Вопрос: Я неоднократно слышал из уст суфиев фразу: «Не их способом, а их способом». Что бы это могло значить?
Ответ: Это технический термин, причем весьма полезный. Его употребляют при ссылке на какое-то сообщение, смысл которого находится в недоступном обычному мыслителю измерении. Есть два типа «их»: первая категория людей в этой фразе – обычные люди; вторая работает в другом измерении.
Возьмите, скажем, такую историю:
Сообщают (и это засвидетельствовано, например, в «Раскрытии сокрытого» Худжвири), что Пророк сказал:
«Много их, со слипшимися волосами, покрытых пылью, одетых в лохмотья, на которых люди никогда не обращают внимания. Но если один из таких поклянется Богом, Бог подтвердит его клятву».
Это утверждение, похоже, предполагает, что тот, о ком говорится, – либо сам Бог, что, по мнению большинства, невозможно, либо повелевает Богом, что представляется тем более невозможным, либо его действия находятся в такой гармонии с Богом, что ему известны намерения Бога или он, будучи неким посредником, может вмешиваться в земные дела, а это, согласно привычным понятиям, тоже весьма спорная способность.
На самом деле природу деятельности этого индивидуума и гармонию его взаимодействия с Божественным промыслом следует понимать не «их» (интеллектуальным) способом, но «их» (проницательным) способом.
Суфийский поэт Джами в прекраснейших строках выразил это так:
«Ищешь ты добра или зла,
Живешь ли в скиту, в монастыре ли:
С точки зрения формы, ничто не является Им!
С точки зрения Истины, все – только Он!»
Однако помните также, что сказал Шабистари:
«Тот, кого Бог не наставил на Путь,
Не встанет на Путь, опираясь на логику»
Вопрос: Я прочитал у Хариба Наваза цитату Мастера Самнуна Мухибба, в которой говорится, что истинно Просветленные – это «люди, которые никак не связаны с внешними молитвами, ритуалами и аскезой, но посвятили себя истинному созерцанию и служению». Но почему бы человеку не молиться? Что плохого в ритуалах? Кому не следует вести аскетический образ жизни?
Ответ: Когда молитвы, ритуалы и аскеза – всего лишь способ потакания себе, от них больше вреда, нежели пользы. Истинность такого высказывания сегодня стала совершенно очевидной благодаря широкому признанию того факта, что фиксация на ритуалах и их похвальное и полезное соблюдение – совсем не одно и то же. Человеку не следует молиться, если его молитва мотивируется тщеславием. Обряды вредны, если вместо просветления они приносят примитивные удовольствия, вроде эмоциональных стимулов; мужчина или женщина не должны практиковать аскезу, если это просто доставляет им удовольствие.
Долгое время все эти факты были известны, и духовные учителя ссылались на них. Но при отсутствии обучающих структур, предназначенных уберегать людей от ловушек, подстерегающих недостойных индивидов, вовлекающихся в эту деятельность, во всех религиях время от времени предавалась забвению сама цель, ради которой эти практики существовали, а затем выдвигалось предположение, что человек может стать святым уже только потому, что он осуществляет некоторые или все виды этой деятельности.
Вопрос: Я читал, что великий суфий Газур-Илахи с одобрением цитировал слова Шейха Яхья Мунира:
«Среди Мастеров Пути нет какой-либо единой манеры поведения. Один может много есть и спать, другой – поститься и бодрствовать всю ночь. Один проводит время в общении с людьми, другой сторонится их. Один одет в лохмотья, другой – в шелковые и льняные одежды. Тот – молчалив, а этот – оживленно разговаривает. Одни скрывают свою святость, другие выставляют ее напоказ. Некоторые служат всем людям – и благочестивым, и нечестивым; другие отказываются иметь что-либо общее со злом…»
Если все это так, как же узнать истинного суфия и почему они ведут себя настолько по-разному?
Ответ: Суфии ведут себя так, как это необходимо для осуществления их функции, из чего следует, что манера их поведения может быть весьма разнообразной. Опять-таки, не забывайте, что, перечисляя мирские аспекты поведения, Шейх Яхья говорит о поверхностном, вторичном и несущественном для суфия, следовательно, такое поведение второстепенно и сравнительно не важно. Вот почему разные люди ведут себя по-разному, и даже поведение одного и того же человека в разное время бывает разным.
Что касается вопроса, как узнать истинного суфия, то для истинного человека это не составит никакого труда. Хотя вы и читали, разумеется, процитированный вами отрывок, вы, вероятно, все же прочли недостаточно суфийской литературы, иначе знали бы, что вас можно сбить с пути только в случае, если что-то недостойное внутри вас самих притягивает вас к недостойному человеку. Не суфийское это дело – демонстрировать свои достоинства, и никто не в состоянии дать вам способ проверки суфия. Желающий распознать истину должен сконцентрировать на предполагаемом суфии ту часть самого себя, которую он (или она) считает наиболее искренней.
