Обязательно пойте там, где это возможно,
Где не очень удобно или запрещено.
Прочь гоните унынье и долой осторожность.
Будьте счастливы в жизни. Жизнь – мгновенье одно.
Обязательно спорьте, но не в поисках истин.
Знайте – истина рядом, и она не в вине.
Просто чаще смотрите на опавшие листья,
И на робко летящий, мерно тающий снег.
Уезжайте из дома, чаще переезжайте.
Это метод движенья, а движение – жизнь.
Путешествуйте больше – это шанс в результате
Стать счастливее, даже если это каприз.
Непременно влюбляйтесь, даже если «не светит»,
Если разный цвет кожи или в разных мирах.
Будьте миру открыты и бесстрашны, как дети.
Самый важный поступок – победить в себе страх.
Без сомненья танцуйте, если гложат сомненья.
Веришь или не веришь – завтра всё же придёт.
Только следует помнить: жизнь – всего лишь мгновенье.
Обязательно пойте, даже пусть мимо нот…
Мой сын, я вверяю тебе свой флот.
Давай на счёт «три» закричим: карамба!
В печку все дактили, хореи, ямбы!
Сегодня всё делаем наоборот.
Мой сын, это просто, как в дьюти-фри:
Не всё, что в витринах, необходимо.
Но мы и созвездия неотделимы.
Запомни, ответы – они внутри.
Мой сын, я открою тебе секрет:
Мы все позабыли о том, что мы – боги.
Мы многое можем, но сбились с дороги.
И нам нужно просто всем выйти на свет.
Мой сын, я оставлю тебе свой дом.
Но сила его не в дверях и в стенах.
Запомни одно – всё ничтожно и бренно,
И только Любовь – и сейчас, и потом…
Памяти Марка Шагала
Навстречу падающим листьям
Летят безмолвно отраженья.
Художник сохраняет кистью
Эскизы этого движенья.
Картины бездыханно живы,
Минувшим наполняя воздух.
Так, позабытые отливом,
Лежат, искрясь, морские звёзды…
Ещё на холст ложатся краски,
Ещё он пуст и сыромятен,
Но оживает всё, как в сказке,
И мир красив и необъятен.
Навстречу кисти холст взлетает,
И машет крыльями треножник,
И улетает птичья стая,
А вслед за ней летит художник.
Влечёт нас время непреодолимо
Через года в неведомую даль,
И нет пощады от него любимым,
И никого ему совсем не жаль.
Меняют облик улицы и храмы,
Неблагозвучны голоса дворов,
Но всё такой же добрый голос мамы
И понимает, как всегда, без слов.
Сует мне деньги с пенсии сиротской
И не клеймит весь свет за плутовство.
Всё те же нравы, вечная причёска,
Дары волхвов под ёлкой в Рождество.
На книжных полках также – «Буря мглою»,
А на балконе – хлам и барахло.
И вспоминая «время золотое»,
Всё чаще плачет с грустью о былом.
И если к ней мне недосуг заехать,
Она тоски не выкажет в ответ —
Всё так же время «обругает» вехой,
Положит трубку и погасит свет.
Смотрю на своё отражение
И вижу всё чаще отца —
Дороги его продолжение
И абрис его лица.
Болтая с отцом, странным образом
Ловлю себя в общем на том,
Что я говорю его голосом
И так же ношу пальто.
И часто доселе неведомым
Душа светлым чувством полна:
Горжусь, что за ним я последовал,
И что от него узнал.
И сердце всё тренькает – странное —
Твердит без конца за отцом:
«Сегодня не личное главное»,
Как в песне, в конце концов.
«Заботится сердце, волнуется»,
Но срам не украсит седин,
И всё, что пока не рифмуется,
Допишет за нас мой сын.
Всё на свете
остаётся навсегда.
Ничего
и никуда не исчезает.
Говорят,
что утекла от нас вода.
Врут, смотри —
она в руке снежинкой тает.
Потому что
целый мир навечно в нас,
Ты и я,
как эти звёзды во вселенной.
