Кабинет следователя Лесникова, казалось, был пропитан пылью и сигаретным дымом за многие годы. Войдя внутрь, вы обнаружите небольшое помещение с одним-единственным окном, голым, как неприкрытая правда. Окно было давно не мыто, так как местная уборщица наверняка считала чем-то вроде извращённого излишества мыть окна у простых следователей. Перед окном стоял старый облупленный стол, на котором посреди груд папок, картонных и пластиковых, разбросанных в хаотичном порядке, возвышался компьютер с жидкокристаллическим монитором – единственной поблажкой, допущенной экономичным руководством. Ох, уж это руководство с их вечными экономиями на всём что только можно! И они ещё хотят повысить раскрываемость преступлений, повысить авторитет полиции, да, теперь уже полиции, в глазах граждан и преступников… А интересно, каким образом можно повысить авторитет, если, входя в кабинет, вы увидите облупленные стены, крашенные унылой зелёной краской? Может, повышает непререкаемый авторитет полиции и следователя затёртый линолеум неопределённого цвета или поломанный стул, чья ножка постоянно норовит покинуть своё место? Или, может, законопослушный гражданин должен проникнуться уважением к закону, уставившись на старый металлический шкаф, поцарапанный за свою долгую и сложную жизнь?
Конечно, если вы входите в число любимчиков начальства, то можете рассчитывать на качественные жалюзи на окнах, отремонтированный кабинет с удобной мебелью и хорошей техникой. А если вы следователь Вячеслав Гаврилович Лесников, чей отмеренный государством срок службы уже приближался к логическому концу и до долгожданной пенсии оставалось два месяца, то никаких поблажек от начальства вам попросту не светило. Лесников был сложным и неудобным работником; человеку, начавший свой милицейский путь ещё в советские годы, было сложно адаптироваться в меняющийся обстановке внутри органов. Начальство в лице полковника Душкова Олега Семёновича его недолюбливало. Попросту говоря, не любило. Причина неприязни была проста как жизнь – Лесников говорил и делал всегда то, что думал, не лебезил, не выслуживался, не пытался пролезть по служебной лестнице, а потому стал считаться нелояльным сотрудником.
Лесникову на вид было около пятидесяти лет, он был высок, худощав, даже жилист, несмотря на многолетние многочасовые тренировки. Сухое усталое лицо, гладко выбритое, на котором выделялись светлые глаза, – умные, но циничные, много раз видавшие правду жизни, всевозможные преступления, – они давно смотрели на этот мир без иллюзий. Сейчас он сидел в своём старом затёртом кресле, просматривая все дела, которые совсем скоро он должен будет передать своему преемнику, которого он ещё не видел. Лесников посмотрел в компьютер и задумался о том, что скоро на пенсию, а радости особенной нет. Вячеслав Гаврилович достал помятую пачку сигарет из пиджака и, чиркнув зажигалкой, закурил, без удовольствия, просто по привычке. Как себя должен чувствовать человек, уходящий на пенсию, о чём он может мечтать? Наверное, о том, что сможет проводить много времени с семьёй, с женой, ездить на рыбалку, собирать грибы-ягоды и наслаждаться свободным временем, которого у него никогда не было.
Но у Лесникова не осталось семьи: жена Людмила ушла от него пять лет назад, и не к кому-нибудь, а к успешному коммерсанту, торгующему поддержанными импортными авто, у нее, наконец, появились шубы, золотые кольца и муж, приносивший стабильный доход, – то, чего ей так не хватало в браке с Лесниковым. Впрочем, иногда она звонила ему, рассказывая о том, как хорошо ей теперь, когда она жена успешного человека, спрашивала про его жизнь, надеясь услышать, как он страдает без неё. Лесников не страдал. Он свыкся с мыслью, что будет жить один, его обижало лишь то, что дочь Оля не хочет общаться с ним. Она тоже стала для него чужой, сама отдалилась от отца и даже не сообщила ему, что он, наконец, стал дедом. И Лесников разорвал отношения с прошлой жизнью. Он твёрдо решил, что при выходе на пенсию продаст свою неуютную холостяцкую квартиру и переедет в Грибовск, на свою малую родину, купит маленький домик, будет ездить на рыбалку и солить грибы, только в одиночестве.
