«Викинг»
Россия, 2016.
Режиссер Андрей Кравчук.
Сценаристы: Андрей Рубанов, Виктор Смирнов
Грязно во рву, куда падает князь Олег Святославич. Грязно в Полоцке, куда Владимир приходит сватать Рогнеду. Грязно на полу, где он насилует её на глазах у дружинников. Грязно на улице, куда князь бежит затем вытошниться и выспаться (он же «под мухоморами», хоть берсерка из него и не вышло). Грязно в захваченном им убогом городишке Киеве. Грязно на языческом капище, где бродят грязные лысые жрицы во главе с грязным глухонемым волхвом. Грязно в клети, где гниёт зачем-то обсыпанное мукой тело убитого Ярополка. Единственный раз русские выглядят весёлыми и красивыми, когда, убравшись цветами и венками, пытаются совершить грязное дело – принести в жертву своим идолам мальчика-христианина. Даже под стенами Херсонеса становится грязно, лишь туда являются русы – следует феноменальная по глупости сцена: Владимир с дружиной сталкивают на печенегов корабли с горы и этим их побеждают.
Лет десять назад на примере столь же неудачного фильма про славян «Волкодав» я назвал это «эффектом кривых бревен». Наши киношники просто не могут себе вообразить, что в жизни древних русичей хоть что-то могло быть не криво, не убого, не уродливо. Даже брёвна на декорациях вытёсывают вкривь и вкось, хотя дошедшие до нас памятники древнерусского зодчества поражают гармоничностью и тщательностью отделки.
Весь «Викинг» состоит из таких кривых брёвен: невозможно поверить, что маленькая заштатная крепостица – тот самый Киев, величественный город, который современники считали ровней самому Константинополю. Пусть до крещения он не был украшен златыми главами, но по меньшей мере один храм, Святого Илии на Подоле, там уже стоял. И уж точно древние киевляне, полочане, жители других старинных русских городов не жили словно свиньи, каковыми их показали в фильме.
Понятно, при таком обонятельном и осязательном отношении к русской истории точности в фактах ждать тоже не приходится. Кому какое дело, что воевода Свенельд не служил Олегу Древлянскому. Тот убил его сына, за что Свенельд, служивший Ярополку, решил отомстить, подстрекнув старшего брата на войну со средним. То есть в ленте ситуация показана с точностью до наоборот. Кого смутит эпизод, когда Владимир сжигает тело Ярополка, и оно горит ясно и ярко, залюбуешься… Так что становится совершенно непонятно: чьи же кости крестил полвека спустя Ярослав Мудрый, решивший посмертно приобщить убиенных дядей-язычников к христианству и похоронивший их после этого в Десятинной церкви? И так практически с каждым взятым сценаристами фактом – он вывернут наизнанку, искажён до неузнаваемости и поставлен не на своё место.
Спору нет, для кинематографистов в обычае вольно обращаться с историей. Право художника – перегруппировать события, чтобы создать сильные яркие образы. Но это точно не про «Викинга» – его герои, безликие и примитивные, ведут в грязных интерьерах убогие диалоги. Властный воевода Свенельд (ему зачем-то отведена роль рассказчика, хотя в реальности он не дожил даже до войны Владимира с Ярополком) манерами и речью напоминает мелкого уголовника. Сам Владимир глуповат, трусоват, нерешителен и неуместен, напоминая не персонажа из летописей и грозного былинного владыку, а, скорее, чуть омоложенного князя из комедийных мультиков про богатырей.
Из Владимира не получилось не то что героя, даже злодея – все знаменитые летописные грехи совершает кто-то вместо него. Сотен наложниц («300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове» – педантично сообщает летописец) у него нет и быть не может – вместо этого наш Ромео гоняется по всему Причерноморью за матерью будущего Святополка Окаянного.
