Е. В. Харитонова
doi: 10.38098/thry.2020.25.72.002
Интерес к исторической психологии в нашей стране имеет неравномерный характер: периоды подъема и увеличения публикаций чередуются с периодами заметного снижения числа работ в данной области. Эти колебания можно объяснять разными причинами. Например, некоторые полагают, что в такие исторические периоды, когда общество (народ, нация, государство) находится на подъеме, уверенно смотрит вперед, увлечено созиданием нового и не ориентируется на прошлые достижения («Мы наш, мы новый мир построим»), количество исследований в области исторической психологии заметно снижается. И наоборот: когда общество переживает непростые времена, кризис, периоды преобразований, оно начинает чаще вспоминать прошлое, в какой-то степени идеализировать его, использовать прошлые достижения и, если это возможно, возрождать его отдельные элементы. В таком случае, можно предположить, что историческая психология помогает обратиться к прошлому, его урокам и становится наиболее актуальной в непростые периоды жизни общества.
Полагаем, что без изучения и переосмысления прошлого, без анализа исторического опыта затрудняется понимание настоящего и особо сложным представляется прогнозирование будущего. «Исторические катастрофы и переломы, которые достигают особенной остроты в известные моменты всемирной истории, всегда располагали к размышлениям в области философии истории, к попыткам осмыслить исторический процесс, построить ту или иную философию истории»; «все указывает на то, что в человеческой истории есть периодическое возвращение тех же моментов, не в том смысле, чтобы они могли по существу повторяться, потому что ничто исторически индивидуальное не повторяется, но в том, что есть формальное сходство, которое помогает постигнуть эпоху, сопоставив ее с эпохой предшествующей» (Бердяев, 1969, с. 7, 215).
Историческая психология: источники становления и предшествующие влияния
Историческая психология – относительно новая область знания, оформившаяся в мировой науке в качестве самостоятельной дисциплины в 1940-е годы, на стыке психологии с широким кругом социогуманитарных наук – историей, социологией, культурологией и др. Впервые сам термин был предложен французским психологом И. Мейерсоном в 1948 г. Он упомянул такое словосочетание в своей книге, получившей название «Психологические функции и произведения», и предложил его для обозначения специальной научной дисциплины, направленной на изучение психики человека в конкретно-исторических условиях, на исследование изменений психического склада личности в процессе социального развития.
Однако исследования в области исторической психологии начались еще задолго до введения такого обозначения. Упомянем, например, работу В. Вундта «Психология народов. Исследование закона развития языка, мифов и обычаев», 10 томов которой, опубликованные в 1900–1920-х годах, справедливо относят к предметной области исторической психологии. В это же время в Германии М. Лацарус и Г. Штейнталь проводили свои исследования «духа народа», которые также могут быть отнесены к истокам исторической психологии. В 1859 г. они основали журнал «Психология народов и языкознание», в котором публиковались статьи, посвященные проблеме исторического влияния на формирование народной психологии посредством языка, религии, мифа, обычаев и т. п.
Еще одно направление, осуществившее синтез истории и психологии и лежавшее в основе исторической психологии, сложилось в европейской науке благодаря французским историкам школы «Анналов», представленной в 1929 г. Марком Блоком и Люсьеном Февром. М. Блок изучал ментальность людей прошлого и считал, что в конечном итоге определяющим фактором человеческих поступков в истории является психология. Эти идеи были продолжены в психолого-исторических исследованиях Ж. Вернана, М. Детьена, П. Франкастеля, Р. Мандру, Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби, которыми были осуществлены реконструкции мировоззрения, индивидуального и коллективного сознания людей различных эпох, выявлено своеобразие их личностей, чувств, ментальности.
Л. Февр призывал к интеграции усилий историков и психологов: «Не менее очевидно и то, что зарождение подлинной исторической психологии станет возможным благодаря заранее ясно оговоренному сотрудничеству историков и психологов. Психологов, направляемых историками. Историками, которые, будучи должниками психологов, должны взять на себя заботу об организации их труда. Совместного труда, яснее говоря – труда коллективного» (Февр, 1991, с. 107).
В США в предметном поле исторической психологии проводились исследования сразу по нескольким направлениям научного знания: социально-культурной антропологии, кросскультурной психологии и психоистории. С начала XX в. в Америке набирают популярность исследования, посвященные происхождению и функционированию человека в контексте культуры – в рамках социально-культурной антропологии. Основные идеи и логика данного направления созвучны работам Вундта, Лацаруса, Штейнталя: для того, чтобы познать психологические особенности человека из любого общества, необходимо изучать его культуру, а именно язык, традиции, обычаи. Так, Ф. Боас изучал культуру и языки индейцев, живущих в Северной Америке, Р. Бенедикт описала их представления о духах-оберегах. Широко известна и ее работа «Хризантема и меч», выполненная по заказу Службы военной информации США в 1944–1946 гг. и направленная на изучение японской культуры, особенностей японского национального характера в современном понимании. М. Мид описала особенности социализации детей и подростков на Самоа, и т. д. Общим для всех этих исследований стало выявление различных аспектов инкультурации, социализации личности в зависимости от культуры, национальных особенностей. Любые поступки и действия личности в данном контексте рассматривались как элементы культуры, усвоенной через определенные модели мышления и нормы; затем подобные проявления стали считать стандартизированным поведением в обществе.
Более поздние исследования в области кросскультурной психологии также опираются на «Психологию народов» В. Вундта и работы американского исследователя В. Риверса, который возглавил экспедицию психологов и антропологов, изучавших связь между культурой и основными психологическими процессами в Южно-Тихоокеанской зоне. Однако подлинный расцвет кросскультурной психологии начинается только в 1960-е годы. Основной темой становится изучение черт сходства и различия в мышлении и поведении людей разных культур и создание всеобъемлющей универсальной психологии (Г. Триандис, Д. У. Берри, У. Д. Лоннер, Д. Брунер, Г. Яхода, Г. Мюррей, Г. Виткин и др.).
