Настоящее исследование произведено с использованием методологии науки, разработанной логиком, доктором философских наук Александром Александровичем Зиновьевым. Его подход требует особого «поворота мозгов», выражающегося в использовании специфически научных приёмов исследования и требующего особого угла наблюдения за социальными объектами. Этот подход подразумевает следование логике и элементарному здравому смыслу, которые являются результатом дальнейшего развития так называемой народной мудрости, житейской логики. В данной части я попытаюсь обрисовать основы такого подхода.
В основу настоящей работы лёг научный подход к социальным явлениям. Правда, научные построения оказались несколько разбавлены художественным оттенком в содержании текстов. Но это вовсе не исключило научный характер работы и, соответственно, научный подход к изучаемому вопросу. Поясним, что именно представляет собой научный подход. Это поможет лучше уяснить отсутствие противоречия между художественным оттенком текстов и научным подходом.
Научный подход – есть особый способ мышления и познания реальности, качественно отличный от обывательского и идеологического. В общей словесной форме принципы научного подхода к исследуемым объектам выглядят очень простыми и бесспорными. К их числу относится прежде всего принцип субъективной беспристрастности, т.е. познание объектов независимо от симпатий и антипатий исследователя к ним и не считаясь с тем, служат результаты исследования интересам каких-то категорий людей или нет. Сам по себе научный подход не гарантирует истину и может приводить к заблуждениям. Но его целью является всё-таки истина. Фраза «Платон мне друг, но истина дороже» тут не просто крылатое изречение, а обязательное правило.
Требование беспристрастности в отношении объектов неживой и живой дочеловеческой природы очевидно. А в сфере социальных объектов отношение исследователя к личностям, массам, движениям, партиям, классам, социальным системам и т.д. накладывает свою печать на то, что они говорят и пишут о них. Тут субъективизм и тенденциозность обычное дело. Устанавливаются оценочные штампы. Так, например, в отношении дедовщины бытует убеждение, что она суть абсолютное зло. Но дедовщина уходит корнями в глубины истории, к старшим и опытным воинам первобытных племён, которые во все времена пользовались уважением молодёжи. Дедовщина – объективная данность, существующая в армии любого государства в той или иной степени и форме. При научном подходе требуется учитывать это как факт и искать не осуждающие её факты, а отмечать, какими глубинными социальными отношениями она обусловлена. Другой вопрос – какова форма проявления дедовщины в конкретном обществе. И никто из властителей и учёных не признаёт в наше время, что крайняя степень жестокости дедовщины является лишь частным проявлением состояния человеческого материала современной России, её идеологии, существующей системы воспитания – то есть глубинное и оголённое проявление той социальной организации, которая возникла в России после разрушения Советского Союза.
Научный подход далее означает то, что исследователь в познании объектов исходит из наблюдения реально существующих объектов, а не из априорных (предвзятых) представлений, мнений, предрассудков, – это тоже вроде бы очевидно. Но фактически этот принцип постоянно нарушается и даже умышленно игнорируется.
Научный подход к объектам предполагает следование правилам логики и методологии науки. Но важно ещё и как понимаются сами эти правила, каков их ассортимент, насколько они соответствуют потребностям познания. В тексте настоящей работы можно встретить большое количество частных примеров. Они – дань художественности и упрощению понимания сути рассматриваемых явлений. Из самих этих примеров по правилам логики нельзя вывести обобщения. Так что читателям необходимо помнить, что приведённые примеры являются лишь характерными примерами, а не основаниями выводов и обобщений, в контексте которых они приводятся. Выводы получены при обработке гораздо большего числа фактов, большинство из которых попросту не вошли в работу. Часто в ходе исследования у меня возникали ситуации, когда дополнительных фактов взять попросту неоткуда. Тогда приходилось проверять разрозненные факты или даже один факт с точки зрения обобщений и допущений логической социологии. И если он благополучно выдерживал проверку, то ложился в основу обобщения. Правда в данном случае имело место даже не обобщение, а выведение данного общего суждения об армии из ещё более общих суждений об обществе логической социологии. Такое выведение в логике возможно, но не даёт стопроцентной истинности полученному суждению, давая, однако, высокую степень его вероятности.
