, с другой стороны, новгородские порядки должны были во многом видоизменяться во Пскове, потому что Псков был поставлен в необходимость постоянно отбиваться от немирных соседей, будучи построен на самой границе; тогда как в этом отношении Новгород был поставлен совсем в другие условия, по крайней мере за то время, когда уже появился Псков, первоначально же, конечно, были те же условия и в Новгороде.
Все это заставило псковское общество сложиться иначе, нежели новгородское, хотя оно первоначально заимствовало у Новгорода и людей его, составлявших и самое общественное устройство, и долго находилось в постоянных и тесных сношениях с Новгородом. Самые элементы псковского общества были те же, которые были и в новгородском обществе, т. е. ильменские славяне, вышедшие из Новгорода, и туземные финские племена, жившие по Нарове, около Чудского озера и по реке Великой; даже взаимные отношения сих двух элементов, вообще смотря, были те же, как и в Новгороде, т. е. отношения пришельца колониста к туземцу старожилу. Но за колонистом псковичей стоял новгородец; отсюда, естественно, пскович действовал смелее и самонадеяннее, опираясь в случае нужды на новгородца, что действительно почти всегда и бывало, как свидетельствуют памятники; а с другой стороны, и туземный чудин-эстонец, сосед большого озера и моря, был смелее и напористее, нежели тот же финн, живший в средоземье. Об эстонцах, как мы уже упоминали, скандинавские саги прямо говорят, что это племя отличалось воинственностью и страшно было своими морскими разбоями и жестокостью. Следовательно, по местным обстоятельствам колонизация, доставшаяся на долю Пскова, по необходимости во многом разнилась против мирной колонизации новгородской. Волей-неволей война была постоянным уделом псковича и изборянина, и притом война мелкая, в которой каждый поселенец был в одно и то же время и земледельцем или торговцем, и воином, – северным казаком, человеком самостоятельным, твердым, неподатливым и тугим на покорность. А посему псковское общество, сложившееся по новгородскому образцу, хотя и признало у себя те же классы, которые были и в Новгороде, т. е. больших людей и меньших, – бояр, купцов и людинов, общинников, – тем не менее отношение и значение сих классов, по самому характеру людей, их составлявших, было совсем не таково, как в Новгороде.
Первый класс в псковском обществе составляли бояре: но замечательно, в Псковских летописях бояр нигде не называют вящими передними людьми, большими людьми, хотя самое название бояр и сохранилось. Бояре псковские были одни и те же с новгородскими боярами. По тесной связи Пскова с Новгородом и по отношениям Пскова как пригорода к Новгороду как к метрополии, одни и те же фамилии были боярами и в Новгороде, и в Пскове и переходили из Новгорода в Псков и из Пскова в Новгород почти в продолжение всего первого периода псковской истории, т. е. в продолжение почти пятисот лет, известных истории. Так, например, Мирослав Гюрятинич, новгородский боярин, в 1126 году был выбран в новгородские посадники, а в 1132 году получил посадничество в Пскове и в 1134 году опять был выбран посадником в Новгороде. Или: в 1176 году новгородские бояре Никита Захарьинич и Станимир Иваниц со многими товарищами участвовали в войне псковичей с Чудью и были убиты в сражении под стенами Пскова. Или: в 1228 году новгородские бояре Борис Негоцевич, Петр Водовикович и другие противники князя Ярослава Всеволодовича удалились во Псков и оттуда начали войну с Ярославом; и когда Ярослав стал звать новгородцев на эту войну, то Новгород на это не согласился, и Ярослав должен был воротить свои войска, приведенные из Переяславля. Таковая близкая связь новгородских и псковских бояр, естественно, должна была сообщить большую силу и значение классу псковских бояр. И действительно, история свидетельствует, что бояре во Пскове первоначально имели большую силу; их связи, влияние и богатство делали их могущественными вождями общества; они нередко скопляли около себя значительные дружины охотников, поступавших на их содержание, а иногда увлекали за собою ту или другую часть общества, или