Авторы картины пытаются создать у зрителя впечатление, что Владимир выбрал православие не потому что уверился в его истинности, не потому, что отправившиеся в Константинополь бояре вкусили сладость греческого богослужения, не потому, что Русь видела в Византии великую культуру, а потому, что… до трясучки в поджилках боялся печенегов, которых якобы полностью контролировала империя («Мы с ромеями не воюем», – причитают киношные степняки, что совершенно расходится с фактами: воевали, и очень часто).
Но и византийцы в «Викинге» ведут себя странно. Они заключают мир между Русью и печенегами, чтобы отправить слабосильную русскую дружину, только что с трудом отбивавшуюся от печенегов… осаждать Корсунь. Кстати сказать, если русские города выставлены нарочито убогими, то Корсунь нарисована на хромакее исключительно приукрашенно, хотя имелись все условия для того, чтобы снимать в подлинных декорациях, в частности, использовав башню Зенона в Херсонесе. Печенегов в этом походе ставят к русским в роли заградотряда при штрафбате. И логично возникает вопрос: зачем грекам вообще было договариваться с этими несчастными и грязными русскими, отдавать им сестру василевса, вместо того чтобы отправить воевать в Крым лихих евразийских кочевников?
Под конец фантазия сценаристов совсем соскакивает с пазов, и они отправляют сопровождать невесту в Корсунь лично императора Василия II, а Свенельд предлагает Владимиру его убить, «чтобы отомстить за отца» (к смерти Святослава Василий никак не был причастен). К этому моменту у знающего историю хотя бы на три с плюсом зрителя ничего, кроме стыда за творцов происходящего на экране, не остаётся.
Историю князя Владимира рассказать, в общем, несложно. Это был герой и воин, человек страстный, необузданный и увлекающийся. Он яростно набрасывался на врагов в поисках мщения и на женщин – в поисках наслаждений. Он пылко увлёкся язычеством и приносил человеческие жертвы – и с тем же пылом отвернулся от прежней нечестивости, приняв христианскую веру. Он слышал чтение «продай имение твое и раздай нищим» – и закатывал пиры, на которые приглашал весь Киев. Он слышал «не убий» – и перестал казнить даже разбойников. Его сердце гневалось и так же легко поворачивалось к милости.
При этом Владимир был великим государственным деятелем, подлинным отцом-основателем Руси. Он принёс нам не только веру – он принёс цивилизацию, с помощью которой сформировал на огромных уже тогда просторах территориальное государство. Всю свою жизнь Владимир воевал и завоёвывал, а не отсиживался по крепостям. Его великим подвигом стало создание целой системы укреплений и сторож богатырских против набегов тех самых печенегов, от коих он, конечно же, не прятался в Киеве, так как врага сдерживали передовые рубежи.
Показать такого человека вполне по силам для квалифицированного кинематографиста. Но, видимо, весь пар ушёл в постановку каскадёрских сцен и спецэффектов, каковые, впрочем, всё равно получились убогими, да и не имеют смысла без качественного сценария, внятной национальной и эстетической идеи.
На деле красивых кадров в фильме – ровно на ту краткую нарезку для трейлера, которая создала у зрителей (включая меня) изрядно завышенные ожидания. А там, где «красивости» появляются, они оказываются невпопад, как со шлемами-личинами и полумасками и сложными доспехами вместо кольчуг – всего этого на Руси в эпоху Владимира не было. А главное, от начала и до конца фильма тебя так и не оставляет мучительный вопрос: «При чём же тут, всё-таки, викинги?».
Дискуссия вокруг фильма «Викинг» развивалась по очень странной траектории. Создатели объявили его чуть ли не величайшей кинолентой в истории российского кинематографа. Кинокритики встретили то сдержанными похвалами, то убийственными насмешками, в зависимости от широты познаний в истории и степени близости к руководству Первого канала. Публика, даже если и плюется, то идёт, и лента может похвастаться отличными финансовыми показателями, апеллируя к которым можно сказать, что «победителей не судят», каковой факт, конечно, исторической образованности и вкусу нашего зрителя чести не делает.