От мыслей его отвлёк стук в дверь, и он увидел в дверях своего начальника, Олега Семёновича, с незнакомой молодой девушкой. Душков был высоким седым толстяком, который по внешнему виду больше напоминал прапорщика на пенсии, чем полковника полиции. Он был из тех, кому не следовало переходить дорогу, и это большими буквами было написано на упитанном кирпично-красном лице с вечно самодовольным выражением. Девушка, стоявшая рядом с ним, была невысокой и очень худенькой, одетая в простые брюки и серый, почти ученический пиджак. Серьёзное выражение юного лица пыталось замаскировать волнение, которое сквозило, казалось, из всего её облика. Длинные каштановые волосы были распущены по плечам. Огромные зелёные глаза.
– Так, Вячеслав Гаврилыч, принимай пополнение в наши доблестные ряды, – добродушно прорычал Душков. – Прошу любить и жаловать, лейтенант Киртаева Ксения Владимировна, твой преемник, а пока стажёр, которому ты передашь свои дела.
В кабинете повисла напряжённая пауза. Лесников так резко затянулся сигаретой, что горящий кончик испепелил половины сигареты. Пауза становилась всё более напряжённой, и молодая сотрудница полиции каким-то неуверенным нервическим движением длинных пальцев теребила край своего пиджака. Душков стоял абсолютно невозмутимо, такое же выражение всегда было на лице старого металлического шкафа в кабинете Лесникова.
– Забавно, – наконец еле слышно произнёс Лесников, и Душков сразу напрягся – это был верный признак того, что Лесников сильно зол: всегда говорил слово «забавно» и говорил всегда еле слышно так, что можно было услышать клокотавшую внутри него злобу. – Девочка, выйди на пару минут в коридор, поболтай с новыми сотрудниками, а мы пока кое-какие детали твоей будущей работы обсудим.
Киртаева вспыхнула, бледное лицо начало пылать пунцовым румянцем, и она готова была сказать уже пару ласковых словечек этому старому менту, но потом посмотрела на застывшего Душкова, который незаметно кивнул, и она молча вышла из кабинета.
За кабинетом Лесникова размещался только унылый серый коридор с дверьми по обе стороны. Иногда из дверей выходили люди в форме или гражданской одежде. Киртаевой хотелось уйти подальше от кабинета Лесникова, чтобы не слышать и даже не подозревать того, чего он о ней там говорит.
– Может, потрудишься мне объяснить, какого хрена ты тут фортели выкидываешь? – хрюкнул Душков, оставшись наедине с Вячеславом Гавриловичем. – Что это за выходки, я тебя спрашиваю?
– Вот-вот, и меня этот вопрос заинтересовал, – съязвил Лесников. – Мне осталось два месяца службы, столько ещё дел нужно привести в божеский вид, а вы мне подкидываете какую-то куклу с юрфака… Вы же говорили, нам должны сотрудника из другого отдела перевести, а теперь появляется эта девочка…
– Она лейтенант милиции, – громовым голосом поведал Душков. – Между прочим, отличница своего выпуска…
– Я никогда не любил отличников, – заметил Лесников. – Они много о себя мнят, а сами протокол составить не могут, не наделав кучу грамматических ошибок. Я же почти отставник, зачем мне на прощание головную боль подкидывать, она же не разберётся со всем тем, что у меня есть.
– А у тебя что, спрашивали, чего тебе хочется? – высокомерно вздёрнув косматую бровь, спросил Душков. – Пока я здесь начальство, я всё и решаю. Не надо устраивать истерики, Ксения во всём разберётся. Ты знаешь, что она дочь адвоката Сурина?
Лесников хмыкнул.
– Какая важная информация, недостающий кусочек мозаики. Теперь-то вся картина ясна. Папа попросил, и его доченьку устроили. Интересно, а сколько сейчас пытаются найти хоть какое – то вшивое место куча настоящих юристов?