Психоистория также относится к направлениям научного знания, которые проводят свои исследования в междисциплинарной сфере. Первая работа по психоистории вышла в 1958 г.: это труд Э. Г. Эриксона «Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование» (Эриксон, 1996). Используя психоанализ, автор делает попытку объяснить «тип душевной организации» и индивидуальные кризисы молодого монаха, которые протекают на фоне исторических кризисов, их взаимосвязь и взаимовлияние. Таким образом, методологической основой психоистории является психоаналитическая теория З. Фрейда и ее развитие в неофрейдизме. Она используется при анализе исторической личности, выявляя ведущие мотивы (как сознательные, так и бессознательные), которые определяют ее поведение и деятельность. Ведущий представитель данного направления Ллойд де Моз полагает, что психоистория является наукой о моделях исторической мотивации при использовании для этой цели психоаналитических методов. Однако, на наш взгляд, представители психоистории (Л. де Моз, Д. Крен, Д. Плэтт, Г. Лоутон и др.) не являются в полной мере историческими психологами, так как их подход к объяснению взаимосвязи психологии и истории ограничен одним методом и потому не позволяет выявлять весь спектр детерминации поведения, мышления, деятельности, состояний как отдельного человека, так и какой-либо социальной группы в тот или иной исторический период.
В этом смысле в отечественных исследованиях, которые являются источниками становления исторической психологии в России, рассматривался самый широкий диапазон влияний и на общество, и на человека. Например, большой вклад в развитие исторической психологии в России внесла деятельность Русского географического общества, основанного в 1845 г. Помимо изучения географии России, она была направлена на создание и реализацию обширной этнографической программы, опубликованной и разосланной по всей Российской Империи в 7000 экземплярах для сбора сведений о ее населении по шести разделам: описание внешней наружности, описание языка, о домашнем быте, об умственных и нравственных способностях, об образовании, о народных преданиях, традициях и памятниках. Анализ собранных материалов и их описание осуществили Н. И. Надеждин, В. И. Даль, К. Д. Кавелин, А. И. Пискарев, А. Д. Башмаков и Н. А. Мордвинов, далее был выпущен специальный сборник материалов. С опорой на полученные сведения были опубликованы следующие издания: «Народные русские сказки» А. Н. Афанасьева, «Пословицы русского народа» В. И. Даля, «Песни, собранные П. В. Киреевским», «Великорусские загадки» И. А. Худякова. Данные материалы, на наш взгляд, в недостаточной степени используются в психологии при описании русского и российского менталитета, хотя содержат в себе неисчерпаемый потенциал для психолого-исторической реконструкции психологических особенностей мышления, мотивации, поведения, ценностных ориентаций, системы отношений и других проявлений на уровне личности и группы.
Не в полной мере оценен вклад в развитие исторической психологии культурно-исторических исследований русского историка А. С. Лаппо-Данилевского. Особенно это касается его работ «История русской общественной мысли и культуры XVII–XVIII вв.», «История политических идей в России в XVIII в. в связи с общим ходом развития ее культуры и политики» (Лаппо-Данилевский, 1990, 2005). Основная идея, представленная в этих трудах, посвящена раскрытию предположения о том, что развитие общества первично по отношению к развитию государства. По мнению авторов, «просвещенное» государство должно способствовать формированию личности русского человека. Подобные идеи отражены и в работе М. О. Кояловича «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям», опубликованной в 1884 году (Коялович, 2011). Безусловно, что при изучении особенностей русского и российского менталитета (см., например: Историогенез…, 2016, 2019; Кольцова, Журавлев, 2017; и др.) обращение к исследованиям этих авторов является необходимым условием достоверности и содержательной наполненности выдвигаемых теоретических построений.
В русле отечественной науки значимость воздействия культуры на развитие личности в психологическом аспекте обосновал в своей культурно-исторической психологии Л. С. Выготский, эмпирическое подтверждение этих идей своего учителя продолжил А. Р. Лурия. В 1961 г. Б. Ф. Поршневым, выступившим с докладом «Состояние пограничных проблем биологических и общественно-исторических наук», был поставлен вопрос о междисциплинарных исследованиях в области социальной и исторической психологии (Поршнев, 1962). Он организовал семинар по исторической психологии при Институте всеобщей истории АН СССР, а в 1966 г. вышла его книга «Социальная психология и история» (Поршнев, 1966). В ней в наиболее полном виде была представлена разработанная Поршневым социально-психологическая концепция, в которой обосновывалась трактовка исторических событий и в целом исторического процесса как последовательной смены фаз «суггестия – контрсуггестия – контрконтрсуггестия».
Одним из крупных событий в становлении исторической психологии в отечественной науке стало издание книги «История и психология» под редакцией Б. Ф. Поршнева и Л. И. Анцыферовой в 1971 г. (История и психология, 1971). Именно в этой работе были поставлены важные вопросы о том, что изучает историческая психология: исторический аспект психологии или психологический аспект истории, и о том, как правильно назвать дисциплину: историческая психология или психологическая история. До сих пор исторические психологи находятся в поисках единого, удовлетворившего бы всех ответа на них, – возможно, потому, что историческая психология относится к области междисциплинарного взаимодействия (подробнее см.: Историческая психология…, 2004; Королёв, Журавлев, Кольцова, 2011; и др.). Ее междисциплинарные связи охватывают достаточно широкий круг наук: социологию, философию, культурологию, этнографию, антропологию и др. Вышеупомянутый сборник научных статей, несомненно, является примером подобных связей, так как в нем представлены статьи психологов, историков, социологов, философов. Обратимся к некоторым из них.
В статье А. Р. Лурии «Психология как историческая наука (к вопросу об исторической природе психологических процессов)» центральным стало высказывание о влиянии общественно-исторических изменений на основные законы сознания. Ученый привел результаты конкретных исследований и сделал вывод о том, что «высшие специфически человеческие формы психической деятельности, такие, как произвольное внимание, активная память, отвлеченное мышление, по своему происхождению должны пониматься как социальные процессы, формирующиеся в условиях общения ребенка со взрослыми, в условиях усвоения общечеловеческого опыта. Они являются общественно-историческими по своему происхождению, опосредованными по своему строению и сознательными, произвольно-управляемыми по способу своего функционирования» (Лурия, 1971, с. 60).
Исследованию социальных настроений как объектов исторической науки посвящена работа Б. Д. Парыгина. Автор делает в ней акцент на изучении живой истории, «которая должна отражать все проявления человеческой психики, эмоций и страстей, массовые настроения, порывы и увлечения» (Парыгин, 1971, с. 103).