Казалось, на этом шумном публичном успехе можно успокоиться. Вместо этого создатели фильма и руководство канала предприняли совершенно безнадежную попытку доказать, что «Викинг» – исторический фильм, что его сценаристом был едва ли не лично Нестор-летописец, что никакой клеветы и принижения русской истории он не содержит.
С особым остервенением набросились на автора этих строк, первым написавшего острокритическую рецензию на этот «шедевр». Режиссёр фильма господин Кравчук в интервью кричит об отсутствии у меня исторического образования и моём невежестве и распространяет прямую ложь, что меня приглашали на «дискуссию с историками-специалистами у Гордона», а я «струсил и отказался». Дело дошло до того, что и в одной из программ Первого канала было громогласно заявлено на всю страну: «Мы Холмогорова звали в студию, но он придти отказался».
Видимо, мой отзыв и впрямь составляет для создателей фильма некоторую проблему, хотя он был весьма краток и касался скорее оценки этого фильма как художественного произведения и идеологического манифеста. За прошедшие три недели авторы ухудшили своё положение: они, заручившись фальшивыми справками от историков, объявили свою поделку точным историческим документом, а в сценаристы записали самого Нестора-летописца.
Если на заявления «я художник, я так вижу» можно реагировать по-разному, то тезис «наш фильм исторически достоверен, он снят точно по Нестору» переводит нас в совсем другую плоскость спора. Поэтому давайте предметно рассмотрим расхождения «Викинга» с летописным текстом и с историческими фактами.
Начнём с того, что в начале XXI века апеллировать к Нестору – само по себе показатель изрядного научного невежества или шарлатанства. Преподобный Нестор-летописец традиционно считался составителем «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) в XVIII–XIX веках, однако в начале XX века в работах академика А.А. Шахматова его авторство было поставлено под серьёзный вопрос.
Шахматов обратил внимание, что в «Новгородской первой летописи» часть сообщений буквально совпадает с ПВЛ, а часть сообщений ПВЛ напрочь отсутствует. Поэтому Шахматов предположил, что в основе ПВЛ лежит более древняя Начальная летопись, составленная в XI веке, которая и отразилась в Новгородском списке, а Нестору и игумену Выдубицкого монастыря Сильвестру принадлежат более поздние редакции летописи, составленные в XII веке, которые мы и называем «Повестью временных лет».
Многие гипотезы Шахматова касательно истории русского летописания не нашли впоследствии своего подтверждения, но предположение о существовании Начального свода, к которому Нестор (и любой другой автор, работавший над ПВЛ) не имел отношения, используя его в готовом виде, по-прежнему принимается подавляющим большинством исследователей.
Все события «Викинга» (за одним исключением, – изнасилованием Рогнеды, – вообще не имеющим отношения к ПВЛ) являются искажённым и испорченным изложением историй, дошедших до нас из Начального свода, читаемого в «Новгородской первой летописи», а значит, Нестор в любом случае не является их автором. Он – переписчик слово в слово, дополнявший их другими сведениями, которые в фильме никакого отражения не нашли.
Утверждать что «сценарист «Викинга» – Нестор» или что сценаристы «следовали Нестору», – само по себе доказательство пренебрежения собственнонаучным изучением русской истории. Откровенно стыдно за крупного специалиста Е.А. Мельникову, которая опустилась в обсуждении у Гордона до прямой неправды: «Фильм меня удивил достаточно осмысленной интерпретацией «Повести временных лет». Сценарист, в общем, держался этого текста, который тоже является интерпретацией истории Нестором»[14].
Повествование в «Викинге» ведётся от лица воеводы Свенельда. Он якобы служит древлянскому князю Олегу Святославичу, бежит от пытавшегося его казнить Ярополка, помогает Владимиру, подбивает его на всяческие злодейства, под конец фильма уговаривает князя напасть с ножичком на византийского императора, сообщая, что «подшил петельку» для ножа, а затем хулит Владимира за обращение в Христианство. Свенельд даже на общем скудном фоне героев фильма выделяется речью и манерами мелкого уголовника.