– Позволь спросить, тебе какое дело, кто какую работу ищет? – нахмурился Душков. – Много позволяешь себе говорить. С каких это пор ты стал таким избирательным?
– С тех самых пор, когда вы убрали моего помощника и поставили того плюгавого стукача, – холодно ответил Лесников.
Лицо Душкова, и без того красное, стало покрываться пурпурными пятнами.
– Да ладно, неужели вы думали, что я не понял, что он ваш стукач? Вы всегда меня подсиживали, всегда доставляли кучу проблем, и теперь напоследок решили напакостить. – Лесников подошёл вплотную к Душкову и посмотрел тому прямо в глаза. – Но теперь осталось не так много времени, когда я скажу вашей богадельне «до свидания»…
– Послушай меня ты, зарвавшийся хрен с горы, – просипел Душков, – ты передашь Киртаевой эти дела, даже если ты этого не хочешь. Есть устав и должностные обязанности, которым ты должен следовать. Если будешь высказывать недовольство, то мне придётся писать рапорт на имя вышестоящей инстанции о твоей некомпетентности. Поэтому решай сам: либо ты будешь выполнять свою работу, либо уйдёшь на пенсию не с почётом, а опозоренным стариком. Это я тебе гарантирую. Так что в твоих интересах, чтобы эта девочка быстро поняла, что к чему, иначе, – он гадко улыбнулся, – у меня будет что написать в рапорте.
Лесников отошёл от начальника и сплюнул.
– Ну, если вы настаиваете, Олег Семёнович, то я передам дела Киртаевой. Однако кофе и пирожки из столовой я таскать ей не собираюсь. Учтите это.
– Я знал, что мы поймём друг друга, – и Душков вышел из кабинета.
Лесников вздохнул прокуренный спёртый воздух кабинета поглубже и посмотрел в голое окно. За окном царила весна, скромная, только распускающая свои зелёные кудри, но она уже грела своими лучами промёрзшую землю, и под треснувшим льдом уже пробивались маленькие ростки новой жизни.
– Извините, я могу наконец войти? – услышал следователь за спиной раздражённый голос нового стажёра.
Надо же, она с характером, думал Лесников, рассматривая Киртаеву. Что-то всё-таки было в этой девчушке с юрфака. Отличница… Хотя, наверное, только отличнице мог принадлежать такой выпуклый и упрямый лоб, на который лёгкой медной прядью спускалась чёлка. Тонкое породистое лицо, алебастровая кожа, с щёк ещё не сошли пунцовые пятна негодования, и зеленющие сверкающие глаза.
– Как вас там зовут, коллега? – нарочито деловым тоном спросил Лесников.
– Киртаева Ксения Владимировна, – казалось, она отрубила топором каждое слово, и с вызовом посмотрела на следователя.
– Держите, – и Лесников протянул девушке розовую канцелярскую резинку.
Ксения с удивлением взяла и непонимающе посмотрела на своего шефа.
– Зачем мне это?
– А ты волосы завяжи, – просто ответил он и чиркнул зажигалкой.
– Я что-то вас не понимаю, – лицо молодой девушки ещё больше покраснело. – Вам чем-то не нравится мои волосы?
– Понимаешь, коллега, я не знаю, какой дресс-код соблюдался у вас на юрфаке, но в моём представлении, если в ментовке появляется девица с длинными распущенными волосами, то она как пить дать шалава… Ну-ну, не смотри на меня так, я серьёзно говорю. Если ты пришла работать следователем, то сотри с губ свою дорогущую помаду, – тут в голосе Лесникова зазвенел металл, – заколи волосы и заруби себе на носу, что если ты хоть раз при мне придёшь в таком виде, то я тебя лично обрею наголо, а перед этим с мылом умою лицо. Тебе ясно?
Киртаева сжимала и разжимала кулаки, вперив в Вячеслава Гавриловича ненавидящие глаза.
– Ясно, – тихо ответила она.