Подобное притягивается подобным, истина – истиной, обман – обманом. Вас нельзя обмануть, если сами вы не обманщик. Видите ли, предположение, будто все искатели искренни и все, что им надо, – это испытать на честность духовного учителя, совершенно не соответствует реальным фактам.
Вопрос: Известно, что ваши слова и поступки (например, когда вы противостоите ученым), вызывают смятение и вражду. Для чего это надо?
Ответ: Я могу лишь рассказать вам историю, которую приводит Саади в своем «Бустане» и которая освещает одну грань такой ситуации:
Жил однажды старик, которому некий юноша помог небольшой суммой денег. И вот однажды старик увидел, как отряд солдат ведет этого юношу на казнь за преступление, которое тот якобы совершил.
Старик тут же закричал:
– Султан умер!
Среди солдат произошло такое замешательство и паника, что юноша, воспользовавшись этим, сумел бежать.
Старика арестовали и доставили во дворец к султану, который спросил его:
– Зачем ты поступил так и почему ты пожелал мне смерти?
Старик ответил:
– Мои слова о том, будто ты умер, не причинили тебе вреда, зато спасли жизнь другого человека.
И я рад добавить, что султан был настолько поражен этим объяснением, что велел отпустить старика.
Вопрос: Какова роль ритуалов, верований и учебных занятий для суфия?
Ответ: Быть суфием и изучать Путь – значит находиться в определенной позиции. Позиция эта образуется под влиянием суфийских учителей, которые осуществляют «инструментальную функцию» в отношении искателя. Ритуалы, верования и изучения могут оказывать инструментальное воздействие, способствующее суфийскому развитию, только в том случае, когда они применяются правильно, и применяются людьми, не подпадающими под их привычное воздействие.
Это было достаточно ясно сформулировано Абуль Хасаном Нури более тысячи лет назад.
«Суфий, – говорит он, – это тот, кто ничем не связан и никого не связывает». Исходя из этого, все, что он делает, проистекает из свободного выбора, а не из принуждения или обусловленности. в этом же смысле он не привязан к вещам и не привязывает к себе других. Нури продолжает: «Суфизм – не доктрина и не мирское знание. Если бы он состоял из церемоний, то церемонии и должны были бы практиковаться (регулярно). Если бы это было обычное изучение, оно осуществлялось бы с помощью формальных методов. Фактически все дело в предрасположенности»3.
Такая предрасположенность и есть «позиция», о которой я говорил вначале, и она достигается в результате инструментальной функции, а не посредством привязанности или ритуалов.
Вопрос: Если существует одно первоначальное Учение, то каким образом оно, передаваясь из поколения в поколение, столь превратно истолковывается и неверно используется?
Ответ: Существует поговорка «Все, что попадает в соляную копь, становится соленым». Учение – это манифестация в мире некой сути, и потому его внешняя форма и деятельность подвержены искажающему влиянию тех, кто пытается приспособить его к своей культуре, не понимая его внутреннего измерения. Послушайте, что случилось с женщиной по имени Мархума.
В своей книге «Иллахи-Нама» («Книга о Божественном») Фаридуддин Аттар рассказывает историю о добродетельной женщине по имени Мархума, чье имя означает «Та, на ком проявлена милость». Судьба ее олицетворяет превратности Учения.
Муж Мархумы вознамерился совершить паломничество в Мекку и оставил жену на попечение своего младшего брата. Прошло какое-то время, и брат, влюбившись в Мархуму, стал домогаться ее. Она отвергла его притязания, но он пригрозил ей тем, что если она ему не уступит, у нее будут неприятности. Женщина по-прежнему не уступала, и тогда он подкупил четырех свидетелей и обвинил ее в супружеской неверности. Судья признал Мархуму виновной и приговорил к смерти. Ее отвели на открытое место и побили камнями. Решив, что она умерла, люди оставили ее там и ушли.
Так Мархума пролежала всю ночь, а наутро, когда она очнулась, мимо проезжал араб – житель пустыни, и он услышал ее стоны. Он спросил ее, кто она. Женщина же ответила ему, что она больна, и он решил взять на себя заботу о ней.
Несколько дней спустя Мархума пришла в себя, и араб, увидев ее красоту, предложил ей стать его женой. «Но я уже замужем!» – отвечала она. Она так растрогала его своими мольбами, что он оставил ее в покое и стал относиться к ней как к сестре.
Араб владел рабом, который тоже влюбился в Мархуму и тоже был отвергнут. Затаив злобу, он решил отомстить женщине. У араба был прекрасный ребенок, и вот однажды ночью раб прокрался в господские покои и зарезал дитя, подсунув окровавленный кинжал под подушку Мархумы.