по своей воле поднимали тот или другой пригород. Так, например, псковский боярин Иван Дорогомилович в 1265 году привел свою дружину князю Довмонту в помощь против немцев. Или: в 1331 году псковские бояре Филипп Ледович и Олферий Селкович подняли поречан и условились с островичами идти на летголу; или в том же году боярин Карп Данилович Калека водил охочую дружину псковской молодежи на Нарову против немцев; а другой боярин Володша Строилович поднял за собою псковичей на немцев, воевавших по псковскому рубежу, и потом с другим боярином Ильей Борисовичем защищал Изборск. Или: в 1368 году боярин Селило Скертовский собрал охотников и ходил к немецкому городу Кирьипиге. Мало этого, псковские бояре, действуя заодно со своими сторонниками – новгородскими боярами, преследуя свои фамильные интересы, распоряжались силами псковичей по своему усмотрению, ссорили и мирили Псков с князьями и употребляли псковичей для поддержки своих приятелей, новгородских бояр. Так, в 1137 году псковские бояре, по согласию с одною партиею бояр новгородских, подняли весь Псков в пользу князя Всеволода Мстиславича, изгнанного новгородцами, и впутали было псковичей в войну с Новгородцами, вызвали во Псков Всеволода; но Всеволод в том же году скончался и, таким образом, междоусобная война Пскова с Новгородом прекратилась сама собою. Или: в 1228 году псковские бояре, поддерживая партию новгородских бояр, недовольных князем новгородским Ярославом Всеволодовичем, втянули Псков в войну с Ярославом и в противонародный союз с ливонскими немцами, которые при помощи тех же изменников, псковских и новгородских бояр, даже на время успели ввести свой гарнизон в самый Псков и передать власть над городом своему союзнику – новгородскому боярину Твердиславу Иванковичу. Эта последняя проделка псковских бояр-верховодов, действовавших заодно с партией таких же верховодов – новгородских бояр, наконец образумила псковичей, и когда в 1242 году князь Александр Ярославич Невский выгнал немцев и новгородских и псковских бояр изменников, то псковское вече стало иначе смотреть на своих бояр и хотя не лишило их прав службы господину Пскову, но уже более не признавало их своими безусловными руководителями, а напротив, службу их обществу подвергло строгому своему контролю и во все последующее время уже стало держать их в строгой зависимости.
После 1242 года псковские бояре, как лучшие люди, по-прежнему пользовались большим уважением от народа и были передовыми людьми псковских общин, представителями своих концов, улиц и пригородов и посему избирались во все важные общественные должности: в должности посадников, сотских, судей, губских старост, воевод и посланников от Пскова. Так, под 1426 годом летопись говорит: и псковичи послаша к Витовту своих послов – посадника Федоса Фефиловича и посадника Якима Павловича и иных бояр и взяша мир с Витовтом. Или под 1460 годом: «Послаша псковичи послов своих в Великий Новгород Юрья посадника Тимофеевича, Максима Ларивоновича и бояр из всех концов». Или под 1463 годом: «И даша на вече воеводство Максиму посаднику Ларивоновичу и Алексею Васильевичу и Игнатию Логиновичу, и совокупившеся псковичи с пригорожаны, и поидоша к Городку». Псковские бояре вместе с посадником и другими выборными властями даже имели право отменять законы; так, под 1472 годом читаем в летописи: «Во Пскове посадник псковский Афанасий Юрьевичь и бояре псковские и сотские и судьи, тогды же и льняну грамоту подраша, вынемше из даря; и бысть всем христианом радость велия с восьми бо год она была в ларе, да много христианом истомы и убытков в то время было». Все это, по-видимому, нисколько не изменяло положения бояр против прежнего времени; по-видимому, и после 1242 года вся общественная власть находилась в их руках; но так было только по-видимому, на деле же после 1242 года Псков год от года все более приобретал характер чисто демократической республики, и первоначальные аристократические начала, принесенные из Новгорода, год от года теряли свое значение и вся власть постепенно сосредоточивалась в вече, на котором были равны и бояре, и купцы, и черные люди.
