Вместе с Айной я прыгала до умопомрачения через поваленные деревья. По ходу дела мне пришло в голову использовать мячик. Незамедлительно купленный, он брался на прогулки и подбрасывался высоко вверх. Девочка с удовольствием ловила его на лету, развивая свою грудную клетку.
В дождливую погоду мы возвращались домой испачканные грязью до такой степени, что от нас шарахались люди. Но меня наш вид не смущал. На следующий день все повторялось. Усталости, неприятия нового образа жизни не было. Были радость общения семьи с собакой, природой и друг с другом. А еще нами двигала высокая ответственность за выращивание борзой.
Прошло три месяца. Айна увеличилась в высоту, длину и ширину. Она до конца отрастила длинный украшающий волос. Но грудь упорно отстояла от локотков на четыре пальца. Как назло, она еще больше раздалась в стороны, и ребра на ощупь сделались крепче. Вечерами, когда никто из домашних не видел, я гладила Айну по ребрам и твердила ей: «Опускай грудь, Анечка». Мои веки при этом смыкались, и в воображении я формировала вид Айны сбоку. В нем грудь моей борзой спускалась на палец ниже локотков.
К одиннадцати месяцам мы, наконец-то, заметили, что локотки потихоньку подтягиваются до уровня груди. Иными словами, та опускалась.
Ближе к зиме, когда Айне стукнул год и месяц, ее грудь опустилась на один палец ниже локотков. Мое воображаемое видение трансформировалось в реальность!
К этому сроку Айна обрела подлинный облик борзой. «Год и месяц», – так я выразилась для удобства понимания. Но по отношению к борзым это неверно. Издревле возраст борзых определялся осенями: собака одной, двух, трех…осеней. Осень – пора охоты. В охоте смысл жизни борзой.
Зиму Айна встретила весело. Ей понравился снег. Она валялась в нем и зарывалась в него по уши. Снег смягчал почву, делая ее ковровой дорожкой, милостиво брошенной под борзые ножки, натруженные на колких осенних полях. Айна набег[а]ла за день множество таких дорожек и не хотела уходить из полей домой. Она отскакивала от протянутой руки с поводком и удрученно исподлобья взирала на нас. Приходилось ее ловить.
Зайцы зимой поднимались редко, да и не сезон был для их отлова. Но Айна продолжала упорно рыскать по полям. Заяц, в основном, держался под лесопосадками. Если и вскакивал, то тут же скрывался в лесонасаждениях. Айна не отчаивалась. Девочка все равно работала. Она упражнялась, понимая, что охота есть беспрестанный труд.
Морозы еще больше приодели нашу дорогую девочку. Ее псовина (я не имею в виду псовину уборную) удлинилась, распушилась и сделалась волнистой. Будучи в тени черной, как ночь, на солнце она переливалась красными бликами.
Мы улыбались, вспоминая невзрачный щенячий облик Айны. Куда делся тот дворовый щенок, которого я взяла у Натель?
Теперь с нами рядом существовала доподлинная русская псовая борзая – наикрасивейшая собака. Видеть ее уже было наслаждением. Я и муж стремились с работы домой, потому что там была Айна. По ночам она приходила к нам в постель и магнетизмом своего тела и своей волшебной ауры успокаивала, убаюкивала и подготавливала к прожитию следующего дня.
Утром, уходя на работу, мы не могли наглядеться на совершенные формы нашей борзой, и воспоминания о них поддерживали нас в сложные и напряженные периоды.
Выйдя из щенячьего возраста, Айна хлопот доставляла мало. В квартире она была тишайшим и смиреннейшим созданием: вещи не портила; охотно общалась, если ее подзывали; не приставала, если было не до нее. Основным занятием вне охоты для нее стало возлежание на диване.
Как и все борзые, Айна имела уравновешенный тип высшей нервной деятельности. Борзая – собака тактичная, не вспыльчивая, интеллигентная, понятливая, любознательная, вежливая, подозрительная, осторожная, замкнутая, своевольная, своенравная, душевная…
Она любит детей и знает, как вести себя, чтобы не навредить ребенку, поскольку чутка, деликатна и нежна. Не приемлет высокомерного к себе отношения. Владельца с такой слабостью натуры обычно не слушается, игнорирует. Если же воспринимать борзую как равную, можно поразиться ее искренности. Даже когда хитрит, борзая не скрывает этого от хозяина. Хитрость ее невинна и обаятельна. Борзая если и обидчива, то не злопамятна. В ответ на ваш единственный шаг к примирению сделает массу своих шагов. Она великодушна и терпелива. В полях она – огонь. В доме ее не слышно и не видно, если не глядеть на диван или кровать. Она там. Купили борзую, позаботьтесь о диване для нее.
Недаром, взяв одну борзую и узнав породу поближе, люди приобретают еще и еще. В городских квартирах содержат одновременно по нескольку борзых.
Айна, в отличие от нас, понимала природу и могла в середине прогулки – даже охоты – внезапно развернуться и увести нас домой. Когда мы, недоумевающие и рассерженные, переступали порог квартиры, за окном начинался проливной дождь с громом, молниями и шквалистым ветром. Тут уж на Айну сыпались благодарные поцелуи, а в ее пасть – вкусные благодарности. Она со снисходительным видом улыбалась нам: «Мало вы знаете, мало вы можете, люди». И все менялось местами. Мы ощущали себя малыми детишками, а нашу борзую – многоопытной матерью семейства, за которым нужен глаз да глаз.
В год и семь месяцев мы выставили Айну повторно. Выставка проводилась охотничьим клубом. Айна к тому сроку выглядела потрясающе. Кипенно-белые чулки на ножках, такие же белые шея, грудь, живот и кончик правила прекрасно гармонировали с красноватым отливом черного плаща и светло-пепельным, как ковыль, цветом уборной псовиной на гачах (задней части черных мясов, что на бедрах). Обхват грудной клетки составил более девяноста сантиметров, подхват – пятьдесят пять. Между маклоками вмещались семь – семь! – пальцев мужа (о маклоках для наглядности поясню позже). Семьдесят четыре сантиметра в холке. Вес – пятьдесят три килограмма.
Длинная прямостепая Айна в стойке была подобна натянутой струне. Сказать иначе: «вся впереду», – этим выражением старинные псовые и мелкотравчатые охотники выказывали восхищение правильной стойкой борзой. Грудь – бочковатая, широкая, спереди распахнутая, спущена на палец ниже локотков. Последние два ребра с боков прощупываются короткими (признак резвости, даже лихости бега борзой). С далеко выступающим соколком (остроконечная часть груди, выдающаяся вперед между плеч). Голова хорошая. Щипец мощный. Челюсти крепкие, хватка железная. Глаза огромные, черные, навыкате. Уши небольшие, тонкие, в закладе. Лапы – в комке. Стоит на коготках. Бедренные мышцы – черные мяса – громадные, с выпирающими мускулами, в тоже время жилистые. Тело твердое, сбитое, богатырское. Ноги – сухие костистые. Шея длинная, гибкая, мускулистая, но не мясистая. Рукой пригнешь лишь при огромном усилии.
В Айне сочетались все лучшие породные признаки и несравненная мощь, помноженная на непревзойденный азарт. Другой такой суки мне видеть не доводилось!
Экспертом был мужчина. Он заприметил Айну задолго до ринга и не спускал с нее глаз. В ринге, поглаживая и похлопывая широкую, упругую – дубовую – спину Айны (хоть седло надевай!), он мечтательно произнес: «Вот это – сука! Дай бог, чтобы борзые кобели такими были».