Рассмотрим такое базовое понятие любой науки, как научный закон. Под ним в дальнейшем понимается утверждение науки, обладающее рядом принципиальных особенностей: во-первых, это утверждение истинно лишь в определённых условиях. Во-вторых, в этих условиях оно всегда справедливо. В-третьих, эти условия в реальности почти никогда не соблюдаются до конца и законы принимаются как таковые до тех пор, покуда они обеспечивают объяснение и предсказание некоторых явлений реальности. Чаще всего в работах учёных такие условия подразумеваются как само собой разумеющееся, но не оговариваются особо, что создаёт путаницу в понятиях, делает неразрешимыми банальнейшие вопросы и создаёт почву для склонений элементарных явлений в языке науки как революционных открытий.
Нас в данной работе интересует вполне определённая группа научных законов – социальные законы. Социальные законы отличаются от законов неживой и живой дочеловеческой природы прежде всего объектами, к которым они относятся. Они суть законы человеческих объединений, структурирования этих объединений, функционирования взаимоотношений их частей, поведения людей как членов этих объединений и т.п., короче говоря, – законы социальных объектов.
Особенность социальных законов далее состоит в том, в каком смысле они объективны. Тут мало признать объективность в том смысле, в каком мы признаём объективность законов и вообще явлений неживой и дочеловеческой живой природы, т.е. в смысле признания их существования вне исследователей. Проблема тут заключается в том, что социальные законы суть законы сознательной и волевой деятельности людей, но они при этом не зависят от сознания и воли людей. Кажется, будто одно исключает другое, будто тут имеет место логическое противоречие. На самом деле тут никакого противоречия нет. Тут надо различать два различных явления, а именно – отдельно взятые действия людей как эмпирические объекты и законы таких действий. Отдельно взятые социальные действия людей являются сознательно-волевыми, но законы этих действий таковыми не являются. Отдельные действия суть эмпирические явления, которые можно наблюдать непосредственно. Законы же их так наблюдать невозможно. Для обнаружения их, повторяю, нужна особая работа ума, особые познавательные операции. Применяя эти операции, исследователь должен сам сознание и волю людей рассматривать как объективные свойства особого рода эмпирических объектов, а именно – людей как вполне материальных существ, обладающих такими признаками, как сознание и воля. И эти признаки находятся вне сознания исследователя, не зависят в этом смысле от его сознания и воли.
Объективность социальных законов вовсе не означает, будто люди не могут совершать поступки, не считаясь с ними. Как раз наоборот, люди их обычно вообще не знают и просто игнорируют их, поступая так, как будто никаких таких законов нет. Но люди столь же часто игнорируют законы природы, отчего последние не перестают существовать. Если, например, люди сеют пшеницу на покрытой льдом каменистой почве, о них не скажешь, что они считаются с законами природы. Они наказываются за своё пренебрежение к законам природы (за их нарушение!). Аналогично они наказываются за своё пренебрежение к социальным законам. Нарушение законов бытия не есть их отмена или изменение. Это – поведение, по тем или иным причинам не считающееся с ними.
Возьмём такой простой пример для пояснения. Пусть некоторое множество людей решило создать группу с целью совместных действий, для которых требуется именно много людей. Это решение их сознательное и волевое. Но чтобы группа могла достаточно долго функционировать как единое целое и справиться с задачей, в ней должен быть руководитель или даже руководящая группа, причём, руководитель должен быть достаточно компетентен (адекватен делу), как и прочие члены групп. И эти требования суть объективные законы организации и успеха дела. Они суть независящие от сознания и воли людей факторы их сознательно-волевой деятельности. Люди изобрели летательные аппараты, позволяющие преодолевать силу тяготения. Но это не означает, будто сила тяготения перестала действовать. Так и в сфере социальных явлений. Приняв решение назначить руководителем группы некомпетентного дурака и распределив обязанности членов группы, не считаясь с их квалификацией, люди тем самым не отменили упомянутый выше закон группировки и адекватности людей занимаемым должностям. Они создали группу, подобную летательному аппарату, построенному без учёта закона тяготения.
Вся история человечества полна бесчисленных примеров нарушения законов организации государственности и экономики и негативных последствий нарушений. Это даёт основания теоретикам, идеологам и обывателям вообще отвергать социальные законы. Они представляют эти законы в виде неумолимых механизмов, которые действуют явно в каждом отдельном случае, и люди не могут их игнорировать. На самом деле люди, игнорируя (и в этом и только в этом смысле нарушая) одни социальные законы, действуют в силу каких-то других законов. В реальности одновременно действуют различные законы, так что каждый из них проявляется именно через массу отклонений и нарушений, как и законы природы. Если бы было возможно наблюдать механизмы природных законов изнутри их сферы, как мы это делаем в отношении социальных законов, мы увидели бы картину, аналогичную той, какую видим в общественной жизни.
