Мохов ушел, заперев меня снаружи. Я огляделась. Бетонные стены покрывает белая краска, деревянные полы выкрашены в коричневый цвет. В побеленном потолке – два небольших вентиляционных отверстия, обеспечивающих приток кислорода. У противоположной от люка стены стоит одноместная кровать с железными спинками и пружиной. Матрас и постельное белье – старые, но видно, что чистые. Слева от спального места прибита небольшая деревянная столешница с двумя полками внизу, рядом – табуретка с металлическими ножками и пластиковым сиденьем. В углу, на уровне пояса – две деревянные полочки, прикрепленные к стене, по другую сторону от них находится ведро с крышкой, для нужд. Завершает картину небольшой обогреватель советского образца, который, видимо, и прогревает комнату, так как батареи – не предусмотрены. Если бы не было этого немудрящего обогревателя, в бункере стоял бы просто могильный холод. В целом помещение новое и чистое, как будто только после ремонта.
Помещение действительно было новое. Потом нам расскажут, что Мохов три года готовился к преступлению. С 1997 года он начал рыть этот бункер. Вывез с участка несколько грузовиков земли… Что он говорил своей матери, с которой жил в одном доме? Неужели она и правда верила, что такой основательный подвал нужен для варений и солений?! Ведь подвал готовился практически как бомбоубежище: толстые стены, основательные бетонные перекрытия, электричество, вентиляция… Для хранения картошки и домашних заготовок такое сооружение явно избыточно…
Оставшись одна, я впала в панику, хотелось просто выть от бессилия. Больше всего беспокоило, где сейчас моя подруга и вообще жива ли. Дико хотелось закрыть глаза и оказаться дома, обнять маму и пообещать ей, что больше никогда не пойду гулять поздно вечером и не сяду в машину к незнакомцам. Я думала о семье, о школе, о том, как завтра мои одноклассники ворвутся в класс, будут смеяться, дурачиться, ходить друг к другу в гости и просто жить обычной жизнью, а я в это время буду выживать. Здесь… В этом ужасном месте…
Не знаю, сколько времени я просидела так, погруженная в свои невеселые мысли, пока не загремели замки и в бункер не влез Виктор.
– Не спишь? – спросил он, ухмыляясь.
Я вновь начала спрашивать про Лену и заклинала его, слезно вымаливала отпустить нас домой. Но все было тщетно. Мохов сел к столу, достал из кармана бутылку самогона и граненый стакан. Наполнив его до краев содержимым бутылки, он заставил меня выпить. Чтобы не злить своего мучителя, давясь и проливая на себя спиртное, я все же влила в себя отвратительное пойло и, запив водой, отключилась.
– Кать, просыпайся, – услышала я будто сквозь вату знакомый голос. – Открывай глаза.
С трудом разлепив тяжелые веки, я увидела Лену.
– Где ты была? Сколько сейчас времени? Когда мы домой поедем? – засыпала я ее вопросами.
– Сейчас утро, – стирая какой-то вонючей тряпкой рвоту с моего лица, ответила подруга. – Я спала в доме. Виктор меня разбудил и к тебе привел.
Все это время Мохов стоял позади Лены.
– Ее нужно в порядок привести, – подал он голос. – Она во сне вся облевалась. – С этими словами он влез в люк, закрыл дверцы на засовы и уже через закрытый лаз, бросив что-то вроде «я позже зайду», исчез.
Я лежала на кровати абсолютно голая, накрытая простыней. Рассказав Лене, как Мохов обманом и силой затащил меня в этот подвал, а потом, напоив самогонкой до потери сознания, изнасиловал, я заплакала. Подруга начала успокаивать меня, помогала одеться. В то, что скоро придет Виктор и выпустит нас из этой могилы, верилось мало. Казалось, что сейчас сюда влезут оба наших похитителя и будут насиловать нас и мучить. А потом полуживых закроют в этом подполе и оставят умирать. Но спускаться к нам никто не собирался, внезапно отключился свет, наступила кромешная темнота.
Меня начало трясти, словно в лихорадке.
– Он больше не придет, – в приступе панической атаки, как заведенная, твердила я. – Мы умрем тут от жажды и голода, и нас никогда не найдут.
Лена нащупала мои плечи и обняла меня:
– Успокойся, мы обязательно выберемся отсюда. Вот увидишь, скоро придет Виктор и отпустит нас наконец.
Очень хотелось ей верить, и, представив, как я окажусь дома и все опять будет хорошо, я провалилась в тяжелый сон.
Пол под моими ногами исчезает… Квартира переворачивается… Только мебель остается на месте, а я все куда-то скольжу и скольжу по линолеуму вниз… Дверь… пустота… Пропасть и языки пламени… Я кричу, хватаюсь за порог, а огонь гудит… гудит… Снова этот сон… Почему же так гудит огонь? Разве пламя может так гудеть?
Разбудил меня звук включившейся вентиляции, вместе с ней зажегся свет. Раздались уже знакомый стук открывающегося наверху люка, скрип лестницы, ведущей вниз, наконец загремели замки на дверцах в нашу подземную комнату.
– Жрать хотите? – всунул голову в окошко Мохов.
И, не дожидаясь ответа, начал выкладывать на порог люка провизию. Это был десяток яиц, банка тушенки, белый хлеб, растительное масло, пакет макарон и пара полулитровых бутылок с питьевой водой; вслед за продуктами появилась посуда – эмалированный чайник, небольшой нож, который оказался совсем тупым, и две чайные ложки. Напоследок он достал электрическую плитку.
– Когда вы нас домой отпустите? – снова спросила Лена.
– На днях, – буркнул он и запер нас.
Лена включила плитку, сварила яйца в чайнике, порезала хлеб, кое-как открыла тушенку, и мы сели есть. Аппетита не было.
Очень хотелось домой, обнять маму, помыться, лечь в свою теплую кровать и забыть все как страшный сон.
Подруга пыталась приободрить меня, обещала, что мы непременно вырвемся на свободу, а я то плакала, то впадала в забытье, ограждая себя этим от жестокой реальности. Так началось наше подземное существование.
Первая неделя пребывания в плену была чудовищной. Мы кричали до хрипоты, стучали по стенам, но никто не слышал нас… Я надеялась, что полиция нас найдет по каким-то зацепкам, но ниточек, ведущих к нам, не оказалось. Как потом я узнала, не было ни одного свидетеля, хоть как-то пролившего бы свет на наше исчезновение. У Мохова получилось совершить идеальное преступление.
Пока для нас с Леной тянулись жуткие месяцы сексуального рабства, моя мама – Ирина Васильевна – и мама Лены – Александра Ивановна – конечно, встречались. Но каждая из них искала свой способ не сойти с ума в отсутствие вестей от дочери. Молитвы, гадалки… Однажды моя мама пошла к очередной гадалке, и та сказала, что весточка от дочерей будет. И даже сделала уточнение, что Лене – тяжелее, чем мне. Гадалка была ох как права… Но об этом – позже…