Псковичи, не менее новгородцев предприимчивые в торговле и других промыслах, но гораздо более новгородцев вышколенные беспрерывной борьбой то с чудью, то с немцами, то с литвою, выработали себе характер неуступчивый и неподатливый на покорность; а опыт прежнего времени, когда псковские бояре, действуя заодно с одной партией новгородских бояр, чуть не передали Псков немцам, так врезался в памяти псковского веча, что оно в продолжение всего последующего времени строго и постоянно смотрело, чтобы какая-нибудь власть не затеяла подчинить своему влиянию власть веча. А посему как ни велика была, по-видимому, власть псковских бояр и после 1242 года, но вся эта власть состояла почти исключительно в исполнении приговоров веча, и бояре, по-видимому могущественные и всесильные, в сущности были только покорными слугами веча. И чем более бояре имели видимых средств подавить остальных граждан, и чем долее жил Псков, тем осторожнее вело себя вече и тем более со своей стороны принимало средств, которые развивали его власть и стесняли значение бояр. И одно из действительнейших средств в этом деле состояло в том, что вече по возможности старалось уклоняться от единичных властей, и функции той или другой власти делить между несколькими выборными лицами или окружать ту или другую власть разными помощниками, назначаемыми вечем; и таковой порядок постепенно развивался, по мере того как Псков постепенно отдалялся от тесных связей с Новгородом и заявлял свои права на самостоятельность. Так, единичную власть степенного посадника, сперва присылаемого из Новгорода, а потом обратившегося в выборного сановника, назначаемого самим псковским вечем, псковичи сперва старались ограничить допущением старых посадников участвовать в деятельности степенного посадника, а потом по мере возможности стали выбирать зараз по два степенных посадника; впрочем, эта последняя мера относительно посадничей власти употреблялась непостоянно. Но зато все остальные власти, кроме княжеской, с постепенным развитием самостоятельности Пскова окончательно перестали быть единичными и делились по крайней мере между двумя лицами; например, судьи и старосты постоянно выбирались и отправляли свою должность по двое, а сотских постоянно было по нескольку; тысяцкого же, этой важной единичной власти, вовсе не было в среде сановников, избираемых псковским вечем. Потом, важным средством к ослаблению бояр, избираемых представлять ту или другую власть, служил заведенный во Пскове порядок, до которому важнейшие дела не иначе могли быть решаемы, как при участии нескольких властей, хотя бы и без представления вечу. Так, например, в 1472 году, при отмене льняной грамоты участвовали посадник, сотские, судьи и бояре; также поступали и при издании того или другого закона, например, в 1485 году грамота о правах смердов была написана и положена в ларь Св. Троицы князем и всеми степенными и старыми посадниками. Наконец, самым грозным средством против своеволия бояр было право народного веча отменять все неугодные ему распоряжения других властей и право веча казнить виновников неугодных распоряжений; так, например, в 1458 году вече не только отменило введенную прежними посадниками хлебную меру, невыгодную в торговле, но и тут же на вече избило тех посадников, которые ее ввели. Или в 1484 году вече не только отменило грамоту о смердах, изданную посадниками Степаном Максимовичем и Леонтием Тимофеевичем со товарищи, но и приказало разорить дома сих посадников, а на самих их, успевших убежать в Москву, положило в ларь Св. Троицы мертвую грамоту, т. е. осудило на смерть и лишило покровительства законов. При помощи таких средств псковское вече, не лишая бояр прав первенствующего сословия и предоставляя им все права выборной власти, в то же время положило этой власти определенные границы, в которых она не только не была опасна вечу, но и не могла быть ни чем иным, как покорным исполнителем велений веча. И посему бояре, при всем их большом значении в обществе, вполне зависели от веча и несли все общественные тягости наравне с другими классами и в этом отношении не пользовались никакими привилегиями. Так, например, в 1471 году, при постройке новой стены на Полонище в разруб или в раскладку запасов и казны на этот предмет были помещены и посадники, и великие бояре наравне с другими гражданами; летопись прямо говорит: «А всем Псковом начата по всем концам рубитися, изкрепка, а посадников и бояр великих на вече всем Псковом начата обрубати доспехи и коньми». По этому известию в разруб или в раскладку повинностей были помещены или оценены самим вечем не только недвижимые имения посадников и бояр, но их оружие и кони. Ближайшим следствием таковых порядков было то, что с 1242 года летописи уже не упоминают ни о каких боярских партиях во Пскове или о разделении псковского веча происками бояр-верховодов; тогда как летописи Новгорода переполнены известиями о борьбе боярских партий и о разных незаконных вечах, иногда даже одерживавших верх над вечем законным.