Социальные законы универсальны, т.е. одни и те же для всех времён и народов, где появляются социальные объекты, к которым они относятся, и соответствующие условия. Различны лишь конкретные формы их проявления и действия.
Теперь несколько слов о приёмах исследования социальных объектов. Социальные объекты суть объекты эмпирические. К ним применимы общие методы эмпирических исследований. Но они обладают чертами, отличающими их от других эмпирических объектов. Естественно, что тут имеются свои особенности в отношении способов исследования. Выделим несколько таких особенностей с точки зрения теоретического исследования, т.е. особенностей чисто логических приёмов, для которых не нужно никаких лабораторий и приборов, достаточно лишь мозга и органов чувств отдельного исследователя.
Для исследователя-теоретика не нужны и методы «конкретной» социологии (под ней понимается классическая социология с её статистическими методами), ибо то, что они могут дать ему, может быть известно, стать известным или выяснено чисто логически и без них. Например, ему не надо ломать голову над тем, кто именно будет выбран президентом США, ибо он и без этого заранее знает, что кто-то будет выбран, и кто бы ни был выбран, социальный строй США и тип политической системы от этого не изменятся.
Исследователь-теоретик должен принять как аксиому, что самые глубокие тайны значительных социальных явлений не спрятаны где-то в подвалах здания общества, за кулисами политической сцены, в секретных учреждениях и в кабинетах сильных мира сего, а открыты для всеобщего обозрения в очевидных фактах повседневной жизни людей. Люди не видят их главным образом потому, что их мозги «повёрнуты» не в ту сторону, что они не хотят видеть очевидное или признать видимое за нечто значительное. Во всех сенсационных разоблачениях неких тайн и скрытых пружин человеческой жизни и истории не было сделано ни одного серьёзного научного открытия. В них вообще истины содержится не больше, чем способен заметить здравомыслящий и непредубеждённый ум в самых заурядных житейских делах.
Современный мир перенасыщен информацией. Всё то, что необходимо для работы ума исследователя-теоретика, имеется в изобилии. И даже при хаотическом и спорадическом ознакомлении с информацией об интересующих его объектах исследователь-теоретик, имеющий на плечах голову с определённым «поворотом мозгов», в состоянии открыть для себя самые глубокие механизмы социальных объектов. В принципе любая достаточно обширная и разнообразная информация об этих объектах содержит в себе материал, необходимый и достаточный для научного подхода к ним.
Работа исследователя-теоретика не есть механически-канцелярская рутина вроде той, какую выполняют бесчисленные специалисты в «конкретной» социологии. Это работа творческая. Она включает в себя пробы наугад, ошибочные пути, пересмотр многих мыслимых вариантов, удачу, случайности, отказ от вроде бы найденных решений и т.п. Ему приходится манипулировать в сознании с большим числом объектов и понятий, чтобы получить логически последовательную и согласованную в деталях картину сложной и изменчивой реальности. С этой точки зрения его работа напоминает работу дирижёра большого оркестра. Только он, в отличие от дирижёра, имеет дело не с послушными и поддающимися обучению людьми, а с неподвластными его воле объектами.
В работе исследователя-теоретика далеко не всё поддаётся организации, упорядочиванию. Но всё же имеются некоторые приёмы и правила, облегчающие его поиски истины. Так, понимание истины крайне затруднено, если вообще возможно, без умения оперировать методами познания специфически социальных объектов. Основные методы логической социологии суть методы определения понятий, мысленного эксперимента и комбинаторики. В первом случае имеется в виду не просто сумма определений множества слов, а комплекс взаимосвязанных определений, упорядоченных в единую теоретическую конструкцию, – в своего рода дефинитивную теорию, которая, по идее, должна послужить самым фундаментальным разделом социологии. Задача её – определить сферу объектов, подлежащих исследованию. Тут исследователь принимает сознательно волевое решение выделить эти объекты и в дальнейшем не выходить за эти рамки, не искать какие-то более глубокие закономерности, причины, основы и т.п. интересующих его объектов, чем те, которые описываются в логической социологии. В ней описываются самые глубокие основы социальных механизмов. Эти основы не есть нечто, спрятанное в секретных учреждениях и документах, вознесённое на высшие высоты социальной иерархии или утопленное в неких толщах народной жизни. Они суть нечто в высшей степени будничное, обыденное и вроде бы очевидное. Ум исследователя тут нужен для того, чтобы заметить это, оценить и зафиксировать в форме теории рассматриваемого типа. Тут определения человека как социального существа, человеческого объединения, социальной организации, власти, управления, социальных клеточек, бизнеса, хозяйства, менталитета, идеологии, собственности, права и прочих социальных объектов должны быть построены так, чтобы тем самым фиксировались фундаментальные социальные законы. Последние по самой своей природе таковы, что для обнаружения их нужна именно логическая обработка общедоступной информации.