Когда наутро мать ребенка пришла, чтобы накормить свое дитя, она увидела, что он убит, и затем нашла кинжал под подушкой Мархумы.
Араб спросил Мархуму, почему она заплатила за его доброту таким ужасным деянием, но ей удалось убедить его в своей невиновности.
Но поскольку араб понимал, что после пережитого потрясения его жена до конца дней своих будет связывать лицо Мархумы с лицом смерти, ему пришлось выпроводить Мархуму из своего дома.
Манифестация Учения в форме сказок, упражнений, различных действий и мыслей всегда будет таким же уязвимым, как Мархума, и так же часто будет становиться жертвой предательства и непонимания грубых и невежественных людей. Количество форм, в которых предположительно предстает суфизм, безгранично: у некоторых из них светлый облик, другие связаны с отталкивающими историями, и все это – результат событий, подобных тем, что случились с Мархумой, когда ее муж отлучился из дома.
Вопрос: Я обнаружил, что от вас, да и от других уважаемых мной людей очень трудно получить ответ на волнующие меня вопросы. Днями напролет я «сидел у ног» выдающихся людей и не услышал от них ни слова. Может быть, вы прольете свет на эту загадку?
Ответ: Этот вопрос задавался уже много раз, и на него уже неоднократно отвечали. Мало того, что Руми писал: «Ответ сам по себе – еще не ответ», но и каждый из нас, побывав у суфия и не получив ответа, может извлечь из этого небольшой урок, который сводится к следующему принципу: суфий – не игральный автомат, запускаемый по вашему желанию и для вашего развлечения.
Теперь, что касается ответов. Вам, как и миллионам достойных людей, не только придется удовлетвориться ответом в то время, когда он вам дается, но также научиться извлекать максимальную пользу из любого ответа, который вам случится получить от Мастера. Каким бы его ответ ни казался вам – неуместным, банальным, неприемлемым или равнодушным – на самом деле это не так.
Вопрос: Я знаю, что многие мусульмане следуют Суфийскому Пути и что у многих классических Мастеров среди учеников были христиане, иудеи и другие. Этому есть много свидетельств, что ставит суфизм отдельно от мистицизма, основанного только на теологии, и отводит ему особое место в мире. Но хотя суфии и говорят, что суфизм существовал всегда, есть ли какие-нибудь свидетельства, что пророк Мухаммед сам ссылался на такие практики, как Таубат (поворот назад, покаяние), Хидмат (служение) или Сабр (терпение), то есть те «стоянки», которых учителя и ордена предписывают ученикам придерживаться в своем продвижении на Пути?
Ответ: Конечно, такие свидетельства есть. Вы должны помнить, что ислам был представлен не как новая религия, а как продолжение изначальной веры. Поэтому существует и должна существовать непрерывность между древними учениями и теми, которые появились в классический исламский период и после него. в качестве иллюстрации приведу вам историю из подлинных исламских преданий, в которой фактически выведены все три «стоянки» – Таубат, Хидмат и Сабр. Она называется
Худжвири4 в своих Беседах о Чудесах поведал историю из Преданий пророка, в которой сообщается, что однажды спутники Пророка попросили его рассказать о людях древних времен.
Он рассказал:
«Однажды трое путешественников остановились на ночлег в какой-то пещере. Пока они спали, с гор сошла лавина и завалила вход. Путники оказались в ловушке.
Они решили, что помочь им может только чудо и следует воззвать к Господу, призвав свою добродетельность в свидетельство того, что они заслуживают освобождения из этой пещеры, которая может стать для них склепом.
И вот один из них сказал:
– Была у меня в этой жизни одна только коза. Я доил ее и поил молоком моих родителей, и еще я собирал хворост на продажу. На вырученные деньги я покупал нам еду.
Однажды, возвратясь домой, я увидел, что старики уже спят. Я приготовил им еду и молоко, встал у их изголовья и стал ждать, не беря в рот ни крошки, пока наутро они не проснулись. Когда же они поели, я тоже утолил свой голод и отдохнул.
О Всемогущий, если я говорю правду, то помилуй и пошли нам избавление от постигшего нас!
На глазах у путников глыба, заслонявшая вход, слегка отодвинулась, и в пещеру проник луч света.
Однако выбраться через узкую щель не представлялось возможным, и второй человек начал свою историю:
– Однажды я безумно влюбился в очень красивую девушку, которая была слепой. Она отказалась выйти за меня замуж, и тогда я собрал денег, наполнил большую суму золотыми монетами и отослал ей с посланием, что эти деньги она может оставить себе, если проведет со мной одну ночь. Она пришла ко мне, но тут на меня вдруг снизошел страх Божий: я отвернулся от затеянного и оставил ей все свои деньги.