В 1971 г. в отечественной науке довольно редко употреблялось понятие «менталитет», но вопрос общности национальной культуры и единого психического склада народа широко обсуждался. Статья социолога И. С. Кона «К проблеме национального характера», также размещенная в этом сборнике, посвящена исследованию национального характера. При этом автор указывает, что необходимость тесной связи истории и психологии нигде, вероятно, не проявляется так отчетливо, как в исследовании данной проблемы (Кон, 1971, с. 122).
Тому, как проявляется национальный характер в конкретный исторический период, посвящена статья историка Г. Л. Соболева «Источниковедение и социально-психологическое исследование эпохи Октября». «Чтобы понять, почему люди определенной исторической эпохи поступали так, а не иначе, еще недостаточно раскрыть экономические, политические и идеологические условия, в которых протекала их деятельность. Задача состоит в том, чтобы проследить, как эти факторы воздействуют на сознание людей в их повседневной жизни, как исторически развивается психология различных социальных групп, классов и общества в целом» (Соболев, 1971, с. 226).
Несмотря на богатство представленного в нем материала, данный сборник имел отсроченное влияние на становление исторической психологии. Следующая волна основных и значимых работ в этой области поднялась только во второй половине 1980-х годов и не спадала вплоть до конца 1990-х. Так, в 1987 г. А. Я. Гуревич возобновляет деятельность семинара по исторической психологии, организованного Б. Ф. Поршневым. Здесь встречаются историки, психологи, культурологи, философы и представители других наук, обсуждаются проблемы культурно-исторической детерминации психики, подробно изучается французский подход к изучению менталитета в рамках исторической психологии. Результаты семинаров публикуются в ежегоднике «Одиссей. Человек в истории», который начал выходить с 1989 г.
В 1990-е годы выходит целый ряд работ, в которых обосновываются методологические проблемы исторической психологии (Белявский, 1991; Шкуратов, 1994, 1997; и др.), опубликованы первые учебники (Боброва, 1997; Шкуратов, 1997). В эти же годы в Институте психологии РАН ведется разработка теоретико-методологических оснований исторической психологии В. А. Кольцовой (Кольцова, 2004а, 2008). Под ее руководством были выполнены конкретные исследования по исторической психологии (Барская, 1998; Спицина, 1994; Федоркова, 2000; Харитонова, 1999; и др.).
Следующим важным этапом становления исторической психологи в России, на наш взгляд, является публикация материалов «круглого стола», посвященного проблемам исторической психологии и состоявшегося 1 апреля 2003 г. в Московском гуманитарном университете. Междисциплинарность обсуждаемых проблем также подтверждается составом участников: среди них психологи А. Л. Журавлев и В. А. Кольцова, историки А. А. Королёв и М. М. Мухамеджанов, философы В. В. Журавлев и А. Э. Воскобойников, социолог В. А. Луков. В работах этих ученых также немалое место уделено попытке решения вопроса о предмете, структуре и методах исторической психологии (Историческая психология…, 2004).
Предмет исторической психологии и ее междисциплинарные связи
В существующих работах по исторической психологии ее предмет определяется автором, исходя из его собственных представлений и исследований в данной области. Приведем несколько определений: «Историческая психология – это научная дисциплина, целью которой является соизмерение истории человека и истории человечества. Историческая психология обнаруживает и изучает законы взаимоизменчивости общества и человека в ходе истории, выявляя зависимости между историческими и психологическими феноменами, описывает закономерности формирования личности как объекта и субъекта исторического процесса» (Боброва, 1997, с. 5).
«Историческую психологию можно определить как изучение психологического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в специальном культурном макровремени, именуемом историей. Историческое время есть связь между прошлым, настоящим и будущим человечества» (Шкуратов, 2015, с. 11).
«Объектом изучения исторической психологии является не просто человек, в котором сосредоточена вся сложность психических и психологических проявлений, но шире – человек истории, или человек культуры. Историческая психология по своему характеру и задачам является наукой о происхождении психических деятельностей в истории культуры» (Белявский, 2004, с. 6).
В. А. Кольцовой было предложено следующее определение: «Предметом изучения в исторической психологии выступает особый класс детерминант – исторические детерминанты развития психики субъекта (как индивидуального, так и коллективного). Человек или группа рассматриваются как носители исторических норм и ценностей. Историческая психология исследует высшие этажи психики – социально-историческое сознание как ту реальность, которая связывает человека с обществом, цивилизацией, историей в целом» (Кольцова, 2004а, с. 24).
Исходя из вышеизложенных определений, мы полагаем, что предмет исторической психологии многогранен. В поле ее исследований включены следующие проблемы: воздействие исторических процессов на психику людей, влияние значимых исторических событий на индивида или коллективного субъекта, изменения психики человека в разные временные отрезки в ее конкретных проявлениях (мышление, общение, ценностные ориентации, поведение и т. п.).
Вопрос о специфике методов в исторической психологии также был обозначен В. А. Кольцовой и обсуждался на заседании упомянутого выше «круглого стола». Отмечалось, что «невозможность реального взаимодействия с исследуемым объектом требует выбора и использования особых исследовательских техник» (Кольцова, 2004б, с. 28). Безусловно, такой техникой является метод психолого-исторической реконструкции, который предполагает воссоздание изучаемых явлений на основе анализа различных источников, содержащих в себе объективированное выражение человеческой психологической переменной в реальном историческом процессе. Именно метод психолого-исторической реконструкции был использован в конкретных проведенных исследованиях: «Историко-психологическая реконструкция становления норм и способов общения в советском обществе в послереволюционный период, 10–20-е годы XX столетия» Л. В. Спицыной, «Психолого-историческая реконструкция особенностей психики гомеровского человека» А. Д. Барской, «Социально-исторические детерминанты агрессивного поведения: психолого-историческая реконструкция на материалах 20-х и 90-х гг. XX века» Е. В. Харитоновой, «Психолого-историческая реконструкция Московского Купеческого Общества как субъекта предпринимательской активности» И. Р. Федорковой.
Основным и часто критикуемым недостатком метода психолого-исторической реконструкции является сложность самой работы с источниками, невозможность применения методов современной психологии и исследовательской работы непосредственно с испытуемыми, что вынуждает обращаться к иным источникам и получать информацию о психологическом содержании опосредованно. В таком случае, полагают критики, трудно избежать субъективности при интерпретации данных. Пока достоверность в исследованиях по исторической психологии достигается привлечением огромного массива источников, адекватностью построенной модели, основанной на современных психологических теориях, использованием по возможности методов математической статистики.