Ко второй категории методов логической социологии относятся методы мысленного эксперимента. Мысленный эксперимент заключается в том, что исследователь мысленно осуществляет операции с изучаемыми объектами, подобные тем, какие совершают учёные в опытных науках в своих лабораториях. Эти операции суть познавательные: конечной целью их являются знания об объектах, что бы при этом ни делалось с объектами. Особенность социальных исследований с этой точки зрения состоит в том, что они осуществляются как допущения относительно мыслимых объектов и логические рассуждения. Рассмотрим такой простой пример. Допустим, что некий человек вынужден наниматься на работу с целью заработать на жизнь. Пусть он имеет возможность выбирать из двух мест, которые одинаковы во всём, кроме размера заработной платы. Допустим также, что человек вполне нормален и умеет оценить ситуацию выбора правильно. Какое место работы он выберет? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо в явном виде сформулировать некоторые фундаментальные утверждения, определяющие человека как социального объекта (социального атома). Среди них – закон экзистенциального эгоизма, согласно которому человек как социальный атом не действует во вред себе, он отдаёт предпочтение тому, что в его интересах. И теперь чисто логически можно сделать вывод, что наш гипотетический человек предпочтёт то место работы из двух, на котором заработная плата выше.
В этом аспекте логическая социология есть гипотетическая теория. Задача исследователя при этом не ограничивается операциями мысленного эксперимента. Он ещё должен изобрести особые правила в дополнение к правилам логики, позволяющие выводить логические следствия из получаемых в мысленном эксперименте знаний (на подобных специфических зависимостях и следствиях основывается любая самостоятельная наука – они составляют её специфический метод и совокупность обобщений по предмету данной науки). Такие правила могут быть взяты из математики, если подходящий раздел уже создан в ней. Но при всех обстоятельствах эти правила должны быть привнесены извне применительно к характеру знаний.
Наконец, к третьей категории методов логической социологии относятся такие, которые можно объединить под названием «социальная комбинаторика». Суть их заключается в том, чтобы, отталкиваясь от некоторых наблюдений эмпирических фактов, выяснять затем все логически мыслимые «чистые» (абстрактные) варианты тех или иных объектов. Установив эти варианты, мы можем с полной уверенностью утверждать, что в реальности возможны частные случаи соответствующих объектов только в рамках этих вариантов и их логически допустимых комбинаций. Таким образом, результаты логической социологии имеют априорный и, следовательно, прогностический характер.
Помимо приведённых особенностей, в работе использованы такие базовые методы логики, как сравнение, анализ, абстрагирование, синтез и обобщение. А также логические методы определения понятий, построения классификаций, выведения и обобщения.
Стержнем данного исследования стал эксперимент, который я поставил над самим собой. Эксперимент имел своей изначальной целью описание и анализ социальной ситуации в современной российской армии. Параллельно должны были решаться вопросы общесоциальные, и связанные с армией региональные (специфика региона).
Суть эксперимента состояла в том, что я пошёл служить в армию по призыву. Причём от всякой внешней помощи в устройстве отказался наотрез. В результате была сохранена чистота эксперимента, в том числе в части распределения солдат по войскам и частям.