О, Господь! Если я сказал правду, то помилуй и пошли нам избавление от постигшего нас!
И снова на глазах у путников глыба чуть сдвинулась и щель немного увеличилась, но все же не настолько, чтобы выбраться наружу.
И заговорил тогда третий путник:
– Однажды я нанял нескольких работников и дал им задание. И вот, когда работа была завершена, все они пришли ко мне за деньгами, кроме одного, который вдруг исчез, так, что я даже не знал, где он и что с ним.
Я отложил заработанные им деньги и позже купил на них овцу. Спустя некоторое время у овцы появился приплод, и спустя несколько лет я получил от нее довольно большое стадо.
И вот прошли годы, и мой работник объявился и пришел ко мне за своими деньгами.
Я сказал ему:
– Пойди и возьми всех этих овец, они твои.
Поначалу ему показалось, что я смеюсь над ним, но, выслушав мои объяснения, он увел свое стадо.
– О, Господь! Если я сказал правду, то помилуй и пошли нам избавление от постигшего нас!
Лишь только человек произнес это, огромная глыба откатилась от входа в пещеру, и путники вышли из своего заточения.
Как видите, история повествует о людях, среди которых первый практиковал суфийский принцип Сабр (терпение), второй – отвернувшийся (от затеянного) практиковал Таубат (раскаяние), третий осуществлял Хидмат – служил своим ближним, идя путем честности.
История иллюстрирует относительную действенность трех отчетливых суфийских практик, показывая, что они (в лице трех людей) связаны между собой и что их эффект проявляется в определенном порядке.
Сама история эта восходит к временам, предшествовавшим распространению ислама как исторической религии, какой мы ее знаем. Ислам постоянно ссылается на духовное наследие человечества, и то же самое, разумеется, делают суфии.
Вопрос: Когда Джалаладдин Руми говорит, что «вещи, которые кажутся противостоящими друг другу, на самом деле могут действовать заодно», он имеет в виду сущностное единство противоположностей. Верно ли, что это – формула для преодоления вражды? Верно ли, что, ничему не противясь, мы становимся ближе к реальности?
Ответ: Слова Руми и в самом деле можно превратить в лозунг типа «Невежество – мать противостояния».
Но когда человек ничему не сопротивляется и ищет в таких действиях (или в отсутствии действий) личной выгоды, он исходит из неверных предположений. Суть этих предположений в том, что индивидуум, который ничему не противостоит, сможет кое-чему научиться из того, что произойдет впоследствии. А с чего вы предположили подобное? Опыт, разумеется, говорит об обратном, во всяком случае, в нашей области.
Магическое мышление порождает предположение, что коль скоро какое-то событие происходит в сочетании с другим событием, то, стало быть, эти два события связаны друг с другом. Магически мыслящий человек, например, видя полет птиц и вспышку молнии, может заключить, что птицы вырабатывают электричество. Мы знаем, что это абсурд, потому что можем проверить это на опыте. Точно так же предполагать, что поскольку непротивление срабатывает в некоторых ситуациях, то его следует использовать как универсальный инструмент, – есть лишь плод магического мышления, только и всего.
«Вещи, номинально противостоящие друг другу, могут действовать заодно». Да, могут. Но могут и не действовать. Далее это взаимодействие кажущихся противоположностей может включать вас, а может и не включать. На самом деле, если бы вы восприняли эту концепцию достаточно тонко, чтобы извлечь из нее пользу, то вам с такой легкостью не пришла бы в голову идея ее применения. Вы бы уже знали, что в этой ситуации есть, как условие, и другие элементы. Для того, чтобы понять, какие вещи, номинально противостоящие друг другу, фактически действуют заодно, и какую функцию, если она вам уготована, вы сами можете выполнить во взаимодействии такого рода, вам прежде всего необходимо узнать многое другое. Руми констатировал факт, остальные должны заработать понимание этого факта действием.
И это одно из тех положений, ради которых организована суфийская деятельность.
Вопрос: Многие великие суфии постоянно называют суфизм наукой, о том же писал и Газали в своем труде «Возрождение Религиозных Наук». Но ведь любая наука базируется на известных и подтверждаемых фактах, на повторяемых экспериментах и на главенстве реальности над мнением. Как же можно называть суфизм наукой?
Ответ: Не знаю, откуда вы взяли ваше определение науки. Современные ученые, особенно те, кто занимается историей науки, стараются доказать, что в науке, как в прошлом, так и в настоящем, отсутствует каждый из приведенных вами критериев. Многие принятые учеными факты – всего лишь гипотезы, подходящие ко всем или к большинству рассматриваемых случаев. Когда же появляются новые данные, которые нельзя втиснуть в прежние схемы, «факты» изменяются, возникают новые теории, которые в свою очередь заменяются на еще более новые. Если же говорить о повторяемых экспериментах, то суфии ничем другим и не занимаются, кроме как повторением однажды установленного.
