Фланговый дозор состоял из трех человек, у которых был один пулемет. Вообще с каждым из дозоров – головным, фланговым, замыкающим – было по пулемету, потому что малое количество личного состава следует уравнивать усилением огневой мощи.
В левый фланговый дозор попали только усташи – военизированные формирования усташей считались намного более боеспособными, нежели боевые отряды польской эмиграции. Из поляков вообще получались плохие воины: фанатичные, готовые умереть за Польшу, но в бою неустойчивые, слабо дисциплинированные, склонные к неразумным атакам и так и не понявшие, что лучше не умереть за Польшу самому, а сделать так, чтобы за Польшу умирали другие, ее «оккупанты» – так они называли русских. У усташей же не самая лучшая военная подготовка компенсировалась хитростью и звериной жестокостью.
Как получилось так, что в начале двадцать первого века на территории просвещенной Европы активно, варварски действовали усташеские отряды? Как же так вышло, что этого никто не замечал, никто не замечал творящейся дикости, более соответствующей исполненному жестокости и фанатизма европейскому Средневековью? Да просто никто не хотел замечать, вот и всё. Хорваты вообще рождались и жили в обстановке вялотекущей гражданской войны. Ведь это были те же сербы, только перешедшие в католичество, их столицей был Загреб. Сама Великая Хорватия была краем сельскохозяйственным: много лесов, мало хороших дорог – такой край словно был создан для повстанческой войны. Кто только ни скрывался в балканских лесах – сербские четы, албанские (арнаутские) банды, активно вытесняемые из албанского королевства – вассалитета Италии, откровенные разбойники и бандиты без особых политических взглядов. Созданные адвокатом (поглавником) Павеличем для геноцида сербов, теперь эти отряды превратились в нечто вроде параллельной армии, а в сельской местности подменяли полицию и выполняли роль отрядов самообороны. Самообороны от тех, кто скрывается по лесам. Дети, в семь-восемь лет получавшие свое первое оружие, становились усташеским пополнением, усташи казались им защитниками, спасающими село от набегов. И самое страшное, что если не смотреть на картину в целом, – то так оно и было.
И потому четников не пугали ни чужой лес, ни дождь – они сами не раз, еще будучи пацанами, участвовали в прочесывании в лесу и знали, что делать, чтобы остаться в живых. Они шли короткой цепочкой, пустив вперед самого молодого, дальше шел командир дозора, дальше – пулеметчик, он шел последним, чтобы в случае чего успеть занять позицию и прикрыть остальных. Шли они, не видя основного строя и ориентируясь лишь по компасу и едва слышному шуму, доносящемуся оттуда, где шла колонна. Каждые десять минут к ним высылали посыльного из основной колонны – это было связано с тем, что в пограничной зоне следовало соблюдать радиомолчание.
Сербы рискнули – они расположились так близко к основной тропе и замаскировались так хорошо, что, несмотря на весь свой опыт, фланговый дозор усташей их не заметил. Прошел буквально в нескольких шагах, оскальзываясь на мокром склоне холма, едва заметный в темноте и пелене мороси.
О том, что нет посыльного, хорват побеспокоился не сразу – они шли вперед еще минут пять, прежде чем командовавший дозором поглавник посмотрел на часы. Затем вспомнил, когда последний раз к ним прибегал посыльный – с того времени прошло двадцать три минуты.
– Где посыльный? – спросил он, резко остановившись.
Никто не ответил.
– Франтишек, живо до поглавника!
Но не успел Франтишек – молодой хорват, только год назад ставший полноправным усташом и ушедший в лагерь лишь потому, что в его родном селе не было работы – пробежать и несколько метров, как ночь взорвалась паутиной огненных трасс. Одна из них сразу же нашла Франтишека – и он рухнул там, где стоял, орошая своей кровью ставшую враз негостеприимной польскую землю...