Основою значения и могущества бояр во Пскове, так же как и в Новгороде, была частная поземельная собственность; она главным образом сообщала боярам ту силу и могущество, которое ставило их выше других классов общества, не имевших частной поземельной собственности, а владевших общинной землею; но и здесь псковские бояре значительно уступали новгородским. С одной стороны, между псковскими боярами не было таких богатых землевладельцев, каковыми были бояре новгородские, владевшие необозримыми землями в Заволочье. Еще в прежнее время, когда Псков вместе с Новгородом имел значительные колонии в землях чуди и летголы, псковские бояре могли тягаться своими поземельными владениями с новгородскими владельцами в Заволочье; но с постепенным распространением владений немецкого Ливонского ордена в этом краю тамошние владения псковских бояр постепенно стали уменьшаться и в 1284 году дошли до нуля. И таким образом, частная поземельная собственность псковских бояр должна была ограничиться только псковской землей, которая была слишком невелика, и притом далеко не вся принадлежала боярам, а, напротив, в большей своей половине была разделена между общинами и мелкими поземельными собственниками, не принадлежавшими к классу бояр. Между псковичами был даже обычай, утвержденный законом, по которому даже люди небогатые составляли между собой компании и под именем сябров, или пайщиков, покупали на общий сборный капитал землю, а купивши, делили между собою по долям в полную собственность. В повести о псковском Печерском монастыре рассказывается следующий случай: жители окрестных селений близ Печерской горы сговорились между собою купить гору и лес около горы и, купив ее, разделили между собою купленную землю; и на этом дележе местность, где была древняя пещера, по жребию досталась одному из них, по имени Ивану Дементьеву, который и поселился там в подгорье, у речки Пачковки, близ пещеры. Потом, в 1473 году, тот же Иван Дементьев пожертвовал часть своей доли по ручей Какенец на устроение церкви и монастыря. Из этого рассказа видно, что сельчане купили землю в складчину в качестве сябров и поделили ее на доли в полную собственность; так, один из сябров, Иван Дементьев, часть своей доли пожертвовал на устройство церкви и монастыря, как полную собственность, не спрашивая на то согласия у других своих сябров, что, конечно, он не мог бы сделать, если бы земля эта составляла общинное владение. Таковая мелкая поземельная собственность, легко приобретаемая в складчину, естественно, должна была сильно конкурировать с крупной боярской поземельной собственностью, а с тем вместе невыгодно влиять на значение бояр, как в местном обществе, так и во всей Псковской земле; ибо мелкие поземельные собственники из черных людей, естественно, были более свободны и самостоятельны, нежели безземельные крестьяне, живущие по взаимным условиям на землях крупных землевладельцев-бояр и, следовательно, более или менее зависевшие от них, как полных хозяев земли; к тому же псковские законы явно склонялись в пользу мелкой поземельной собственности против крупной, и особенно в пользу обработки земли, против владения землею без обработки. По псковским законам, кто владел землей четыре или пять лет спокойно и выстроил на ней двор и распахал пашню, на того прежний владелец той же земли уже не может предъявлять своего земельного иска, ежели четверо или пять человек соседей подтвердят, что тот владеет землей четыре или пять лет спокойно. В судной псковской грамоте сказано: «А коли будет с кем суд о земли о польной или о воде; а будет на той земли двор или нивы розстрадни, а стражет и владеет тою землею лет 4 или 5; а потому исцю слатися на Сосед, человек на 4 или на 5. А суседи став, на конх шлются, да скажут как прав пред Богом, что чисть; и то, человек который послался, стражет и владеет тою землею лет 4 или 5; а супротивник в те лета ни его судил, ни на землю насту палея, или на воду; ино земля его чиста или вода, и целованья ему нет. А тако не доискался, кто не судил ни насту палея в да лета, а о лешей земли будет суд», т. е. пятилетняя или четырехлетняя давность не уничтожала права на землю необработанную. При таковом законе предприимчивые мелкие поземельные собственники легко могли захватывать участки у крупных поземельных владельцев, ежели они заняты другими делами четыре или пять лет, и не обращали надлежащего внимания на завладение, не начинали исков.