Что касается приоритета реальности над мнением, то часто и научная позиция оказывается просто мнением.
Выдающийся физик Уильям Томпсон (позднее ставший лордом Кельвином) заявлял в свое время, что теория эволюции по Дарвину с точки зрения науки абсурдна, поскольку если бы мир действительно был таким древним, Солнце к нашему времени уже выгорело бы дотла. Это было, конечно, лишь мнение. Учит только опыт, а не выявление противоречий, основанное на предполагаемых логических выводах и предположениях о том, что есть истина. И ученые, и суфии, в лучшем случае, являются людьми опыта. Когда реальность того, чем они занимаются, подтверждается опытом, они принимают этот опыт. Основное различие состоит в том, что ученые все еще учатся, все еще развивают свое знание, тогда как суфии уже выучились. Ученым приходится модернизировать свое знание, добиваясь соответствия новым открытиям, чем они и занимаются. Система суфийского знания и практики не модернизируется, потому что утверждения и деятельность суфиев никогда не подвергались сколько-нибудь состоятельному сомнению; их наука была доведена до завершенности. Здесь вы сможете увидеть разницу между тремя областями: культом, наукой и суфизмом.
В культах новая информация не допускается, чтобы не пошатнуть самой основы культа. Развитие науки не завершено, поэтому наука должна постоянно обновляться новой информацией. Суфизм же не нуждается в новом материале, так как система его знаний является завершенной. Непонимание возникает потому, что люди путают эти категории. Они воображают, что наука подобна суфизму в своей завершенности; что суфизм подобен культу и стремится исключить «новое» знание вместо того, чтобы проверить его; что культ, подобно науке, открыт для идей, тогда как он лишь приспосабливается (или не приспосабливается) к новым данным.
Будучи подобным просвещению, поскольку он обладает некой массой знания, суфизм передает это знание тем, кто его не имеет. Наука уподобляется культу, если она воображает себя всезнающей. Ущербная наука – это культ, каковым является и деградировавший, или имитационный, суфизм. Таким образом, суфийские идеи, как и наука и образование, в зависимости от их использования, могут выродиться в культ. Здесь важно помнить, что, когда сформирован культ, мы уже имеем дело не с суфизмом или наукой, но с культом. И обратное – когда люди, прежде являвшиеся учеными или приверженцами культа, приближаются к суфийскому постижению, они теряют прежние свои ограничения, характерные для науки и культов, и могут считаться хоть и начинающими, но суфиями.
Вопрос: Как суфии могли заниматься обучением, если они вели себя подобно классическому мастеру Сари аль-Сакати, который, как говорят, будучи в окружении искателей, молился так: «Всевышний! Даруй им знание, которое оттолкнет их от меня!»
Ответ: Великий Джунаид Багдадский, как сообщает авторитетный летописец Калабадхи, тоже говорил: “Когда вы видите суфия, выступающего перед толпой, знайте, что он пуст”.
Эти загадочные, на первый взгляд, слова понять на самом деле очень просто.
В случае с Сакати он имел в виду то «меня», которое привлекало искателей: внешнюю сторону его существа, которая, как он знал, вызывала в них любопытство к поверхностному. Когда люди обретают знание, которое отвлекает их от внешнего «я» учителя, так что они перестают толпиться вокруг него, уподобляясь деревенским зевакам возле цирка, тогда им впору и начать обучение у истинной природы Сакати.
То же и с Джунаидом: он говорит о том, кто разглагольствует перед толпой и потому может говорить лишь на какие-то общие темы и о вещах, приносящих удовольствие публике. Настоящий суфий, как и любой эксперт или профессионал, может всерьез обучать только тех, кто знаком с основами его учения.
Люди, отчасти занимавшиеся изучением суфизма, или же те, кто думает, что им занимались, как правило, начинают сами учить. Это нормальная стадия в развитии ученика, но не учителя. Вот почему суфии говорят: «Моя заветная мечта была учительствовать, но мне пришлось дожидаться, пока не пройдет мое желание учить, чтобы я смог по-настоящему заняться этим».
Даже люди с безупречной репутацией страдают от такого рода тщеславия, заслоняющего от них факт, что желание учить – ловушка, расставленная тщеславием.
Один из учеников великого Абу-Хавса испросил разрешение учить. Мастер дал согласие и сам присутствовал на его первой лекции.
Когда ученик – Абу-Усман – закончил, вперед вышел нищий. Не успел тот и рта раскрыть, как Абу-Усман скинул свой халат и отдал ему.
Учитель встал и закричал:
– Ты лжец! Не смей говорить с людьми, пока в тебе есть это!