Из-за ринга то и дело доносились положительные, но необычные отзывы: «Зайцы от страха замертво попадают! Лиса с ума сойдет! Этой суке заяц – что муравей слону: задавит и не заметит!» Многие не скрывали особого восхищения: «На волка с такой запросто!».
Цвета ночи, бархатистые и умные глаза Айны по сучьи, плутовски, косили по сторонам (откуда доносились похвалы в ее адрес), и она думала: «Да уж, борзой прожить – не одно поле проскакать, не одного зверя задавить. Не то, что вам, людям». Айна ехидно и отрывисто ухмыльнулась эксперту: «Гляди-гляди, с какими – нами! – древние псовые и мелкотравчатые травили. Небось, слыхивал, да доселе не видывал. Тоже мне – оценщик! Скольких нас ты вообще видел? Пшик. А сколько и каких нас было? Тьма, красотища, силища! А каково нам было! Зверья не меряно. Полей – не счесть. Простор, дух, богатырство… Эх, мужик, рвануть бы нам с тобой назад, в века!»
Эксперт не пропустил каверзной ухмылки Айны, растерялся, напрасно вглядывался в омут сучьих борзых очей и в конце повержено произнес: «Суку с кобелем не спутаешь – по одним подлючим глазам определишь».
Айна получила первое место и оценку… «очень хорошо». Вроде, мне нужно было быть довольной: моя борзая получила всеобщее признание, – но не давала покоя оценка Айны. Почему, отметив достоинства и не найдя недостатков, эксперт не поставил «отлично»? Я обратилась к судье за разъяснением:
– Почему не «отлично»?
– Сук на оценку «отлично» не бывает. Только кобели получают «отлично». Такова охотничья практика, – безапелляционно констатировал эксперт.
– Почему? – не унималась я.
– Потому, что кобели все равно красивее и в охоте лучше.
Нутром я понимала, что эксперт порет чушь, и злилась до зубовного скрежета. Но поделать ничего не могла. До ушей доносилось, как с экспертом по этому поводу заспорили охотники и как муж призывал меня не расстраиваться, но я не реагировала. Мои мысли уже были заняты другим: «Какие они – борзые кобели?»
С выставки мы уходили, довольные своими трудами и генами своего борзого сокровища, которое после утомительного дня плелось следом. Муж ничего не заподозрил, а во мне поселилась тайна: непреодолимое желание познать, прочувствовать, какие же они… борзые кобели? Айна раз за разом поглядывала на меня с любопытством и одобрением. Она все понимала и знала наперед…
Отныне не было борзятника в городе и округе, не наслышанного об Айне. Молва слагала о ней легенды. На Айну приезжали посмотреть, ощупывали с замирающим сердцем исполинские телеса этого, на удивление, ладного, стройного и одновременно могучего сучьего экземпляра борзой, дивились на страшный по силе и резвости бег и просили из-под нее щенков.
По осени Айна побывала на любительской выставке и получила «отлично». Эксперт – грузный мужчина средних лет, в солдатской плащ-палатке, надетой им по случаю дождя – смотрелся заядлым рыболовом-любителем. Он оглядел Айну и развел руками. На словах же пояснил, что впервые видит столь крупную, атлетического вида суку, и с выдающимися экстерьерными данными. Выставок мы больше не посещали – родом были из охотничьего клуба, где оценка «отлично» считалась наивысшей. В девять лет Айне (тогда проходила перерегистрация борзых) охотничью родословную благополучно обменяли на родословную РКФ.
После выставки мы стали усиленно готовиться к предстоящим полевым испытаниям, проводимым раз в году, по осени. Айна была посажена на диету, поскольку любила поесть от души, а испытания требовали определенной физической формы. Мы без устали рыскали с ней по полям. Скажу сразу, что с полевыми испытаниями у нас не заладилось ни в тот, ни в последующие годы. По объективным причинам. Накануне каждого полевого испытания что-нибудь да случалось. Во вторую свою осень Айна глубоко рассекла подушечку на передней лапе, и одна только сукровица вытекала на бинт в течение целого месяца.
Волка ноги кормят. То же – и с борзыми. Ноги – их главный инструмент при беге. Когда они не в форме, борзая не бежит. Чаще всего ранятся подошвы лап. Расстроенная, собака непрестанно лижет поврежденную лапку, бережет, старается поменьше наступать, чтобы та поскорее зажила. Борзая в такие дни грустит, размышляя о своей жизни. По большей части, дремлет, и ей снятся осенние – черные (вспаханные) или подернутые позолотой (нетронутые) – поля; бескрайние степи ковыля с усохшими, но кажущимися живыми синими бессмертниками; стены красного кустарника вдоль посадок; шуршание грязно-желтой опавшей листвы.
По ним – этим полям и листьям – во снах борзая спешит за своим обожаемым зайцем. Она жадно вдыхает морозный воздух из своих сновидений, и можно заметить, как наяву вздымается ее грудь. Собака перебирает во сне ногами – бежит аллюром (неширокой рысью); дрыгает ими – пошел карьер (галоп); рычит – настигает зайца; всхлипывает – угонка не увенчалась поимкой. Борзая отчаянно взлаивает – заяц свернул в сторону и ушел из-под самого ее носа в лесополосу. Охотница плачет во сне от досады. Противные лесопосадки, и те на стороне длинноухого. Если бы не они! Никуда не деться тогда серому, неказистому, невзрачному, трусливому зайчонке от нее – смелой, сильной, быстрой, ловкой и просто прекрасной собаки.
Новый сон, и снова заяц! Борзая видит себя со стороны, но все ощущает. Она настигает зверя и в это мгновение чует его намерение вильнуть. Не тут-то было – она наготове. Резкий выпад в сторону несравненной головы борзой, изящный изворот длинной лебединой шеи, быстрый наклон и поворот гибкого стана, стремительный взлет стройных передних ног, мощный толчок черных мясов пружинистых задних и саблевидный взмах боевого правила – вот он, миг пресечения угонки! Борзая зависает в воздухе, и ее стальные, мертвой хватки челюсти метко схватывают в воздухе и сжимают резвое, отчаянно дергающееся заячье тельце, а чеканные зубы крепко держат зверя, даже не раня шкурку. Почти одновременно голова борзой с бесподобным, божественным профилем, следуя проворным движениям точеной мускулистой шеи, начинает стремглав летать из стороны в сторону, и каждый поворот, каждый взмах, каждое вращение этой чудесной головы ломает зверя, крушит его мир и утверждает победу и царство борзой. Сознание охотницы рассеяно: оно то меркнет, то пробуждается вновь. Секунды захвата добычи растянуты во времени и пространстве: борзая уносится в миновавшие столетия, в память своих прародителей, и души последних оживают в ней. Она не сразу приходит в себя…
Пережив момент поимки, борзая припоминает снова и снова мельчайшие детали удачной охоты, извлекает положительные уроки, откладывает свой опыт в потаенный ящичек памяти и неподвижно забывается в глубоком сне.
Сны воссоздают прошедшее и предвосхищают будущее. Они – познание действительности. Пусть даже эта действительность – только генетическая память давно ушедших предков, ожившая в восприятии мозга древность. Пусть. Но она влечет к деятельности и превращает былую действительность в реальность завтрашнего дня.
