Приняв предложенную руку и выйдя из дома, Мара почувствовала облегчение. Они с Дэром наедине, можно не играть в светскую даму, а быть собой. Все будет просто замечательно – это чувство усилилось, когда она увидела карету.
– Высокий фаэтон! Я всегда хотела прокатиться на таком. Следовало знать, что у тебя все самое лучшее, Дэр.
– Должен сознаться, что я позаимствовал его у друга. Я не держу сейчас карет в городе.
Мара улыбнулась ему:
– Тогда у тебя великолепный вкус в том, что ты берешь в долг.
Она нетерпеливо залезла по ступенькам на высокое сиденье.
– И великолепный вкус в друзьях, – добавила Мара, когда он присоединился к ней. – Он повеса?
– Нет, Сент-Рейвен.
– Графский выезд? Это еще лучше!
Дэр взял поводья в руки, а грум тем временем обежал фаэтон, чтобы занять свое место на запятках. Если бы Элла сейчас наблюдала за ними, она была бы успокоена его присутствием. А также тем, как выглядел Дэр. Никто не мог бы заподозрить его в непристойном поведении.
Может быть, он уже освободился от влияния наркотика? Да. Почему она сразу об этом не подумала? Это объясняло его приезд в Лондон.
– Vive la liberte![1] – воскликнула она, когда они выкатили с площади на Аппер-Брук-стрит.
Он взглянул на нее:
– Ты поддерживаешь революцию?
– Только эволюцию, которая позволила создать такой замечательный фаэтон, чтобы увезти меня из крепости Гросвенор.
– Что? – Намек на смех, прозвучавший в его голосе, обрадовал ее, и она продолжила нести всякую чепуху:
– Тебе не кажется, что стены домов на площади напоминают крепостные стены, которые удерживают одних людей внутри, а других снаружи?
– Вполне возможно. В Лондоне полно других.
– Точь-в-точь как Монктон-Сент-Брайд, Дэр.
Он притормозил лошадей, чтобы не задеть фургон, занявший большую часть дороги.
– Некоторые из других в Лондоне слишком уж другие, Чертенок.
– Как обитатели Севен-Дайалс? – поинтересовалась она, чтобы дать понять, что и ей кое-что известно о мире.
Он недовольно посмотрел на нее:
– А ты-то что знаешь о таком месте?
– Я хожу туда по ночам. – Она рассмеялась, увидев выражение его лица. – Разумеется, нет. Осторожно, ребенок!..
Он вновь повернулся к лошадям и придержал их, чтобы уличный мальчишка мог перебежать дорогу.
– Тебя невозможно понять – когда ты шутишь, а когда нет?..
– Мне это нравится.
– Но этого быть не должно.
– Не будь таким скучным. Но тем не менее довольно странно, что этот воровской притон находится так близко от Оксфорд-стрит и Бонд-стрит. Меньше мили.
– А откуда тебе это известно?
– Из книги.
– Боже, спаси нас всех! Что это за книга такая?
– «Путеводитель по притонам Лондона». – Увидев ужас в его глазах, она вновь рассмеялась. – Это «Путеводитель юной леди по знаменательным достопримечательностям Лондона», который мне подарила моя бабушка, жена священника. Это весьма достойная книга.
– Не совсем, раз уж в ней упомянут Севен-Дайалс.
– Только для того, чтобы предупредить юных леди о таящейся там опасности. На самом деле, – нравоучительно сказала она, подражая его тону, – подобные предупреждения бывают необычайно полезными.
Он вновь взглянул на нее, и на сей раз он не выдержал и рассмеялся. Его сияющие глаза напомнили ей прежнего Дэра. Маре захотелось вскочить и начать танцевать.
– Не беспокойся, – сказала она. – Я не собираюсь исследовать это место. Но меня привлекает другое. – Мара выдержала паузу, но Дэр не спросил ее, о чем именно она говорит, и она добавила: – Общественный маскарад.
– Нет. – Он повернул пару на Гайд-парк-лейн.
Мара вздохнула, но не стала настаивать, хотя Дэр был бы идеальным сопровождающим для такого приключения.
Парк был расположен на самом краю Лондона, городская суета осталась где-то очень далеко. В этот час здесь было тихо, как в деревне: им встретились лишь несколько прохожих да дети, гуляющие со своими гувернантками.
– Как чудесно! – сказала Мара, наслаждаясь зеленью и мягким стуком копыт по грунтовой дороге. Подковы очень неприятно звучали на брусчатке. – Так нелогично все, Дэр. В деревне я умираю от скуки и хочу в город, а попав в город, скучаю по деревне.
