Глава 2. Диагноз: социопат

Как же я в итоге пришла к тому, что у меня социопатия? Оглядываясь назад, я понимаю, что это было очевидно. Однако мне пришлось пережить крах карьеры и личной жизни в возрасте около 30 лет, прежде чем я стала воспринимать все признаки всерьез.

Мои родственники всегда подшучивали надо мной из-за того, что я не занималась никаким делом дольше двух лет. Средняя школа казалась мне чем-то несерьезным, но тем не менее я закончила ее неплохо и даже получила национальную стипендию за заслуги. В колледже я ни с того ни с сего решила специализироваться на ударных музыкальных инструментах: по программе требовалось овладеть четырьмя инструментами, а у меня вряд ли хватало внимания на один. На юридический факультет я поступила, потому что он был одним из немногих мест, где не требовалось никаких предварительных знаний. С результатами своего вступительного теста я могла попасть даже в престижное учебное заведение по юридическому направлению. Но при этом мой средний балл свидетельствовал о том, что я хоть и умна, но упорный труд вызывает у меня лишь скуку.

После окончания юридического факультета я устроилась адвокатом в «элитную», как она сама себя называла, юридическую контору. Моими коллегами стали выдающиеся выпускники элитных университетов. Собеседование и тест были крайне сложными, но я, хоть и с трудом, все же прошла их. Нас считали лучшими из лучших, и фирма охотно выписывала премии. Через два года после окончания университета я зарабатывала 170 тысяч долларов в год и 90 тысяч бонусами. Если бы все продолжалась так же, то с каждым годом моя зарплата возрастала бы. Но я была ужасным работником.

Я не могу хорошо заниматься своим делом, если работа не ставит передо мной интеллектуальных вызовов или не улучшает мое резюме, тут дело вовсе не в деньгах. Больше всего времени я тратила на то, чтобы уклониться от работы и спланировать свой день вокруг обеденных перерывов и перерывов на кофе. Однако я очень удивилась, когда получила плохую характеристику в конце года. Мое удивление стало еще сильнее, когда меня вызвал шеф и сказал, что либо я беру себя в руки и работаю, либо увольняюсь.

Я не пересмотрела свое поведение. Вместо этого отправила резюме в несколько юридических фирм и устроилась в не менее престижную контору, да еще и с большей зарплатой. Но я по-прежнему была уверена, что предназначена для чего-то большего, чем должность высокооплачиваемого перекладывателя бумаг. А именно этим я занималась на позиции младшего парт-нера. Спустя несколько месяцев я оказалась на улице, с коробкой со своими вещами под мышкой. Я ждала подругу, которая должна была отвезти меня домой.

Именно тогда отец одной моей близкой подруги заболел раком. В то время я с удовольствием с ней общалась: она была умна, независима и проницательна. Однако случившееся с отцом проявило ее эмоциональную хрупкость и привязанность к семье. Мне надоело приспосабливаться к ее настроению, и я решила, что я вкладываю в наши отношения больше, чем получаю взамен. В результате я решила прекратить наше общение. Сначала я испытывала лишь облегчение, но потом заскучала. Однако я старалась не придавать этому большого значения, потому что была готова к такому повороту.

Следующие два года я жила на пособие по безработице. Мои родственники очень волновались, постоянно спрашивали, что я собираюсь делать дальше. Однако я не чувствовала никакого экзистенциального кризиса. Моя жизнь всегда делилась на двухлетние интервалы, поэтому я никогда не планировала что-либо за пределами этого времени.

Однако количество свалившихся на меня неудач стало неожиданным для меня – даже двухлетний план казался лишенным всяких перспектив. Я оказалась безработной, без направления в жизни и почувствовала, что я поступила очень глупо, умудрившись потерять престижную и приносящую хороший доход работу в выбранной мной области. Сначала я решила поступить в бизнес-школу, но не знала, куда и зачем – чтобы снова добиться успеха и потерпеть крах? Я без угрызений совести бросила подругу в тяжелый момент ее жизни. Сколько еще отношений мне предстоит разрушить? Я понимала, что нормальные люди так себя не ведут, и чувствовала, что лишаюсь привычной жизни. Но если я не нормальный человек, то что со мной не так?

В итоге мне пришлось стряхнуть с себя шелуху и сорвать все маски, чтобы разобраться, кто я на самом деле. Делала я это с беспощадностью, с которой обычно отношусь к другим. Именно тогда я поняла, что я хамелеон, о котором впервые узнала в детстве из большой книги о рептилиях. Я притворялась всю свою жизнь. Часть моей личности, предназначенная для общения, испарилась, и оказалось, что поддерживать отношения пыталась моя внешняя оболочка, а не истинная суть. И она была для меня непроницаема. Я любила смотреть на людей, но не любила, когда меня разглядывали; а в итоге оказалось, что я никогда не пыталась присмотреться к себе.

Я привыкла верить в собственную ложь. Фиксировалась на моментах, когда я вела себя как нормальные люди. Чудовище не плачет во время печального фильма. Сердце чудовища не разбивается, когда любовь проходит. Слезы, как и сердечная боль, о которой сложено так много песен, доказали бы мою нормальность. Но как может разбиться то, чего нет? Я с легкостью убедила себя, что для меня не существует подобной проблемы. Одно дело – лгать другим, совсем другое – всю жизнь обманывать саму себя. Я поверила в свой обман, забыла, кто я такая на самом деле, и перестала себя понимать. Мне впервые в жизни захотелось измениться, захотелось перестать быть чужой самой себе.