До года Айну по утрам выводила я. С года меня на этом поприще сменил супруг. Айна требовала, чтобы ее выводили на улицу в шесть утра, а муж в это время привык только вставать. Я выскакивала с Айной на улицу, не успев толком проснуться: с кровати прыгала в спортивный костюм, кроссовки и сразу в лифт. Супруг так не мог. Он привык поспать до шести, потом принять ванну и выпить чашечку кофе. Айна ныла, ходила за мужем, наступая ему на пятки и поясняя свою крайнюю нужду, но ничего не менялось. Через неделю подобного издевательства над собой Айна приняла решение действовать по-своему. Она, видимо, прикинула, сколько времени надо мужу на сборы, и стала будить его поутру ровно в пять часов и двадцать минут.
Не проснуться было невозможно: девочка стонала над ухом супруга, беспрестанно полизывая его лицо. Если и это не помогало, Айна ложилась рядом с мужем. Проделывала она это бесцеремонно: с размаху запрыгивала на постель и кидала свое увесистое тело между мной и супругом. Кровать вздрагивала. Айна забрасывала переднюю лапу на грудь мужа, как бы обнимая. Она приближала морду к его лицу и делала глубокие, шумные вдохи и выдохи. Прозрачные и чистые, как родниковая вода, капли собачьей слюны падали на лицо спящего супруга. Он сдался через неделю, и его подъем стал приходиться на пять двадцать. До шести супруг проделывал свои процедуры и под бой курантов выводил Айну. Пока же он собирался, девочка укладывалась на его место в постели и мирно дремала возле меня до шести. С тех пор и до настоящего времени муж встает по распорядку Айны. И я не шучу.
Надо сказать, что здоровый образ жизни, который привнесла Айна, закалил наше здоровье и силу воли. Как-то раз супруг пришел с работы расстроенный. Он, оказывается, поутру торопился на автобус и с разбегу наскочил на камень. В колене что-то щелкнуло, и нога перестала сгибаться. Ходьба причиняла ему ощутимую боль. Днем муж побывал у хирурга, приговор которого поверг его в уныние. Согласно поставленному диагнозу, был смещен мениск и вытекла суставная жидкость. В ходе лечении ее следовало откачивать, и требовалась операция на колене, после которой колено потеряло бы подвижность. Всю оставшуюся жизнь мужу предстояло передвигаться с помощью палочки. Но это еще не все: выздоровление занимало полгода. А на что прикажете жить?
Мой внутренний голос категорически воспротивился подобной невеселой перспективе. На следующий день, когда муж кое-как приковылял с работы, я вручила ему поводок с Айной и предложила сходить с ней в поля. Предварительно намазала колено супруга распекающей плоть, вьетнамской мазью и наложила тугую повязку. По моему замыслу, движение должно было стимулировать в организме восстановительные процессы, и он сам мог побороть болезнь. Муж было запротестовал, ссылаясь на невыносимую боль, но в конце концов внял моему твердому настоянию. Он доверяет интуиции жены.
Три месяца, с жгучей мазью и давящей повязкой на колене супруг ежедневно бродил с девочкой по пустырю и улицам, а в выходные – по полям. Через неделю муж уже мог терпеть боль. По прошествии полутора месяцев она существенно уменьшилась, а попутно исчезла отечность коленного сустава. Спустя три месяца, в один прекрасный (как говорится) день супруг пришел с работы повеселевший. Он рассказал, что по дороге к дому споткнулся и ударился носком больной ноги о бордюр на обочине дороги. В поврежденном колене что-то опять щелкнуло. В итоге сразу прошли последние болевые ощущения, и нога в суставе стала сгибаться. Муж исцелился. Спасибо Айне!
Но не только дремавшие жизненные силы пробуждало общение с борзой. В нас развивались определенные телепатические способности. Мы с мужем угадывали настроения, желания собаки, словно она посылала их в нашу голову. Она, в свою очередь, безошибочно читала наши мысли.
К примеру, я наполняю на кухне шприц, чтобы сделать Айне витаминный укол и вхожу в зал. Моя борзая, сладко почивавшая дотоле на постели, проскакивает мимо меня на кухню. Возвращаюсь в кухню – Айна ускользает в зал. Ловлю ее за шкирку, а она передней лапой пытается выбить шприц из руки. Уговариваю и делаю укол.
Другой пример. Вечером накануне выходных жарю картошку и думаю о предстоящей охоте. Собираемся в дальние поля. Там, с одной стороны лесополосы, разделяющей поля, есть наезженная дорога. Она редко используется, но иногда по ней на приличной скорости ездят грузовики.
Перед глазами возникает видение. В поле, ближе к лесополосе, поднимается заяц. Убегая, он пересекает полосу лесонасаждений, далее: наезженную дорогу за ней – и скрывается в траве следующего за дорогой поля. Айна его преследует. Я кричу ей: «Назад!», и Айна в замешательстве сбавляет перед посадкой скорость, но преследование продолжает. Слышу за деревьями шум мотора. Когда девочка выбегает на дорогу, на нее наезжает грузовик…
Следом, уже глазами Айны, вижу, как он налетает на нее и усилием мысли останавливаю видение. Не хочу видеть, что дальше… Мои руки трясутся. Приказываю себе вернуться к своему мысленному фильму и прокручиваю тот от конца к началу. Закончив, воспроизвожу видение, изменяя его по ходу действия.
Теперь уже не даю Айне команду: «Назад!» – наоборот, кричу: «Ату! Ату! Ату! (Возьми!)», – и Айна перед посадкой не сбавляет темпа. Она на полном скаку минует кусты с деревьями и успевает пересечь дорогу непосредственно перед грузовиком. Один только кончик правила задевает бампер той проклятой машины. Зайца уже не видно. Он скрылся в высоком бурьяне следующего, заросшего им, поля. Айна останавливается за дорогой и лижет кончик хвоста.
Я прихожу в себя: вижу сковородку с картошкой на плите, непослушными руками вытираю со лба проступившую там холодную влагу и… за делами забываю увиденное. Домашним ничего не рассказываю.
Назавтра, поутру, приходим в дальние поля. Возле лесопосадки располагаемся позавтракать. Вдруг поднимается заяц. Сын его не замечает. Он занят исследованием норы в земле. Айна предпринимает угонку. Заяц уходит в лесополосу. Айна – за ним. Слышится приближение грузовика по дороге, что сокрыта от нас растительностью. Муж открывает рот, чтобы скомандовать: «Назад!», – но не произносит ни звука. Дело в том, что в этот момент я наотмашь ударяю его сзади по плечу и что есть мочи ору: «Ату! Ату! Ату!». Кричу уже на бегу, не поспевая за Айной. Супруг молчаливо поторапливается за мной. Выбегаем к дороге и видим, как ее пересекает Айна, прямо перед грузовиком. Она успевает! Почти не задевая борзую, грузовик проносится вперед. Айна стоит на противоположной обочине и лижет кончик хвоста. Зайца не видно, лишь колышется у дороги высокий бурьян. Мы подбегаем к нашей борзой и осматриваем. Она не пострадала! Я рассказываю мужу историю с моим видением. Он верит: «Вот, почему ты не дала мне скомандовать, вот, почему ты меня стукнула!»
Второй весной Айна впервые запустовала. Было ей два года и пять месяцев – довольно обычный для крепких борзых сук срок первой пустовки. С этого времени мы стали задумываться о продолжении борзого рода, совершенно не предполагая, сколь трудно будет исполнить задуманное. Борзых с родословными становилось в округе меньше и меньше. Шла перестройка, и все время у людей забирала борьба за выживание. Пустовала Айна один раз в году, что свойственно многим борзым и добавляет проблем с получением потомства.