С другой стороны, самая форма владения землей и отношения крестьян к владельцам земли и к обществу во Пскове не давали псковским боярам того высокого значения, каким пользовались новгородские бояре, по тамошним формам владения землей и по отношениям крестьян к владельцу земли и обществу. По псковским порядкам боярин или сам обрабатывал свою землю наемными работниками, наймитами, или самую землю отдавал в наймы охочим людям, на взаимных условиях, по частному договору, с записью или без записи. Нанимателей земли или жильцов псковский закон постоянно старался ставить сколько можно в более независимое положение от владельцев земли или давать им права равных друг другу договаривающихся сторон и не допускал права вотчинного суда землевладельца над жильцами, живущими на его земле. Но, конечно, при всем старании закона не могло быть равенства между бедным жильцом и богатым землевладельцем, и первый почти находился под большим или меньшим влиянием второго; и посему демократически Псков, чтобы не дать перевеса на вече боярам при подаче голосов смердами или жильцами, живущими на их земле и, следовательно, находящимися под их влиянием, постоянно держался того правила, чтобы не допускать смердов к общественным делам и к подаче голосов на вече, и за это правило особенно крепко держались черные люди, постоянно бывшие настороже и опасавшиеся, чтобы бояре каким-нибудь образом не получили большинства на вече. При таковых порядках, естественно, псковский боярин не мог вести на вече толпу своих полузависимых клиентов, как это делал нередко боярин новгородский; и посему на псковском вече бояре всегда оставались в меньшинстве или, по крайней мере, не могли проводить законов в ущерб демократическим началам псковского общества.
Купцы во Пскове, так же как и в Новгороде, составляли отдельный класс общества, занимавшей второе место после бояр и имевший свой суд и управу и свое отдельное самостоятельное устройство. Этот класс принимал деятельное участие в общественных делах и пользовался большим значением в обществе, ибо Псков подобно Новгороду был по преимуществу торговым городом. Общественное устройство купечества во Пскове, происшедшее от купечества новгородского, было одинаково с новгородским; т. е. купцы составляли общины, и только тот считался настоящим пошлым купцом, кто был членом какой-либо купеческой общины, кто вложил в нее известный капитал, хотя торговать мог всякий и не вложившийся в купеческую общину. Сколько было купеческих общин во Пскове – мы не знаем; по памятникам встречаются только некоторые общины, например, суконников, кожевников, мясников. Каждая купеческая община имела своих выборных, по общему псковскому порядку, не менее двух, которые судили и рядили членов своей общины и заведовали общинными капиталами, впрочем, не иначе как с согласия всех членов своей общины, имевших для того свои собрания или сходки. Кроме старост по отдельным общинам еще выбирались по два старосты от всего купечества. Так, в летописи под 1415 годом читаем: купцы псковские разбили старую церковь Св. Софии и начали делать новую, и в том же году мастер Еремей совершил новую церковь каменную с благословения священника Ивана Халиловича и повелением купецких старост Андрея Тимофеевича, Осея и всех купцов. А ежели были выборные старосты от всего купечества, следовательно, были общие купеческие собрания, или веча, независимые от веча целого города всех классов, и на этих купеческих вечах разбирались и решались дела, относящиеся до всего псковского купечества. Таковое учреждение общего купеческого собрания, или веча, со своими старостами резко отличало псковское купечество от купечества новгородского, не имевшего подобного учреждения и в целом своем составе поставленного в зависимость от тысяцкого.
