Когда ветер улёгся, Мина аккуратно смотала нить. Гатон, не глядя, швырнул своего змея в сторону и выскользнул из верёвок. Мама с папой отвязали себя, затем близнецов.
– Отличный выдался ветряной день, – сказал папа.
Мама кивнула, близнецы запищали.
– Помнишь, как в свой первый ветряной день Гатон упустил нить змея…
Мама засмеялась:
– И он улетел и шлёпнул того бедного стража прямо по лицу!
Мина с насмешливой улыбкой взглянула на Гатона. Сама она тогда была ещё очень маленькой и этого не помнила, но родители вспоминали эту историю каждый ветряной день, к великому неудовольствию брата. В свои пятнадцать Гатон считал себя уже совсем взрослым, опытным и всезнающим грозовым стражем, который никогда не был глупым ребёнком. «Но он всё ещё ребёнок, – подумала Мина. – Хоть и думает, что уже во всём разобрался».
Может, она тоже начнёт так считать, когда вылупится её зверь?
– Но змей, конечно, стража не ранил, – поспешил папа успокоить близнецов.
– Только застал врасплох, – ехидно усмехнулась мама. – А как он покраснел! И ленты запутались в рогах его зверя…
– Эй, я был не виноват! – возразил Гатон. – Мне было всего четыре!
Продолжая его дразнить, они направились к дому. Мина потянулась к защёлке своей верёвки, но не смогла её отстегнуть.
– Мам? Пап? Помогите мне…
Входная дверь захлопнулась за ними, но, судя по долетающим из окон обрывкам фраз, разговор продолжился. Нахмурившись, Мина подёргала за защёлку.
– Гатон! – повысила она голос. – Папа! Я застряла!
Но они её не слышали.
Она не оставляла попыток высвободиться. «А если потянуть посильнее… Нет, не выходит». Кончики пальцев, которыми Мина пыталась надавить на защёлку, начало саднить. Но всё было без толку.
– Помогите! – закричала она.
Но никто её не услышал, и ей пришлось сосредоточить силы на том, чтобы самой вызволить себя из неожиданной западни.
Наконец защёлка отстегнулась. «Я свободна!» Мина торопливо сбросила верёвки и побежала в дом.
Внутри её встретил детский визг: один из близнецов держал в руке ложку, которая срочно понадобилась второму. Папа предлагал ему другую ложку – но нет, оба хотели именно эту и прямо сейчас. Гатон со второго этажа кричал, что ему нужен молоток – кто его утащил?! Мама оттирала со стульев близнецов комья овсянки и вслух вспоминала о прошлых ветряных днях. Мина остановилась на пороге с воздушным змеем в руках и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, хоть что-нибудь, о том, что они ушли, оставив её, и не слышали её криков…
Но какой в этом смысл? Она ведь высвободилась – так зачем расстраивать родных? «Настоящие грозовые стражи решают проблемы, – напомнила она себе, – а не создают».
– А, Мина, вот ты где! – воскликнула мама. – Иди к своему яйцу. И помни о важности физического контакта: кожа к скорлупе!
– Да, мама. – Она пробежала мимо папы и близнецов, взлетела по лестнице и захлопнула за собой дверь спальни.
В углу её комнаты, между кроватью и книжным шкафом, в гнезде из пледов лежало яйцо. Оно совсем не было похоже на такие привычные ей куриные яйца. Во-первых, оно было огромное, больше Беона и Ринны. Во-вторых, его скорлупа представляла собой смесь красных, фиолетовых и золотых мазков.
Вылупляться из него явно никто не спешил.
Мина сглотнула комок разочарования. Она надеялась, что, вернувшись, увидит заметный прогресс.
Бросив воздушного змея на кровать, она внимательно осмотрела яйцо со всех сторон, но тоненькая трещина, обнаруженная ею утром, не удлинилась и не расширилась.
«Может, я ошиблась?» И час её захватывающего будущего ещё не настал?
Свернувшись клубочком на пледах, Мина прижалась щекой к скорлупе – кожа к скорлупе, как наказывала мама, – и тихим голосом поведала яйцу обо всех событиях этого утра: о своём разрисованном воздушном змее – каким красивым он вышел, о ветровых стражах и их зверях и о том, как величественно они летели. Рассказала даже, как мучилась с заевшей защёлкой и как это было обидно, что её никто не слышал.
– Когда ты вылупишься, мы станем такими зверем и стражем, которые всегда приходят на помощь людям, – пообещала Мина. – Мы сделаем мир лучше.