Неожиданно нашелся подходящий кобель, и предстоял отдаленный имбридинг, который разрешил клуб собаководства. Женихом стал породный красный борзой. Айна тогда вступила в возраст трех лет и шести месяцев. Она заматерела, знала себе цену, красавца не жаловала, едва поддалась на наши уговоры не наделать ему хваток.
Мальчик был хороших кровей, но для Айны мелковат. Его, в свою очередь, тоже пришлось упрашивать. Всем своим видом кобель давал понять, что, будучи утонченным аристократом, не готов осилить нашу грудастую, дородную и, ко всему прочему, злющую девку. Общими усилиями повязали мы их дважды с перерывом в один день. Все ждали приплода с нетерпением.
Я никогда не забывала впечатления, которое произвели на меня мать и бабка Айны. Их красная и муругая псовина смотрелась потрясающе красиво, эффектно. Она бросалась в глаза и завораживала, как огонь притягивает и завораживает человека. Нам с мужем хотелось, чтобы у Айны родилась красная или рыжая (так мы с мужем называли муругий окрас борзых) девочка, которую мы мечтали оставить себе. «И Айне станет жить веселей, и нам на душе сделается спокойней», – думали мы. Кроме того, охотиться с парой борзых интереснее, результативнее. Мы не сомневались, что Айна обучит дочь всему, чем владеет, а дочь будет красивее и быстрее матери. Почему-то мы всегда думали так.
Потомства Айна не дала. Моя семья сильно переживала. Не складывалось у нас с вязкой. Зато я познакомилась с борзым кобелем. Кратковременное общение не позволило понять до конца кобелиную суть и заинтриговало еще больше. Жених Айны мне понравился, и я составила себе определенное мнение о борзых кобелях.
Чинные, степенные, загадочные, покладистые, борзые ребята основательно отличались от непоседливых, себе на уме, хитроумных и мечтающих вредничать борзых девчонок чем-то глубинным. Но чем? Ответа я не нашла, и мысль о тайне борзой кобелиной сущности прочно засела в голове. Мысль кружила и кружила вокруг этих, мистических для меня, созданий: «Какие же они – борзые кобели?»
В третью свою осень Айна серьезно надорвала связку на передней лапе, сделав угонку по крутым глыбам распаханного чернозема. В начале того охотничьего сезона – после неудачной вязки, но до травмы лапы – Айна успела отохотиться в группе борзых. В ней был непревзойденный дотоле по скорости кобель белого окраса. Собаки подняли зайца, тот сделал ноги, его подрезала Айна. Она и белый кобель продолжали преследовать зверя вдвоем, когда все другие собаки отстали или остановились. Кобель весил тридцать пять килограммов, а Айна – пятьдесят пять. Бежали они почти вровень, пока не скрылись за бугром. Айна отставала лишь на голову, да и то – только потому, что во время скачки отвлекалась, умудряясь с заигрывающим лукавством коситься на кобеля.
Если кобель несся, как пушинка, увлекаемая сильнейшими порывами ветра, то Айна мчалась, как сам ураган. Земля дрожала под ее ногами. Тело выгибалось дугой при толчке задними ногами, корпус стремительно и страшно размалывал воздух, возносясь над земной твердью. Распрямляясь в полете, Айна затем звучно приземлялась на передние лапы и по инерции, казалось, вращала ногами Земной Шар. В момент приземления передние ноги тут же заносило назад, под живот, а задние выбрасывало вперед, и получалось наперекрест. Из-за немыслимой скорости, по времени этот миг приземления совпадал с мгновением нового рывка ввысь и вдаль. Махи редкие, громадные, грандиозные – вытяжная поскачка. Голова рвалась вперед, словно выдергивая за собой корпус. Черные глазища непрерывно озарялись всполохами искр безудержного задора. За Айной – сплошная, непроглядная стена из пыли. В воздухе слышался конский топот, и мерещилось, что по-над полем бойко летит к цели грузное и грозное пушечное ядро. Красотища, богатырство и жесточайшая резвость поскачки.
Возвратившись, Айна отдыхала стоя и метала по сторонам зловредным взглядом: на ком бы оторваться за ушедшего зайца. Не найдя никого подходящего (все борзые расположились у ног своих хозяев), Айна с видом полного разочарования плюхалась пузом о землю возле меня и забывалась в моих объятиях.
Что касается бега кобеля, то, неслышно касаясь земли, он молотил ее ногами и рассекал воздух грудью, как ножом. Спина с хорошим верхом не позволяла туловищу изгибаться до такой степени, чтобы взлетать высоко. Он походил на выпущенную пулю. Махи частые, непрерывные, сливающиеся в размытое пятно из всех четырех ног: варкая (жаркая, горячая, кипящая – дословно, а по сути – семенящая) поскачка. Пыль за ним вихрилась малюсенькими столбиками. Голова выброшена вперед и словно тянет за собой тело. Глаза стеклянные. Красота, изящество и жесточайшая резвость поскачи.
Обернувшись за зайцем, кобель обмякал у ног хозяина и, прикрыв веки, валился боком на траву.
Породу русской псовой борзой не спутаешь ни с какой иной породой, но ее представители до настоящего времени сохранили зримые отличия деталей своих форм, нрава и ловчих качеств. Сказалось прошлое. Современная борзая произошла от борзых отдельных псовых охот, принадлежавших различным помещикам. Селекционная работа тех велась достаточно замкнуто и эгоистично: ради престижа – в основном, из собственных собак и была прервана Октябрьской революцией. Отсюда проистекала устойчивость комплекса определенных признаков в собаках, принадлежавших к разным псовым охотам. Под «псовыми охотами» подразумевались своры борзых, прислуга борзых, стая гончих с их обслугой, лошади, обоз для отъезжих полей и еще кое-что все вместе взятое. «Отъезжими полями» были именованы поля, специально предназначенные для травли зверя борзыми.
В дореволюционные времена таким образом существовали подвиды единой породы и назывались они по фамилиям русских помещиков-владельцев. Наиболее славились борзые графа Орлова, князей Салтыкова и Лопухина, а также наумовские, липуновские, трегубовские, сущевские, плещеевские и некоторые другие. Их великолепные и великие крови текут в потомках – современных русских борзых.
Айна многое впитала из собак трегубовских (охоты помещика Трегубова), которые характеризовались невыразимым богатырством степи и корпуса; твердым, как дуб, телом; зачастую чубарым окрасом; жесточайшей резвостью (даже лихостью) поскачки и баснословным броском (внезапным, длиннейшим и молниеносным прыжком на зверя). Но только собаки эти по причине собственного богатырства и избытка энергии требуют постоянной работы. В противном случае или зажиреют, или их не удержат любые запоры.
Айна жиреть не собиралась и потому систематически и неуклонно тягала нас по полям в поисках зверя. Девочка работала!
Частенько за неимением дичины Айна тренировалась в полях на нас с мужем. Она отбегала поодаль и нажидала (ложилась на землю, приникала к ней всей телом и затаивалась). Стоило кому-нибудь из нас сделать резкое движение в сторону, как Айна бросалась с места в карьер и с разбега била плечом в плечо. Удары были такой силы, что муж подлетал вверх, отрываясь от земли, отлетал назад и падал навзничь. Меня Айна щадила больше, плечом не била – толкала, и я лишь грохалась задницей о землю, не воспаряя ввысь. Но мы испытывали на себе всего лишь шутейные броски нашей борзой. Какой же силы был ее удар, когда она охотилась по-настоящему?!