Мы сгорим,
но будет свет мерцать от нас.
Навсегда —
ведь всё вокруг нетленно.
Трясётся осень в палевом исподнем,
Срывает с плеч измызганный пейзаж.
Мы вслед за ней безропотно уходим,
Беспрекословно ждём любую блажь.
Не потому ли мы бесстыдно смертны,
Что свергли стыд и водрузили спесь.
Уходим неуклюже, незаметно:
Ещё не там, но и уже не здесь…
Впелёнывая в ливни и туманы,
В столпотворенье пожелтевших лохм,
Нас манит осень гибельным обманом
И уверяет, что так хочет бог.
В конце концов слетает позолота,
Как наважденье, с веток – вот и всё…
Но нам опять так сильно нужен кто-то,
Так, чёрт возьми, похожий на неё!
По-настоящему ценно – слышать дыхание сына
И поправлять одеяло, если опять раскрылся.
Дорого очень сердцу и хорошо без причины,
Если ребёнок просто чему-нибудь научился.
По-настоящему ценно – слушать напутствия мамы
И выбирать ей подарок, знаю – сама не купит.
Так хорошо услышать: ты для нас лучший самый,
Ты на отца не дуйся, он тебя очень любит.
По-настоящему ценно – видеть любимую рядом:
Голую, сонную, злую – всякую: мы же вместе.
Просто она такая, и мне другой не надо.
Это же так бесценно – рядом с ней быть на свете.
У меня живёт внутри
Сердце, полное любви,
Благодарное за солнце, за дожди и за сугробы,
За мелькнувший полустанок, на котором век живи.
На вокзале том ночном,
Как вчера, так и потом
Ждут меня и в темень смотрят, помнят и тихонько любят.
Я когда-нибудь останусь на перроне том пустом.
И в вагонное окно,
Как в каком-нибудь кино,
Пусть влетит листком осенним вдруг моё стихотворенье
Для попутчиков влюблённых, утомлённых долгим сном.
Проложить дорогу в свои сны,
Одолжить у неба кисть и краски:
Я всегда в заложниках весны,
Падаю с поверхности Луны
К вам на шестисотые участки.
Мне давно уже не по пути
С вами – заземлёнными навечно.
Там где я лечу по трассе млечной,
Вам лишь звёзд скопление блестит,
А я Бога вижу в каждом встречном.
Но мы все летать обречены —
Без конца верёвочке не виться.
Наша жизнь однажды нам приснится,
И по мановению Луны
Возвратимся в стаю, словно птицы…
Песни смолкли, пыль да туман рассеялись.
Где я теперь и кто я теперь – вопрос.
Прежде предпочитал я Baileys.
Ну, а теперь, увы, ничего всерьёз.
В голове давно опустела кафедра,
«Gaudeamus igitur» отзвучал.
Дни уже как кадры летят цейтрафера.
Память бежит к началу моих начал.
В этом месте с места уже не двинешься —
У туземцев не очень в ходу Wi-Fi.
И при всём желании не зачекинишься.
И, похоже, что это, увы, не рай.
Песни смолкнут… Отряд не заметит выскочки.
Много в жизни глупых, смешных потерь.
Вот и утро… Наше вам, что ли, с кисточкой!
Вдохновенье моё – на ловца и зверь.
Окаменевшие корчились ветки.
Мямлили что-то губы проруби.
Провозглашали в грудной клетке
Мир и свободу души голуби.
Остервеневшие пятились строки.
Вечность пылала синим пламенем.
Мне нагадали, что ты – прочерк.
Крестным тебя бичевать знаменьем!
Я не послушал седую ведунью —
Стал воздавать я тебе почести.
Я обожаю тебя такую!
Оба с тобой мы уже – прочерки.
Не нахожу я теперь слов и места.
Всё потому, что сбылось пророчество:
Ты навсегда будешь мне невестой.
Я принимаю твоё отчество.
Просто душа упорхнула куда-то,
Просто потеря стала парусом…
Жаль, что когда тебя нет рядом,
Зеркало морщится всё старостью…
А весна вторит робко, вполголоса —
Невозможно дослушать без слёз.
