Исчезновение - читать онлайн

Суббота

В ту субботу, двадцать пятого апреля, был день рождения Вин. Воспоминания прошлого донимали Френсис весь день; и вечером, после ужина, сидя в доме матери с малышом Дэви, который дремал у нее на коленях, она просто не находила себе места. Судя по времени, уже можно было не рассчитывать, что мать мальчика, Кэрис, придет за ним. Наверняка она решила оставить его с Френсис, что бывало уже не раз. И хотя Дэви был очень худой и маленький для своих шести лет, Френсис изнывала от его близости. Крохотное тельце излучало столько тепла, что Френсис даже вспотела и стала задыхаться. Вдобавок ко всему мать включила радио и сама что-то бормотала себе под нос, пытаясь штопать рубашку при свете настольной лампы. Она наотрез отказывалась включать основное освещение во время режима светомаскировки, хотя отец Френсис позаботился о полной безопасности. Комната начала угнетать Френсис – слишком жарко, слишком тесно, слишком многолюдно…

Френсис заглянула в лицо Дэви, обмякшее во сне. Отметила бледно-сиреневый цвет его век и ощутила знакомый уже приступ тревоги за него, поскольку он всегда выглядел изнуренным.

– Я хочу выйти подышать свежим воздухом, – сказала Френсис, пытаясь сесть поудобнее, чтобы тело Дэви не так сильно давило ей на бедра.

Сьюзен, мать Френсис, резко вскинула голову.

– Что, сейчас? – спросила она с тревогой. – Да уже скоро спать пора.

– Я не устала.

– А я устала. К тому же, сама понимаешь, Дэви сразу проснется, как только ты шевельнешься, и таблетки не помогут. Ты не можешь уйти и оставить его на меня, а Кэрис наверняка уже не в лучшей форме.

Френсис подавила в себе отчаянное желание немедленно встать и выйти вон. Она с трудом поднялась со стула. Дэви зашевелился, уткнувшись лицом ей в плечо.

– Все хорошо, спи, спи, – прошептала Френсис Дэви на ухо, затем обратилась к матери: – Да, ты права насчет Кэрис. Дэви нельзя сейчас отправлять домой. Я отведу его к Лэндисам. Они еще не скоро лягут спать.

Сьюзен посмотрела на дочь с явным неодобрением:

– Это нехорошо, знаешь ли, пускать его по рукам.

– Да я просто… Я задыхаюсь. Мне нужно глотнуть свежего воздуха.

Они уже подходили к дому Лэндисов, когда Дэви начал извиваться у Френсис в руках, потирая глаза костлявыми кулачками. Сквозь одежду она чувствовала, как поднимаются его тонкие, словно карандаши, ребра, когда он зевал.

– Тише, тише, – успокаивала его Френсис. – Сейчас мы пойдем к мистеру и миссис Лэндис, и ты побудешь у них немного. Как тебе такая идея? Ручаюсь, что миссис Лэндис угостит тебя какао.

Дэви покачал головой.

– Я с тобой, – сказал он очень тихо, как только миссис Лэндис открыла дверь.

Хозяйка уже облачилась в домашний халат, а седые волосы накрутила на бигуди, но когда она увидела, кто пришел, то расплылась в добродушной улыбке. У них с мужем не было собственных детей, и внуков им было не понянчить.

– Вас это не затруднит? Всего на пару часов? – допытывалась Френсис.

– Да конечно не затруднит! – заверила ее миссис Лэндис. – Заходи, мой ягненочек. Вы можете оставить его хоть на всю ночь, Френсис, это не проблема.

– Спасибо. Он уже поужинал и принял свои лекарства.

– Френсис… – вяло позвал сонный Дэви, но ничего больше так и не сказал.

И все же Френсис поняла, что это был протест.

– Ты умница, – виновато отозвалась она.

Перед тем как дверь закрылась, Френсис успела перехватить взгляд Дэви, который тот отчаянно пытался на ней сфокусировать. Лицо его было бледным и растерянным, под глазами темнели огромные круги. Позже этот последний взгляд, брошенный ей вслед, будет мучить ее, как и то, с какой легкостью она подавила тогда возникшее чувство вины и как просто оставила малыша в чужом доме.