Сына девочка не трогала ввиду его малого возраста и хрупкого телосложения. Айна все понимала.
Заматерев, Айна надумала травить в полях одичавших бездомных собак, и стала выбирать особей, что покрупней. Завидев собаку, срывалась с места и гнала до поимки, которая заключалась в многочисленных хватках за ляжки, бока и шею. Не знаю, чтобы сотворила Айна с пойманными собаками, если бы ни наши запретительные команды, звучавшие, как отчаянные вопли: «Нельзя!!!» В помещичьи времена эта команда звучала по-другому: «Отрыщ!» – А что прикажете делать, когда мы живем в городе? Надо соблюдать приличия, чтобы существовать в нем без особых проблем. Не останови мы Айну в полях, эта неподражаемая зараза принялась бы давить без разбору собак и в черте города.
Когда визг бродячей собаки и наши вопли достигали своего звукового барьера, Айна бросала «дичь» и прибегала к нам с победоносным выражением на морде. Из пасти ее торчали клоки чужой шерсти. Айна осознавала, конечно, что воюет с собакой, но таким манером готовила себя к встрече с настоящим волком. Ее предки жили в одном из районов нашей области, где волки водились в изобилии, и на них периодически объявлялась охота. Борзятники этим тоже пользовались. Дед Айны по отцу участвовал в травле волка. В поведении Айны сказывались опыт и зов предков.
Айне не довелось отохотиться на волка, но она подготовилась к встрече с ним, а это было самым важным. В то время я уже хорошо изучила свою борзую, и Айна стала частью меня, моей кровинкой. Ее восприятия, образы, чувства, желания передавались мне. Они послужили толчком для написания мной стихотворения, посвященного Айне и отражающего суть борзой натуры вообще:
Я – Айна, русская!.. И не совсем собака —
Борзая псовая. Мечты мои о драке,
О схватке, «зубопашной» и жестокой,
С волчищем лютым – предком предалеким.
Гонюсь в ночи – во сне сучу ногами:
Несусь бескрайними степями и полями
За зверем, одичавшим от разбоя.
Его я ухвачу – и он завоет,
Предсмертным воплем огласив окрестность.
Хозяйке предстоит спешить – не мешкать,
И мою хватку в горло завершить
Ножа ударом в сердце, чтоб добить.
Тогда, не сразу, истекая пеной,
Хрипя сознаньем – стылым, онемелым, —
Я разожму клыки, придя в себя.
Вот это – жизнь, вот это – красота!
Победа над собой, над страхом смерти!
Скачу галопом в сонной круговерти
Опять я к своему предназначенью,
А наяву – другие приключенья:
Зайчишка серенький, подлец, уходит часто.
Ну только разгонюсь – все понапрасну.
Бросок посадка упреждает: здесь опасно, -
И зря я шарю под кустами зайца страстно!
Мне эту мелкую и шустренькую дичь
Довольно редко улыбается достичь.
Но коль схвачу, то времени не трачу:
Хребет ломаю – силу я не прячу,
Мотая вправо-влево головой.
И зверь уж мягкий, теплый, неживой.
Его подброшу раз-другой, хватаю.
Я это заслужила – поиграю.
Как только сердцем обуянным отойду,
К ногам хозяйки я трофей кладу,
И принимаю ласки от любимой,
И щурю глазки гордо и невинно.
Плетусь домой уставшая, но знаю:
Наступит ночь – и волка я поймаю!
Айна была уж точно собакой злобной, то есть такой, которая к зверю злобна (когда к человеку – то злая). Она бы не взмыла мимо волка, догнав его, и не отскочила бы в сторону, поджав хвост, лая и воя у лошади борзятника, в то время как подоспели бы и приняли бы волка борзые кобели. Айна, безусловно, помогла бы кобелям-соплеменникам давить (душить) пойманного серого хищника.
Кто знает? Возможно даже она была приимистой и смогла бы взять волка по месту: в ухо, шею или горло, – потому что в охоте свирепела Айна неистово. Глаза делались волчьими: извергали убийственные взоры, вспыхивали огненно-красными молниями и сулили непредсказуемую, беспросветную жуть. Увы, не проверишь. Скажу одно: с Айной на волка мы бы пошли, но случай не представился.
Наряду с травлей крупных животных особей, Айна репетировала и совершенствовала свой БРОСОК. В дикой природе броском, а именно способностью метнуться к зверю пулей, обладают многие животные, которые охотятся, подстерегая добычу из засады. Из собак он присущ только борзым и является врожденной способностью, а также неотъемлемым признаком породы. Передается по крови из поколения в поколение, а приобретен был предками борзых в результате постоянной или частой ловли на небольших открытых пространствах, ограниченных растительностью из деревьев и кустарника.
Бросок борзой представляет собой скоростной порыв во время бега, существенно превышающий скорость самого бега. Бросок – это страшное по силе ускорение, развиваемое борзой непосредственно при поимке зверя. При взгляде сбоку не видно становится ее ног. Создается видимость, что над землей летит одно ее размытое в воздухе туловище, которое с трудом улавливается взглядом, но не удерживается им. Зритель не успевает разглядеть даже масти (окраса) собаки. Бросок сравнивается с полетом пули, ружейным выстрелом – настолько увеличивается скорость рывка (по сравнению со скоростью бега) в момент поимки.
Если охотник выстрелит в момент броска по зверю, то убьет свою собаку, а не зверя. Далеко не каждая борзая демонстрирует бросок, и та, которая им обладает, ценится высоко. Известны случаи, когда момент броска приходился на непосредственную близость леса, и тогда собака, застигнутая азартом, разбивалась вдребезги о деревья – вся ломалась так, что ребра вылезали из-под кожи наружу.
Борзая зверя гонит, а не загоняет. Иными словами, на достаточно коротком отрезке местности должна догнать и изловить его. Когда до зверя остается несколько метров, собака на секунды, секунду (бывает, даже долю секунды) развивает молниеносную – а я бы сказала, внеземную – скорость.
Бросок кроется в породе и свидетельствует о могущественном и сверхъестественном выбросе энергии, для которого требуются неимоверные физические и нервные усилия. Особый заряд духа, беспримерная сила воли, невероятный эмоциональный всплеск и всепобеждающий внутренний настрой к этому страстному порыву вперед в безудержной жажде победы над зверем – эти составляющие броска дремлют в породе, хранятся в чистоте кровей ее поколений и возрождаются вновь и вновь. Они радуют глаз и взвинчивают нервы, будоражат душу и заставляют дрожать сердце, останавливают дыхание и волнуют кровь борзятника, а также абсолютно непричастного к охоте с борзыми человека, которому волею случая довелось зреть наяву такое нереальное и невообразимое для его обыденного мира явление, как бросок борзой. Бросок все и вся повергает в трепет и поклонение, как и его прелестная обладательница – русская псовая борзая!