Ветер треплет промокшие волосы
Утомлённых морозом берёз.
Легковерные птицы слетаются
Ликовать и подтачивать лёд.
А зима беспощадно прощается
И допеть им никак не даёт.
Но из разных примет незамеченных
Есть, что сбудется наверняка:
Напевают красивые женщины
На фальцетовых каблуках.
Значит, скоро таинственным образом
Всё изменится – смейся до слёз!
Заплетёт ветер в женские волосы
Ярко-красные броши из роз.
Чтобы встретить тебя, нужно было расстаться.
Чтоб узнать цену свету, я жил в темноте.
У меня не работает навигация —
Куда бы я ни ехал, я ехал к тебе.
Я могу без труда причесать твои крылья.
Знаю наверняка твою каждую мысль.
Настоящему не требуются усилия.
В любви немного смысла, она и есть – смысл.
И мне нравится всё, что в тебе и что скрыто
От незрячих и зрячих, но попусту глаз.
Ты и есть магический мой напиток.
Нет ничего на свете, весь свет живёт в нас!
Бессонница…
слова, еда и секс;
Слова, слова…
и снова всё по кругу.
Спина к спине,
рука в руке, и крест
из нас двоих,
истерзанных друг другом.
Бессовестно,
наотмашь, наугад —
тебе и мне
бессмысленная нежность.
Смешалось всё —
в постели рай и ад.
Но близок сон,
и это неизбежно.
Беспамятство…
но вот уже рассвет.
Распятие
горит в оконной раме.
Ты здесь, со мной,
но рядом тебя нет.
И тенью крест
ложится между нами.
Бессонница…
нам рук не развести.
Плечом к плечу —
пусть ночь черна, как кофе.
Нам крест один
с тобой теперь нести
К своей Голгофе…
Только женщины умеют делать жизнь вокруг прекрасной.
И, вне всякого сомненья, только женщина простит
И предательства, и глупость, и ненужный и напрасный
Гнёт терзаний и сомнений – груз предательств и обид.
Невозможно жить без женщин – станет рано или поздно
Эта истина простая всем ясна, как божий день.
Заставляет биться сердце и в прямом, и в переносном.
Без неё всё понарошку и мужчина – только тень.
Без наличья в мире женщин мужику не нужно тело.
Всё вокруг преображают, если только захотят.
А ещё неугомонно, удивительное дело,
Землю делают пригодной для достойного житья!
И поскольку они эльфы, значит, необыкновенны,
И, вне всякого сомненья, нужно женщинам прощать
Все капризы и причуды, настроенья перемены,
Женщин нужно неустанно безоглядно принимать.
Одна она – и память, и судьба,
И взмах крыла, и ветра дуновенье.
Императрица, чайка и раба,
Необходимость и предназначенье.
И всё о ней – слова и тишина,
Мерцанье звёзд из глубины вселенной.
Она, как воздух, мне теперь нужна —
Неповторима, вечна и бесценна.
Я просыпаюсь с именем её,
И, как молитва, мне на сон грядущий
Одна она в душе моей поёт…
Благословенен будь вовек поющий!
Две наши тени образуют
сказуемое.
Меня влечёт к тебе волна
безумная.
Тебе достаточно всё снять,
и я – твой паж.
Но нет в твоей груди огня:
какая блажь!
Быть может, это наважденье
мучительное.
Но без тебя я просто ноль —
числительное.
Тебе достаточно позвать,
и я готов.
Но между нами лишь слова —
не нужно слов.
А начнётся всё просто так —
Кофе, утренний душ.
Вдруг – таинственный знак
На ладонях луж.
Луч откуда-то издали,
Запах талого льда,
Сладкий пар от земли
И вода, вода…
Грянет хор водосточных труб.
Будет так горячо
От касания губ.
И ещё, ещё…
Ты святая и грешная.
Ты такая одна.
Ты нездешняя.
Ты – весна.
Терраса похожа на палубу,
А прямо за ней – обрыв.
