4 Что такое кромешная тьма для Селестины
В кромешной тьме Селестине сразу стало вспоминаться всё плохое. Она вспомнила, как ещё совсем маленькой оказалась в приюте. (Приют – это место, где воспитываются мыши, которые остались без родителей. Таких много. Из-за мышеловок.) Селестина пыталась отогнать мрачные мысли, но они были сильнее её. Они заполнили всю темноту помойного бака.
Первым явилось воспоминание о Серой Грымзе – самое плохое! Серая Грымза была в приюте главной надзирательницей. Большая, старая и довольно противная серая мышь. С одним-единственным резцом во рту. Селестина от этой Грымзы натерпелась страху. Каждый вечер в дортуаре та рассказывала одну и ту же сказку. Делала вид, что выбирает… «Что бы такое рассказать вам сегодня, мои милые?» Но рассказывала всякий раз одно и то же – про Страшного Злого Медведя. Это была сказка про маленькую мышку, которая не верила в Страшного Злого Медведя, и зря не верила, потому что в конце концов Страшный Злой Медведь съел её живьём!
Тут Серая Грымза злорадно усмехалась:
– Её братья, её сёстры, её родичи, её друзья, её подруги – все ей говорили: «Берегись Страшного Злого Медведя!» Но она никого не слушала, думала, она самая умная! И вот вам результат: ам! Съедена Страшным Злым Медведем.
Когда Серая Грымза рассказывала эту сказку, её огромная тень, как хищная птица, парила над кроватками мышат.
– Там, у нас над головой, ходит Страшный Злой Медведь! – зловеще ухала Грымза.
Мышата, дрожа, смотрели на потолок. Им казалось, что они слышат шаги Страшного Злого Медведя.
– А когда он голодный, – спрашивала Серая Грымза, – что он тогда ест, Страшный Злой Медведь?
– Он ест всё, что попадётся, – отвечали мышата, которые знали эту сказку наизусть.
– Абсолютно всё! – повторяла Серая Грымза, угрожающе подняв палец. – Мёд, рыбу, морковь, кукол, башмаки, телевизионные антенны, шоколад, масло, велосипедные шины, гвозди, цикорий, тесто, радиоприёмники – абсолютно всё! Но что из абсолютно всего особенно любит есть Страшный Злой Медведь?
– Мышку? – спрашивал чей-то дрожащий голосок.
– Мышку? – издевательски хихикала Грымза. – Десять! Двадцать! Тысячу мышек! Он ест их жареными, варёными, тушёными, в виде паштетов, в виде бутербродов, с гарниром, под соусом, в супе и даже сырыми!
– Сырыми? – не удержавшись, переспрашивала Селестина, съёживаясь в своей кроватке.
– Сырыми и прямо живьём, с башмаками и рюкзачком!
Теперь Серая Грымза шипела как змея.
«Неправда, неправда! – твердила про себя Селестина. – Грымза просто нас пугает! Нет никакого Страшного Злого Медведя».
И всё-таки Селестина немножко в него верила, потому что была ещё маленькая, а малыши верят во многое такое, во что и не хочется верить, а приходится.
Сейчас, в темноте помойного бака, Селестина уже нисколечко в него не верила. Она была уже большая. Она знала, что медведи такие же, как все, – бывают злые, бывают добрые, бывают ни злые и ни добрые, но в одном она была уверена совершенно: нет никакого Страшного Злого Медведя! Засыпая, она всегда повторяла про себя: нет никакого Страшного Злого Медведя. Дураки вроде Жоржа – да, бывают, а вот Страшный Злой Медведь – нет… Но при этом какой-то чуть слышный внутренний голосок не давал ей покоя: «А что, если он всё-таки есть – Страшный Злой Медведь, вдруг он и вправду есть?»
Селестина: Так что утром, когда Эрнест поднял крышку помойного бака и уставился на меня голодным взглядом – слюни текут, глаза на лоб вылезли, – я так и подумала, что это Страшный Злой Медведь!
Эрнест: Не текли у меня слюни! И глаза никуда не вылезли! Не могут глаза на лоб вылезать.
Селестина: Это выражение такое, Эрнест, это образ!
Автор: Не начинайте опять препираться! Эрнест, расскажи лучше, что произошло в то утро.
Эрнест: Дело было зимой, и я был не в духе. Голодный – что правда, то правда. Я проснулся такой голодный – прямо весь мир бы съел.
Селестина: Ага! Вот видишь!
Эрнест: Это выражение такое, Селестина! «Весь мир бы съел» – это образ!
Селестина: Странный, по-моему, образ.
Эрнест: Потому что я поэт, Селестина! Я мастер странных образов.
Автор: Лучше я сам буду рассказывать, так быстрее дело пойдёт.