Имея общее купеческое собрание, или вече, псковское купечество тем самым пользовалось не только большей самостоятельностью против новгородского купечества, но и в самом Пскове имело сильный перевес над боярами и над черными людьми; ибо оно являлось на общенародное вече, всегда наперед уговорившись и уладившись на своем общем купеческом вече; тогда как ни бояре ни черные люди не имели таких законом определенных предварительных собраний и, следовательно, являлись на общенародное вече не столько готовыми, как купцы. К тому же во Пскове, как преимущественно торговом в городе, купцы должны были иметь и действительно имели гораздо больше влияния на черных людей, чем бояре, которых влиянию сильно вредили мелкие самостоятельные землевладельцы и показанные выше законные ограничения крупных землевладельцев. Все это ставило псковских купцов в такое положение, что они по официальным бумагам хотя считались вторым классом общества, как, например, митрополит Иона в своей грамоте в Псков писал: «Всему священству, боярам и купцам и житьим людям»; но, в сущности, на деле по своему влиянию на псковское общество купцы были сильнейшим и первенствующим классом: они, собственно, руководили вечем, бояре же хотя и пользовались большим уважением и имели больший вес в обществе, но были поставлены обстоятельствами в такое положение, что, в сущности, были не руководителями веча, а только беспрекословными исполнителями его определений. Лучшим доказательством такового положения купцов в Пскове служат все псковские порядки, направленные исключительно к тому, чтобы ограничить влияние и значение бояр и утвердить значение и силу общенародного веча, на котором передовым и лучше организованным классом являлись купцы. О том же положении псковских купцов свидетельствуют все дошедшие до нас договорный грамоты Пскова с соседними государями, в которых постоянно встречаем заботу Псковичей о торговых выгодах. Так, в договорной грамоте между Псковом и Казимиром Литовским, писанной в 1440 году, первым и главным условием было то, чтобы «как литовским послам и гостям, так и псковским послам и гостям был чист путь чрез всю литовскую и псковскую землю, и свободно торговать без пакости по старой пошлине, как в литовской, так и в псковской земле; и чтобы как в Литве блюсти и охранять псковитина наравне с литвином, так и во Пскове блюсти и охранять литвина наравне с псковитином. А вчинится пеня гостю в Литве псковскому, кончать по великого князя правде и по целованию; а вчинится пеня литвину во Пскове, кончати по псковской правде и по целованию». То же почти повторяется, с некоторыми прибавлениями, в перемирной грамоте Новгорода и Пскова с Дерптом, писанной в 1474 году: «А псковскому послу и гостю по Юрьевской (Дерптской) земле путь чист, горою и водою, на Юрьев и на Ригу, и к Колывани и на Руго диво, и на матерую реку, и на в си Юрьевские гор оды, и во всю Юрьевскую землю добровольно ездити со всяким товаром, по старине, и всякий товар псковичом на розницу продавати добровольно, или вместе (оптом); на Юрьеве псковичом добровольно всяким товаром торговати с Рижаны, с Колыванцы и с Ругодивцы, со всяким гостем, по старине, по крестному целованью; и колоду (заставу таможенную) на обе стороны отложихом, и гостинца (пошлин на заставе) от того не имати. И во Пскове юрьевскому гостю всяким товаром торговати добровольно по старине, а корчу мою пивом немецкому гостю во Пскове не торговати; а опрочь карзмы и пива всякий товар ко Пскову добровольно возити, по старине, на обе стороны». Жалобы или неудовольствия Пскова к соседним государям посылались также преимущественно по торговым делам; так, например, в речах псковского посольства к королю Казимиру (1480 года) сказано: «Первое о обидах, што наши купцы Микифорко… заехал у Луцкой торгом, и воевода луцкий того