Так как историческую психологию отличает междисциплинарность, возможно, что и поиск адекватных методов исследования необходимо осуществлять в смежных науках и использовать их для повышения верификации полученных данных в исторической психологии. Междисциплинарность как явление современной научной мысли подразумевает тесную связь двух и более отраслей знаний, направленных на решение сложных, широкомасштабных проблем, где опыта и методологии только одной дисциплины бывает недостаточно и она нуждается в существенном дополнении. В таком случае междисциплинарность позволяет реализовывать масштабные комплексные исследования.
С целью выявления междисциплинарных связей в социогуманитарных науках была предпринята попытка рассмотреть наряду с исторической психологией такие научные дисциплины, как историческая социология, историческая культурология и историческая антропология. Попытаемся понять, как осуществляется связь истории с современной социологией, культурологией, антропологией, какие научные методы исследования применяются, что составляет проблемное поле этих наук и какие исследовательские задачи в них решаются.
Теоретической задачей исторической социологии является «изучение социальных изменений и тенденций в развитии общества, выявление общих вневременных закономерностей, развитие новой теории, способной обеспечить более убедительное и исчерпывающее объяснение исторических явлений и структур» (Миронов, 2009, с. 12). Кроме теоретической задачи, историческая социология имеет и задачу верификационную, состоящую в «проверке какой-либо социологической теории на исторических данных», и прикладную: «использование существующих концепций и объяснений для анализа исторических данных. При этом предметом анализа может служить одно, несколько обществ или отдельная сфера общественной жизни» (там же). Глубокий научный потенциал исторической социологии заключен в возможности анализа и прогнозирования: «социологический анализ исторических изменений позволяет нам понять как источники современного мира, так и объем, и последствия текущих трансформаций» (Лахман, 2016, с. 20).
Историческая социология, таким образом, обращена прежде всего «к социологическим материалам прошлого и соответствующим документам, источникам», к «социальной истории процессов» и ее исследованию для выявления строения и функционирования социальной структуры общества. Источниками для подобного изучения становятся исторические факты и сопоставление их с данными нескольких конкретных социологических исследований (Кремнев, 2016, с. 44).
Необходимо заметить, что историческая социология в России, также имея статус молодой науки, стала активно развиваться в постсоветский период, в то время как западные исследования в этой области начались раньше, но тем не менее секция исторической социологии в Американской социологической ассоциации появилась только в 1983 г.
Что касается методов исторической социологии, можно отметить, что так как перед исследователем ставятся определенные специфические задачи, то и методы привлекаются под решения этих задач: с опорой либо на социологический, либо на исторический инструментарий. И в том, и в другом случаях трудно избежать недостатков и критики, так как в первом историческая действительность анализируется в логике социологических понятий и категорий, а при другом подходе просто описываются исторические события с попыткой их проанализировать в социологическом ключе. Собственных, оригинальных методов пока не разработано, но исследования в данной области продолжаются, как и попытки создать специфические методы исследования.
Еще одно относительно новое направление в отечественной науке – это историческая культурология, которая имеет дискуссионный характер и по предмету, и по методам исследований, и, как считают, по праву существования в целом. Она может быть определена как «специализированная научная дисциплина, изучающая „следы“ прошлого в настоящем, а также возможности практического использования объектов культурного наследия. Это область науки, изучающая макроисторическую динамику, используя всю совокупность структурно-функциональных методов, позволяющих выделить компоненты динамики исторического развития в масштабной системе пространственно-временных координат, а также описать социальное взаимодействие этих структурных единиц – начиная от норм, ценностей, стереотипов и кончая институциональными организациями» (Селезнева, 2015, с. 8).
Историческая культурология обращается к истории с позиции культурологической методологии познания: «Прошлое изучается как совокупность происшествий, ситуаций и форм по определению тривиальных, нормальных, обыденных – в противоположность событиям и фактам… попадающим в исторические хроники (на чем строится вся историческая наука), т. е. речь идет о феноменах культуры… а вовсе не о „шедеврах“ в искусствоведческом смысле» (Историческая культурология, 2015, с. 9). Таким образом, историческая культурология изучает в большей мере повседневную жизнь человека и общества в конкретный исторический период, не акцентируя внимания на исторических событиях данного времени.
Основным методом, обеспечивающим достоверность и надежность в исследованиях по исторической культурологии, является исторический метод. Кроме него используют другие общенаучные методы: системный, диалектический, структурно-функциональный, сравнительно-исторический, семиотический, моделирования, биографический, герменевтики и ряд других.
Таким образом, историческая культурология изучает способ существования людей, исследует эволюционную динамику самоорганизации их жизнедеятельности на разных исторических этапах. Обращение к изучению реального повседневного культурного контекста жизни обычных людей, безусловно, является объединяющим историческую культурологию и историческую психологию. В то же время интерпретация этих данных позволяет описывать тот ли иной конкретный исторический период с разных позиций, раскрывая, с одной стороны, историческую динамику его культуры, с другой – психологию его повседневности.
Также историческая психология имеет тесные связи с исторической антропологией[1], которая предметом своего научного анализа избрала человека как изменяющегося во времени члена общества и как отдельная научная дисциплина впервые была представлена в 1978 г. в статье А. Бюргьера в энциклопедии «Новая историческая наука» (Бюргьер, 2003). Одним из источников исторической антропологии, как и исторической психологии, является история ментальностей М. Блока, Л. Февра и др. Далее в работах французских историков проблема ментальности стала расширяться и включать в себя для анализа новые переменные, например, демографическую историю, т. е. не просто анализ статистики рождаемости, смертности, количества браков и т. п., а анализ качественного отношения людей к смерти, рождению, старости, детям, болезням. Именно эти темы представлены в работе Ф. Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке», опубликованной впервые в 1960 г., и в более поздних его исследованиях эволюции отношения человека к смерти (Арьес, 1992, 1999).
