Зимнее калифорнийское утро. Солнце не забывает заглянуть в эти края даже в феврале! Деревья с жадностью впитывают лучи его; всем своим видом как бы сопротивляясь зиме, выставляют напоказ остатки роскоши поблекшего своего убранства. Яркое сияние солнечного света в сочетании с утренней свежестью создает в этих местах особенную гармонию: любой день ощущается праздничным!
Американцы спешат по неведомым мне делам, да и мне не до них: боюсь оторвать взгляд от вырванного из блокнота листа бумаги, закрепленного у лобового стекла автомобиля. На нем расписана схема проезда (как тут говорят, «дирекшн», англ. Direction), от которой нельзя отклоняться: череда незнакомых улиц, перекрестков и номеров автомагистралей способна запутать кого угодно.
Вот и долгожданный Exit (съезд) с «фривэя». Кажется, я на месте. Полицейский, стоящий на обочине (вернее, сидящий в своей машине), смотрит на меня с подозрением. Догадываюсь, что его, по всей видимости, «напрягает» чрезмерно серьезное выражение моего лица. Еще бы мне не быть серьезным! Момент, можно сказать, исторический: я еду к самому Николаю Водневскому!
Дом Водневских укутан густой чащей высоких деревьев и к нему ведет лишь узкая проселочная дорога. Тишина ощущается почти физически; она благодатно действует на настроение, помогая услышать и пение птиц, и шум ручья. Нарушить покой здесь могут только заблудившиеся дикие животные. Ну и забрался же в глушь брат Николай! Сказано: «Динозавр». Это близкие друзья его так величают иногда. Почему? Теперь уже вряд ли кто-то вспомнит. Да и надо ли? Сам Николай Александрович шутит по этому поводу: «Наверное, потому, что очень старый. А еще потому, что наше поколение эмигрантов-старожилов потихоньку вымирает».
Собственно, благодаря старому знакомству брат и согласился на интервью. Обычно он этого не делает: не любит привлекать к себе много внимания. Удивительно скромен в быту и общении этот человек. Даже не верится, что перед тобой – тот самый, знаменитый НИКОЛАЙ ВОДНЕВСКИЙ!
…Вхожу в гостиную. В доме тепло, а потому особенно уютно. Потрескивают в камине дрова. Мы начинаем неспешный разговор о малоизвестных страницах жизни моего собеседника…
– Николай Александрович, сколько лет Вы уже живёте в Америке?
– А вы сами посчитайте сами. С 1951 года, сколько это будет?
– И часто за это время бывали на родине?
– Пять раз. Открылась возможность после того, как началась перестройка.
Слева направо: Николай Водневский, Ярл Пейсти, Иоанн Марк Галустьян, Павел Рогозин
– Какие впечатления от визитов?
– Печальные. Деревня в Брянской области, где я родился, раньше состояла из 25 изб и хозяйств. Когда я там был в первый раз, оставалась одна изба, а теперь и ее нет. Все люди разъехались: деревня, говорят, стала «нерентабельной»…
Там очень красивые места, богатая растительность, но теперь всё в запустении. Да и материально очень бедная местность. Поэтому впечатления тяжелые, как и от посещения родственников. На родине осталась только одна моя племянница, которая помнит меня (я помню ее еще маленькой девочкой), и ее дети, мои внучатые племянники, которые слышали от родителей, что в Америке у них есть дедушка.
Посещал я и город, в котором когда-то учился. Он сильно пострадал от чернобыльской катастрофы. Старообрядческий город. Недавно там была основана первая Церковь евангельских христиан-баптистов, с которой я поддерживаю тесную связь.
– Как Вы относитесь к эмиграции христиан из республик бывшего Советского Союза?
– Это очень сложный вопрос. Я беседовал со многими приезжими, и от всех слышал разное. Одни говорят: «Знаете, я имел откровение, чтобы я поехал». Другие: «Мне сон приснился». Третьи: «Я слышал голос, который сказал мне: Поезжай!», и так далее.
Ничему этому я, конечно же, не верю. Думаю, причина проста: рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. И это нормально, это естественно! После пережитых в Советском Союзе скорбей верующие люди оставляют родину в надежде найти нечто лучшее. Но одного я не одобряю – это когда эмигрируют рукоположенные братья. Их рукополагали, и они в своей молитве говорили: «Господи! всю мою жизнь я Твой слуга, я принадлежу Тебе – пользуйся мною!» Теперь они оставили свои Церкви, оставили служение. Некоторые из них сперва были против эмиграции, но потом сами неожиданно оказывались в числе эмигрантов. Приехав сюда без знания языка, они не находят применения своим познаниям Слова Божьего, не могут делиться своим духовным опытом ни с церковью, ни с соседями. Мне очень жаль этих братьев! Они сами себе закрыли доступ к духовной работе.