Чайки кричат – прилив,
Ах, если ты только знала бы,
Что я ещё здесь и жив!
И чёрным бакланом тень моя
Взмывает куда-то ввысь…
Прочь улетает жизнь.
А ты всё моя и не моя.
И я между двух отчизн.
Мы вечные странные странники.
Но фильм не начать с нуля.
Наш эпизод – петля:
Бессмертная сцена «Титаника»,
Где мы на носу корабля.
Через тебя говорит ток.
100 тысяч вольт промеж строк.
Непостижимая, как Ван Гог —
Как Бог.
Если б я только на миг смог
Бога найти, но он здесь – Бог.
В каждой строке у твоих ног —
Ван Гог…
Я совсем ненадолго здесь.
Вон, за тем поворотом, выскочу.
Только не надо «ля-ля»: не вспомнит никто – не ври.
Мне твердили многие и раз, эдак, может, тысячу.
Просто, ты знаешь меня, ведь море – оно внутри.
Я совсем ненадолго здесь.
Мир мой соткан из невесомости.
Только слова, как всегда, имеют и смысл, и вес.
Потому что поэзия ищет потусторонности,
Потому что в России поэт несёт на Голгофу крест.
Я совсем ненадолго здесь.
Ветер птиц уже сосчитал.
Море волнуется раз, и море моё внутри.
Жизнь прозрачна до донышка, и истина так проста:
Мир прекрасен! И он для тебя, смотри!
Возможно, это лишь мечта —
Сон беспокойный и лукавый.
Но без неё, о боже правый,
Жизнь моя тленна и пуста!
Быть может, это просто блажь,
Каприз случайный и опасный.
Но без неё вся жизнь напрасна,
И дни мои – сплошной мираж.
И даже если суждено
Мне без неё навек остаться,
Я ей в любви своей признаться
Хочу – уж так заведено.
Я столько лет её искал,
Но вот судьба – она всё время
Была со мной, а я не с теми
Любовью прихоть нарекал…
И даже если мир падёт,
На свете нет подобной муки —
Существовать с мечтой в разлуке.
Я не могу жить без неё!
Быть, а не показаться —
значит тебя касаться,
манкировать папарацци
и целоваться,
как в двадцать…
Петь, а не притворяться!
Может не получаться,
но всё равно стараться —
не сомневаться,
как в двадцать…
Жить, а не собираться —
значит с тобой остаться,
и ничего не бояться,
и раздеваться,
как в двадцать!..
Я – слово, доведённое до ручки,
Строка в изнеможении экстаза.
Мне верится, что кто-то станет лучше
От этой фразы…
Как бог из немоты первоначальной,
Я мир, рифмуя, сызнова слагаю.
И также навсегда останусь тайной,
В стихах сгорая.
Вплету в сердцебиение столетий
Крылатого коня немолчный цокот
В надежде, что когда-нибудь ответит,
Читая кто-то…
За окном огромный яркий мир,
Полный красоты!
Выходите из своих квартир.
Будьте, как цветы —
Просты…
(припев)
Бьётся сердце от волненья,
За спиной как будто два крыла!
Это весна!
Весна!
Всё прошло: растаял серый снег,
И бегут ручьи.
Незнакомый прежде человек,
Как родной почти:
Лети!
(припев)
Бьётся сердце от волненья,
За спиной как будто два крыла!
Это весна!
Весна…
Улыбнитесь каждому вокруг
Просто и светло.
И печаль исчезнет, как недуг,
И угаснет зло —
Прошло!
(припев)
Бьётся сердце в упоенье,
За спиной как будто два крыла!
Это весна!
Весна!
Крест поклонный на тропинке…
Встань и тихо помолись.
Льются отблески-лучинки
От него куда-то ввысь.
Под холмом ручей цимбальный
Звонким голосом поёт:
По серьгам всем сёстрам тайны
Вечной жизни раздаёт.
Тень ложится, как дорога,
От скита и до скита.
Ходят люди все под Богом
От креста и до креста.