Историческая антропология переживала взлеты, вызывала интерес историков во многих странах, но в то же время и много критики, разногласий в определении ее предмета и методов. В отечественной науке работы по исторической антропологии представлены, например, в журналах «Одиссей», «Диалог со временем». Это исследования А. Я. Гуревича, Ю. Л. Бессмертного, М. М. Крома, А. Л. Ястребицкой, Л. М. Дробижевой и многих других. Особое направление в отечественной исторической антропологии – военно-историческая антропология, занимающаяся изучением влияния такого экстремального явления, как война, и на отдельного человека, и на общество в целом. Наиболее видный представитель этого направления Е. С. Сенявская полагает, что подобные исследования возможны только при междисциплинарной кооперации истории, военной науки, социологии и психологии.
Научные исследования в области исторической антропологии и в области исторической психологии объединяет обращение к изучению исторического контекста, причем не просто прошлого, но человека в истории, в конкретный исторический период его существования. Тезис о том, что изучение психологических аспектов социальной активности людей невозможно вне временного контекста, наиболее значим и для исторической психологии.
Таким образом, историческая психология, являясь междисциплинарной наукой, имеет и общую методологическую основу своих исследований, характерную для гуманитарных и социальных наук в целом, объектом которых является человек во всех его проявлениях и связях. Такая сложившаяся антропологизация в современных социально-гуманитарных науках определила тенденцию на методологический синтез и совместную разработку новых подходов и методов исследования на основе уже имеющихся в арсенале.
Междисциплинарность исторической психологии возникает «как непосредственная реакция на „злободневные“, требующие безотлагательного, как правило, в режиме актуального времени, решения, проблемы» (Киященко, Моисеев, 2009, с. 16). Так как предметом исторической психологии является исследование человека как объекта и субъекта истории, изучение обусловленности структуры его сознания и поведения социоисторической процессуальностью, а именно вопрос об исторической детерминации психики в конкретное время, является ведущим в подобных работах. Для его решения необходимо обращение к самому широкому историческому контексту с привлечением всех доступных материалов из разных областей знаний, в таком случае исследования в области исторической психологии приобретают характер трансдисциплинарности.
Впервые термин трансдисциплинарность был предложен Ж. Пиаже в 1970 г. Он полагал, что таковыми являются исследования, выходящие за пределы конкретных дисциплин, преодолевающие их границы и использующие холистический подход к предмету исследования. Таким образом, если при междисциплинарном исследовании знания одной научной области дополняют, методологически обогащают знания другой науки, то трансдисциплинарные исследования изначально по своей сути не видят границ, не обращают внимания на жесткие дисциплинарные деления для решения поставленных задач. Трансдисциплинарность, по Ж. Пиаже, выступает особым этапом в развитии междисциплинарных исследований, так как в них изучаемый предмет находится в более общей системе отношений, может рассматриваться с позиций разных наук и с привлечением к исследованию их специфических методов.
Полагаем, что историческая психология нуждается именно в трансдисциплинарных исследованиях. Для них не определены конкретные методы, это скорее стратегии познания с привлечением методов наук, участвующих в исследовании предмета. Одним из крупнейших центров в Европе, осуществляющих взаимодействие ученых гуманитарных, социальных, когнитивных наук для проведения трансдисциплинарных исследований, является Национальный центр «Rethinking Interdisciplinarity» в Париже, созданный в 1978 г. Его основатель Э. Морен, определяя особенности трансдисциплинарных исследований, писал: «Междисциплинарность может означать только и просто то, что различные дисциплины садятся за общий стол, подобно тому как различные нации собираются в ООН исключительно для того, чтобы заявить о своих собственных национальных правах и своем суверенитете по отношению к посягательствам соседа. Но междисциплинарность может стремиться также к обмену и кооперации, в результате чего может становиться чем-то органическим… Что касается трансдисциплинарности, здесь часто идет речь о когнитивных схемах, которые могут переходить из одних дисциплин в другие, иногда настолько резко, что дисциплины погружаются в состояние транса. Фактически, именно интер-, поли- и трансдисциплинарные комплексы знания работают и играют плодотворную роль в истории науки; стоит запомнить те ключевые понятия, которые здесь привлекаются, а именно – кооперация, точнее говоря, соединение или взаимосвязь или, выражаясь еще более точно, совместный проект» (Морен, 2005, с. 16).
Можно констатировать, что трансдисциплинарные исследования осуществляют взаимосвязь фундаментального и прикладного знания для решения острых проблем современности, с которыми сталкивается общество и человек. Это проблемы глобализации, цифровизации, экологические проблемы, актуальный вопрос пандемии коронавирусной инфекции и особенностей жизни после пандемии и мн. др., ответы на которые необходимо искать в том числе и в историческом прошлом.
Полагаем, что историческая психология, ставшая самостоятельной дисциплиной психологической науки, является в то же время интеллектуальной тенденцией для более объемного осмысления общественных процессов, роли исторической детерминации жизнедеятельности человека и общества, особенностей исторического воспроизводства культурной специфики народов. На наш взгляд, это одно из самых перспективных направлений современной науки, способных решать крупные комплексные задачи исследования историогенеза поведения и деятельности людей с точки зрения их психологического содержания.
Таким образом, потенциал для новых исследований в исторической психологии широк, источниковая база благодаря современным информационным технологиям во многом доступна. Сама современная действительность, с ее динамикой и постоянным стремлением к инновациям, безусловно, направляет нас к прошлому, чтобы осознать его величие, остановиться для продумывания перспектив и приступить к трансдисциплинарным исследованиям в области исторической психологии.
Литература
Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс – Академия, 1992.
Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 1999.
Барская А. Д. Психолого-историческая реконструкция особенностей психики гомеровского человека: Дис. … канд. психол. наук. М., 1998.
Белявский И. Г. Лекции по исторической психологии. Одесса: Астропринт, 2004.
Бердяев Н. А. Смысл истории: опыт философии человеческой судьбы. Париж, 1969.
Боброва Е. Ю. Основы исторической психологии. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1997.
Бюргьер А. От серийной к комплексной истории: генезис исторической антропологии // Homo Historicus: К 80-летию со дня рождения Ю. Л. Бессметрного: В 2-х кн. Кн. 1 / Отв. ред. А. О. Чубарьян. М.: Наука, 2003. С. 191–219.
Де Моз Л. Психоистория. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000.
Историогенез и современное состояние российского менталитета / Отв. ред. В. А. Кольцова, Е. В. Харитонова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2015.
Историогенез и современное состояние российского менталитета: Вып. 2 / Отв. ред. А. Л. Журавлев, В. А. Кольцова, Е. Н. Холондович. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2016.