Я думаю, что в этом вопросе нужно вести себя, как капитан корабля, попавшего в кораблекрушение. Настоящий капитан спешит посадить пассажиров в спасательные шлюпки, но сам покидает корабль последним. Так и здесь должно быть. Это моё понимание, хотя, может быть, я и ошибаюсь. Я уверен: духовные работники должны оставаться на родине, даже если она в беде. Тем более, что именно там Господь сегодня широко открыл двери для благовестия.
– Скажите, кем Вы себя больше ощущаете – русским или американцем?
– Конечно же, русским. Почитайте мои стихи, и вам сразу станет все понятно.
– Николай Александрович, давно хотел расспросить Вас о Ваших детях. Сколько их у Вас?
– Мы с Люсей поженились, когда я овдовел. У Люси к тому времени было трое детей, и у меня столько же. Вообще-то я имел четверых детей, но мой старший сын, мой первенец Александр, который родился в Германии, умер молодым. Случилось это после войны во Вьетнаме, где он провел четырнадцать с половиной месяцев. Так получилось. Он был мобилизован, как и многие другие. Вы, наверное, знаете, что американские баптисты признают необходимость подчиниться закону о воинской повинности?
Вернувшись с фронта, сын обнаружил у себя неизлечимую болезнь, которая стала прогрессировать. Дело в том, что во Вьетнаме он работал на геликоптере (вертолете – англ.): доставлял вооружение американским солдатам, вывозил раненых и т. д. Несколько раз попадал в районы, которые незадолго до этого были обработаны химикатами, сильными какими-то ядами. Естественно, это не прошло бесследно. По возвращении в Америку яды проявились на его теле в виде пятен. Он вынужден был много лет лечиться. Врачи давали ему всевозможные таблетки, пытаясь вывести из его организма эту химию, но, к сожалению, ничего не получилось…
После вьетнамской войны, когда солдаты вернулись, выяснилось, что очень многие из них оказались инвалидами. И у них рождались дети с дефектами. Сначала год-два как будто было все нормально, а потом рождались ненормальные дети. Это называлось «Orange'а» и было, конечно же, последствием заражения препаратом, имевшим такое название. Мой сын умер неженатым, потому что побоялся заводить семью. Он видел на примере своих друзей, которые были с ним во Вьетнаме, сколько горя приносило семьям таких, как он, рождение детей.
Второй сын, Николай, живет в Сакраменто, имеет жену и двоих уже взрослых дочерей. Николай заведует большим магазином: он продает различные инструменты американского производства. Вообще-то он очень хотел быть учителем. Но обучение стоило $ 4.000 в год. Для меня, работающего на местной фабрике, это были большие деньги, потому что моей зарплаты едва хватало на обеспечение семьи. Тогда сын сказал: «Папа, я пойду работать. Заработаю денег, а потом буду учиться». Он начинал с того, что красил дома. Затем поступил в вечерний колледж, после окончания которого получил, наконец, работу.
С другом и братом во Христе Родионом Березовым
Есть у меня еще две дочери. Одна дочь подарила мне двоих внуков, а вторая – троих.
У моей супруги Люси есть сын, который работает доктором и две замужние дочери. У них у всех по трое детей. Таким образом, мы с Люсей имеем шестнадцать внуков! Вот такое дело…
Я хотел бы сказать всем братьям – проповедникам, пасторам, духовным работникам – чтобы они не брали с меня пример. Я был предан своему делу настолько, насколько Господь не ожидал и не требовал от меня. Как мало я уделял внимания семье… Мой старший сынок говорил мне: «Папа! Я знаю, что ты меня всегда любил, но я вырос… без папы! Помнишь, ты взял меня однажды на рыбалку? Ты дал мне удочку, а сам сел в автомобиль и стал что-то писать или читать. Я поймал большого карпа и прибежал к тебе похвастаться: смотри, какой большой карп! Ты увидел этого карпа и воскликнул: “Ой, да! действительно большой карп!” А сам даже не вышел из машины, и тут же снова погрузился в чтение».
