Счастье каждой улицы – в счастье людей, живущих на ней. Улыбаются, радуются люди – и улице становится чуть теплее, чуть светлее. Хмурятся, злятся живущие – и тень печали ложится на мостовую. И пусть один человек не вносит большого вклада, но общее настроение кварталов, сторон, слобод заполняет проспекты, площади и закоулки города. Как река в берегах плескалась, текла, стремилась к морю, так и чувства Цветочной искрились, сверкали и несли в город беспечность, радость и умиротворение.
Весной улица полнилась ожиданием чуда, надеждой на лучшее и бесконечной лёгкостью. Ощущала себя пёрышком, что может взлететь в бескрайнее голубое небо от любого дуновения ветерка. Лето приходило с радостью, ликованием и блаженством, словно одиночные трели в одночасье сливались в многоголосый птичий хор, славящий солнце и саму жизнь. Осень начиналась с весёлой суеты сбора урожая, сменялась заслуженной спокойной усталостью и обещанием, что все отдохнут, когда белое одеяло укроет леса, поля и город. А зимой приходило время спокойствия, уюта и тихого счастья, которое, как снег, сияло под лунным светом, прогоняя тьму из мира и душ.
Эта зима была промозглой, холодной и особенно ветреной. Мороз забирался за воротники, оседал наледью от дыхания на шарфах, расстилался под ногами сплошным гололёдом. Стылая зима, нехорошая. Всё в этот раз было не так: не согревало дома тепло, не радовались ничему люди, даже коты – воплощение уюта – выглядели особенно ободранными и угрюмыми. Тут и там вспыхивали ссоры и склоки, ругались соседи, родственники и просто случайные прохожие. Не бегала, смеясь, детвора. Все сидели по домам. А если уж приходилось выйти, то старались побыстрее закончить дела и спрятаться обратно, забиться в свой угол, отгородиться от мира и сидеть в одиночестве, глядя, как гаснет огонь в камине.
Стояла уже середина зимы, когда Цветочная, наконец, поняла, в чём дело.
– Ах ты ж, несчастье! – в ремесленном квартале мужчина поднимался с земли, отряхивал от снега пальто и на чем свет стоит костерил кота, послужившего причиной падения. Такие сценки были не редкостью на зимней улице. Но слово, брошенное в сердцах, вдруг прогремело набатом, предвестником дурного, указало на то, что давно уж пора было заметить – на Цветочной улице пропало счастье.
Счастье пропало, и холод пробрался в сердца жителей. Кое-где по-прежнему мерцали тёплые огоньки привязанностей, искры уюта и светлячки радостных встреч, но многие дома захватила стужа. Больше всего тепла осталось в бедном районе заречья и в богатых кварталах высокого города, а меньше всего в рыбацкой стороне. Там царил душевный холод, что пробирает до костей сильнее трескучих морозов, сковывает добрые намерения и отнимает саму человечность. И все, кого ещё не настигла беда, чувствовали растерянность и страх.
Беспокоилась Цветочная, каждым булыжником предчувствуя перемены, прислушивалась у дверей и порогов, есть ли ещё тепло в домах или сгинуло, как камень в реке. Она любила своих людей, жила ими, заботилась и получала заботу в ответ. И сейчас в это холодное время приходила греться туда, где ещё сияла яркая любовь к жизни: к домику на краю леса, к особняку лорда Говера и к городской ратуше. Но и туда постепенно поникало волнение.
Тревожилась ведьма в своём маленьком домике, призывала птиц, да и отпускала обратно в небо без новостей. Ощущал беспокойство лорд Говер, сидел перед камином и нервно постукивал ногой, читая газеты. С отчаянием смотрел на груду заявлений молодой констебль Дарем: городская стража сбилась с ног, разбирая преступные случаи, сыплющиеся как горох из прохудившегося мешка. И мерк свет над городом.
***
Этим утром лорд Фредерик Говер встал рано – часы ещё не пробили семь. Жена спала. Хмурилась чему-то, но, к счастью, не кричала больше. С каждым днём снотворные порошки помогали всё хуже, а сны становились страшнее. Пришла пора попробовать иные методы. И хотя семейный врач отговаривал лорда от использования колдовских зелий, он всё же решил сходить к ведьме.