История и психология / Под ред. Б. Ф. Поршнева, Л. И. Анцыферовой. М.: Наука, 1971.
Историческая психология: предмет, структура и методы: Учеб. пособ. / Под ред. А. А. Королёва. М.: Изд-во МосГУ, 2004.
Историческая культурология / Отв. ред. Э. А. Шулепова. М.: Академический проект – Альма-Матер, 2015.
Кольцова В. А. Теоретико-методологические основы истории психологии. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2004а.
Кольцова В. А. Особенности предметной области исторической психологии (взгляд психолога) // Историческая психология: предмет, структура и методы: Учеб. пособ. / Под ред. А. А. Королёва. М.: Изд-во МосГУ, 2004б. C. 12–31.
Кольцова В. А. История психологии. Проблемы методологии. М.: Издво «Институт психологии РАН», 2008.
Кольцова В. А., Журавлев А. Л. Сущностные характеристики и факторы формирования российского менталитета // Психологический журнал. 2017. Т. 38. № 3. С. 5–17.
Королёв А. А., Журавлев А. Л., Кольцова В. А. История и психология: неумолчный диалог: Учеб. пособ. / Под ред. А. А. Королёва. М.: Изд-во МосГУ, 2011.
Коялович М. И. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Кремнев Н. Т. Историческая социология: Вопросы теории общественного развития. М.: ЦСПиМ, 2016.
Киященко Л. П., Моисеев В. И. Философия трансдисциплинарности. М.: ИФ РАН, 2009.
Кон И. С. К проблеме национального характера // История и психология: Сборник трудов / Под ред. Б. Ф. Поршнева, Л. И. Анцыферовой. М.: Наука, 1971. С. 122–158.
Лаппо-Данилевский А. С. История русской общественной мысли и культуры. XVII–XVIII вв. М.: Наука, 1990.
Лаппо-Данилевский А. С. История политических идей в России в XVIII в. в связи с общим ходом развития ее культуры и политики. Кельн, 2005.
Лахман Р. Что такое историческая социология? М.: ИД «Дело» – РАН-ХиГС, 2016.
Лурия А. Р. Психология как историческая наука (К вопросу об исторической природе психических процессов) // История и психология: Сборник трудов / Под ред. Б. Ф. Поршнева, Л. И. Анцыферовой. М.: Наука, 1971. С. 36–63.
Миронов Б. Н. Историческая социология России: Учеб. пособ. СПб.: ИД СПб. гос. ун-та – Интерсоцис, 2009.
Морен Э. Метод. Природа природы. М.: Прогресс-Традиция, 2005.
Парыгин Б. Д. Социальное настроение как объект исторической науки // История и психология: Сб. трудов / Под ред. Б. Ф. Поршнева, Л. И. Анцыферовой. М.: Наука, 1971. С. 90–105.
Поршнев Б. Ф. Состояние пограничных проблем биологических и общественно-исторических наук // Вопросы философии. 1962. № 5. С. 117–129.
Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М.: Наука, 1966.
Селезнева Е. И. Историческая культурология. М.: Ритм, 2015.
Соболев Г. Л. Источниковедение и социально-психологическое исследование эпохи Октября // История и психология. М.: Наука, 1971. С. 226–241.
Спицына Л. В. Историко-психологическая реконструкция становления норм и способов общения в советском обществе в послереволюционный период, 10–20-е годы XX столетия: Дис. … канд. психол. наук. М., 1994.
Харитонова Е. В. Социально-исторические детерминанты агрессивного поведения: психолого-историческая реконструкция на материалах 20-х гг. XX в.: Дис. … канд. психол. наук. М., 1999.
Февр Л. Бои за историю. М.: Наука, 1991.
Федоркова И. Р. Психолого-историческая реконструкция Московского Купеческого Общества как субъекта предпринимательской активности: Дис. … канд. психол. наук. М., 2000.
Шкуратов В. А. Историческая психология. Книга первая. Введение в историческую психологию. М.: Кредо, 2015.
Эриксон Э. Г. Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование. М.: Московский философский фонд «Медиум», 1996.
В. П. Позняков
doi: 10.38098/thry.2020.25.72.003
Статья подготовлена по Госзаданию № 0159–2020-0006.
Некоторые теоретические и методологические проблемы исторической психологии
В условиях интенсивных и зачастую непредсказуемых изменений, происходящих в современной российской экономике и обществе в целом, все больший научный интерес вызывает история российского государства и, в частности, роль психологических факторов в этой истории. Взаимосвязи истории и психологии имеют в отечественной науке глубокие корни (см., напр.: История и психология, 1971; Поршнев, 1979; и др.). Но именно в последние два десятилетия происходит становление и развитие исторической психологии как относительно нового научного направления (Журавлев, 2011; Историческая психология…, 2004; Королёв, Журавлев, Кольцова, 2011; Самохвалов, 2016; Шкуратов, 2015; и мн. др.). Проводятся научные конференции, посвященные исследованиям в этой области (История психологии и историческая психология, 2001; История отечественной и мировой психологической мысли, 2006, 2010, 2016; и др.). Создаются научные подразделения, специально ориентированные на проведение историко-психологических исследований. Отмечается рост числа публикаций, которые можно с уверенностью отнести к данному научному направлению. В этих публикациях делаются попытки рассмотрения и определения предмета исторической психологии как научного направления или как отрасли психологической науки, ее структуры и основных задач, теоретических и методологических проблем, а также результатов конкретных эмпирических исследований. Не ставя перед собой задачу детального рассмотрения и анализа результатов этих исследований и взглядов отдельных авторов, попытаемся выделить некоторые общие черты, по которым наблюдается сходство в позициях и взглядах их авторов, и сформулировать собственные представления по этим вопросам.