Служители должны в первую очередь обращать внимание на свою семью, на своих детей. Слава Богу – все-таки мои дети обратились к Господу! Но их не интересует судьба нашей Родины (имеется в виду Россия – прим. А.П.), потому что они воспитывались в американских условиях, приняли американские обычаи и все остальное.
– Часто Вам удается с ними видеться?
– Да, довольно часто. И мы их посещаем, и они нас. Одна дочь живет за триста километров от нас, но три-четыре раза в году приезжает к нам с детками. Раз или два в году мы ездим к ней в гости, а созваниваемся почти ежедневно. Вторая дочь – здесь, в Сакраменто, поэтому с ней мы видимся чаще: практически каждую неделю, когда бываем в собрании, после служения заезжаем к ней на обед.
– Интересно, на каком языке Вы с ними общаетесь?
– Со всеми своими детьми я разговариваю по-русски. Они все знают русский язык. Старший сын хорошо знал русскую литературу. Это была моя радость… Дочь тоже довольно хорошо говорит по-русски. Она много трудится как переводчик: помогает приехавшим из России, ходит с ними к врачу, к адвокатам…
С внуками приходится по-английски. Они, правда, иногда пытаются отвечать мне по-русски, но произносят одно слово русское, а потом сразу три английских.
– Новоприбывшие эмигранты часто задаются вопросом: отучать своих детей от русского языка или нет? А Вы что скажете?
– Отучать? Нет, конечно. Как раз наоборот – обучать! Я уже рассказывал как-то о том, что мы очень переживали, когда наша младшая дочь Наташа никак не могла начать говорить по-русски. Пробуем с ней заговаривать, а она отвечает по-английски. Это было целое несчастье! Мы очень волновались. Однажды я был на работе. Вдруг меня вызывают на связь и говорят: «Срочно позвоните жене домой, там что-то произошло». Я позвонил, спрашиваю: «Аня, что случилось?» Она отвечает: «Коля! Наташа по-русски заговорила! Совершенно внезапно, как будто где-то в тайниках всё хранила, и вдруг прорвало!» «Ой! – говорю, – слава Господу!» Теперь мы с ней и по телефону общаемся только по-русски.
Конечно, нужно было находить больше времени, чтобы сесть рядом, открыть книгу и позаниматься с дочкой. Я пробовал это делать, насколько позволяло время, но, видимо, недостаточно. Нужно серьёзнее относиться к изучению родного языка, потому что знание его никогда не помешает. Тем более, что мы – христиане, и наша земная родина близка нам. Судьба России и здесь волнует нас, она не чужда нам. Кто знает, что будет дальше: может быть, наши дети, став христианами, пожелают использовать знание русского языка, чтобы нести Благую весть на родину, своему народу?
– Вы являетесь основателем и многолетним редактором русскоязычной газеты в Америке «Наши дни». Считаете, что Америке нужна русская газета?
Последние годы жизни. Неутомимый проповедник Евангелия
– Я бы сказал: нужна именно христианская русская пресса, которая бы помогала людям углубиться в познание Бога, истины Божией. Такие газеты нужны не только Америке, но и другим странам, и я убедился в этом.
Почему мне пришла в голову эта идея? В шестидесятые годы почти в каждом доме русскоязычных христиан-эмигрантов можно было увидеть русскую газету – светскую, или, как ее еще называют, «мирскую». Я приезжал в Сан-Франциско к братьям и видел в их домах печатные издания. Я спрашиваю: «Вы что, газеты выписываете?» Они отвечают: «Конечно! Мы ведь пока еще на земле живем, а не ходим по улицам небесного Иерусалима. Хочется знать, что делается в мире, потому и выписываем».
Тогда я стал в одном из этих изданий помещать свои статьи, отвечать на вопросы, которые мне задавали. Мои статьи всегда принимались охотно, но на коммерческих условиях: я должен был заплатить за них, вернее, за ту часть газетной площади, которую я занимал своей статьей. И беда была в том, что начинали редакторы с семи долларов за колонку, а потом повысили цену до 25 и даже 30 долларов. Спекулировали на нашей ревности в деле Божьем. Наконец, это стало настолько дорого, что я понял: нужно печатать свою газету, христианскую. Вот так и родилась эта идея. Ее поддержали братья – Павел Рогозин и другие. И вскоре наши планы стали реальностью.
– А сами-то Вы что читаете?