Реальный исторический Свенельд – один из ключевых персонажей Начальной летописи. Впервые он появляется в «Новгородской первой летописи младшего извода» под 922 годом в качестве влиятельного воеводы, которому предоставлена дань с древлян и уличей. Если бы мы полагались на летописную хронологию, то 66 лет спустя, в 988 году, когда он действует в «Викинге», он был бы почти столетним старцем. Но на самом деле, конечно, перед нами хронологически разорванный на части довольно произвольно вставленными датами единый рассказ о гибели Игоря в 945 году.
«Игорь же седяше в Киеве княжа, и воюя на Древяны и Угличе. И бе у него воевода именем Свендельд; и примуче Углече, возложи на ня дань, и вдасть Свенделду… И дасть же дань деревьскую Свенделду и имаше по черной куне от дыма. И реша дружина Игореве: «се дал еси единому мужеви много»…
Рекоша дружина ко Игореве: «отрочи Свеньлжи изоделися суть оружием и порты, а мы нази; а поиди с нами, княже, на дань: а ты добудеши и мы». И послуша их Игорь, иде в дане, и насиляше им и мужи его; и возьмя дань поиде въ свои град…»[15].
Дальнейшие события хорошо известны: отпустив большую часть дружины, Игорь «с малою дружиною возвратися желая большего имения» и был убит восставшими древлянами. Весь этот эпизод, начало которого опущено в ПВЛ, показывает, что Свенельд имел значительный вес при дворе Игоря, возможно, был родственником Рюриковичей, получал экстраординарно большие пожалования, явно раздражавшие окружение князя. Весь клубок конфликтов, приведших к гибели Игоря, начался именно с зависти дружины Игоря к дружине Свенельда, что и привело к попытке собрать дань с древлян, предоставленную Свенельду, во второй, а потом и в третий раз.
После убийства Игоря Свенельд вместе с Асмудом руководит подавлением мятежа древлян и воспитывает Святослава. Не исключено, что именно он фигурирует у Льва Диакона в описании войны Византии со Святославом под именем «Сфенкела», однако на пути отождествления встаёт тот факт, что Лев прямым текстом описывает гибель Сфенкела и употребляет слово «труп», в то время как Свенельд упоминается в договоре Святослава с греками. На обратном пути Святослава на Русь он даёт ему совет обойти днепровские пороги на конях – Святослав не следует этому совету и гибнет, а Свенельд благополучно прибывает в Киев, где служит Ярополку Святославичу.
Сын Свенельда Лют встречается на охоте с князем Олегом Святославичем древлянским, который убивает Люта (возможно, Лют заехал с охотой в древлянскую землю, и Олег счёл это посягательством Свенельдича на свои права). Свенельд возненавидел Олега и начал подстрекать Ярополка к войне с ним, чтобы отомстить за сына. Когда война началась, Олег был разгромлен и погиб во рву крепости Овруч, а Ярополку принесли его окровавленное тело, князь попрекнул Свенельда: «Яже се ты сего хотяше». На этом история Свенельда заканчивается – вряд ли Ярополк его убил, скорее всего, отправил в отставку, а вскоре престарелый Свенельд умер.
Вся история мести Свенельда Олегу изложена в Начальной летописи ясно, без разночтений и обиняков*. Параллельных источников этой истории нет. Следовательно, нет никаких оснований и оправданий для выворачивания этой истории наизнанку в духе «красная конница Гудериана остановила половецкие танки Жукова, рвущиеся по приказу Гитлера к Таганрогу».
Решительно невозможно понять, зачем понадобилось это абсурдное отступление от летописи и почему Свенельд заменил в истории Владимира реального наставника князя – Добрыню. То ли авторам не понравилось слишком славянское имя былинного богатыря, то ли они решили, что «Добрыня» должен непременно делать добро, а для злодейств имя «Свенельд» подходит лучше. Так или иначе, во всей истории Свенельда мы видим лишённое всякого художественного смысла выворачивание истории наизнанку.