Микифорка орабил, товару много; и ты бы, господине, честный король, тому делу управу дал по крестному целованию; а отчина великих князей тебе, своему господину, посадники псковские, и степенные и старые посадники, и сынове посадничьи и бояре, и соцкие, и купцы, и житьи люди, и весь Псков челом бьет. А иное жалуемся тебе, своему господину, што по твоей державе, по городом воеводы и мещане нашим псковичам купцом с немцы торговати не дадут: инобы, господине честный и великий король твои воеводы и наместники нашим купцам по твоим городом не боронили торговать с немцы и со всяким гостем по мирному докончанью и по крестному целованью». Даже большая часть войн Пскова с соседями начиналась из-за обиды псковских купцов. Например, в 1323 году, когда немцы избили псковских гостей на Чудском озере и ловцов на Нарове, то за это псковичи ворвались в Ливонию и опустошили ее до Колывани. Или когда в 1403 году великий князь смоленский Юрий, при изгнании из Смоленска Витовтовых наместников, захватил псковских гостей, торговавших в Смоленске, то по этому случаю Псков и Новгород отправили к нему своих послов, которые принудили Юрия отпустить захваченных псковских гостей. Или: в 1501 году, когда немцы задержали в Дерпте 25 учанов с товаром и полтораста человек псковских купцов, то псковичи, не получив надлежащего от немцев удовлетворения чрез посольства, начали с немцами войну, которая продолжалась несколько лет.
Черные люди во Пскове были в ином положении, нежели в Новгороде; они находились в меньшей зависимости от больших людей, или от бояр, как потому, что бояре в Пскове не имели таких огромных поземельных владений, как бояре новгородские, так и потому, что Псков по самому устройству своему был не на стороне бояр – крупных землевладельцев, а напротив, более покровительствовал мелкой поземельной собственности, вследствие чего черные, или меньшие, люди в Пскове пользовались большей независимостью и самостоятельностью, нежели какую самостоятельность имели меньшие люди в Новгороде. К тому же постоянная и упорная борьба с чудью, летголою и литвою и потом с немцами, лежавшая одинаково и на больших, и на меньших людях во Пскове, естественно, равняла их между собою и делала меньших людей более твердыми и самостоятельными. Конечно, и во Пскове какой-либо предприимчивый и храбрый боярин мог скопить около себя охочих людей и повести на какое-либо военное предприятие; но охочие люди во Пскове были далеко не то, что повольники в Новгороде: они не были ратниками своего предводителя, и по самому ходу дел в псковской истории скоплялись около большого человека только для воинских набегов на немирных соседей или для отражения соседских нападений, а не для колонизации, как это было в Новгороде, с конца XIII столетия псковичам нечего было и думать о колонизации. Следовательно, предводитель охочих людей во Пскове не мог им дать захваченной земли под поселение и привлечь их к себе разными ссудами на обзаведение хозяйством; они шли за ним только для того, чтобы понажиться тем, что успеют награбить в неприятельской земле. Между тем купцы, старавшиеся удержать первенство и силу за своим классом против бояр, первоначально, как мы уже видели, действовавших заодно с боярами новгородскими, естественно, должны были ближе соединиться с черными, или меньшими, людьми и заодно действовать на общем вече. Первоначальная тесная связь псковских бояр с новгородскими боярами, передавшая было Псков немцам, породила теснейшую связь купцов с черными людьми и, кажется, более всего способствовала той независимости и самостоятельности, которою пользовались во Пскове черные люди; по всему вероятию, ей обязан был своим существованием и закон, покровительствующий мелкому землевладению и порядку сябренного приобретения земель в полную отдельную собственность сябров.