Бросок, каким он изображен в литературе, мы наблюдали у Айны несколько раз. Но однажды увидели такое, о чем нигде прежде не читали. Айна догоняла зайца. Когда расстояние между ними составило около десяти метров, Айна резко рванула вверх и вперед. Взмыв и летя над полем, она оставляла позади шлейф из своих рассеивающихся, полупрозрачных и призрачных образов, которые частично наслаивались друг на друга. Они походили на отпечатки тела борзой в воздушном пространстве. Отпечатки эти поочередно растворялись в воздухе, начиная с первого из возникших и до последнего, только что отделившегося от Айны. Вместе с последним исчезла из глаз и сама Айна. Это заняло менее секунды, и мы с мужем перестали видеть девочку. Она пропала из зрения! Ее не существовало в пространстве и времени какой-то миг, в течение которого Айна волшебно в них переместилась. Но мы заметили этот миг, потому что его нельзя было не заметить! Слишком ирреально! Спустя мгновение мы увидели на том месте, где был заяц в момент взлета Айны, вращающийся в траве клубок. Когда клубок распался, посреди полевого простора, воздев к небу голову, стояла Айна. У ее ног лежал заяц. Он был мертв. Айна убила его силой удара, заключенной в броске.
Помню, мы с мужем обменялись впечатлениями. Оказалось, что в памяти обоих отложилось одинаковое: мы потеряли Айну из виду на одно и то же мгновение. В тот ничтожно малый промежуток времени она внезапно растворилась в атмосфере, дематериализовалась, перестала быть, канула в никуда, а вслед за своим полным исчезновением внезапно и ярко возникла в этом мире из ничего, материализовалась ниоткуда, вынырнула из воздуха! Мы радовались, как дети: наша девочка ЭТО сделала. Она владеет броском! Да каким – небывалым! На обсуждение ушел вечер и следующий за ним день. Тот фантастический миг и сейчас стоит у меня перед глазами.
Жизнеутверждающий дух броска и счастье от его созерцания остаются на всю жизнь, и живая картина этого действа не изглаживается из памяти. Она помогает жить, любить и творить.
Четвертая осень, как и две предыдущие, не соблаговолила, чтобы Айна поучаствовала в полевых испытаниях. За неделю до них, на выходные, мы вышли на охоту. Зайцев из года в год поднималось все меньше – влияло развитие города. Однако каждый раз хоть один да вскакивал. В тот день заяц выметнулся из потухлой травы последнего перед городом поля, когда мы уже возвращались домой. Айна зайца увидела.
До лесополосы зверю далеко. Поле травное – поле ровное. Дождя и грязи нет. Сухо. Ветер слабый. Судьба давала борзой хороший шанс. Мы приготовились лицезреть безупречную травлю: порыв борзой к зверю и неминуемую поимку последнего. Но! Айна не рванула карьером. Вообще не сдвинулась с места. Она внимательно – а мне показалось, еще и грустно – проследила за уходом зайца и аллюром (неширокая рысь, что до подъема зверя) направилась прочь из полей, в сторону дома. Айна не погналась за зайцем! В первый раз за свою жизнь! Мы недоумевали, злились, выговаривали девочке. Айна не обращала внимания и почему-то спешила домой, сосредоточившись исключительно на дороге.
Переступив порог квартиры я, по заведенному порядку, сразу в прихожей помыла Айне лапы, но после того она не встала, чтобы напиться воды, как повелось у нее издавна. Айна еще долго продолжала лежать. Когда же девочка все-таки поднялась и шагнула к миске с водой, то стала заваливаться туловищем назад. Айна сопротивлялась падению, напрягая мышцы и пытаясь удержаться на ногах, но те слушались плохо. Глаза борзой смотрели в одну точку перед собой. В итоге Айна упала на бок.
Я измерила температуру тела собаки – та превышала сорок один градус. Пригласили ветеринара. Он запаздывал, и мучительное ожидание растянулось до вечера. Айна лежала без движения, с закрытыми глазами и тяжело дышала. Она не пила, не ела, не реагировала на внешние раздражители. Перед наступлением ночи ей, наконец, были введены антибиотик и специальная сыворотка. Диагноз – пироплазмоз. Болезнь вызывается укусом клеща.
К утру Айна уже вставала и пила воду. Через день она поела немного. Полное выздоровление – наряду с желанием пойти на охоту – пришло к ней спустя недели три.
В тот страшный день проявления болезни мы с мужем и сыном не отходили от Айны. Наши страдальческие взгляды встречались, и в них стояли боль и мольба. Когда теряешь любимого, тогда и чувствуешь всю силу любви. Боль души становится мерилом.
Наша любимая охотница победила болезнь и продолжала жить. Она разделяла человеческий быт и нравы, регулярно внося в обыденность людского существования свежесть, разнообразие и новизну.
Соседи относились к Айне доброжелательно. Собак и кошек, живущих в одном с ней доме, Айна запомнила и на них не бросалась. Она их вообще не замечала. Люди часто приглашали Айну в гости, и она принимала приглашения. С бесконечным достоинством, написанным на вытянутой морде, она входила в чужую квартиру, спокойно, тщательно и аккуратно обследовала новые для нее апартаменты, вежливо отказывалась от угощения и уходила.
Прохожие никогда не оставляли Айну без внимания. «Какая красавица», – часто слышалось со всех сторон. Айна внимала каждому такому замечанию. Она останавливалась и провожала взглядом похваливших ее людей. Правилом не виляла, но улыбалась в полную пасть.
Гораздо реже попадались люди злые, бросающие ядовитые взгляды и наполненные ненавистью слова: «Как только такую кобылу можно прокормить, и сколько ж денег надо?! Лучше бы бедным помогли!» Как будто мы были богатыми! Айна приседала в знак протеста и делала большую лужу.
Подчеркну: у большей части встречавшихся горожан наша борзая вызывала восхищение – она умела влюблять в себя. Умела она и любить, но судьба не давала ей суженого. Повязать Айну не удавалось. Борзые в наших краях стали большой редкостью.
Осенью девочке исполнилось четыре года. В ночь на Новый, 1998 год после залпов и салютов супруг вывел Айну во двор. Она задержалась у одного дерева, ковыряла там носом выпавший накануне снег и никак не желала покидать облюбованное место. Муж присмотрелся, заметил в снегу блеск металла и извлек из снега женские наручные часы. Айна мигом потянула его домой. Часы оказались симпатичными и лучше моих старых. Мне и достались. На память пришла примета, что часы – к перемене жизни. Лучшие – к лучшей. Муж на всякий случай уточнил, что примета касается жизни Айны. И он как в воду глядел. Перемены произошли осенью того же года. Впереди еще были весна и лето.
Будущее Айны объединилось с одним событием, которое имело место быть несколько лет тому назад. Как-то раз муж пришел с работы и рассказал о неожиданной встрече в парке, через который пролегал его путь с работы. Он увидел среди деревьев странного вида щенка борзой, которого прогуливал мужчина.
Супруг подошел ближе, чтобы разглядеть маленькую борзую и познакомиться с ее владельцем. Щенок оказался пятимесячной сукой. Сбоку малышка еще походила на борзую, а сверху… тонкая веточка покачивалась из стороны в сторону. Худенькая, как тростиночка, девочка мужественно держалась на слабых ножках. Зато какие они были точеные, ровные, стройные. Лапки в комке. Стояла на коготках, среди которых черные чередовались с белыми (наследственность от крымок и горок – южных борзых). Эффектный окрас – чубаро-белый: белый в крупных чубарых пятнах. В борзом щенке проглядывали незаурядные породные задатки. Она имела хорошую голову («хорошая голова» – понятие, отражающее один из достойных борзой типов головы), что немаловажно. «Но что с ней случилось? Может, она больна?» – эти вопросы невольно стали выскакивать из уст мужа, и ему сделалось неудобно.