Изнасилование Владимиром Рогнеды на глазах у родителей не фигурирует в «Повести временных лет», не принадлежит Начальной летописи, появляясь лишь в одном позднем известии Лаврентьевской летописи, под 1128 годом. В этой истории есть все черты позднейшего литературного сочинительства при помощи тенденциозного переписывания Начальной летописи (о чём автор написал специальное небольшое исследование «Владимир не насиловал Рогнеду», см. приложение к настоящей книге).
Но, допустим, сценаристы фильма не обязаны заниматься тонким источниковедческим анализом – раз где-то в летописи написано, что изнасиловал, значит изнасиловал. Однако изготовители «Викинга» не справились даже с простым воспроизведением текста Лаврентьевской летописи 1128 г.
В фильме ничего не сказано о том, что Рогнеда уже просватана за Ярополка и её выбор – выбор между двумя братьями. Соответственно, совершенно утерян смысл летописного эпизода: Владимир захватывает Рогнеду, чтобы она не досталась Ярополку, и устанавливает власть над Полоцком, убив Роговолода и его наследников.
В Лаврентьевской летописи рассказывается, что Добрыня велел Владимиру «быти с нею пред отцем ея и матерью, потом отца ея уби». Однако в «Викинге» убивают и отца Рогнеды Роговолода, и её мать – бессмысленная жестокость даже по тем варварским временам и очевидное противоречие источнику.
В Начальной летописи ничего не говорилось об изнасиловании Рогнеды на глазах родителей, зато ясно сказано: «уби Роговолода и два сына». И это вполне логично: захватив Полоцк Владимир не хотел оставлять наследника Роговолода мужского пола. Точно в издевательскую насмешку над летописцем, Владимир в «Викинге» щадит сына Роговолода.
В рассказе о гибели князя Ярополка создатели «Викинга» ухитрились обойтись без её центрального элемента – многоходового предательства княжьего воеводы Блуда, одного из самых впечатляющих предательств в мировой истории.
Блуд был воеводой Ярополка, но польстился на слова Владимира, что будет ему «в отца место», и своего князя предал. Зная, что киевляне любят своего князя, а потому не дадут с ним расправиться, он рассказал Ярополку, что киевляне пересылаются с Владимиром, запугал и уговорил перебраться в маленький город Родень на реке Рось. Владимир занял Киев и осадил Ярополка в Родне, так что войско последнего начало голодать. Летописец передаёт пословицу: «Беда аки в Родне». Доведённого до отчаяния Ярополка Блуд уговорил сдаться Владимиру на милость, привёз в Киев на переговоры, где закрыл дверь перед сопровождавшими Ярополка дружинниками, и того убили Владимировы варяги.
Из всей этой «многоходовочки» в «Викинге» относительно неискажённо показан только момент убийства Ярополка. Роль Блуда сведена до второстепенной. Владимир занимает уже оставленный Киев, и Ярополк прячется не в Родне, а почему-то в крымских горах. Пойти на переговоры Ярополка заставляет не голод, а захват Владимиром его беременной жены-гречанки, матери будущего Святополка Окаянного. К этой женщине герой Данилы Козловского в фильме испытывает платонические чувства, в реальности же летописец предельно конкретно сообщает, что Владимир жену Ярополка «залеже», хотя она была «непраздна»[16].
Реального Ярополка невозможно было, конечно, пронять романтикой: его жена-гречанка была пленницей, уведённой Святославом греческой монахиней. Ярополк готов был ради союза с Полоцком жениться на Рогнеде, а сам в то же время вёл переговоры с германским императором Оттоном II о браке с его родственницей и крещении.
После того как в «Викинге» был попросту выброшен за борт центральный сюжет, связанный с судьбой Ярополка, потерян главный смысл, связанный с предательством, почти совестно упрекать авторов фильма в мелочах. Например, в том, что они сжигают тело Ярополка, хотя летопись сообщает, что в 1044 году Ярослав Мудрый велел выкопать кости дядей – Ярополка и Олега, крестить их и положить в Десятинной церкви. Или в искажении истории Варяжко, который, конечно, и впрямь присоединился к печенегам и воевал с Владимиром, но затем Владимир привлёк его на свою сторону, дав ему клятву. В фильме Владимир убивает Варяжко после утомительной схватки в грязи.