Исследование рождалось в ходе проведения именно эксперимента. Это не образное выражение. Налицо основные признаки именно научного эксперимента: наличие чёткой цели (изучить структуру и отношения в армии), ожидание определённого узкоспециализированного результата (меня интересовало не общество вообще, а именно армия как специфическая его структура), сознательное решение провести именно эксперимент и сознательное задание общего контура его протекания (в армию-то я пошёл целенаправленно, пробыл здесь до конца срока службы, несмотря ни на что, и стремился быть «ближе к народу», проявляя исключительную социальную активность в получении информации). Но есть в нём и существенные отличия от классической модели лабораторных экспериментов. Во-первых, лабораторный эксперимент обычно нацелен на подтверждение уже вскрытой закономерности, в моём же случае изучение происходило по ходу идущего эксперимента. Во-вторых, лабораторный эксперимент обычно нацелен на выявление маленького нюанса, а не на изучение целого комплекса случайных фактов и создание в ходе него объясняющей их теории. Однако, всё это частные моменты. Если добавить, что речь идёт о сфере социальных явлений, где лабораторный эксперимент в чистом виде затруднён, а объекты эксперимента наделены сознанием, волей и могут даже говорить и иметь своё собственное мнение, удивительно, что вообще удалось провести эксперимент, пусть даже столь обширный, непредсказуемый и слабо контролируемый. Даже изобретатель какого-то важного препарата, ставящий над собой эксперимент по его действенности, в большей степени контролирует процесс. Тем не менее, мы вправе говорить именно об эксперименте.
Специфика исследуемого объекта накладывает отпечаток и на методы получения информации в ходе эксперимента. Это наблюдение, общение (беседы), правильная постановка вопросов и определение адекватного их содержания в ходе беседы, а также действие над моей шкурой со стороны окружающей социальной действительности (людей и событий). Моя задача здесь заключалась в том, чтобы увидеть очевидное – вычленить из социальной реальности закономерные и судьбоносные элементы.
Информация для анализа взята из жизни того батальона, в котором мне довелось служить, в частях, которым он непосредственно подчинён (вплоть до уровня командования армией); из рассказов (своего рода опросов) других военнослужащих различных частей, даже медицинских учреждений; из документов различных войсковых частей, в том числе отчётных. Поступающая информация обрабатывалась логически, для чего оценивалась с точки зрения логической социологической теории А.А. Зиновьева, с позиций логики и здравого смысла, сравнивалась с другими источниками. Отбор информации, таким образом, носил не случайный характер, – информация тщательно оценивалась и фильтровалась, – что даёт высокую степень её объективности.
Кроме того, в работе я исходил из сформулированной А.А. Зиновьевым аксиомы социологических исследований: самые глубокие истины не спрятаны в глубинных бункерах и сейфах, – они лежат на поверхности общественной жизни, их только надо уметь заметить. Для этого необходима особая ориентация мышления, чуждая идеологической. Исследователь при такой ориентации должен, прежде всего, следовать логике и здравому смыслу, соблюдать требование объективности и беспристрастности, не допускать в мыслительной практике предвосхищения выводов заведомо априорными установками.
В работе почти нет ссылок на книги и монографии, так как большая часть изложенного есть результат моих собственных наблюдений, моего собственного научного эксперимента. Не берусь, конечно, обсуждать степень его научности с точки зрения точных наук. Но он однозначно удовлетворяет основным принципам научного подхода к проблеме: беспристрастности, отсутствию априорности позиции, следованию основам методологии науки, логике. Последний аспект реализован с учётом особенностей исследования социологических проблем – объекты здесь наделены сознанием и волей и затруднён лабораторный эксперимент. Поэтому он заменяется экспериментом мысленным и личными наблюдениями исследователя при попадании в необходимые для понимания сути явления условия – чаще случайного, а не целенаправленного, позволяющего заметить какой-то аспект, о котором даже не помышлял до попадания в соответствующую ситуацию. Когда я шёл служить, то единственное, что имел – это голову на плечах, опыт исследовательской работы и ориентацию мышления на познание истины (особый «поворот мозгов»). Ещё было знание социологической теории и общая картина общества и армии. Но именно общая.
Ссылаться же на работы Александра Александровича Зиновьева в рамках данного труда не имеет смысла, так как вообще всё исследование основано на его социологической теории. Настоящая работа суть решение частной задачи в рамках данной теории. Причём ориентирована (работа) не только на теорию, но и на сам подход к обществу и науке вообще – с позиций логики и элементарного здравого смысла. Стоило бы, конечно, сослаться на М.Ю. Лермонтова, А. Куприна, современных фантастов А. Злотникова, И. Поля. Но первые давали отдельные факты об армии прошлого, а последние – соображения общего характера, интересные акценты и отдельные мысли. Можно сказать, фантасты вдохновляли на поиск новых подходов.