Владелец борзой отнесся к эмоциям мужа с пониманием. Он привык к подобной реакции окружающих на собаку. Мужчина поведал супругу печальную историю щенка.
Сука – кровей хороших и охотничьих (он имел в виду, что предки его борзой охотились регулярно и из поколения в поколение). С родословной. Прежним хозяевам девочка досталась в качестве алиментного щенка, то есть как вознаграждение за вязку с их кобелем. Владельцы кобеля сначала хотели оставить щенка себе, но потом передумали. Дитю внимания не уделяли, кормить забывали. Обитал щенок один одинешенек в сарае частного домовладения. Никто его не выгуливал. Чтобы выжить, девочка разгрызла мешок с мукой, находившийся в сарае, и питалась ею. Попивала дождевую водицу. Когда хозяева обнаружили разодранный мешок, муки стало жалко. Заодно вспомнили о щенке и надумали поскорее сбыть его с рук, пока не помер.
Нынешний владелец с супругой давно предавались мечтам о борзой. Об этом знали в мире борзятников. Слухом земля полнится. В результате девочка оказалась в надежных руках, но лишь в четырехмесячном возрасте. Когда ее забирали, она настолько ослабла от голода, что не могла стоять на ногах. Тем более – передвигаться. Удивительно, что вообще выжила. Воля к жизни и сила духа маленькой борзой преодолели смерть. Щенка искренне полюбили новые владельцы. Они выходили борзую. Из донельзя исхудавшей, слабенькой, болезненной и недоверчивой, девочка постепенно превращалась в жизнерадостную, ласковую, добрую, отзывчивую и набирала в весе, силах и здоровье. Через месяц после обретения новых владельцев могла совершать тихие прогулки по парку. Тогда-то ее впервые и увидел муж. С тех пор супруг периодически встречал эту борзую в парке. К году она выросла до шестидесяти семи сантиметров в холке и окрепла физически. Явила отличный экстерьер. Спина выглядела спиной, а не веточкой. Девочка миниатюрная, похожа на балерину, но не хрупкая. Округлилась. Ладная.
Наперед скажу, что она, не зная болезней, прожила долгую и счастливую борзую жизнь.
Вот что делает с братьями нашими меньшими истинная человеческая любовь!
Никто не предполагал, что судьба этой борзой суки изменит судьбу нашей Айны. Трудно было представить, что благодаря этой девочке, некогда выстоявшей в борьбе жизнь, Айна обретет личное счастье. Но ничто не случайно в нашем мире…
Весна пронеслась скоротечно и особых воспоминаний не оставила, а лето, наоборот, выдалось интересное. Каждый июль я с сыном отдыхала у мамы в городе своего детства. Город основал царь Петр I. Местом его он выбрал берег залива одного теплого пресноводного моря.
Однокомнатная квартира мамы находится в доме, который стоит возле дубовой рощи, опять-таки заложенной Петром I. Мамины окна выходят прямо на нее. Через рощу протекает ручей, богатый родниками. Журчание воды, щебет птиц, лягушачьи трели, сочная трава, летучие мыши в ночи, высокие дубы, впитавшие солнце столетий, влажный воздух моря и милый ветер степей – моя родина.
До моря пешком минут тридцать. Там – прекрасный общедоступный песочный пляж, созданный при заводском доме отдыха. Море мелкое, но в месте пляжа углублено. Первые сорок метров – лягушатник для детей, а дальше дно уходит из-под ног. На мелководье бьют холодные родники – вода чистая. «Морем» в моем городе принято называть тот самый залив. Он большой – противоположного берега не видать. Мне нравится несоленая, насыщенная йодом вода залива. Обожаю коричневый оттенок местного загара, который остается на годы, в отличие от быстро смываемых загаров более южных морей.
Тем летом я впервые попросила мужа отпустить с нами Айну. Супруг воспротивился. Айна, видите ли, его единственная отдушина в наше отсутствие. И правда, помимо всего прочего, Айна была еще и закадычной «собутыльницей» мужа. В летнее время он любит вечерком выпить холодного пивка и закусить вяленой рыбкой. Я пива не пью и вяленую рыбу не ем. А так приятно разделить удовольствие с кем-то еще. Супруг нашел сотоварища в Айне. Случилось это, когда в первое лето жизни нашей борзой муж приготовился к своему коронному уединенному застолью.
Рядом с кухонным столом стоял диван, на который Айна тут же уселась и потянулась носом к очищенным от чешуи и косточек и вкусно пахнущим рыбьим кусочкам. Нависла над столом, сглотнула слюну. Не мигая, уткнулась взглядом в тарелку, нетерпеливо перебрала по дивану лапами и тявкнула: «Дай, хочу!» Cупруг девочку угостил. Рыбка пропала в пасти, из которой на стол потекли обильные слюни. Снова: «Тяв!» Еще кусочек. И так – без конца. Скорость проглатывания собакой закуски нарушала постепенность и размеренность трапезы. Тогда муж предложил Айне пивка, налив его в пиалу и поставив на край стола перед собакой. Айна вопросительно взирала на жидкость и мужа, но к пиале не прикасалась. Муж положил в рот кусочек рыбки и запил пивком из широченной хрустальной кружки. Когда водрузил кружку на стол, Айна лизнула из нее, затем из своей пиалы – сравнила вкус.
«Поехали!» – обратился к собаке супруг и забросил по куску себе в рот и борзой в пасть. Затем отхлебнул из кружки. Айна проследила и полизала из пиалы. Они повторяли, пока рыба не была съедена, а пиво – выпито. Эдак и повелось у них с тех пор.
Убедить мужа расстаться на месяц с девочкой удалось только одним доводом: «Хоть отоспишься!»
Ранним июльским утром мы погрузились в машину и поехали. Айна с заднего сиденья периодически просовывала голову между кресел и слюнявила плечо водителя – нашего родственника. Он смеялся: «Как раз хотел водичкой себя облить, очень уж жарко!»
Летняя температура воздуха часто зашкаливает у нас за сорок градусов по Цельсию. Добавьте к этому сухой степной воздух и получите зной. От него мы убегали к легкой прохладе моря, а с нами, сама того не ведая, к нему приближалась Айна.
Мамину квартиру девочка восприняла с неподдельным интересом. Она все обнюхала, обошла территорию, осталась довольна продуваемым – не застекленным – балконом, ароматами дубовой рощи и блаженно раскинулась на мамином диване. «Дача, – подумала борзая.– Хорошо!»
В роще Айна носилась между деревьев, перепрыгивала широченный ручей и с перекинутых через него мостиков наблюдала за движением проточной воды. Роща большая: есть, где затеряться и побыть наедине со своей собакой.
Ежедневно по утрам мы посещали пляж. Когда на следующий после приезда день собрались было идти на море без Айны и стали запирать дверь, борзая устроила за ней скандал. Она лаяла, выла и царапала когтями деревянные филенки изнутри. Пришлось взять! Зная о возможности солнечного удара у собаки, я повязала на черную голову Айны белую хлопчатобумажную косыночку и кончики завязала под подбородком узелком. Продолговатый щипец Айны кокетливо выглядывал из косынки. Ее хитрые и настырные глаза сверкали счастьем. Она любила наряжаться.
Всю дорогу до моря нас сопровождали приветливые смешки прохожих. На пляже Айна сделалась центром всеобщего внимания. Три дня в неделю она посещала море, и люди, изучив ее расписание, приходили специально в это время, чтобы полюбоваться на борзую.