– А ты понятливая, это уже хорошо, – широко улыбнулся Лесников и затушил сигарету. – Приведи себя в порядок прямо сейчас. Да, – окликнул он обернувшуюся к двери девушку, – постарайся приходить на работу в одежде следователя, а не ученицы юридической гимназии.
Киртаева с треском захлопнула за собой дверь, а пожилой следователь рассмеялся. В маленькой кабинке туалета, где запах хлорки едва не задушил Киртаеву, девушка яростно мыла лицо, смывая косметику, ругаясь про себя. Что о себе возомнил этот дед, что он так запросто может наводить здесь дедовщину? Не зря Душков говорил, что он не в себе, любит покомандовать и показать характер, – всё так и есть.
Но ничего, сейчас он передаст мне дела, – с ожесточением думала Ксения, стягивая каштановые волосы в конский хвост, – и тогда посмотрим. Она ему покажет, что она тоже кое- что знает, а то он обращается с ней, как с маленьким ребёнком. Самое главное, она ему не покажет, что он её обидел, ни за что.
Вернувшись в прокуренный кабинет, полная сил и решимости, Ксения застала Лесникова с неизменной сигаретой.
– Что у нас идёт по плану? – деловито осведомилась она.
– Предлагаю пойти в кафе и закусить, а то время обеденное, заодно и расскажешь о себе.
Кафе, в которое каждый день ходил Лесников, располагалось через дорогу от участка. Вступив на порог, девушка про себя поморщилось: маленькое ошарпанное заведение с несколькими столиками. Пол был облицован старой плиткой, шершавой и потрескавшейся, а на стенах висели плакаты советского времени, призывающие мыть руки перед едой, не болтать и прочее в том же духе. За буфетом, уставившись в маленький, прикрученный наверху телевизор, стояла высокая пожилая дама в белом халате и в белом колпаке, словно только что сошедшая с одного из плакатов.
– Здравствуй, Любовь Михайловна, – весело поздоровался Лесников, и лицо буфетчицы расплылось в улыбке. – Что-то у тебя сегодня негусто народа.
– Неподалёку пиццерию открыли, недели две походят туда, пока не отравятся чем-нибудь, и снова вернуться, – добродушно ответила Любовь Михайловна и с любопытством посмотрела на замешкавшуюся Киртаеву. – У тебя новый стажёр?
– Ксюша, – просто ответил Лесников и сел за небольшой стол, – садись рядом. Предлагаю взять порцию борща, картошки, салатика с мясом и чашку фирменного кофе, – он посмотрел на девушку. – Берём?
– Я… я вегетарианка, – ответила Ксения в растерянности, ей не хотелось сидеть за этим столом и есть пищу в условиях антисанитарии. – Кофе, пожалуй, выпью, а как вы его делаете? Он фирменный, да? – и посмотрела на усмехающуюся Любовь Михайловну.
– Очень просто, – ответила буфетчица, – кладу пару ложек Нескафе растворимого, заливаю кипятком, добавляю сахар.
Киртаева сникла и уставилась в окно. Солнце светило нещадно, посылая лучи в окна маленького кафе. Когда она взглянула на огромную чашку кофе, которую Любовь Михайловна торжественно поставила перед ней, то почувствовала внутренний дискомфорт, она вдруг резко прониклась завистью к тем счастливчикам, которые отправились обедать в пиццерию. Сейчас они, наверное, поглощают огромные куски вкусной пиццы с грибами и запивают латте или капучино. Лесников принялся за борщ вполне основательно.
– Так каким ветром тебя занесло в следователи? – спросил он с набитым ртом. – Ты ж дочь адвоката Сурина, обычно дети адвокатов становятся адвокатами.
– Вы знаете моего отца?
– Можно сказать и так, пару раз я ловил негодяев, доводил дело до суда, а твой папаша каждый раз их освобождал, – он посмотрел на девушку. – Придирался к каким-то формальностям, и дело разваливалось.
– Так вот почему вы приняли меня в штыки? Потому что я дочь адвоката Сурина, – и Ксения отхлебнула горячего кофе.