Ссылку на фантастов никто в современной науке не воспримет всерьёз. Однако они дали мне для понимания больше, нежели все «научные» монографии об армии вместе взятые. Они позволили мне отшлифовать свои выводы под впечатлением от их фантастических повестей, связанных с армией. Такой же эффект имели и повести А. Куприна. Как ни странно, это одно из немногих объективных свидетельств армии прошлого. Единственным глотком свежего воздуха в области науки для меня стали выводы советских учёных С.А. Белановского и С.Н. Марзеевой относительно природы дедовщины и состояния советской армии 80-х годов ХХ века, так что я счёл своим долгом передать читателю некоторые их выводы в главе «Роли членов коллектива».
Работа состоит из пяти частей и раздела «Приложение. Основы логической социологии». Содержательно они теснейшим образом связаны. Общая канва определяется движением от абстрактного к конкретному. Во вводной части ставится основной вопрос работы, и определяются базовые методы его решения. В «Приложении…», которое раньше стояло сразу за первой частью, вводятся основные понятия и аксиомы социологической теории. А затем идёт выход на анализ конкретного объекта действительности. В заключении приводится ряд выводов по различным аспектам объекта. При выходе на реальность, во второй части даются сначала определяющие моменты армейской жизни, являющиеся результатом обобщения довольно высокого уровня, на базе которых выводятся уже частные элементы (части третья и четвёртая), являющиеся частично их следствиями, комбинациями, а частично складывающиеся за счёт случайного стечения обстоятельств. Во второй части выделены элементы, определяющие отношения в армии вообще. В третьей же и четвёртой частях показаны уже сами эти отношения во всех аспектах. Эти части сначала были единым целым, однако логика исследования потребовала выделить вопрос социального статуса в отдельную главу (третью). Части третья и четвёртая, таким образом, по отношению ко второй выступают как ещё большее приближение к реальности от абстракции (отвлечённых вопросов). Нечто подобное можно наблюдать при выдвижении нового звена подзорной трубы: он ещё более приближает кусочек реальности, и становятся видны мельчайшие штрихи, которым раньше не придавалось значения, – они попросту были не видны на удалении. Пятая часть также встраивается в общую систему, но имеет специфику: она фиксирует выход армии на жизнь остального общества, и наоборот. Здесь также собраны некоторые итоговые выводы – опять же выходящие на общество. Плюс рассмотрен вопрос гражданской жизни через призму армии. Так что пятую часть можно рассматривать как ещё большую конкретизацию вопроса армии. Именно так можно представить с точки зрения самой армии выход и действие её вовне.
Глава «Некоторые особенности организации армии Российской Империи» не вписалась в общую канву работы, и её пришлось выделить отдельно. В ней содержатся интересные глубинные особенности не современной российской армии и не армии советской, а армии предшествующего периода нашей истории. Этой главой я не смог удержаться от взгляда на хвалёную армию Российской Империи через призму всех выявленных в книге закономерностей армейской жизни. Ну, а в заключительных, специально выделенных главах («Напутствие идущему служить» и «Послесловие») содержится своего рода крик души автора.
Основную структурную единицу настоящей работы составляют главы, которые с точки зрения стиля и формы представляют собой самостоятельные очерки. Изначально они писались без какой-либо системы. Единственное, что можно заметить в первоначальной их последовательности, – это всё большее углубление в дебри армейской жизни, а также появление принципиальных обобщений частных явлений. Вторая же глава была написана уже после основной части очерков. После её составления некоторые очерки были отредактированы; несколько очерков добавилось, так как обобщения позволили понять, какие белые пятна имели место в исследовании. Фактически была проведена логическая операция движения сначала от конкретного к абстрактному, а затем получившиеся абстракции были распространены на реальность. Пробелы всплыли при развитии абстракции до реальности – при учёте всё большего числа аспектов, от которых отвлекались в абстракции. Кроме того, пробелы помогло вскрыть комбинирование базовых явлений (часть два) в той или иной ситуации реальности.
Написаны очерки в довольно простой, близкой художественной, форме. При этом в жертву художественности повествования пришлось принести некоторые рациональные усовершенствования конструкции. Они слишком затруднили бы восприятие. Введены также некоторые словесные обороты, делающие повествование более живым. Так, я часто говорю слово «батальон». Логически же более точно было бы употреблять в некоторых случаях слово «часть», а в некоторых – «взвод», «отдельная рота». То есть в одних случаях под батальоном мыслится вся войсковая часть со всеми её структурными компонентами, а в других – отдельное подразделение, относительно небольшое по численности, представляющее собой единый целостный коллектив и размещённое в одной общей казарме, наглухо не разделённой для разных структурных подразделений.