Не вызывает сомнения, что историческая психология как научное направление или отрасль психологической науки является междисциплинарной областью знаний, формирующейся на стыке материнских дисциплин – истории и психологии. Поэтому, как и некоторые другие научные направления и отрасли психологического знания – например, этническая, экономическая, экологическая, политическая психология и др. (подробнее об этом см.: Журавлев, 2011, с. 65–84), – она изначально имеет двойной статус: исследования в этой области проводились и проводятся как психологами, так и историками. Однако если рассматривать историческую психологию как научное направление или отрасль психологической науки, то при определении ее предмета, методов и задач логично исходить из представлений о предмете, методах и задачах психологической науки. В таком случае сразу необходимо определиться с областью психологического знания, с которой тесно связана или в которую включается историческая психология. Думается, что с большим основанием эту область правомерно определить как социогуманитарное направление психологического знания (см., напр.: Кольцова, 2018), или область социально ориентированных отраслей психологии (Журавлев, 2011, с. 217–226). Заметим сразу, что этим объясняется изначальная специфика методологии историко-психологических исследований, которая гораздо ближе к методологии социальных и гуманитарных наук, нежели к методологии естественно-научного знания. В качестве основного, но не единственного отличия назовем невозможность (или крайне ограниченную возможность) использования классического лабораторного эксперимента в качестве метода историко-психологического исследования. Если говорить более конкретно, то по своему предмету и методам, как представляется автору данной статьи, историческая психология наиболее близка к социальной психологии, поскольку область объектов и явлений, относящихся, по мнению исследователей, к историко-психологическим и составляющих предметное поле исторической психологии, практически совпадает с предметным полем психологии социальной. Оговоримся при этом, что и по данному вопросу (о предмете социальной психологии) существуют разные мнения.
В своих теоретических положениях и эмпирических исследованиях мы придерживаемся представлений о предмете и задачах социальной психологии, сформированных в научной школе Института психологии РАН – школе Б. Ф. Ломова, К. К. Платонова и Е. В. Шороховой – и развиваемых в работах А. Л. Журавлева и его учеников. Согласно этим представлениям, предметом социальной психологии выступают психические явления, возникающие в процессе социального взаимодействия и взаимоотношений людей в различного рода группах, а также психологические особенности этих групп. Основными объектами социально-психологических исследований выступают личность, человек как социальный индивид, член общества, а также человеческие общности – большие и малые группы, которые, как и отдельные личности, являются (и как таковые изучаются) субъектами социальной жизнедеятельности и участниками общественной жизни, в том числе и исторического процесса (см., напр.: Социальная психология, 2002; и др.).
Исходя из развиваемых в данной научной школе положений об общественно-исторической детерминации социально-психологических явлений (подробнее см.: Журавлев, Кольцова, 2018; Историогенез…, 2016; Социально-психологическая динамика…, 1998; и др.), мы полагаем, что любые социально-психологические явления (или, говоря другими словами, социальная психология, понимаемая в онтологическом смысле этого термина, как сфера явлений общественной жизни) являются исторически специфичными. И в этом смысле социальная психология как отрасль психологического знания или социальная психология, понимаемая в гносеологическом смысле этого термина, как наука, изучающая психические явления общественной жизни, является наукой исторической. Это ее первое методологическое ограничение.
Изучая те или иные социально-психологические явления – процессы, состояния и свойства социальных индивидов и человеческих общностей, – исследователь всегда изучает реальных людей, живущих в конкретное историческое время, включенных в конкретные социальные группы, являющихся носителями и выразителями современных им общественных отношений. Из сказанного следует второе методологическое ограничение исследований в области исторической психологии: трудность использования в качестве основного метода эмпирического исследования лабораторного эксперимента даже в его социально-психологической версии. Объектами эмпирических исследований в области исторической психологии должны быть в первую очередь реальные социальные группы и входящие в них индивиды, включенные в реальные социальные отношения и взаимодействия, участники реальных исторических событий и процессов.
Наконец, третье методологическое ограничение историко-психологического исследования связано с невозможностью (а если говорить точнее, то с принципиальной ограниченностью) непосредственного эмпирического исследования реального социального взаимодействия и социальных отношений индивидов и групп как участников исторических событий и процессов. Поскольку историческая психология, как и историческая наука в целом, имеет объектом своих исследований, как правило, события прошлого, нередко – чрезвычайно далекого прошлого, у исследователя нет возможности наблюдать и эмпирически исследовать реальные процессы социального взаимодействия и связанные с ними социально-психологические явления. Основным источником эмпирической информации в исторических и историко-психологических исследованиях выступают артефакты (продукты и результаты человеческой деятельности, в большинстве своем – письменные источники, документы и т. п.). Поэтому сама процедура историко-психологического исследования получила название психолого-исторической реконструкции (Барская, 1998; Кольцова, 2008; и др.). Это мысленное восстановление хода исторических событий, особенностей поведения, мыслей и чувств участников, является основным методом исторических исследований в целом, поскольку непосредственное наблюдение и фиксация этих явлений (по крайней мере, из области далекого прошлого) невозможны.
С другой стороны, и в рамках эмпирических социально-психологических исследований (не историко-психологических, а связанных с изучением реального социального взаимодействия, происходящего «на глазах» исследователя, наблюдателем, а нередко и участником которых он сам является), непосредственное постижение явлений внутреннего мира исследуемых людей также крайне затруднено. И психолог-исследователь восстанавливает, интерпретирует и объясняет эти явления на основе данных, получаемых с помощью двух основных эмпирических методов социально-психологического исследования – наблюдения и опроса. В этом смысле любое социально-психологическое исследование является не чем иным, как психологической реконструкцией, в терминах психологической науки, эмпирических данных, полученных прежде всего в результате наблюдений и опросов.
Из высказанного положения, которое может восприниматься как свидетельство принципиального ограничения возможностей получения психологического знания, вытекает, однако, и важное позитивное следствие, касающееся методологических оснований эмпирических исследований в области исторической психологии. Оно состоит в том, что эмпирические данные, полученные в результате психологических исследований (прежде всего эмпирических исследований в области социальной психологии, проведенных в реальных социальных, а значит, и в конкретных социально-исторических условиях), могут и должны рассматриваться как эмпирические источники данных для историко-психологического исследования того исторического периода, в который эти исследования проводились.
Эмпирические предпосылки становления исторической психологии в российской науке
В этой связи специальный интерес представляет исторический анализ процесса становления исторической психологии в России. В рамках данной статьи в качестве исходного материала для анализа были выбраны материалы, представленные в монографии Елены Александровны Будиловой «Социально-психологические проблемы в русской науке» (Будилова, 1983, 2019). Анализируя зарождение социально-психологических исследований в русской науке во второй половине XIX – начале XX в. (т. е. в период, предшествовавший революции 1917 г.), Е. А. Будилова отмечает, что первые эмпирические исследования, которые можно классифицировать как исследования социально-психологические, проводились на стыке зарождающейся психологии и других отраслей социального знания: социологии, этнографии, юриспруденции, языкознания, военной науки, психиатрии и др. Эти исследования имели ярко выраженный прикладной характер и были направлены на анализ актуальных проблем развития российского общества и государства.