– Кроме Библии практически ничего. Нет времени на это. Библию читаем вместе с женой два раза в день: утром перед завтраком и вечером после ужина. Я утром, как только встаю, читаю две главы: одну из Нового и одну из Ветхого завета. Размышляю над прочитанным, часто беру на помощь библейский словарь, чтобы кое-что посмотреть, сравнить. Всегда открывается что-то новое. Это уже вошло у нас в обычай, стало частью нашей жизни.
Раньше я был очень занят на работе, поэтому не всегда удавалось читать именно так. Теперь, слава Богу, есть возможность. А вот на другую литературу времени по-прежнему не остается. Толстые книги классиков уже не читаю. Газеты – да, просматриваю. Не читаю, а именно просматриваю. И только христианская газета у меня днём и ночью лежит на сердце: та самая, которая называется «Наши дни».
– Кто из библейских героев Вам наиболее близок?
– С некоторых пор больше всего читаю и размышляю о жизни Апостола Павла. О его обращении к Богу, о тех чудесных откровениях, которые он получил от Господа и оставил нам. Они меня всегда вдохновляют, трогают мое сердце.
– Какие черты характера цените в людях?
– Хорошие, как любой другой человек. Некоторые люди вовсе не стремятся изменять свой характер в лучшую сторону. Они говорят: «Я таким родился, у меня такой характер». Или же: «горбатого могила исправит». Я в это не верю. Не сомневаюсь в том, что Христос может изменить характер человека. Он это делает, если мы понимаем свою проблему и видим свои недостатки. Если же ничего плохого не замечаем, но другие говорят нам об этом – надо считаться с их мнением и стараться стать лучше, добрее. Со стороны-то, говорят, виднее.
– Что, на Ваш взгляд важнее всего и к чему необходимо в первую очередь стремиться во взаимоотношениях между братьями и сестрами в Церкви?
– Знаете, каждый человек – это маленький мир. Мы все имеем характер, привычки… Сильно отличаемся друг от друга. Одинаковых среди нас нет. Поэтому, на мой взгляд, самые ценные качества в отношениях – это уступчивость и дружелюбие.
Еще очень важно иметь дух прощения. Надо помнить, что я – тоже не ангел. Другими словами, нужно учиться общению у Христа.
– Хотелось бы еще услышать от Вас пару слов о Германии? Как Вы относитесь к этой стране? Вспоминаете ли её? Ведь прожили там не один год… Кстати, сколько?
– Я прожил в Германии с 1944 г. до 1951 г. – то есть, в общей сложности шесть лет. Тяжелая была жизнь… Мы нашли приют в Мюнхене. Я жил не в лагерях для беженцев, а снимал отдельную квартиру. Представляете? Мюнхен – огрызок войны; в нем разбито большинство улиц, домов. В некоторых полуразрушенных домах люди находили себе более-менее пригодный для житья уголок. Время послевоенное; чтобы выжить, нужно было усиленно работать. Работы было много, хотя и низкооплачиваемой. Появилось много строительных фирм, на одной из которых я и работал. Получал 42 марки (примерно 30 долларов США) в неделю – этого хватало только-только свести концы с концами. К тому же, все эти годы в Германии существовала карточная система.
Самое ценное для меня заключается в том, что именно в Германии я встретился с моим Спасителем, Иисусом Христом. Непросто было освободиться от оков греха. Много было сомнений и переживаний. Я и раньше слышал о Господе, но всегда сомневался, ждал чего-то еще…
Но однажды в моей душе произошел переворот. Накануне я много думал о вечной жизни, спасении… И вот однажды сел я на велосипед и отправился к своему православному другу Сергею Сергеевичу Дружинину. Ехал с твердым намерением спросить у него совета: идти мне к баптистам каяться или нет?
Еду, и вдруг на тротуаре увидел сигарету. А до этого уже не курил недели две. И такое у меня появилось вдруг искушение остановить велосипед, поднять этот окурок и докурить! Фильтр у сигареты был красный от губной помады: вероятно, курила американка (это было на территории американской зоны). Я взял этот окурок, а спичек нет. Стою и сам с собой разговариваю: Кто ты, Николай? Человек ты или нет? Кто кого курит: ты сигарету – или сигарета тебя? Размышляя так, я смял сигарету и растер ее в порошок, в пыль. Бросил ее и поехал не к Дружинину, а на собрание к баптистам. Приехал с опозданием. Вошел во двор и услышал пение:
Я слышу: голос Твой
Зовет меня к Тебе.