Большинство зрителей «Викинга» удивляется, что за странные лысые грязные люди в кожанках изображают языческих жрецов. Спору нет, мы немного знаем о том, как выглядело славянское жречество, и несомненно, что лубочный образ чистенького седовласого волхва – чистейшая выдумка.
Но несомненно и то, что жрецы Владимира выглядели не так, как показано в фильме. Немногие дошедшие до нас источники это исключают. Например, изображение на камне из Арконы, славянского святилища на Рюгене, даёт образ предполагаемого жреца как человека с короткой бородой, в меховой шапке и длинном широкополом кафтане, держащего в руках огромный рог.
Однако если ошибаться в смутной истории славянского жречества простительно, то нет никакого извинения ошибкам в истории первых христианских мучеников на Руси, изложенной в летописи с точностью GPS-навигатора.
Начальная летопись рассказывает о том, как у варяжского воина, который служил князю-язычнику, скрывая свою веру, сына выбрали жребием в жертву богам. Варяг резко отказал пришедшим к нему домой за сыном посланцам, те передали его речи киевлянам, которые, вооружившись, окружили двор варяга. «Если богам нужен мой сын, пусть придут сами и его заберут», – обличал язычников варяг, стоя на высоких сенях своего дома. Разъярённые язычники подрубили высокие сени и погубили отца и сына. Позднее, сообщает летописец, именно на месте гибели первых мучеников Владимир воздвиг во искупление Десятинную церковь[17].
То есть летописец сообщает, где именно убили варягов – в их частном доме, где ныне Десятинная церковь. Указание на высокие сени дома воина разрушает, кстати, любимую апологетами «Викинга» тему, что в Киеве не было высоких просторных изб северной конструкции, а были лишь грязные полуземлянки. Единственный частный дом, упоминаемый в Начальной летописи, оказывается с высокими стенами.
Вместо этой ясной локализации в собственном доме варяг в фильме бегает с сыном по улицам Киева, отмахиваясь от язычников, а потом забирается на оборонительную башню города, которую под ним и подрубают, точно позабыв, что по сценарию в этот момент идёт война.
Зачем нужно выворачивать вполне ясно и геолокационно точно изложенную летописцем историю, превратив отвергшего языческие суеверия мученика в загнанного зверя, почти случайную жертву – непонятно.
Заметим, кстати, что имена варягов-мучеников в летописи не названы и появляются довольно поздно: имя младшего – Иоанн, в проложном житии, а имя старшего – Фёдор, вовсе в XVII веке, и оно явно ошибочно. В проложном житии Владимира упоминается «церковь святая мученика Турова, и то бысть первый ходатай нашему спасению». Скорее всего, старшего варяга звали «Туры» или «Тор»[18]. Назвав фильм «Викингом», знать такую деталь, конечно, не обязательно, но весьма желательно.
Центральное место в «Викинге» занимает осада печенегами Киева. Такой осады в правление Владимира источниками не зафиксировано. Печенеги единственный раз брали Киев в кольцо в 968 году, когда княгиня Ольга и три её внука, включая Владимира, затворились в городе и ждали помощи от Святослава. Но со штурмом крепостей у печенегов, как и у всех степняков до монголов, было плохо, и лезущие на стены кочевники не вызывают ничего кроме недоумения.
Особенно глупо выглядит снятие печенегами осады с Киева после прибытия ромейских послов, сопровождаемое формулировкой: «Мы с ромеями не воюем». Очевидно, сценарист где-то слышал звон, что византийцы стремились поддерживать союз со степняками против Руси и других врагов, но в природе этого звона не разобрался.
Император Константин Багрянородный и в самом деле писал в трактате «Об управлении империей», что «пока василевс ромеев находится в мире с пачи-накитами, ни росы, ни турки (в данном случае – венгры – Е.Х.) не могут нападать на державу ромеев по закону войны»[19]. Но даже из этих слов Константина – «пока» – очевидно, что дружить с печенегами у византийцев выходило не всегда.