Но это был день рождения Вин, и Френсис нужно было перевести дух. Она поднялась на вершину Бичен-Клифф, утеса, возвышавшегося над Батом, села на скамью и стала глядеть вниз на город, погруженный во тьму. Она даже полюбила этот режим светомаскировки с его покоем и одиночеством. И если приучить глаза к темноте и не пользоваться фонарем, то никто даже и знать не будет, где ты находишься. Ты становишься невидимкой. И не только Френсис этим пользовалась – она часто слышала в темноте парка приглушенные голоса, осторожные шаги, сдавленное дыхание влюбленных парочек. Френсис нравилось разглядывать темные силуэты предметов на фоне светлого неба и то, что звуки и запахи казались резче. При дневном свете она не улавливала ни мускусной нотки в цвете конского каштана, ни приторной сладости сирени, ни сырого духа, исходившего от травы и земли. Все это отличалось от запахов копоти, каменных мостовых и людей там, внизу, на улицах города. Она не чувствовала никакой опасности, за исключением, пожалуй, легкой тревоги, которую испытывали все жители городка каждую ночь из-за угрозы налета. Френсис смотрела с утеса на город и представляла, как другие люди проводят свои субботние вечера. Их быт, любовь, споры; их бесконечные разговоры. Это была небольшая передышка – отстраниться от всего этого. Она думала о детях и о том, что делает ребенка ребенком. Иногда во взгляде Дэви появлялось такое же выражение, как и у старика, – усталое смирение перед неизбежностью того, что должно произойти. А ведь ему было всего шесть лет, по годам – определенно ребенок, но каким-то образом он казался старше своих лет. Чем-то он походил на Вин. Френсис присматривала за ним уже два года, с тех пор как вернулась жить к своим родителям. Дэви был совсем крохой, когда его мать, Кэрис Нойл, впервые привела его к Френсис, – жалкий заморыш с расцарапанной раной от блошиного укуса на руке, в грязных полуистлевших шортах, от которого пахло застаревшими нечистотами. Кэрис не желала заботиться о своем последнем ребенке – да собственно, как и об остальных своих детях, а Френсис было трудно отказать ей в помощи. И вскоре разовое одолжение превратилось в постоянную обязанность. Три-четыре раза в неделю Кэрис без всякого предупреждения подкидывала малыша Дэви Френсис, полагая, что лучшего времяпрепровождения для той и быть не может.

Стояла тихая и ясная ночь. Воздух был настолько теплым, что дыхание не парило. В этот день Вин исполнилось бы тридцать два года, столько же, сколько и Френсис. Каждый год Френсис старалась представить себе Вин взрослой женщиной, состоявшей в браке, имеющей своих детей. Воображала, как бы та могла выглядеть, чем стала бы заниматься, и частенько задавалась вопросом, остались бы они подругами или нет. Френсис хотелось думать, что остались бы, хотя они были совершенно разными, а взрослым дружба дается гораздо сложнее. Теперь она этого никогда не узнает. Вин пропала в августе двадцать четыре года назад, и с тех пор ее никто не видел. Она так и останется в памяти восьмилетним ребенком. И в день ее рождения образ Вин безжалостно преследовал Френсис, заполняя сознание отголосками полузабытых воспоминаний, а боль утраты становилась еще сильнее.

Восточнее замка Шам пролетел самолет, выпустив осветительную ракету. Ярко вспыхнув, она стала медленно падать. Френсис насторожилась, и тут же в городе взвыли сирены воздушной тревоги. Обычно первые самолеты появлялись между одиннадцатью и полуночью, и Френсис поняла, что просидела здесь несколько часов и даже не заметила этого. Теперь ей следовало бежать домой, чтобы вместе с матерью спуститься в подвал и всю ночь мучиться от боли в спине, лежа на жестком шезлонге, и ощущать, как с каждым часом дышать становится все тяжелее. Спать в такой обстановке было невозможно, а игра «Я – шпион» в кромешной темноте перестала забавлять еще несколько месяцев назад. В общем, перспектива была такой же радужной, как и холодные дождливые выходные. Последнее время Френсис просто перестала реагировать на вой сирен, и не она одна. Много раз – сотни раз – люди прятались по подвалам, но ни одна бомба не упала на город.