Омыться Кровию святой,
Пролитой на кресте.
Я понял, что этот голос зовет сегодня именно меня!
Российские новости радио ловит даже в Калифорнии
После покаяния я в течение полугода посещал Дружинина. Рассказывал ему о Спасителе, открывал свое сердце, свои переживания. А у него никакой реакции, ни положительной, ни отрицательной, только слушает, да жует. Спрашиваю: хочешь, помолимся? Он говорит: «Ну, помолись». Я рассказал брату Голусьянсу о Сергее, говорю:
– Это друг мой, в плену вместе были. Брат Голусьянс советует:
– Ты все-таки не оставляй, не бросай его, посещай, проверяй «температуру».
И вот однажды пришел я с работы, сижу. Вдруг – стук в дверь. Открываю. Стоит Сергей в дверях:
– Можно?
– Пожалуйста, Сергей Сергеевич, – приглашаю. Он заходит и с порога обнимает меня, плачет:
– Брат дорогой! Я отдал свое сердце Господу! Я ехал к тебе, вспоминал наши беседы о Боге и думаю: «помолюсь Господу!» Свернул в поле, где росла рожь, чтобы никого рядом не было, встал на колени, и только сказал: «Господи!», как сразу полились слезы.
Сергей живет сейчас в Чикаго. Он, кстати, очень хороший поэт! Я посещал его недавно и мы много беседовали.
Очень хорошие воспоминания о Германии остались у меня также в связи с работой в миссии «Свет на Востоке». Около двадцати лет я сотрудничал с этой миссией. Ее сотрудники делают великое дело для нашего народа. Я видел, как они трудятся. Каждый год я приезжал на три-четыре недели в Германию, посещал церкви. Это меня вдохновляло, и я старался, как мог, помогать миссии. Теперь, конечно, я уже старик, но все равно продолжаю поддерживать миссионеров молитвенно. Кроме того, по мере времени и сил участвую в издании журнала «Вера и жизнь».
– А как насчет немецкого языка? Помните еще?
– Да. Я читаю по-немецки, кое-что понимаю. Если предложение состоит из пяти слов, и три из них я знаю, то о значении остальных могу догадаться. Бывает, в словарь загляну, если что-то непонятно. Разговаривать после стольких лет без практики, конечно же, очень трудно. Словом, Deutsche Sprache – schwere Sprache[1]. (Смеётся.) Вот так-то, брат.
– Николай Александрович, что Вы пожелаете читателям «МХГ»?
– Читать побольше. Для пользы души.
О теле мы всегда заботимся: как немножечко проголодался, так уже ищешь, где перекусить, как хлебушка перехватить или водички, чтобы утолить голод или жажду. Мы должны иметь духовную жажду. Каждый верующий человек должен иметь постоянный аппетит к духовному хлебу.
Мое пожелание всем издателям – чтобы вы давали вашим читателям духовный хлеб, которым является наш Иисус Христос. Он сказал: «Я есмь Хлеб жизни». И в газетах, и в журналах и в литературе, которую вы издаете, надо давать читателю не просто «чтиво», чтобы он немного почитал и развлёкся, а настоящую пищу для души, чтобы каждый читающий мог видеть в вашем издании зерно истины, получил из него духовное подкрепление. Это очень важно!
…Наша беседа закончилась, догорели дрова в камине. Я возвращался назад, «в Америку», и думал: «А душа-то у Николая Александровича действительно русская!» И это видно не только из того, что каждый вечер не забывает он включить на радио русскую волну и послушать последние известия. В гостеприимном доме поэта всё живет Россией, в кабинете письма из России занимают целый угол. Писем целая гора – в буквальном смысле! И ни одно из них не остается без ответа. Мне показалось, что за авторов этих писем Николай Александрович переживает больше, чем за себя самого: он ежедневно молится о них вместе с супругой.
Весь обратный путь меня не покидало чувство, будто чего-то не хватает. А может, стало просто немного грустно от расставания с Николаем Водневским – прекрасным, добрым и светлым человеком, пробудившим в душе задремавшую было ностальгию. Человеком, пронесшим через всю жизнь любовь к Родине, к своему народу, и, в первую очередь, к своему Спасителю. Именно Ему самозабвенно служил все годы жизни в эмиграции Николай Александрович Водневский.
Помоги нам, Господи, быть такими же верными…