Сабрина Дюпон жила на самой окраине, почти в лесу. Карету пришлось оставить в бедном квартале, где закончилась не только дорога, но даже воспоминания о ней, и идти не меньше мили. Перед лесом и без того узкая тропинка превратилась в едва проходимую, и последний участок пути наградил Фредерика промокшими сапогами и снегом за воротником пальто. Так что в дверь старой, но крепкой избушки стучал не холёный аристократ, а скорее фольклорный морозник – коварное лесное существо, охочее до людской горячей крови.
Дверь открылась бесшумно, но за порогом никого не оказалось. Только цветастый половик и лавка сбоку от двери.
– Проходите, – приятный женский голос раздался откуда-то из глубины домика. – Только снег отряхните с одежды. Щетка на лавке.
Лорд Говер послушно переступил порог, взял в руки щётку, недоумённо покрутил её и провёл пару раз по плечу. Часть снега с пальто упала на пол, часть как будто ещё глубже забилась в ткань. Решив, что результат в целом удовлетворительный и можно больше не тратить на это время, Фредерик разделся и прошёл в комнату.
Ведьма сидела за столом и вглядывалась в расклад. Четыре ряда по десять карт. Кое-где в рядах виднелись пустые места.
– Присаживайтесь, я скоро закончу, – мадам Дюпон показала на стул напротив, даже не взглянув на гостя.
Лорд Говер не стал спорить. Благоразумно решил, что возмущаться недостаточно обходительным обращением можно и в другой ситуации, а не в присутствии ведьмы, к которой пришёл с просьбой. Зато с интересом осмотрелся: комната была небольшой, чистой, уютной и очень тёплой. Вопреки ожиданиям, нигде не висели пучки трав, сушёные части животных или амулеты. Не стоял котелок для отваров и ядов. Даже магической литературы не наблюдалось, лишь на краю стола лежала вчерашняя газета. И хотя бревенчатые стены, деревянные стол, стулья и шкаф выглядели весьма основательно, они совсем не походили на пристанище магии и волшебства. А кружевные салфеточки тут и там и белёная скатерть несли печать обыденности.
Сама Сабрина Дюпон тоже мало походила на ведьму: просто женщина почтенного возраста с морщинками вокруг глаз. Седины в волосах пшеничного цвета, убранных в тугую косу, не было. Платье выглядело самым обычным – такие носили горничные и экономки. Никаких живописных лохмотьев.
Фредерик даже немного разочаровался – а смогут ли ему здесь помочь? Но тут ведьма, наконец, закончила с картами и посмотрела на гостя. Глаза у неё были поистине колдовские: карие с золотыми звездочками, словно плывущими в водовороте, – стоило всмотреться, как голова шла кругом.
– Кхм, я… – Фредерик ещё никогда не представлялся сам, хотя и знал, как это делать. Но знание не заменяет опыт, и мужчина замялся.
– Лорд Фредерик Говер, вестимо, – перебила его ведьма, вызвав изумление. Впрочем, признаться честно, изумление проросло на благодатной почве из надежды и веры в чудо.
– Но как вы узнали? – Фредерик понизил голос до шёпота. – Магия?
Ведьма фыркнула:
– А кем вы ещё можете быть? Высокий, темноволосый. Осанка и выражение лица – явно аристократ… – Сабрина рассматривала гостя так же внимательно, как и он её пару минут назад. – Вы любите лошадей, политику, загадки и свою молодую жену, – видя, как загорелись азартом глаза собеседника, ведьма добавила: – А ещё ваше фото напечатано во вчерашней газете в разделе светской хроники.
Фредерик засмеялся. Стоило догадаться о том, как его узнали, видел же газету на столе. Сабрина Дюпон улыбнулась в ответ.
– Так что высокому лорду понадобилось в моём скромном жилище?
– Моя жена… плохо спит в последнее время. Кошмары, – руки помимо воли сцепились в замок. – Снотворное не помогает…
– Я поняла, – ведьма встала и подошла к шкафу, за дверцами которого скрывались пачки бумажек с неизвестными символами. Взяв одну, ведьма повертела её в руках, подошла к лорду Говеру и попросила подуть на листок.
Решив, что терять нечего, и в целом такое простое действие ни к чему его не обязывает, Фредерик аккуратно дунул. Листок рассыпался в прах.
– А… Это… И что теперь? – побороть изумление оказалось не так-то легко.
– А теперь ждём, – Сабрина Дюпон собрала со стола карты, перемешала их и разложила заново.
– Вы так заглянете в будущее? – лорд знал, что многие гадалки в салонах именно так и делают, хотя, признаться, ожидал от ведьмы иного подхода.