Струйки лунного света скользили по Холлоуэй, старейшей улице города, пролегавшей вдоль подножия холма, затем они разливались по крыше часовни Святой Марии Магдалины, освещая крышу соседнего строения – бывшего госпиталя для прокаженных. Само здание лепрозория – узкая каменная коробка – было погружено в темноту, как, впрочем, и все вокруг. И поэтому ничто не указывало на то, что лепрозорий давно заброшен и пустует. При лунном свете можно было разглядеть его неровную, покрытую шершавой черепицей крышу, маленькие готические окна и дымоход. Чтобы заставить себя посмотреть на лепрозорий, Френсис нужно было основательно собраться с духом. Для нее это было сродни дерзновенному подвигу. И уж, совершив его, она не могла отвести взгляд. Вид лепрозория мгновенно переносил ее в детство, и путешествие это было очень болезненным. Вот и сейчас, глядя на него, Френсис не сразу услышала гул приближающихся самолетов – он нарастал медленно, постепенно перекрывая мягкий шелест листвы. Где-то на Линком-Хилл залаяла собака. И когда гул стал достаточно громким, Френсис распознала характерный двухтональный вой немецких пропеллеров, совершенно не похожий на монотонный рев британских винтов. Все в городе уже научились улавливать эту разницу.

Ночь за ночью, из месяца в месяц жители Бата прятались по подвалам, когда немецкие самолеты пролетали над городом, держа курс на Бристоль, бомбить его доки, причалы и склады. С вершины Бичен-Клифф Френсис часто наблюдала, как там, на западе, небо озарялось разрывами зенитных снарядов, и представляла, как гибнут люди в соседнем городе. Однажды шальная бомба упала возле Бата – то ли сдали нервы у пилота, потерявшего ориентацию, то ли просто экипаж избавился от излишков смертоносного груза, возвращаясь на материк. Тогда сгорел сарай и образовалась огромная воронка, на которую все ходили глазеть. Годом раньше, в Страстную пятницу, просто ради злой забавы какой-то пилот сбросил четыре бомбы, убив одиннадцать человек в Долмитсе. Трудно было представить себе этих молодых немецких летчиков, которые, покрываясь ледяной испариной в своих кабинах, несут с собой смерть и разрушения. Френсис ловила себя на странных мыслях; ей было интересно, какие лакомства любили они в детстве, кем мечтали стать в свои двенадцать лет, каким был у них первый поцелуй – они вспоминали его с наслаждением или, может быть, с отвращением? Френсис должна была ненавидеть их, ведь иное отношение к немцам означало не любить Англию. Так было и раньше – в прошлую войну. Но тогда она сожалела об этой ненависти, а теперь гнушалась ею.

Гул двигателей нарастал. Он приближался с двух сторон – с востока, подбираясь по реке Эйвон, от Бокса, и с юга, заходя со спины. Френсис закурила, тщательно прикрывая ладонью тщедушный огонек от спички и силясь вспомнить, когда же у Дэви появилось это не по годам взрослое выражение лица. Когда его впервые оставили с Френсис, она понятия не имела, что с ним делать. Она принялась чистить морковь под навесом на заднем дворе и практически забыла о нем, вспомнив лишь тогда, когда заметила, что он смотрит на нее, выглядывая из-за дверного косяка. У него были светлые глаза, белокурые волосы и бледная кожа, перепачканная грязью. Тогда его лицо не выражало ни испуга, ни любопытства, скорее оно было полно угрюмой пытливости. Вскоре она поняла природу этой пытливости: он силился отыскать себе что-нибудь поесть. Выражение усталой покорности, должно быть, появилось позже. Френсис не очень-то ладила с детьми, и поначалу она просто не знала, о чем с ним говорить. Она спрашивала: «Ну как, у тебя все в порядке?» Или предлагала: «А знаешь, ты можешь пойти поиграть во дворе». И когда он ничего на это не отвечал, Френсис смущалась и даже сердилась.

Самолеты шли очень низко, так низко, что казалось: стоит только протянуть руку – и можно коснуться их. Черные силуэты заполнили все небо. Такого их количества Френсис еще не видела. В шоке от этого зрелища она выронила сигарету и, зажав уши ладонями, уставилась в небо, где, словно рой гигантских насекомых, ползли самолеты. Звуковая волна давила на грудь и заставляла сердце учащенно биться. Френсис казалось, что самолеты летят так медленно, что вот-вот начнут падать на землю. И вдруг она поняла, почему все происходит не так, как обычно, – самолеты шли не на Бристоль, а на Бат. Мирный и беззащитный Бат. Френсис была настолько ошеломлена, что просто не могла пошевелиться и сидела в полном оцепенении. И тут самолеты начали пикировать. Послышался специфический нарастающий свист падающих зажигательных снарядов, и Френсис увидела, как вспыхнули ярким пламенем один за другим несколько зданий, осветив весь город, перечеркнув все усилия светомаскировки. Затем раздался мощнейший взрыв фугасной бомбы. Последнее, что промелькнуло в голове у Френсис, прежде чем ужасный грохот обрушился со всех сторон, это образ малыша Дэви Нойла, с его белокурыми волосами, точно такими же, как у его тети Вин.