– Неудивительно, что все эти птицы высокого полета постоянно мигрируют туда-сюда.
– Перелетая из гнездышка в деревне в город на период размножения…
– Где не происходит ничего, кроме щебетания, воркования и прихорашивания перышек.
Они оба улыбнулись, но Мара добавила:
– Я думаю, мы будем делать то же самое.
– Но у меня нет гнездышка в деревне, – возразил он. – Да и насеста в городе, если уж говорить об этом.
– У тебя нет никакой собственности? – Мара удивилась. Ей всегда казалось, что он очень богат, но, в конце концов, он был младшим сыном.
– Кое-что есть, но все сдано на долгий срок. И ни одно из этих мест не нравится мне настолько, чтобы я решился выселить арендаторов.
– Но ведь когда-то тебе понадобится дом.
– Тогда, наверное, я опять буду снимать комнаты в Лондоне, – сказал он.
– За этим ты и приехал в Лондон? – спросила Мара. – Чтобы найти какое-нибудь место?
– Нет, просто чтобы сменить обстановку. И чтобы угодить маме. Она хочет, чтобы я чаще «появлялся в свете». Чтобы я вновь стал самим собой.
Он сказал это сухим тоном, и Мара возблагодарила небо за то, что он вновь сосредоточился на лошадях, стараясь не задеть мальчишек, игравших с воздушным змеем, – иначе заметил бы, что она сгорает от стыда. Ведь и она сама занималась тем же – пыталась вернуть старого Дэра.
Ему не нужна была опека. Ему были нужны его друзья.
– Скоро приедет Саймон, – сказала она и только потом поняла, что отвечает своим мыслям, вместо того чтобы поддерживать разговор.
Он остановил экипаж и сказал:
– Знаешь, я жалею, что не уехал тогда с ним.
– С Саймоном? В Канаду? – Но Мара уже поняла: если бы Дэр уехал тогда с Саймоном, не было бы никакого Ватерлоо, никаких ранений, никакого опиума. – Нет никакого смысла во всех этих «если бы да кабы», – сказала она, но затем подмигнула: – Извини, это прозвучало слишком нравоучительно.
– Зато верно. Я не жаловался, просто размышлял. Я живой пример того, что нельзя быть рабом своих эмоций. Прежде чем что-то предпринять, всегда надо думать.
Дэр стал мрачнее тучи. Все шло совсем не так, как Мара ожидала. Возможно, Саймон был прав насчет ранимости Дэра. Ее намерение вмешаться начинало походить на жонглирование дорогим стеклянным шариком. Мара попыталась перевести разговор на более приятную тему.
– Знаешь, Дэр, – сказала она, – мне очень хочется познакомиться с другими повесами. Пока что я знаю только тебя. И Саймона, разумеется.
Лошади шагнули, сдвинув экипаж, и она ухватилась за руку Дэра, чтобы не потерять равновесие.
Он велел груму придержать лошадей, но Мара расценила это почти как приказание не прикасаться к нему. Она убрала руку и положила ее на колени.
– Это будет нетрудно, – сказал он. – Члены парламента сейчас в городе на сессии.
– Сэр Стивен Болл. Я читала одну из его речей в газете. Кто еще?
– Пэры. Граф Черрингтон…
– Ли, – сказала она.
– Виконт Миддлторп.
– Френсис.
– Саймон, должно быть, надоел тебе рассказами о нас. Лорд Эмли? – проверил Дэр.
– Кон.
– Правильно, но он еще не приехал. У него заболела дочка.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Насколько мне известно, она уже поправилась.
Мара что-то подсчитывала, загибая пальчики.
– С тобой и Саймоном получается шесть. А кто остальные четверо?
– Ни один из них не является членом парламента, но Хэл сейчас в городе. Он женат на актрисе, Бланш Хардкасл. Майлс, думаю, в Ирландии, а Люсьен – в своем поместье в деревне, но он скоро приедет на какую-то часть сезона. Николас терпеть не может Лондон, но, подозреваю, он тоже скоро будет здесь.
– Почему?
Он взглянул на нее.
– Потому что я здесь, а он играет в наседку.
– Совсем не похоже на короля повес.
Николас Делейни основал «клуб повес» в свои первые дни в Харроу и всегда был их предводителем, несмотря на то что многие из повес занимали более высокое положение в обществе. Мара удивилась, что Дэр до сих пор так серьезно воспринимает свою роль, хотя все они уже выросли.
– И тебе не нравится, что он так беспокоится? – спросила она.