Она взяла начатую книгу о группе дождевых стражей, создавших озёрный край. Одни дети проводили свои обязательные три часа с яйцом за вязанием, другие спали, третьи играли: существовала масса игр, изобретённых специально для того, чтобы дети развлекали себя, пока их звери развивались, впитывая мысли своих будущих стражей. Но Мина любила читать вслух о приключениях, борьбе за справедливость и захватывающих судьбах людей, живущих далеко за пределами маленького клочка земли, принадлежащего её семье.
Переворачивая страницы, она представляла, как её зверь вылупится и поделится своими впечатлениями обо всех историях, которые она прочла ему за последние два года. Гатон объяснил ей, каково это – быть мысленно связанным с грозовым зверем: он не мог слышать все мысли Арде как свои, и Арде тоже не всегда слышал его, но он всегда мог чувствовать своего зверя, его эмоции, подобно незатихающему гудению на краю сознания. Гатон говорил, что это похоже на отголоски далёкой песни: ты не можешь разобрать все слова, но улавливаешь ритм и отдельные ноты. А если ему хотелось что-то сказать Арде – достаточно было сосредоточиться на словах и звере. Как кричать. Только молча. Мине не терпелось попробовать самой.
Она дочитала до конца, закрыла книгу и прижалась губами к скорлупе:
– Скорее бы с тобой познакомиться.
Хрусть!
Вскочив, Мина уставилась на яйцо. Оно правда… Или… Но всё было тихо. Она снова обошла его, всматриваясь в каждый дюйм радужной скорлупы. Но нет – ни единой новой трещины. Она провела руками по твердой гладкой поверхности – но и на ощупь она казалась точно такой же, как всегда.
«Наверное, мне так этого хотелось, что я сама себе внушила, будто что-то услышала».
В это было легко поверить.
Она снова прижалась щекой к яйцу и прошептала:
– Ну давай. Тебе же наверняка столько хочется мне сказать. – Она прижала ладонь к разноцветной скорлупе. – Ты можешь. Прорвись на свободу.
«Я буду рядом, когда бы это ни произошло».
Но яйцо оставалось неподвижным.
Вздохнув, она легла рядом, достала альбом и нарисовала яйцо с одинокой трещиной. Добавила ещё несколько, будто это могло ускорить появление зверя на свет. Но рисование всегда делало её счастливее. Шорох карандаша по бумаге расслаблял и успокаивал: ведь с его помощью можно запечатлеть любой момент прошлого или вообразить будущее.
Она услышала, как кто-то поднимается по лестнице.
– Мина? – позвала мама. – Он вылупляется?
– Нет пока, – ответила Мина, продолжая рисовать ветвистые, как жилки на листке, трещины.
Дверь открылась, и мама заглянула в комнату.
– Мина? Ну как?
Ответа дочери она не услышала. Мина помотала головой.
– Ясно. Но не забывай о своих обязанностях по дому: яйцо их не отменяет.
Мина кивнула.
– Мам, ты не видела садовые ножницы? Я оставил их в ботинке, а теперь их нет! – крикнул Гатон из другого конца дома.
Тяжело вздохнув, мама выпрямилась и закрыла за собой дверь.
– Зачем ты вообще положил их в ботинок?! – Она затопала по ступенькам вниз. – И ты уже водил Арде на северное поле?
Хрусть-хрусть-треск!
Мина вскочила, уронив альбом:
– Мама, он вылупляется!
Но мама уже спустилась на первый этаж и отвлеклась на близнецов, чего-то от неё требующих, и Гатона, разыскивающего уже не только ножницы, но и ботинки. А молоток-то он в итоге нашёл? Хотя сейчас Мине было всё равно. Она шагнула к яйцу, позабыв обо всём на свете.
Два года – и вот наконец это произошло!
По радужной скорлупе побежали тоненькие трещины. Затаив дыхание, она коснулась их ладонью, чувствуя пальцами выпуклые края.
– Ну же, – прошептала она. – У тебя получится. – Сердце колотилось так быстро, что грозило выпрыгнуть из груди. «Это действительно происходит! Мой зверь вылупляется!» – Давай! – подбодрила она и провела пальцами по венкам трещин. Она нарисовала их не совсем правильно: какие-то были длинными и без ответвлений, другие соединялись как кусочки пазла.
Хрусть!
Скорлупа под её ладонью выгнулась!