Френсис рухнула со скамейки на влажную траву и съежилась, обхватив руками голову. Ей казалось, что она не может полноценно дышать, в воздухе что-то рвалось и визжало, земля тряслась, и она перестала что-либо понимать. Это был момент животного страха – страха, который заставлял все мышцы дрожать и делал ее слабой и глупой. Френсис однажды уже испытывала подобный страх, но не так долго, как теперь; это случилось, когда она впервые увидела призрак в старом лепрозории. И ее охватил такой же парализующий страх – словно падаешь с огромной высоты и понимаешь, что жить тебе осталось всего несколько секунд. Френсис вжалась в землю, крепко зажмурилась и до боли стиснула зубы, в то время как самолеты шли волна за волной, пикируя на город и осыпая его бомбами. Казалось, этот кошмар длится уже вечность: рев двигателей, грохот и содрогание земли от мощных взрывов. Запах весенних трав и зазеленевших деревьев поглотила едкая гарь; все вокруг заволокло дымом. И когда Френсис наконец заставила себя открыть глаза, она увидела, что весь Бат был в огне. Горел газовый завод. Пылали и Холлоуэй, и улица, на которой жила Френсис, и улица ее родителей. В панике от ужасного чувства беспомощности Френсис вскочила с земли и с плачем кинулась к лестнице Иакова, крутые ступени которой вели с утеса на Александра-роуд, где жила ее тетя Пэм. Это было ближайшее безопасное, как ей казалось, место, куда она могла добраться. Бросившись вниз по ступеням, Френсис услышала треск пулеметных очередей, и хотя раньше она никогда их не слышала, теперь почему-то сразу выделила из общего грохота. Она пыталась держаться темной стороны, где росли лавровые деревья и кустарники, но огонь пожарища вытеснил ночь. Где-то на середине лестницы Френсис споткнулась, потеряла равновесие и со всего маху врезалась в перила. Падая, она вывихнула лодыжку и так сильно ударилась головой, что перед глазами роем пронеслись белые всполохи. Очередная бомба упала совсем рядом. По мере приближения к земле ее свист стал напоминать крик банши. Затем раздался взрыв такой чудовищной силы, что на секунду-другую он поглотил все остальные звуки. Это настолько ошеломило Френсис, что она вцепилась в перила, словно они могли как-то защитить ее, и больше уже не двинулась с места. Голова у нее болела так, что казалось, будто она просто раскололась от удара. Френсис вспомнила о матери, представила, как та сидит в своем подвале и дрожит от страха. Подумала об отце, в надежде, что тот успел спрятаться в каком-нибудь общественном бомбоубежище. Потом мелькнула мысль о призраках лепрозория, но в конце концов все мысли отступили перед единственным желанием выжить.

Воскресенье

Блеклое солнце пробивалось сквозь дымовую завесу. Прищурившись, Френсис посмотрела на небо. В голове у нее стучало, и ощущения были такие, будто она слегка пьяная; мысли двигались со странной медлительностью, как высокие облака в жаркий день. Во время падения Френсис рассекла лоб, и кровь залила все лицо, но она не обращала на это внимания, просто терла ссадину, потому что та сильно зудела. Ее охватило тревожное чувство, будто она забыла что-то очень важное, и события прошлой ночи не укладывались в логическую цепочку, как Френсис ни старалась их упорядочить. Из разговоров людей, которые доносились до ее слуха, она узнала, что после первой атаки наступило короткое затишье, а перед рассветом налет повторился. Френсис же казалось, что бомбардировка продолжалась и продолжалась не переставая, бесконечно. Она очнулась на рассвете на ступеньках, на том самом месте, где упала, и медленно побрела домой.