Абу-Усман спросил:
– Что «это»?
– Ты просто доставляешь себе удовольствие, а человеку нуждающемуся мешаешь смиренно попросить за себя самого, – ответил мастер.
У нищего и ученика много общего: оба должны достичь стадии, на которой они готовы просить. Именно эта позиция фокусирует соответствующим образом ум, благодаря чему появляется способность к правильному получению.
Вопрос: Если суфии безразличны к вещам этого мира, то почему же многие из них были заметными фигурами в искусстве, науке, государственной деятельности и литературе?
Ответ: Суфии безразличны к вещам этого мира, когда эти вещи связаны с тщеславием и когда им приписывается некая жизненная ценность, превосходящая их подлинное значение. Но суфии работают в этом мире, а значит, и с «вещами этого мира».
Есть масса способов работать в мире и с миром, о которых обычный человек, не понимающий всех причинно-следственных связей людей, событий и вещей, совершенно не подозревает.
Наиболее известная на эту тему история повествует о том, как Хидр обучал Моисея, взяв его с собой в путешествие и совершая необъяснимые поступки.
Суфий к тому же должен быть защищен в миру, до некоторой степени благодаря своей осознанности: «как верблюд в пустыне», согласно поговорке, указывающей на приспособленность к среде.
По этому поводу можно вспомнить историю из древнего классического трактата «Лейла и Меджнун», созданного Низами:
Жил-был царь, который приблизил к себе некоего юношу и очень привязался к нему.
Но спустя некоторое время тот осознал, что не может доверять царю, несмотря на все уверения того в преданности. Тогда юноша стал каждый день кормить на псарне царских собак – свору злобных тварей.
И вот случилось, что однажды царь, разгневавшись на молодого человека, велел бросить его псам. Но они не тронули его, потому что хорошо его знали.
Вопрос: Многие суфии, включая Джами, Саади, Худжвири, выступали в литературе всего лишь как простые биографы великих учителей. Теперь же они сами почитаются как святые. Почему так?
Ответ: На это ответил Шах Шуйя из Кирмана, сказав: «Великий человек велик, пока не знает об этом. Святой свят, пока не ведает этого».
Вопрос: Если я чувствую себя невеждой, как мне приступить к получению знания?
Ответ: Это состояние описывает древняя пословица: «Знание состоит в том, чтобы констатировать невежество».
Вопрос: Как может человек стать суфием, если он знает, что, выбирая этот путь, он должен лишиться чего-то?
Ответ: Ответ на этот вопрос в суфийской поговорке: «Бедняку не страшны воры, суфий не боится лишений».
Вопрос: Многие, одолеваемые беспокойством, ищут мира.
Ответ: Они могут никогда не найти его, как было сказано: «Беспокойство – это туча, проливающаяся разрушением».
Вопрос: в чем основная ошибка человека?
Ответ: В том, что он, задремав в прихожей жизни, полагает, что уже живет.
Вопрос: Как мне совместить различные методы познания, сохранив те, что доказали свою полезность в прошлом?
Ответ: Вероятность, что вам удастся это, такая же, как увидеть два восхода Солнца в один и тот же день.
Вопрос: Обязан ли ученик постоянно занимать себя всевозможными тривиальными делами, как это часто упоминается в суфийских книгах?
Ответ: Есть поговорка: «Если вы выбираете незначительные дела и делаете их хорошо, великие дела сами найдут вас и потребуют своего выполнения».
Вопрос: Зачем вы учите нас расширять сферу своих интересов? Не лучше ли сконцентрироваться только на духовном?
Ответ: Это обобщается в таком наставлении: «Если у тебя две рубашки, одну продай, а на вырученные деньги купи себе цветок».
Вопрос: Я не знаю, что ждет меня завтра, поэтому хочу подготовиться к встрече с будущим.
Ответ: Вы боитесь завтрашнего дня, однако день вчерашний столь же опасен.
Вопрос: Является ли речь наилучшим способом общения?
Ответ: Иногда, но не всегда. Как раз об этом говорится в приписываемом Хазрату Али изречении: «Человек скрывается под покровом своего язык», и это относится как раз к таким случаям.
Вопрос: Разве может случиться, что интенсивные программы обучения и исследований не помогут нам овладеть суфийским учением?
Ответ: Хафиз сказал: «Огромные здания и институты, ученые дискуссии, монастыри и университеты – какая в них польза, если в сердце нет мудрости и нет видящего ока?»
Вопрос: Я многому учился и извлек из учения много полезного. Что вы скажете о моем состоянии?
Ответ: На это состояние ссылается Джами в своем «Бахаристане», когда говорит: «Только теперь, когда я нашел Тебя, я знаю, что первый же мой шаг уводил меня прочь от Тебя»
Вопрос: Чем я могу помочь себе?