В 917 году греки пригласили печенегов к совместному походу на болгар, но из-за глупости рассорившихся византийских полководцев печенеги сменили сторону и ушли (как утверждает «Повесть временных лет» по Ипатьевскому списку) или, как утверждают болгарские источники, совместно с болгарами разбили греков у реки Ахелей. «В 934 году печенеги совместно с русскими и венграми ведут большую войну против Византии. Это был первый поход венгров против империи, который закончился временным захватом ими Фракии и заключением мира с императором»[20]. В 943 году разбитый в 941-м под Царьградом Игорь отправился во второй поход на Византию, взяв с собой печенегов.
Нападения печенегов на Киев в 968-м и на Святослава в 972-м, возможно, были связаны с инициативой византийской дипломатии, но прямых свидетельств источников об этом нет. Однако после убийства Святослава борьба с печенегами стала для русских князей кровной враждой.
Всё правление князя Владимира было одной ожесточённой войной против печенегов. «Бе бо рать велика бес престани» – сообщает ПВЛ[21]. Великий князь ставил новые города, насыпал оборонительные валы, выставлял богатырские сторожи. Уже в древности начал складываться эпос о печенежской войне – его ещё нет в Начальной летописи, но уже в ПВЛ включаются истории о кожемяке-единоборце и о белгородском киселе. Позднее этот эпос преобразуется в цикл богатырских былин*. Ярослав Мудрый окончательно разбил печенегов в 1036 году вынудил орду сместиться с Днепра на Дунай, и печенеги превратились в вечную головную боль Византии.
В 1046–1053 гг. при Константине Мономахе Византия пережила мучительную войну с печенегами. А окончательно разгромить их удалось лишь императору Иоанну II Комнину причём радость от его победы над кочевниками при Берое в 1122 году была столь велика, что в Константинополе был установлен специальный «день победы» – «праздник печенегов».
Никакого византийско-печенежского союза не существовало, Константину Багрянородному приходилось лишь мечтать о нём, а большую часть своей истории печенеги ожесточённо воевали с ромеями.
Чрезвычайно анекдотично звучит в «Викинге» фраза Владимира: «Мне нужна сила ромеев». Перед нами открытое искажение истории. Не Владимиру была нужна сила ромеев, а императору Василию II была нужна сила русов.
В фильме измотанная печенежской осадой русская дружина в роли византийских наёмников (странная плата для наёмников – принцесса) отправляется отвоёвывать для василевса восставшую Корсунь, сопровождаемая теми же печенегами в роли заградотряда. В реальности в обмен на руку порфирородной принцессы Владимир предоставил шурину Василию шеститысячный русский воинский корпус, который спас императора от неминуемого свержения мятежным полководцем Вардой Фокой. В апреле 989 года русский корпус Василия разбил войско Фоки, а сам мятежник умер от поданой ему перед сражением чаши с отравленным вином.
Разгром русскими Фоки означал смену эпохи решающего влияния в византийском войске армян и грузин, поддержавших узурпатора, на эпоху доминирования русов. При этом русы жестоко расправились с конкурентами. Армянский историк, современник Владимира Степан Таронский по прозвищу Асохик, рассказывает, как в ходе похода Василия II в Армению и Грузию из ничтожной ссоры выросла массовая резня:
«Из пехотного отряда рузов какой-то воин нёс сено для своей лошади. Подошёл к нему один из иверийцев и отнял у него сено. Тогда прибежал на помощь рузу другой руз. Ивериец кликнул своих, которые, прибежав, убили первого руза. Тогда весь народ рузов, бывший там, поднялся на бой: их было 6000 человек пеших, вооружённых копьями и щитами, которые просил царь Василий у царя рузов в то время, когда он выдал сестру свою замуж за последнего. В то же самое время рузы уверовали во Христа. Все князья и вассалы тайкские были побеждены… ибо гнев Божий тяготел над ними за их высокомерие»[22]