– Дело не в этом… Я уже стар для того, чтобы преподавать основы следовательского дела юным выпускницам. Ты для меня как снег на голову.
– Спасибо за комплимент.
– А всё-таки, развивая тему дочери адвоката Сурина, почему у тебя другая фамилия? – спустя некоторое время спросил Лесников, – ты же не замужем.
– Вы можете ознакомиться с моим личным делом, Вячеслав Гаврилович, так всё фиолетовым по белому написано.
– Не язви, а то животик заболит, – просто заметил Лесников. – Ты какая-то нервная, может, тебе стопочку водки заказать?
– Лучше себе закажите, – вспыхнула девушка и вскочила из-за столика. – Может, тогда вы избавитесь от своих комплексов.
– Каких ещё комплексов?
– Вы женоненавистник, у вас мания величия, и вы классово ненавидите всех, кто вас когда-то задел. Наверное, я для вас очень удачная мишень, потому что я дочь Сурина, женщина и пришла работать в полицию…
– Ксюша, тебе надо с речами в суде выступать, вот глядя на тебя, я понял, что адвокатские гены в тебе неистребимы. У нас здесь ты только потеряешь время, – и Лесников проглотил кофе.
– А это уже не вам решать, здесь мне место или нет. Может, мне стоит пойти к Олегу Семёновичу и написать рапорт? – девушка победоносно вскинула на Вячеслава Гавриловича глаза.
– А ты умеешь писать рапорты? – парировал Лесников. – Предлагаю начать с докладной записки, если не сумеешь правило оформить, специально для твоего предшественника-стукача, которому я сломал нос, я повесил образец на видном месте.
– Мне вы тоже нос сломаете?
– Тебя я отшлёпаю ремнём, чтоб поумнела.
– Да пошёл ты, – выплюнула Киртаева, и, схватив сумочку, выбежала из кафе.
– Любовь Михайловна, неужели все вегетарианцы такие психованные? – расплачиваясь, спросил Лесников.
– Как-то я их живьём не встречала. Это её первый день?
– Представляешь? Мне уже тошно становится от мысли, что мне с ней два месяца придётся общаться.
– Не волнуйся, я введу для неё какое-нибудь вегетарианское блюдо, может, она успокоится.
Ксения перелетела через дорогу, чуть не сломав каблук о «лежачего полицейского», и открыла дверь отделения полиции. Сев на скамейку рядом с кабинкой дежурной части, она размышляла о том, стоит ли идти к Душкову, чтобы сообщить о поведении Лесникова. Этот мент просто выводит её из себя, издевается, и это в первый день. Что же будет дальше? Она с грустью посмотрела на обшарпанный холл, на грязный линолеум, и закралась неприятная мысль – неужели ей придётся всю жизнь работать в таком помещении, душном, тесном, с грубыми и неопрятными сотрудниками, каждый день переходить через дорогу, чтобы пообедать в том противном кафе? И так каждый день… Ксения вспомнила офис отца, огромный, выкрашенный в приятный кремовый цвет, с удобной кожаной мебелью и современной техникой. Он каждый день ходил в свой офис в элегантных костюмах, благоухал особым ароматом, молодая красивая секретарша готовила ему вкусный настоящий кофе, и каждый день он обедал в модных кафе и ресторанах. Можно представить, как адвокат Сурин ужаснётся, узнав, в каком месте работает его дочь, что какой-то капитан, которому уже давно пора быть полковником, придирается к ней, обещает отшлёпать ремнём и ему абсолютно плевать, что она, Ксения, только вошла в этот мир закона и порядка. Впрочем, для отца она навсегда останется капризной своевольной девчонкой без царя в голове. Только Витя был для него настоящим сыном – умным, правильным, точно выполняющим и угадывающим пожелания отца. Он уже открыл свою нотариальную контору, купил машину и наслаждается статусом хорошего специалиста. А она… она сидит в заплёванном холле полиции, слушая матерный переговоры сотрудников и хочет послать всё к чертям собачьим. Не так она представляла свой первый день на работе, ох, не так!