Ответ: Тем, что будете помнить пословицу из Саади: «Нигде не отыщешь путь, кроме как в человеческом служении».
Вопрос: в чем ценность внешних атрибутов?
Ответ: в них есть ценность, если вы осознаете истину изречения Саади в его «Бустане»: «Путь – это не четки, не одеяние и не молитвенный коврик».
Вопрошающий: Осторожность требует не лезть в воду, не зная брода.
Ответ: Осторожность может потребовать вообще никуда не лезть. Харири говорил в «Макамате»: «Безопасность – на берегу реки».
Вопрос: с чего надо начинать «учиться тому, “как” учиться»?
Ответ: Несомненно, с того, чтобы оставить все попытки учиться, исходя только из собственных предположений. Многие люди пытаются учиться, используя уже усвоенные ими концепции, даже не подозревая, что эти концепции не работают.
Вот история о людях, неверно оценивающих свои способности и ситуацию, рассказанная Саади в «Бустане».
Некий человек, гуляя однажды по лесу, увидел хромую лисицу и удивился, как это она, будучи калекой, ухитряется выживать в лесу. Тогда он решил понаблюдать за нею. Вскоре из чащи появился лев с куском мяса в зубах. Съев сколько мог, он бросил оставшееся и ушел. Лисица подбежала к мясу и доела остатки.
Увидев это, человек сделал вывод, что ему надо поступать так же, и Провидение позаботится о нем, как и о лисе. Он уселся на землю и стал ждать. Время шло, ничего не происходило, а человек становился все слабее и слабее. в конце концов он услышал голос: «Не будь хромой лисицей! Стань львом, чтобы пропитать себя и обеспечить других!»
Учение суфиев, в отличие от прочих учений, не предполагает, что вы знаете, как подступиться к тому, что вы хотите понять. Поэтому суфии первым делом заботятся о том, чтобы человек мог подойти к предмету изучения правильным для себя образом.
Вопрос: Почему все мистики по традиции передают свое знание понемногу и в кругу тщательно отобранных учеников, вместо того чтобы обнародовать его факты в полном объеме и передать людям силу этого знания?
Ответ: Как говорил Ибн Хазм аль-Тахири из Кордовы, «Тайные знания подобны сильнодействующим лекарствам: они излечивают сильных телом, но убивают слабые организмы. Подобно этому, тайные науки совершенствуют мышление, способное к пониманию и исправлению собственных недостатков. Но эти же науки могут уничтожить слабое разумение».
Этот мыслитель XI века, которого я только что процитировал5, по оценке западных ученых, является основателем сравнительного изучения религий. Им написана первая книга на эту тему.
Вопрос: А когда написали следующую?
Ответ: Не ранее, чем через 700 лет, что является полезным напоминанием о так называемой непрерывности схоластической деятельности.
Вопрошающий: Мне сдается, что он был глупцом, этот Ибн Хазм?
Ответ: Я всего лишь цитирую его. Однако давайте дадим ему возможность самому ответить вам. Считаете ли вы, что хоть кто-то из людей может избегнуть неприятия и поношения?
Вопрошающий: Да.
Ответ: Вот вам тогда еще одна цитата из его книги: «Безумен тот, кто думает, что обезопасил себя от критики и поношения!»
Вопрос: Как нам узнать побольше о древних суфиях, живших задолго до создания большинства классических суфийских текстов, и разве те времена и люди, жившие тогда, менее важны, чем суфии классического периода?
Ответ: Руми в своем произведении «Фихи ма фихи» («В нем то, что в нем») касается одного из аспектов этого вопроса, говоря, что, хотя тень может войти в дом раньше человека, вряд ли она важнее его, и если люди интересуют вас больше теней, можно сказать, что человек вошел первым. Так что прежде давайте выясним, в чем предмет вашего интереса.
С голоду или когда вам недостает питательных веществ можно завести разговор даже о гнилой банановой кожуре, валяющейся на земле. Но если у меня есть свежий банан или я знаю, как его достать, есть ли смысл развивать эту тему в заданном вами направлении? Если вы не голодны и к тому же собираете музейные редкости, ваш вопрос, возможно, и имеет какой-то смысл. Но тогда есть ли смысл задавать этот вопрос мне? Ведь меня интересуют только свежие бананы. Определите ваши собственные нужды, и это принесет пользу нам обоим.
На этот вопрос некоторые люди отвечали в том смысле, что хотят и того, и другого – так сказать, и бананы есть, и разглядывать разные ископаемые. Если бы нам удалось найти хоть кого-то, кто был бы способен на это, мы с большей пользой могли бы продолжить обсуждение этого вопроса. Помните человека, который сказал, что ему нужна «вода помокрее»? Может быть, ему и в самом деле хотелось такой воды, но он ее не достал. Даже если бы он и получил желаемое, какая ему могла быть от этого польза, ведь его организм был прекрасно приспособлен и к обычной воде?