Первая встреча Айны с морем была волнующей. Девочка буквально окаменела. Ее вольная натура преклонилась пред величественной, необозримой водной равниной. Она вдыхала полной грудью насыщенный влагой, свободный, необъятный, ветреный, как само море, воздух. Ноздри ее раздувались. Борзая постигала странное: великое и мокрое – самое большое в ее жизни поле, «поле» воды. Из его запахов она узнавала, чем море живет, зачем оно и примет ли.
Маленькая волна ласковым теплом прикоснулась к передним лапам собаки и отбежала. Айна взбудилась (этим глаголом борзятники издревле характеризовали азарт борзой): ускользающее движение воды вызвало в ней задор преследования. Она поставила ушки и подалась корпусом в направлении резвящейся влажной стихии. Девочка захотела вторгнуться в огромное, живое, игривое существо воды и слиться с ним. Она почувствовала, что они похожи. Море заворожило Айну внутренней страстью, энергией, размахом и самобытностью. Она затаилась на секунду, ожидая новую волну, и прыгнула, вытянувшись стрелой, в вечное и бесконечное неизвестное.
Айна не ошиблась. Море приняло ее, как родственную душу, и Айна поплыла с первого раза. Я, сын и мама держались рядом. Айна не замечала нас. Взор борзой устремился в морскую даль, унося ее сущность в беспредельность бытия. Будто из других миров, с небесной высоты доносились крики чаек, не видимых в слепящей солнечной пелене. Тело Айны, по инерции и словно рожденное в море, с легкостью раздвигало толщи воды – возрождающей, пьянящей, окрыляющей.
Айна запомнила и полюбила море, как и слово, его обозначающее. Девочка загоралась радостью, когда ей объявляли, что сегодня она пойдет к морю. Но в один из дней она не веселилась ни по дороге на пляж, ни у моря. С хмурым, сосредоточенным видом Айна нюхала воздух и всматривалась в небо, сидя на песке. Было необычным, что она наотрез отказалась войти в воду. Синоптики, да и сама погода, вроде, ничего опасного не предвещали. Светило солнце, синева неба – без облаков – выглядела глубокой. Только, небольшие с утра, волны, спустя час, выросли немного, и ветерок чуточку усилился. Мама с сыном купались на мелководье, а я загорала подле начавшей всерьез волноваться Айны. Она уже не сидела на берегу, а сновала взад-вперед вдоль кромки воды, периодически останавливаясь и пристально вглядываясь в ту часть моря, где беззаботно плескались бабушка и внук. Я волочилась за Анькой на поводке и вдруг усмотрела, что скорость наката волн на берег усиливается. Вода в море потемнела. Солнечный свет приобрел зловещий, коричневый, оттенок и казался сияющим мраком. Безоблачное небо хмуро уставилось на Землю. Что-то было не так.
Только я задумалась о возникших в природе странностях, как Айна неистово взвыла, задрав голову. Окружающие с удивлением уставились на собаку. Повыв от души, Анька стала рваться с поводка в море. Я разомкнула карабин, и она понеслась прямо к маме и сыну. С неимоверной скоростью, преодолевая растущие на глазах волны, Айна неистово покоряла мелководье. Она толкалась задними ногами о песочное дно, выпрыгивала из воды и зарывалась в нее носом, приземляясь на передние. Девочка была подобна дельфину. Приблизившись к сыну, Айна с ходу выхватила у него зубами пластиковую бутылку, с которой он играл, и резким поворотом головы отшвырнула в сторону. Обхватив челюстями запястье сына, истерично взвизгивая, борзая решительно потащила ребенка к берегу. Мама последовала за ними. Очутившись на суше, Айна не остановилась и потянула сына к выходу с пляжа. Мы с мамой похватали вещи и догнали их. Анька вела нас к дому столь быстро, что мы еле поспевали.
Едва переступив порог квартиры, мы вздрогнули. Средь бела дня за окном грянули сумерки, и одновременно задул штормовой ветер. Ветви тополя отчаянно ломились в стекла, словно просили убежища. Оконные рамы трепетали, вот-вот готовые вылететь из оконных проемов. Через секунду непогода дополнилась сплошной, покосившейся стеной дождя и градин размером с горошину. Градинки бесцеремонно, с силой ударяли по стеклам и крыше. Из открытой форточки квартиру задуло леденящим холодом неведомых горных вершин. Мы с мамой вдвоем насилу форточку закрыли. Все посмотрели на Айну. Она лежала на диване и исподлобья, набычившись, глядела на нас.
«Неразумные вы дети природы, ничегошеньки не смыслите в ней. Чтоб без меня делали?!» – внушала нам борзая.
Мы набросились на Аньку с похвалами, объятиями и поцелуями. Айна не принимала бурных ласк. Ей была свойственна сдержанность в проявлениях чувств. Телячьи нежности не совмещались с мужественным характером борзой, и она отреагировала слабым оскалом. В конце концов Айна не вытерпела натиска человеческих чувств и сбежала от нас на кухню. Там она уселась подле холодильника и вперилась говорящим взглядом в этот заманчивый продуктовый склад: «Айна сделала свое дело – Айна заслужила вкусно поесть».
Три дня на море длился сильнейший шторм, и извивались непривычные в наших краях смерчи. На четвертый мы вернулись к морю.
Стояла жара. Морская гладь встречала спокойствием и тишиной. Солнце посылало нежные, как цвет лимона, лучи. Прозрачная, салатного отлива, вода обнажила для глаз загадочные темно-зеленые водоросли с мелкой рыбешкой и чистый золотистый песок с редкими ракушками. Она звала в себя так, что невозможно было отказаться.
Берег по краю воды заполнили свалявшиеся тина, дохлая рыба и водоросли, выброшенные штормом. Но даже их гнилостный запах не мог омрачить радости морского покоя и благодати тихой водной стихии. Айну же запах разложения, исходивший от гниющей массы, приятно потряс. Она усердно вывалялась в мертвеющей морской зелени и останках рыбной плоти. Девочка каталась по вонючей тине и рыскала в ней носом, стараясь испачкать каждую частичку своего тела. Она маскировалась для охоты. Запах смерти свидетельствовал о наличии жизни. Поблизости мог быть зверь, и борзая готовилась к травле. Раньше Айна маскировалась росой, пылью, перепревшей соломой, но такого потрясающего маскировочного запаха, забивающего все другие, она до этого не знала.
Один из последних дней отдыха в граде моего детства в тот год запомнился знакомством Айны с козами. Мы возвращались с пляжа, поднимаясь по тропинке, огибавшей обрыв, что у берега. Тропинка начиналась у подножия обрыва и далее вела наверх. На плоской вершине обрыва, по ее краю паслись козы. Вожак козлиного стада – громадный, с роскошными рогами – заприметил Айну и не сводил с нее глаз. Он стал сопровождать нас, следуя параллельно. Сказать, что козел в это время охранял от Айны своих коз, будет неверным, так как между ним и козами образовалась протяженная дистанция. Он попросту забыл о них и обо всем на свете – так ему приглянулась Айна. Было очевидным, что она волновала и притягивала его мужскую сущность. Девочка предпринятое козлом преследование восприняла на редкость доброжелательно: бросала в его сторону заигрывающие взгляды и довольно усмехалась. Она понимала, что обольстила мужскую особь. Ей было приятно, но одновременно данному факту Айна особого значения не придавала.