Как призыв муэдзина, как голос ветра,
В перестуке метро в нутро —
В моё сердце влетело и спело лето
И оставило пару строк:
Не жалей ни о чём. Мол, что кто-то где-то,
И вернуть не желай назад.
Перестань горевать по тому, чего нету,
И поймёшь, как же ты богат!
На орбите тебя я – седая Луна.
Я хочу просто двигаться рядом,
Быть с тобой наяву и в невиданных снах —
Это лучшая в мире награда.
Просто ты во вселенной одна.
Стыдно должно быть не перед небом,
А перед матерью и отцом.
Целых полгода у них не был.
И не приехал, в конце концов.
Долг платежом не перед отчизной
Красен, и нужно отдать сполна
Всем от рождения и до тризны —
Каждому, кто тебя знал.
Важно не то, что творится в мире,
А у тебя самого внутри,
Здесь и сейчас у тебя в квартире.
Под ноги просто иди, смотри.
Жить нужно стильно не в инстаграме —
Здесь и сейчас нужно просто жить,
Так, чтобы долго могла память
Что-то хорошее говорить.
Улетает жизнь моя тихой сапой…
Поднимаю нехотя белый флаг.
Из регалий только-то – «муж» и «папа».
Да и те влачу внатяг, как бурлак.
Был пажом, был схимником, был эмиром,
Исходил бессчётную тьму дорог,
Но, увы, не понял, зачем я миру,
И зачем мне мир, разузнать не смог.
Улетает жизнь моя, улетает
Вслед за клином плачущих журавлей.
Я стою на пристани, провожаю
Бригантины прожитых мною дней.
Объединяют не мессенджеры,
Не социальные сети.
Соединяют вечером
Жена и дети.
Просто приехать к родителям,
Просто поздравить всех близких,
Если давно не виделись,
Выпить с друзьями виски.
Время, увы, не прибавится;
Вдаль улетит – не заметишь.
Нас не останется
В интернете.
И оглянувшись как-нибудь,
Не пролистнёшь, как в ватсапе,
А не забыл ли радугу
Привезти папе?
Чур меня, говорю, чур меня!
Разве они хотели
Прятаться от огня,
Еле душа в теле?
Больно-то как, Господи!
Ангелы улетают,
Из пепла и копоти
В памяти прорастая.
Каемся мы и ругаемся —
Небо не отвечает.
Навечно останемся,
Души изобличая…
Чудится это мне, чудится!
Разве вот так бывает:
Ночь-богохульница
Мёртвая, но живая?
Чур меня, бормотал, чур меня!
И по спине – мурашки…
Мокрая простыня —
Смирительная рубашка.
Вас никто за язык не тянул,
Некрещёные колокола!
Разбудите немедля весну,
Принесите быстрее тепла!
Попросите свечей у церквей,
Растопите снега и сердца,
Позовите кого-то скорей:
Всё равно – духа, сына, отца.
Наше счастье молчит и горчит,
И прогоркла пустая мечта,
Потому что не воск со свечи,
Кровь стекает во тьму – кровь Христа.
И фальшивят, зовя Сатану,
Некрещёные колокола.
Вас никто за язык не тянул!
Попросите у Бога тепла!
Памяти Станислава Говорухина
Кто виноват и что нам с этим делать?
Дороги нет – остались дураки.
И непонятно, где душа, где тело?
Ну, вот такие, в общем, пироги.
Земля болит от ссадин – дело плохо!
Остановите эту канитель:
Конец прекрасной, но больной эпохи
Бесцеремонно ломится к нам в дверь.
Дома стоят, как в оспинах-глазницах,
Повсюду склеп из вездесущих скреп,
С экранов учат правильно молиться,
Пока у паствы денег нет на хлеб.
Смешалось всё – прогресс и мракобесье;
Сплошной вертеп безвкусицы и лжи.
И если Бог когда-нибудь воскреснет,
То скажет он: чудны дела мои…
Иногда я думаю: зачем это было надо.
Поиски смысла, стихи и ночной high-way.