– Да нет, мне все равно.
– Я надеюсь познакомиться с ним. Со всеми повесами.
– Саймон тебя представит.
– Или ты! – вырвалось у нее. – Я хочу сказать… если Саймон по какой-либо причине не сможет приехать.
– Не думаю, что это будет соответствовать правилам.
Мара ухватилась за эту возможность:
– Есть правила?
– Больше чем правила. У нас есть кровная клятва. Посмотрим, помню ли я ее. – Он откинулся назад, припоминая. – «Сим я даю клятву служить этой благородной группе, защищать каждого поодиночке и всех вместе от любых нападок и никогда не останавливаться в стремлении отомстить каждому, кто причинит вред любому из моих друзей».
– Как увлекательно! А что случится, если кто-нибудь нарушит клятву?
– «Если же я нарушу эту клятву, – торжественно процитировал он, и Мара опять увидела в нем старого Дэра, – или раскрою кому-нибудь тайны этой группы, пусть меня сварят в масле, отдадут на съедение червям или подвергнут другим пыткам, слишком ужасным, чтобы упоминать их здесь». Нам тогда, – добавил он с улыбкой, – было около тринадцати.
– Все это так интересно! Ты сказал, это была кровная клятва?
– А как же! Мы резали свои ладони перочинными ножичками…
– У тебя все еще остался шрам?
Он снял кожаную перчатку и показал ей бледный шрам у основания большого пальца, но она заметила и другие, более поздние. Мара впервые увидела, что его средний палец сросся слегка искривленным. Она изо всех сил постаралась скрыть свою излишнюю наблюдательность и быстро спросила:
– Так какие же у вас секреты?
Он натянул перчатку, взял вожжи и тронул лошадей шагом.
– Вряд ли ты вправе ожидать, что даже под угрозой пыток я стану о них рассказывать. – Дэр улыбнулся.
– Я думаю, у вас вообще нет секретов.
– Но это уже само по себе было бы секретом, не так ли?
– Ужасный человек! А что это за пытки, слишком ужасные, чтобы упоминать их?
– Просто у нас тогда было мало воображения, чтобы их придумать. Время это исправило.
Это был глупый, глупый вопрос.
Мара попробовала выкрутиться из неприятной ситуации:
– Как жаль, что меня не было здесь в 1814 году на праздновании победы. Помню, я просила папу привезти нас сюда, но он ведь ненавидит Лондон.
– Преждевременное празднование победы, – заметил он. – Тот факт, что праздничная пагода сгорела, был, наверное, дурным предзнаменованием, но никто тогда не обратил на это внимания.
Ну почему их разговор все время возвращался к Ватерлоо? Мара не нашлась что ответить. Вдруг крики «Папа, папа!» напугали ее.
Два ребенка бежали к фаэтону, далеко обогнав своих запыхавшихся гувернанток. Мара инстинктивно потянулась к поводьям, но грум уже соскочил с запяток, чтобы перехватить детей, а Дэр остановил экипаж.
– Ты справишься с лошадьми? – спросил он ее, побледнев.
– Да, конечно.
Он бросил ей поводья, спустился вниз и присел на корточки перед детьми – очевидно, для того, чтобы отругать их. Как бы то ни было, через мгновение от недовольства не осталось и следа, и темноволосая девочка и крепкий мальчик с каштановыми волосами повисли на нем, оживленно рассказывая о чем-то.
«Папа»?
Мара едва могла дышать из-за боли, разрывающей ее изнутри.
Грум держал лошадей, а без помощи она не могла спуститься с сиденья. Хотя с высоты ей было многое видно.
Гувернантки, улыбаясь, вернулись к своим обязанностям. Дети относились к Дэру так, словно он был божеством, сошедшим на землю, и, хотя он сидел к ней спиной, она видела, что он тоже невероятно рад этой встрече.
«Папа»?
Как получилось, что она не знает о том, что Дэр женился? Пусть Саймон только приедет – она свернет ему шею!
Нет. Невозможно. Саймон рассказал бы об этом всей семье. И хотя девочке на вид было всего четыре года, мальчику, должно быть, было все пять или даже шесть. Он должен был быть зачат, когда Дэру было около двадцати и он непрерывно приезжал в Брайдсуэлл. Он не был женат в то время.
Значит, незаконные. Но это тоже походило на абсурд. Она не могла представить, чтобы у Дэра были незаконнорожденные дети: он бы не позволил себе этого. Тем более он так их любит. Затем разгадка снизошла на нее.
Приемные дети.