В ходе данных исследований были собраны обширные и уникальные научные материалы, содержащие фактические данные в том числе и о социально-психологических явлениях, характеризующих жизнедеятельность представителей самых различных слоев и социальных групп российского населения в исследуемый исторический период. Сам интересующий нас исторический период развития российского общества и государства можно с полным правом обозначить как период осуществления масштабных преобразований. Речь идет в первую очередь о проведении земельной, военной и судебной реформ в России, реализация которых имела серьезные последствия, связанные с изменениями в образе жизни, мировоззрении, идеалах и т. п. Поскольку эмпирические данные собирались квалифицированными исследователями, с использованием последних достижений науки того периода, их вполне можно назвать первыми эмпирическими свидетельствами историко-психологического знания.
Результаты этнографических исследований русского народа, выполненных научными сотрудниками, членами Русского географического общества, по программе Н. И. Надеждина (Надеждин, 1847; и др.), сразу после их появления привлекли внимание отечественных и зарубежных ученых. В них содержится разносторонний и многообразный материал, характеризующий социально-психологические особенности представителей различных российских регионов, и в первую очередь – российского крестьянства. Будучи представителями самой многочисленной социальной группы российского населения того исторического периода, являясь коренными носителями социально-психологических особенностей российского народа, его менталитета, российские крестьяне в этих исследованиях практически впервые стали объектом серьезного научного анализа, в том числе и социально-психологического. Именно поэтому их результаты до сих пор представляют большой научный интерес для специалистов в области исторической психологии.
Последующее обращение исследователей к изучению социально-психологических особенностей российского крестьянства на разных этапах исторического развития российского общества и государства позволило выявить как базовые, устойчивые их характеристики, которые с полным правом можно отнести к особенностям российского менталитета (Журавлев, Кольцова, 2018; Историогенез…, 2016; Кольцова, Синякина, 2018; и др.), так и закономерности их динамики в условиях радикальных социально-экономических изменений (Позняков, 1997; Позняков, Журавлев, 1992; Шорохова, 1999; и др.).
Не меньший интерес для исторических психологов представляют и результаты многолетних исследований психологических особенностей жизни тюремных, ссыльных и бродяжнических общин, проведенных Н. М. Ядринцевым (Ядринцев, 1872). В этих эмпирических работах, выполненных на уникальном и малодоступном для научного исследования объекте, анализировались типичные социально-психологические феномены: совместная деятельность и общение, взаимоотношения коллектива и личности, групповые нормы и др. В ходе данных исследований автор активно использовал такие методы сбора эмпирических данных, получившие впоследствии широкое распространение в социально-психологических исследованиях, как наблюдение (в том числе включенное) и беседа. Полученные результаты содержат эмпирические данные и факты, характеризующие социально-психологические особенности представителей этой своеобразной и самобытной субкультуры российского общества в рассматриваемый исторический период. Обращение современных исследователей к изучению социально-психологических особенностей представителей криминальной субкультуры российского общества и факторов ее формирования подтверждает актуальность этого направления исторической психологии (Королёв, 2016).
Особый интерес для исторических психологов представляют исторические периоды, характеризующиеся высокой интенсивностью происходящих в обществе изменений, высокой активностью мыслей, чувств и поведения участников исторических событий (об относительно недавних подобных исследованиях см.: Социально-психологическая динамика…, 1998; и др.). К таким историческим периодам, помимо уже обозначенного выше времени радикального реформирования, можно отнести периоды войн и революций. Российская история на рубеже XIX–XX веков дает нам яркие примеры таких периодов и событий, нашедших свое отражение в эмпирических исследованиях, которые в настоящее время с полным правом можно отнести к разряду историко-психологических. В качестве примера рассмотрим период русско-японской войны, а также хронологически и исторически тесно связанные с ним события первой русской революции 1905 г.
Ученик и соратник В. М. Бехтерева Г. Е. Шумков, более двух лет служивший в действующей армии врачом во время русско-японской войны, проводил регулярные психологические исследования солдат и офицеров. Результатом стала книга «Психика бойцов во время сражения», однако вышел в свет только первый ее том (Шумков, 1905), содержащий введение и описание метода исследования, и ряд научных статей, опубликованных в журнале «Военный сборник». Особый интерес представляют результаты исследования, связанные с описанием и анализом коллективных чувств бойцов, возникающих в условиях боевой обстановки, – в частности, коллективного чувства тревоги (Шумков, 1914). По сути, эти исследования положили начало научному изучению коллективных чувств, которое не потеряло своей актуальности и сегодня. В настоящее время к числу научных работ, результаты которых вполне относятся к историко-психологическим, можно привести исследования синдрома посттравматического стрессового расстройства участников войны в Афганистане (Зеленова, Лазебная, Тарабрина, 1997; и др.).
Военный юрист Д. Д. Безсонов, взявшись за разработку проблемы массовых преступлений в общем и военно-уголовном праве, в качестве объектов исследования рассматривал в том числе, стачки, вооруженные восстания, мятежи, крестьянские волнения 1905–1906 гг. Специальное внимание автор уделяет анализу социально-психологических факторов, определяющих преступное поведение толпы. К их числу он относит прежде всего чувство страха перед сплоченной массой, которое испытывают воинские части, направляемые против «бунтовщиков», и осознание толпой своей силы, своего могущества как основной ее признак и свойство. Под влиянием осознания этой силы у отдельных людей, участвовавших в массовых волнениях, формируется чувство солидарности и стремление присоединиться к толпе, подчиниться ей. Это чувство, по мнению автора, особенно усиливается, когда в толпе появляются вожаки. Исследование Д. Д. Безсонова является одной из первых (если не первой) попыток социально-психологического анализа, настроений и чувств участников революционного движения. В дальнейшем к этой проблеме исторической психологии обращались многие ведущие российские исследователи-социологи: П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский, Г. В. Плеханов и мн. др., и она до сих пор не потеряла своей актуальности.