Хрусть! Небольшой осколок вывалился, явив острый коготь, который заскрёб вокруг, расширяя отверстие. Желая помочь, она принялась отламывать кусочки скорлупы, высвободив ещё несколько когтей, а затем вместе с целым ворохом мелких осколков из яйца вывалилась жёлтая чешуйчатая лапа.
Её когти несколько раз сжались и разжались, хватая воздух.
Мина улыбалась так широко, что заныли щёки. Расширив получившиеся отверстие, она сунула руки внутрь и помогла своему зверю выбраться из остатков яйца.
Он упал на пледы, поднял голову и посмотрел на Мину. Как у типичного дракона, у него было змееподобное тело и короткие лапы. Его чешуя была ярко-жёлтого цвета, а мордочкой он походил на помесь ящерицы и щенка, и Мина подумала, что в жизни не видела ничего очаровательнее.
«Привет, Мина. Я Пиксит».
Голос зверя прозвучал в её голове как колокольный перезвон. «Гатон не говорил, что он будет таким красивым!» Глаза защипало.
– Привет, Пиксит, – прошептала она.
Его фиолетовые глаза были пронизаны белоснежными зигзагами, и он смотрел на неё как на центр мира.
«Я слышу тебя, а ты слышишь меня», – сказал Пиксит в голове Мины, и вместе с этими словами её затопили любовь и счастье.
Мина ещё никогда ничего подобного не испытывала – будто она была половинкой пазла, а Пиксит – его второй половинкой, и теперь её охватило восхитительное чувство завершённости. Она и не подозревала, что раньше ей чего-то не хватало. Но с появлением Пиксита… Его эмоции и мысли захлестнули её, и горло перехватило от безудержной радости, когда Пиксит сказал: «Я принадлежу тебе, а ты – мне. И мы всегда будем вместе!»
– Вместе мы совершим великие дела, – подтвердила Мина и попыталась послать ему эту же мысль, вспомнив советы Гатона. «Совсем как в сказках!»
«Да! С нами весь мир вспыхнет! Мы исправим всё плохое, переживём столько приключений и… ой, у меня есть крылья!» Пиксит расправил жёлтые драконьи крылья и повернул голову вправо, влево, вверх и вниз, стараясь разглядеть их со всех углов.
Мина засмеялась, чувствуя себя котелком, до краёв полным булькающей радостью – своей и Пиксита. Её было так много, что хотелось плакать. «Не жди. Опробуй их. Лети!» Она вскочила, бросилась к окну и распахнула ставни. Комнату залил солнечный свет. Пиксит с энтузиазмом захлопал крыльями. Ты сможешь!
Он немного неуклюже воспарил и с восторженным визгом «Уиииииииииииииииииии!» вылетел в окно.
– Да! Вперёд, Пиксит! – закричала она ему вслед.
Её зверь в неровном полёте пронёсся над двором, слегка набирая высоту, и попутно срезал острым когтем на задней лапе верёвку с бельём. Недавно постиранные рубашки упали на землю. Мина поморщилась:
– У тебя получится, Пиксит! Маши сильнее!
«Я умею лета-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!»
Он покачнулся, и его хвост хлестнул по кукурузе. По чешуе зверя побежали искры, и парочка их попала на листья и шелковые пряди початков. Ой.
«Что “ой”?» И тут же: «О нет. Ой-ой-ой!»
Потеряв равновесие, юный грозовой зверь плюхнулся прямо в кукурузу. К тому моменту, когда он, тяжело хлопая крыльями, снова взлетел, поле под ним уже пылало.
«Прости, пожалуйста, Мина!»
Его раскаяние мысленно обожгло её как брызги раскалённого масла, оставив после себя кислое послевкусие.
Мина метнулась в коридор и сбежала по лестнице вниз:
– Поле горит! – Не останавливаясь, она бросилась к задней двери.
Ей в спину полетел мамин голос:
– Что она сказала?
– Но нас не ставили в очередь на сжигание… – начал Гатон
Пиксит кружил над огнём и яростно махал крыльями в попытках его затушить, но тем самым лишь пуще его раздувал.
«Пиксит, ты делаешь только хуже! Взлети повыше!»
Он послушался и по спирали поднялся в небо.
Мина побежала к колодцу. На верёвке покачивалось ведро, полное воды. С трудом втащив его на край колодца, Мина посмотрела на поле. «До него слишком далеко! Огонь распространится прежде, чем я сумею его залить!»
Её накрыла тень. Она подняла голову к небу, зная, что дело не в облаке: над полями Алоррии облаков не бывало, единственное исключение – когда нужен был дождь. Над ней пролетел папин зверь, и Мине пришла в голову идея:
– Орли! Орли, потуши огонь!