Он недавно женился на вдове с детьми. Разумеется, так и было! Та бельгийская вдова, которая спасла ему жизнь. От такого открытия у Мары закружилась голова. Дэр женат! Но почему, почему она узнаёт об этом сейчас, когда стало так очевидно, что он нужен ей?!
Дэр повернулся, и она увидела его лицо, освещенное счастьем. Ей нужно постараться быть счастливой для него.
Он поспешил к ней.
– Прошу прощения, я тебя совсем бросил. Не хотела бы ты спуститься и познакомиться с детьми?
Мара выдавила улыбку:
– С удовольствием.
С его помощью она спустилась с экипажа и подошла к детям, которые явно не расценивали ее появление как что-то приятное. Для брата и сестры они были слишком мало похожи друг на друга. Крепкого мальчика с каштановыми волосами можно было бы назвать некрасивым, в то время как девочка с овальным лицом, огромными глазами и темными буйными кудрями была настоящей красавицей.
– Мара, – сказал Дэр, – позволь мне представить тебе Дельфи и Пьера. Дети, это моя подруга, леди Мара Сент-Брайд.
– Рада познакомиться с вами, Дельфи, Пьер.
Дети, не скрывая своего недовольства, все же ответили на ее приветствие идеальными поклоном и реверансом. Но затем Пьер склонил голову набок.
– Нашего дядю Саймона, его тоже зовут Сент-Брайд. – Он говорил с сильным французским акцентом.
Получается, Саймон знал о семье Дэра. Его нужно убить, это точно!
Мара улыбнулась:
– Он мой брат.
Дети расслабились.
– Ah, bon[2], – сказала Дельфи. – Мне очень нравится ваша шляпка, мадам.
– Она ни о чем, кроме одежды, не думает, мадам! – возмутился мальчик.
Мара была очарована их непосредственностью.
– А о чем думаешь ты, Пьер? О лошадях?
– Oui[3], и об оружии, мадам. Когда я вырасту, я стану солдатом. Или, может быть, морским офицером. – И мальчик обратился к Дэру: – Я хочу игрушечную лодку, папа.
– Посмотрим, – сказал Дэр, но по его интонации можно было сделать вывод, что лодка у Пьера скоро будет. – У меня была замечательная лодка, когда я был маленьким. Интересно, что с ней стало?..
– Может быть, она в Йоувил-Хаусе, папа? Можно мы поищем?
Дети жили с ним? Ну разумеется! Они же его приемные дети. Но прошлой ночью Мара была в Йоувил-Хаусе, включая спальню Дэра. И хотя, возможно, у его жены была отдельная спальня, что-то тут все же было не так.
Ей хотелось разрешить все свои сомнения несколькими прямыми вопросами, но как это сделать тактично? Для подобной ситуации этикета не существовало. Она почувствовала прикосновение к юбке и взглянула вниз. Дельфи рассматривала шелковый шнурок, украшавший ее платье спереди.
– C’est joli[4].
– Merci beaucoup[5].
Глаза девочки заблестели.
– Vous parlez francais, madame! Papa, il le parle avec nous, et Janine aussi, mais tous les autres, c’est anglais, anglais, anglais[6].
Она болтала не умолкая, а Мара возблагодарила про себя свою учительницу по французскому, занятия с которой она всегда считала напрасной тратой времени, поскольку путешествия во Францию были невозможны из-за войны.
Затем Дельфи потребовала внимания своего отца, и дети потащили его к Серпентайну, чтобы показать ему что-то. Дэр взглянул на Мару, спрашивая разрешения, девушка улыбнулась и присоединилась к ним. У него была радость в жизни, и ей это должно быть приятно.
Пьер показал на один очень красивый игрушечный корабль, идущий по воде под полными парусами. Дельфи бегала за утками под присмотром своей гувернантки, а затем остановилась, чтобы нарвать лютиков и ромашек. Это казалось идеальной семейной сценой, вот только Мара была здесь посторонней.
Девочка подбежала и протянула половину своих цветов Дэру, а половину Маре. Дэр закрепил свой букетик в петлице, как и положено хорошему отцу. Мара же заткнула свой за петельку шнура на корсаже.
Дельфи посмотрела на нее в упор и сказала по-французски:
– Моему папе теперь хорошо.
– Надеюсь.
– Он не умрет.
– Нет, разумеется, нет.
Девочка кивнула, как будто они только что установили правду. Не было сомнений, что Дельфи познакомилась с Дэром, когда тот был при смерти. Мара сглотнула слезы и улыбнулась. Ей хотелось убежать домой и оплакать свое горе.