Вопрос: Почему суфийские учителя иногда демонстрируют поведение, которое резко отличается от поведения людей внутреннего постижения и святости?
Ответ: Можно также спросить, почему в словарях столько слов с противоречивыми значениями. Вот классический пример обучения поведением:
Абу-Усман рассказывает6, что однажды он находился в обществе Абу-Хафса, у которого было немного изюма. Абу-Усман взял изюминку и положил себе в рот. Абу-Хафс схватил его за горло и закричал:
– Вор! Ты почему ешь мой изюм?
Абу-Усман стал объяснять:
– Я считал, что ты свободен от привязанности к вещам этого мира, и я знал о твоем бескорыстии, поэтому и взял у тебя изюминку.
Абу-Хафс сказал:
– Идиот! Ты доверяешь мне, хотя сам я не доверяю себе (в том, что я не свободен от корысти).
Абу-Хафс тем самым продемонстрировал, что человеку следует развиваться до тех пор, пока он не станет способным внутренним чувством воспринимать состояние других людей, а не полагаться на их репутацию.
Вопрос: Почему у меня такая несчастная жизнь? Часто я нахожусь в отчаянии, а затем со мной происходит такое, что вынуждает меня переживать еще больше. Мне кажется, что у других нет таких проблем.
Ответ: Все, кто культивирует в себе подобную жизненную позицию, сталкиваются с теми же трудностями. Вам не приходило в голову, что другие люди обходятся без таких проблем, просто потому, что иначе реагируют на происходящее?
Слышали ли вы историю о Фариси и змее?
Вот что рассказал Фариси суфию Калабадхи7:
«Мой путь лежал через пустыню, и жажда так измучила меня, что я был не в состоянии двигаться дальше. Я сел на песок и, вспомнив, что перед тем как наступает смерть от жажды, у человека, как я слышал, начинают слезиться глаза, стал ждать, когда это произойдет.
Вдруг мое внимание привлек какой-то шорох, и я увидел серебристую белую змею, скользившую по песку прямо ко мне. Я так испугался, что вскочил и, несмотря на свое бессилие, побежал прочь, слыша за спиной ее шипение.
В конце концов я добежал до источника воды. Змеиного шипения больше не было слышно. Оглянувшись, я не увидел змеи, ее и след простыл. Я напился и был спасен».
Фариси, когда он опустился на землю, не был беспомощен, хотя так ему казалось, пока не появилась змея. Змея, его второе бедствие, послужила средством его спасения.
Вопрос: Сообщают, что великий суфий Баязид сказал: «Все, что я хочу – это ничего не хотеть». Это похоже на «мистическое» высказывание, которыми так славятся мыслители Востока. Имеет ли это вообще какой-то смысл? И если имеет, то как это понимать?
Ответ: Для обычных людей желание означает жажду чего-то, и эта жажда всегда связана с эгоизмом, каким бы хорошо замаскированным или социально приемлемым он ни был. Часто отмечалось, например, что люди, которые представляются альтруистами, извлекают удовольствие из этой жизненной позиции. Но, согласно суфиям, за одну вещь дважды не платят. в нашем случае это значит, что если вы желаете чего-либо и испытываете удовольствие от своего желания, свою плату вы уже получили. Даже испытав глубокое эмоциональное волнение, которое будто бы и не имеет ничего общего с получением удовольствия от желания, вы все равно получили «плату» в виде эмоционального стимула.
Суфии полагают также, что такие желания удерживают человека на одном месте: он либо получает удовлетворение, либо разжигает свои желания, пока не удовлетворит их или не станет хронически неудовлетворенным человеком. Однако, продолжают суфии, за пределами всего этого лежит путь развития, понимания, восприятия, скрытый от нас «завесой» (туманной пеленой желаний). Вот почему Баязид стремится избежать желаний.
Мирские цели, к которым относятся и эмоциональные стимулы, слишком часто принимаемые чрезмерно набожными людьми за религиозные чувства, преследуются с помощью именно этих желаний, этой алчности. Об этом свидетельствует то, что объект желания в уме жертвы приобретает огромную важность, такую же, как у человека, жаждущего имущества, весомого положения, признания, славы, успеха. Чтобы отличать первичные цели от вторичных, суфии говорят: «Важность чего-либо обратно пропорциональна привлекательности этого». Тому есть параллель и в обычном мире, когда люди из-за своего пренебрежения не способны опознать важные события, изобретения и открытия. Доказательством того, что в повседневных делах это тоже признается, служит такое высказывание, появившееся недавно в лондонской ежедневной газете: «О важности того или иного можно судить по недостатку интереса к этому»8.