Может, кривая выведет к бездне ада,
Но, похоже, бессовестно пьян Тезей.
А в раю всё тени да запахи каланхоэ.
Чартеров нет, и отели стоят пусты.
Никогда и нигде мне не будет, увы, покоя.
Пока мир спасается от красоты.
Мы, пожалуй, в целом вовсе не так уж плохи —
Роли прописаны скверно, сценарий, слог…
Если бы все мы жили в другой эпохе,
Был бы, быть может, милостивей с нами Бог.
Но пока все думают: кому это «нафиг» надо —
Поиски смысла, стихи, жития святых,
Тени в раю похожи на тени ада,
И среди нас, живущих, так мало, увы, живых.
Над могилой вдова,
Как вензель из рук и ног.
Содрогается, молча, крутится, как взрыватель.
Ветер воет, и не отвечает Бог,
Колко ранит трава,
Куражится дождь-предатель.
Вой, и пой, и в запой!
А лучше уж вслед за ним.
Был возлюбленным мужем… Вот – никому не нужен.
Почему же, зачем мы опять молчим?
И считаем судьбой
Разлитую смерть по лужам.
Разве это чертог —
Могилы сырой блиндаж?
Разве этого жаждет женщины милой сердце?
Неужели такой отчизне долг нужен наш?
Вот такой эпилог…
И не на кого опереться.
Над могилой вдова…
Иуда в кадильной мгле
Обещает покой ей – вечный покой супругу.
Ухмыляются, цокают ей вослед,
Отпускают «слова»
Мужчины, забыв про друга.
Над могилой вдова
Проплачет и прорастёт,
Как сиреневый вереск, руки протянет к свету.
Потому что солдатик попросту не умрёт.
Пока помнит молва,
И смерти под небом нету…
Целое море в твоих глазах!
Синее-синее море – невероятно!
Если б я раньше тебя узнал,
Вряд ли вернулся уже обратно.
Только бы выдюжить, не забыть
В сизом и слякотном предвесенье,
Как это так – без тебя прожить:
Что же имеет ещё значенье?
Ни на одной из моих планет
Я не встречал никогда такую.
Мы вот идём сейчас, как во сне,
А я уже по тебе тоскую…
Как я хочу тебе всё сказать
И навсегда в этом море сгинуть!
Целое море в твоих глазах —
Способ легко этот мир покинуть…
Похоже, мне было грустно ещё до зачатья.
Когда я на свет явился, то стал как Сатья.
Только путал хард-рок с ваджраяной
И мозг выносил по пьяной
лавочке.
А мысли, как в центрифуге, все в кучу – в наволочке.
Когда-то бежал впереди, а сегодня – сзади.
Я в бочке метро – Диоген и ищу somebody.
Невзирая на нормы приличия…
Не плачь, моя Беатриче —
Без толку!
Попробуй-ка, подбери для меня синекдоху.
Похоже, что мы тут одни – всем плевать на чудо.
В далёкий и райский сад звать теперь не буду.
Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу!
Невзирая на непогоду —
побоку!
Ева, пожалуй, давай-ка ещё по яблоку!
На семь бед не ответ,
А пустое и бред.
От тюрьмы да сумы —
Взять тепла у зимы.
Он бежал напролом
Не с крестом, а с кайлом.
Ветер смёл его след —
То ли явь, то ли бред.
Он ушёл на тот свет…
Глядь, а Бога-то нет!
Как птичий тук по переходу,
Звучала песня трости белой —
Среди спешившего народа
Она своей хозяйке пела.
Слепая шла сквозь гулкий сумрак,
И я не смог быть безучастным:
Пустился через переулок,
Но оказалось, что напрасно.
За ней мне было не угнаться,
И ей не требовалась жалость.
Ей было словно восемнадцать,
А в моем сердце – мрак и старость.
Слепая шла и не роптала,
Как по воде апостол Пётр —
Земли ногами не касалась!..
А я поплёлся на работу.
Время пошло! К сорока понеслось неистово…
Ну а теперь лишь в памяти умещается.