Наконец Дэр отвел Мару обратно к фаэтону. Она была уверена, что он с большим удовольствием остался бы с детьми у реки, и, если бы была возможность вернуться домой одной, она бы оставила его там.
– Они замечательные, – сказала она, когда экипаж тронулся.
– Когда не ведут себя как чертята, – улыбнулся он ей.
– Они бельгийцы?
– Возможно. Я не уверен.
– Не уверен?
Он взглянул на нее.
– Разве Саймон тебе не рассказывал? Это дети той женщины, которая ухаживала за мной после Ватерлоо.
– Я так и решила, но уж она-то должна знать их национальность! – Это прозвучало довольно резко.
– Если и так, то рассказать об этом она не может. Она умерла.
– О, Дэр, мне так жаль! – Но жаль Маре не было. У нее было ощущение, словно солнце внезапно выглянуло из-за туч.
– Саймон и вправду ничего тебе не говорил? – спросил он.
– Нет… Я подумала, что ты женился на ней. Из благодарности.
Дэр внимательно посмотрел на нее и ничего не ответил. Было видно, что его мысли далеко.
Мара ужасно боялась совершить какую-нибудь грубую ошибку, но не могла удержаться от вопроса:
– Почему тогда дети зовут тебя папой?
– Они привыкли, и я стану их отцом, если никто не захочет взять эту роль на себя. – И, словно кто-то вынуждал его, Дэр добавил: – Им многое пришлось пережить.
Они долго ехали молча. Эта неожиданная встреча в парке произвела на Мару сильное впечатление.
Ее реакция на мысль о женитьбе Дэра не оставила никаких сомнений.
Ей хотелось самой выйти за него замуж.
Наверное, это означает, что она любит его, хотя ее эмоции были слишком бурными, чтобы их можно было описать таким нежным словом. Она вдруг стала хорошо понимать влюбленных мужчин, которые на протяжении многих лет похищали женщин. Если бы она могла, то забросила бы сейчас Дэра на круп лошади и ускакала с ним.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Она не была ни Эллен, ни Локинвар. Более того, не было причин, по которым она и Дэр не могли бы встречаться, а потом пожениться.
Когда Дэр остановил лошадей перед домом Эллы, у Мары возникло чувство, будто он ускользает от нее, будто он прямо сейчас может уехать из ее жизни раз и навсегда.
– Что мы будем делать завтра? – спросила она весело. – Ты обещал развлекать меня.
– Как обезьянка? – Если он и улыбнулся, это была очень холодная улыбка.
– В красной шапочке, – добавила она, – танцующая под шарманку. Я слышала, в театре «Адельфи» есть обезьянки.
– Это уж слишком, Чертенок.
Грум уже держал лошадей, так что Дэр слез с экипажа и обошел его, чтобы помочь ей.
Но Мара не собиралась так легко сдаваться:
– Если ты не хочешь идти в театр, тогда, может быть, подойдут пробки месье Дюбурга?
По крайней мере, ей удалось его заинтересовать.
– А это что такое?
– Художественные модели, выполненные из пробки. Говорят, выставка просто изумительная.
– Из пробки? – с сомнением произнес он.
– Пожалуйста!
Она испугалась, что он вот-вот откажется, но он сказал:
– Хорошо.
Мара еле сдержалась, чтобы не запрыгать от радости.
– Завтра? В десять? – И, не давая ему возможности передумать, добавила: – Спасибо! – Она поцеловала его в щеку, точь-в-точь как это делала маленькая Дельфи.
Но она была не маленькая Дельфи, да и он не смотрел на Дельфи с таким недоумением. Мара еще раз ослепительно улыбнулась ему и упорхнула в дом, чтобы не успеть сделать еще какую-нибудь глупость. Она взбежала по лестнице на второй этаж и прильнула к окну. Фаэтон уже исчезал за поворотом, так что она увидела Дэра лишь мельком.
Мара написала его имя на запотевшем от ее дыхания стекле.
Дэр.
Лорд Дариус Дебнем. Леди Дариус Дебнем. Таким будет ее титул после замужества. Леди Дэр.
Она уже написала Саймону, чтобы он быстрее приезжал в Лондон. Ей нужны были его объяснения и совет. Его приезд все изменит. Дэр не будет больше одинок, и у нее уже не будет поводов вытаскивать его куда бы то ни было.
Мара отошла от окна, вынимая булавки из шляпки. Ей хотелось каждый день быть с Дэром наедине и взмахнуть волшебной палочкой, чтобы в одночасье избавить его от всех проблем.