Все это поставило черных, или меньших, людей во Пскове в такое положение, что они на вече были большими людьми, т. е. всегда оказывались в большинстве перед большими людьми и не пропускали ни одного закона, который вредил бы их значению или давал перевес большим людям. Имея главную опору в общенародном вече и чувствуя себя сильными, особенно на вече, черные люди, естественно, интерес веча считали своим собственным интересом и поэтому заботились, чтобы права веча были неприкосновенными и чтобы вече было действительной силой в управлении Псковом, чтобы партии верховодов-затейщиков не нарушали его спокойной и правильной длительности. Дорожа неприкосновенностью прав веча, черные люди заодно с купцами крепко держались раз принятых порядков и не дробились на партии, зная из опыта в Новгороде, что при разделении на партии меньшие люди более всего терпят от больших людей, делаясь их орудием. От этого история Пскова за все время его самостоятельности не представляет борьбы партий, там вече никогда не делилось и не было незаконных веч. Меньшие люди, сильные на вече, на вече же и управлялись с большими людьми, когда это находили нужным. Так, под 1458 годом читаем в летописи: «Псковичи недовольные распоряжением прежних посадников, убавивших торговую меру, по определению веча прибавили забницы (т. е. увеличили меру) и палицу привесили к позобенью, а старых посадников избили на вече». Конечно, здесь под именем псковичей главным образом должно разуметь купцов и черных людей, до которых преимущественно касалось дело о торговой мере. Или: в 1483 году также вечем посекли дворы у старых посадников и у некоторых бояр. Но всего яснее высказалась неуступчивость и настойчивость меньших, или черных, людей на вече перед большими в деле о смердах, бывшем в 1485 году. Посадники вместе с большими людьми и князем наместником, по всему вероятию, желая усилить себя на вече против меньших людей, придумали дать политические права смердам и таким образом провести их в члены веча; с этой целью они составили новую уставную грамоту о правах смердов и для сообщения ей законодательной силы внесли ее в ларь Св. Троицы и записали в тамошние книги, или реестры законов; и все это сделали, не доложа «господину Пскову». Черные, или меньшие, люди, как скоро узнали об этой новости, затеянной большими людьми, то на первом же вече решили: явившихся в Псков смердов засадить в погреб за сторожи, посадника Гаврилу убили всем Псковом на вече, а на трех посадников, бежавших в Москву, написали мертвую грамоту (смертный приговор) и положили ее в ларь Св. Троицы, имение же их опечатали. А так как в это дело был замешан псковский князь Ярослав, наместник великого князя Московского Ивана Васильевича, может быть, действовавший по приказу сего последнего, то псковское вече силой заставило четырех посадников и по боярину от концов отправиться посольством в Москву и просить великого князя, чтобы держал Псков по старине и не признавал вновь составленной уставной грамоты о смердах. И когда великий князь, желая поддержать своего наместника и больших людей, отвечал, что «посольство пришло бездельно, и что он тогда только будет жаловать Псков попригожу, когда вече выймет из ларя Св. Троицы мертвую грамоту на посадников и пришлет ее в Москву, а смердов отпустит и животы их отпечатает», то черные люди, получив на вече таковой ответ великого князя, не поверили своему посольству и снарядили новое посольство из больших людей. А когда и новое посольство принесло такой же ответ великого князя вечу, тогда между большими и меньшими людьми началась брань и мятеж на вече, и меньшие люди, обвинив приехавших послов в заговоре и понарошке бежавшим в Москву посадникам, снарядили двух послов из своей братьи из молодших людей бить челом, чтобы великий князь сказал свою волю о смердах и бежавших в Москву посадниках. Дело о смердах тянулось целых два года по настоянию черных, или меньших, людей; по этому делу было отправлено в Москву пять посольств и потрачено до тысячи рублей сборных общественных денег. И конечно, черные люди одержали бы в этом важном для них деле окончательный верх над боярами, если бы великий князь Московский не принял под свою защиту бояр. Спор о смердах, по всему вероятию, и был возбужден самим великим князем, который думал покончить с Псковом, поддерживая бояр, как он покончил с Новгородом, поддерживая меньших людей против бояр. И черные люди, очевидно, хорошо понимали значение этого важного для них спора и хотя должны были уступить непреклонной воле такого государя, как великий князь Иван Васильевич III, но тем не менее своей настойчивостью и продолжительностью спора ясно доказали большим людям, что они могут действовать против них только посторонней помощью и постыдной изменой отечеству.