Старый папин зверь описал над ней круг, помахивая хвостом.
– Я знаю, ты больше не можешь призывать дождь, но ты можешь отнести это! – Мина протянула ей ведро, и Орли всё поняла. Снизившись, она осторожно подхватила когтями ручку.
– Отлично придумано, Мина! – послышался сзади голос Гатона.
Он поспешил опустить новое ведро в колодец, готовя его для следующего захода Орли. Родители тоже успели выбежать из дома и кричали друг на друга, что нужна вода.
На крыльце визжали близнецы.
– Беон и Ринна, сейчас же в дом! – приказала мама и поспешила на помощь Гатону.
Папа метнулся в сарай за вёдрами.
«Это плохо, да? Я виноват». Пиксит в панике кружил над огнём, извиваясь всем своим длинным телом и рассыпая во все стороны искры. И чем сильнее он расстраивался, тем их становилось больше.
«Нет, – отрезала она тем особым тоном, с каким обращалась к Беону, когда тот говорил глупости. – Это случайность. Ты этого не хотел».
«Я все исправлю! Я помогу!» Он снизился.
«Нет! Оставайся на высоте, по крайней мере пока не перестанешь искрить». Им нужно было потушить огонь, а не разжигать его. Воды из вёдер не хватало: языки пламени поднимались всё выше, к небу устремились грязные усики дыма.
«Но Мина, я хочу помочь!»
Мину осенило:
– Гатон, отправь к огню Арде!
Но он её не услышал. Поднимая из колодца очередное ведро с водой, Гатон крикнул:
– Орли, готово! – Он поднял его над головой, и дождевой зверь, спикировав, подхватил ведро. Гатон занялся следующим.
Мина дёрнула его за руку:
– Гатон, Арде не боится жара. Пусть он ляжет в огонь!
– Мина, перестань… Орли нужна вода! – вырвался он и отвернулся к колодцу.
Мина отшатнулась и, споткнувшись о корень яблони, плюхнулась задом на землю.
«Мина!» – завизжал Пиксит и метнулся к ней на помощь. С его хвоста сыпались искры.
«Пиксит, нет! Ты так ещё что-нибудь подожжёшь!»
– Что он делает?! – ужаснулся Гатон.
Наперерез Пикситу полетела Орли, из полей, фырча и ворча, выскочил Арде, спеша защитить Гатона от любых угроз. Мама и папа бежали к ним через двор.
«Пиксит, прекрати искрить!» – мысленно закричала Мина.
«Я не знаю как!»
«Тогда взлети повыше!»
Но летящая на него Орли и нескончаемые крики со всех сторон сбили Пиксита с толку, и он, потеряв контроль над ещё не окрепшими крыльями, неуклюже плюхнулся на землю. Мина слышала в своей голове его взволнованное бормотание: «Мне так жаль… очень, очень жаль… я не собирался… я хотел помочь!»
Подбежав, Мина обхватила его шею руками. Кожу немедленно защекотали электрические разряды, напоминающие колющую голые ступни траву. Все вокруг кричали. На Орли. На Пиксита. На Мину.
– Арде, сядь в огонь, – попросила Мина, но её никто не услышал.
В её голове раздался голос Пиксита, но сейчас он больше напоминал эхо, словно он говорил не с ней: «Арде, делай как говорит Мина! Сядь в огонь! Пожалуйста!»
Несущийся на них солнечный зверь Арде резко затормозил, вспахав передними лапами землю и траву. Взглянув на Пиксита, потом на горящее поле и Гатона, он побежал по кукурузе, топча и ломая своим массивным телом стебли, подпрыгнул и с грохотом приземлился точно посреди огня.
Пламя тут же потухло.
Мина закрыла глаза и привалилась к Пикситу, а тот прижался к ней и обвил её хвостом, с которого продолжали сыпаться трескучие искры.
На один восхитительный миг все замолчали.
А затем разразились новыми криками:
– Что это такое?! Это зверь молнии?! Твое яйцо вылупилось?! Это он устроил пожар?! Это какая-то ошибка! У тебя не может быть зверя молнии! Чей он? Откуда он взялся? Он не может быть Минин! У Мины не мог вылупиться зверь молнии! Мина, что произошло?! Мина, это твой зверь?! Не может быть! Мина, ответь!
«Снаружи яйца так шумно», – заметил Пиксит.
«Да, – согласилась Мина. – Я не прочь вернуться с тобой внутрь его».