Рифмам моим теперь лучше поменьше кислого,
Горького и солёного тоже не полагается.
Время, вперёд! Не припомнить мотив Свиридова.
Годы летят, как будто и впрямь ошпарили.
Кто-то успел. Я бы раньше ему завидовал.
Только теперь моя зависть, как песня Авеля.
Время пришло без оглядки прощать и каяться.
Чёрт его знает: зачем это было нужно всё!
Знать бы вчера, как она там ни называется —
Жизнь или сон – взял бы, может, себе взаймы ещё.
Осень… И листья падают – поднимай, пиши!
Парк весь уже в «ремарках» и «голсуорси».
Песенка колыбельная для души —
Тихая и печальная руна – осень.
Сколько я дров наломал! Разведём костёр.
Будем в холодном сумраке ждать кого-то.
Не повторяй за мной: моя ноша – вздор.
Вот уж который год дождь идёт в Макондо.
И не унять ураган в голове моей:
Что там осталось мне – лишь одна забава?..
Время без остановок летит быстрей.
Жаль, что шофёр не мой дружок – Окуджава.
Время всё в колокольчиках – поднимай, звони!
Может, придёт к тебе на меня похожий.
Жаль, только нет у меня в руках синиц,
Да и журавль уже улетел, похоже…
Не был властителем, не был дрожащей тварью.
Не узнал ничего и владел сотней тайн сакральных.
Я обрету, но бессовестно разбазарю
Счастье своё, если вновь упущу случайно.
Что подытоживать? Смысл наскребать итоги?
Если завтра я пыль, если завтра я колумбарий.
В каждой строке я пытался кричать о Боге.
Сам между тем верил в это всерьёз едва ли.
Хлипок мой скипетр, тощ чемодан регалий.
Я всё чаще про сны, про вчерашний огонь баталий.
Песням моим не судьба увенчать скрижали.
Я же всё тот, что и был здесь тогда – в начале.
Сорок. Шифруюсь от возраста в опусы.
Роняю из рук фейсбук.
Время способно на разные фокусы —
Вот вам мой новый look.
Возраст. Попробуй измерить по паспорту
Квадратные метры снов.
Время становится бешеным транспортом,
Словно в плохом кино.
Время нельзя бесконечно откладывать,
Всю жизнь замыкая круг.
Здесь и сейчас сделать что-нибудь надо бы.
Пока есть хоть этот look.
Память всё больше, но всё относительно —
Когда-то или сейчас.
Сорок. Мне сорок уже приблизительно.
И мрачен во тьме Пегас…
Бездонное небо лежит у меня под ногами.
Но кто я пред небом – песчинка в бескрайней дали.
Быть может, меня ждёт прощение за облаками,
А может быть, просто горсть чёрной, холодной земли.
Но разве так важно всё это, когда под ногами
Бескрайняя сага, как жизнь – и сложна, и проста.
И я помогаю себе головой и руками,
Чтоб в сердце, как в небе, царила всегда красота.
Февральское утро. Серебряный зодчий
Оставил ключи от ларца.
А снегу ни дня не хватило, ни ночи —
Метёт и метёт без конца.
Но тихо… Как тихо вокруг! Как небесно!
Как сказочно лёгок снежок!
Почувствуй, как что-то под сердцем воскресло,
И стало вдруг так хорошо…
Вокруг снеголёт – мой родник, мой лечитель,
Волшебное снадобье – лёд.
И кажется мне, не жилец я, а зритель,
Мне вместо кино – небосвод.
А там тишина и снежинки порхают,
И крыльев чуть слышится взмах,
И наши сердца им вослед улетают,
Забыв про сомненья и страх…
Разглагольствуют вещие веки,
Говорят голубые глаза,
И о чём-то желают сказать
Рук раскинувшиеся реки.
Всё красиво тогда в человеке,
Если жгла хоть однажды слеза,
Когда ныли в бессоннице веки,
Когда радовала гроза,
Или что-то родное во взоре
Ощутишь, как дыхание моря,
В бессловесном таком разговоре.