Она же отличница, с красным дипломом, она рвётся к работе, а её в первый же день начинает оскорблять собственный наставник…
– Что ты тут сидишь как бедная родственница? – услышала она голос Лесникова.
Девушка подняла голову.
– Неужели успела написать докладную? – хохотнул капитан. – Да нет, судя по выражению твоего лица, собираешься уволиться…
– С чего бы вдруг я должна увольняться? – поднялась Киртаева. – только потому, что мой наставник и коллега не принимает меня как самостоятельную личность…
– Боже мой, неужели ты начинаешь опять этот трёп? – схватился за голову Вячеслав Гаврилович. – Всё, пойдём в кабинет, я тебе покажу дела по-быстрому и отпущу пораньше. Лови момент, между прочим, только в первый день я могу показать, насколько дружелюбно я настроен.
Киртаева поплелась вслед за ним, проклиная преступников, уголовные дела и всю полицию в целом. Лесников сел за свой стол, разложил папки и принялся объяснять девушке:
– Итак, коллега, расскажу тебе немного о наших клиентах, чтобы ты имела представление, с какой шушерой тебе предстоит работать, – он перевернул к ней папку. – Первый клиент – Сухарев Василий Павлович, грузчик из супермаркета «Целковый», вместе со своим подельником выкрал семь ящиков импортного красного вина. Вот его дело. Ранее был судим тоже за кражу. Надо опросить свидетелей, список продавцов здесь. Второе дело возле проспекта Мира, дом 45-А: какой-то лихач сбил знак дорожного движения и уехал в неизвестном направлении. Там ведётся видеонаблюдение, поэтому номер машины у нас есть. Будем пробивать владельца. Третье дело. 17 апреля гражданка Алёхина Виктория Александровна, 1979 года рождения, безработная написала заявление на своего сожителя Самосенко Дениса Ивановича, 1970 года рождения, временно не работающего, причиной жалобы является то, что, будучи в состоянии алкогольного опьянения, гражданин Самосенко избил свою сожительницу. Так, побои сняты, – капитан отвлёкся и посмотрел на ошарашенное лицо Ксении. – Что-то не так?
– И вы расследуете такие дела? – тихо спросила она.
– Ну да, а что тут такого, – пожал плечами Лесников, – уголовщина как уголовщина: воровство, побои, грабежи. Ты что, не знаешь этих статей в уголовном кодексе?
– А что, чего-то более интересного у вас нет? – наконец, выдавила Киртаева.
Лесников оторопел и потянулся за сигаретой.
– Уважаемая коллега, мы тут не сидим и не ждём, пока к нам попадёт дело о загадочном убийстве в парламенте, – заметил Лесников, усмехаясь. – Ограблений века в нашем городе тоже не бывает. Или ты рассчитывала, что мы тут сидим в этом занюханном курятнике и ищем убийц принцессы Дианы? – он уже орал на Ксению. – Нет, ну это просто ужас какой-то! Детский сад! Ты откуда такая взялась? Тебе рассказать, что мы тут расследуем? Пьяные драки, воровство в магазинах, групповые изнасилования пьяных подростков, побои жен и детей и попытки продать ворованный цветной металл, чтобы купить себе бутылку сивухи. Да, Ксюша, тебе не повезло… Если бы я знал, что ты такая кровожадная, я бы так не торопился отдать в суд убийство гражданки Суконниковой, которую порешил её любовник с целью продать её брюлики.
– Я опять попала впросак, – грустно сказала Ксения.
– Преступление – это всегда преступление, каким бы ничтожным оно ни казалось, – заметил Лесников. – Не думай, что здесь всё всегда легко и понятно, бывают и запутанные дела. Однако всегда надо с чего-то начинать, пойми это.
– Я понимаю.
– Ладно, что-то ты сегодня задержалась на рабочем месте в первый день, – бодро сказал Лесников. – Ступай домой, а завтра мы с тобой начнём наводить закон и порядок.