Именно тогда и случился переломный момент. Однако это была не первая моя попытка понять себя. Когда я училась в колледже и общалась с другими студентами, то часто попадала в неприятные ситуации (это я подробно описываю в главе 5). Тогда моя жизнь казалась мне кромешным адом. Я никак не могла провести параллель, чтобы как-то обозначить свое поведение. Потом я провела серьезный и тщательный самоанализ и выяснила, что склонна манипулировать другими, коварна, способна лишь на поверхностные отношения, одержима жаждой власти и стремлюсь победить любой ценой. Конечно, подобное поведение сильно осложняло мою жизнь, и я изо всех сил старалась вести себя нормально хотя бы в важных ситуациях.

В то время я даже не знала о существовании социопатов и, конечно, точно не думала, что могу принадлежать к их числу. Только когда я уже училась в университете, моя коллега впервые предположила подобное. Мы вместе проходили летнюю практику и делали что-то очень нудное, о чем я уже и не помню. Мне было безумно скучно, поэтому, когда я узнала, что эта женщина – сирота, которую удочерили в раннем детстве, я начала лезть в ее личную жизнь, чтобы найти какое-нибудь уязвимое место. Она была довольно полной, но при этом веселой и общительной, и казалось, что у нее полно уязвимых мест. На деле же выяснилось, что это был лишь фасад. На самом деле женщина была настоящей интеллектуалкой, которая умела жить среди людей и быть открытой. Мы работали в одном кабинете и, чтобы отвлечься от выматывающей работы, часами обсуждали политику, религию, философию, моду и многое другое. Она начала заботиться обо мне с самого начала: советовала, как одеваться на работу, кормила овощными салатами, чтобы я перестала питаться чизбургерами.

Мне стало интересно, как у нее получается привлекать людей и делать так, чтобы им было комфортно рядом. Поэтому я начала анализировать ее поведение, чтобы скопировать его, и честно рассказала ей об этом. Я смотрю на жизнь очень холодно и рационально, а она очень чувствительна и отзывчива. При этом она крайне умна, высоко ценит деловой подход, но время от времени позволяет себе отойти в сторону от своей рациональности и испытать сочувствие или милосердие. Я не слишком высоко оцениваю эти свойства, но считаю, что другие имеют на них право. Я ведь понимаю, что не все обязаны разделять мои вкусы в отношении музыки или автомобилей.

У нее была магистерская степень по теологии, и мне нравилось исследовать границы ее веры. Я стала спрашивать о вещах, которые казались мне важными для нее. Помню, что я много спрашивала ее об альтруизме, о чем не имела никакого понятия, потому что была ему неподвластна. Я объяснила ей свою точку зрения: для меня главное – точно оценить полезность человека, как и любого предмета, а значит, меня совершенно не волнуют другие стороны. Этот разговор произошел до того, как я перестала общаться с подругой, отец которой заболел раком, однако к тому времени я потеряла контакт с большим количеством людей. Я просто заканчивала наши отношения, если общение переставало приносить пользу и становилось мне в тягость. Один из тех, с кем я прекратила общаться, сказал, что я начисто лишена альтруизма. Я сказала, что он, возможно, прав. А возможно, что права я и альтруизм – лишь нарушение мышления, которое мешает людям действовать и подогревает их нерешительность. Я же могу спокойно решать любые сложные ситуации. Моя коллега жалостливо кивала.

Через несколько дней после разговора об альтруизме мы обсуждали, как стоит вести себя в ситуациях, когда требуется утешать людей, которые страдают от неразделенной любви. Она увидела, что я не имею ни малейшего понятия об этом, и тогда спросила, не социопат ли я. Я помню, что не знала, что ей ответить, потому что не вполне понимала, что такое социопат и почему она подумала так обо мне. «Социо-» – это что-то социальное или относящееся к обществу, «патия» – какое-то болезненное состояние. Получается, что «социопатия» – это нарушение общественной сознательности? Мне подобное знакомо.

Фраза моей коллеги меня не оскорбила. На тот момент я уже и сама отчетливо понимала, что серьезно отличаюсь от других. Я очень рано поняла, что обычные люди не относятся к своей жизни как к сложной игре, где все составляющие можно оценить по их полезности для личных целей и удовольствий: и события, и вещи, и людей. Позже я заметила, что люди испытывают «чувство вины». Странное сожаление, которое возникает не из-за плохих последствий их поступка, а из-за неясной моральной составляющей, которая укоренилась в их сознании. Если они навредят другому человеку, то будут страдать так, словно их поступок что-то непоправимо сломал в устройстве вселенной, и это вселенское потрясение вызвало у них душевные муки. Я никогда не испытывала подобного, и мне приходилось притворяться, я лишь имитировала чужое поведение. Мне стало любопытно. Если подобное поведение свойственно кому-то еще, то, вероятно, я смогу узнать о себе много нового. И когда я начала читать статьи и книги о социопатии, то стала находить описания, в которых узнавала себя.

Моя коллега знала человека, который оказался социопатом. И вместо того чтобы изображать из себя жертву бессердечного мошенника, она с ним подружилась и много лет поддерживала с ним теплые отношения. Когда я вспоминаю этот отрезок своей жизни, я понимаю: то, что эта женщина смотрела на меня как на человека, хоть и считала социопатом, означало, что меня можно понять и принять такой, какая я есть. Она была ярким примером того, что не все совестливые и наделенные сочувствием люди ненавидят мне подобных.

Загрузка...