На улице Магдалины она стала помогать команде гражданской обороны разгребать руины дома, который стоял всего в трех кварталах от места, где жила Френсис со своими родителями. От прямого попадания зажигательной бомбы строение вспыхнуло, как фитиль. Крыша, печная труба и верхний этаж провалились в подвал. Дом превратился в кучу обгоревших головешек, со свистом испускающих струйки пара.

– Френсис, милочка, не стой как истукан! – услышала она голос своего отца Дерека и была так обрадована этому, что совсем не обратила внимания на укоризненный тон.

Чета Хинксли, которая жила здесь еще до рождения Френсис, до сих пор находилась где-то под завалом. Френсис знала, что у стариков на кухне стоял специальный стол под названием «укрытие Моррисона», но она также помнила, что оба они уже впали в детство и не покидали своей постели после предупреждения о воздушной тревоге.

На другой стороне улицы был разрушен целый ряд четырехэтажных строений Георгианской эпохи – Парадиз-Роу, взрыв сровнял их с землей. Зияющая пустота притягивала взгляд – в этом было что-то завораживающее и странное. Френсис могла видеть сквозь образовавшуюся брешь весь Бат – реку, омывающую подножие холма, аббатство и величественные здания Королевского Полумесяца на севере. Отовсюду поднимался дым.

Взяв себя в руки, Френсис приняла от отца кусок разбитой двери и передала пареньку, стоявшему за ней, по цепочке. Они пытались расчистить вход в подвал. В разборе завала участвовало не так уж много женщин; они готовили чай, ходили за водой к часовне Магдалины, где находился запасной резервуар, или просто стояли маленькими группами, вытирая своим детям перепачканные лица, и выглядели совершенно растерянными. Но Френсис была высокого роста, носила брюки, волосы стригла коротко, и люди порой забывали, что она женщина.

– Эти ублюдки стреляли по пожарным, когда те работали, – сказал Дерек, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вот вам поганая немчура во всей красе! Не так, что ли?

– Они разбомбили штаб гражданской обороны, – добавил парнишка, что стоял позади Френсис. – Там теперь просто кровавое месиво.

– Кладбище в Олдфилд-парке тоже разворотили, – выкрикнула женщина, резво катившая детскую коляску по направлению к Хэллоуэй. – Трупы разбросаны повсюду! Тех, кого давно схоронили, – я видела их!.. Кости и все такое… – Женщина покачала головой и поспешила дальше, так и не договорив.

– Ну, мы уже не сможем помочь этим ребятам! – неуместно пошутил ей вслед какой-то мужчина.

– Тише! – крикнул спасатель, стоявший на коленях в груде развалин. Он склонился над обломками и поднял вверх руку, требуя тишины. – Клянусь, я что-то слышал, – добавил он. – Там кто-то стучит!

В толпе зевак послышались жидкие аплодисменты.

– Давайте, парни, поднажмем!

Но когда через пару часов их наконец откопали, то оба Хинксли оказались мертвы. Лицо миссис Хинксли было совершенно белым от известковой пыли, а у ее мужа – черным от сильного ожога. Узнать их было совершенно невозможно. Френсис таращилась на тела словно в онемении; в ушах у нее пронзительно звенело, и ей казалось, что она до сих пор слышит свист падающих бомб. Ей стало дурно, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

– Френсис! – услышала она окрик матери. – Ох, Френсис, уходи отсюда, милая!

– Так кому нам сообщить об этом? – спросил один из спасателей. – Я про трупы. Кому мы должны доложить? Полиции?

Дерек непонимающе посмотрел на него и растерянно покачал головой.

Френсис закрыла глаза, ей показалось, что она просто моргнула, но когда пришла в себя, то обнаружила, что сидит на кухне у себя дома и мать мокрым полотенцем обтирает ей рану на голове.

– Ты можешь поверить? – говорила мать. – Френсис всю ночь провела на улице!

В окнах были выбиты стекла, входная дверь отсутствовала, и по комнате гулял легкий сквозняк. От дверного косяка до потолка зияла трещина. Видно было, что пол уже подметали, но пыль снова покрыла весь линолеум. Дефекты были незначительные, но они почему-то тревожили, как в странном сне.

– С передовой, так, что ли, Френсис? – раздался голос тети Пэм.

– Пэм? – заметила ее Френсис. – Ты-то как, в порядке?

Пэм бросила на нее насмешливый взгляд, и Френсис почувствовала радостное облегчение, удостоверившись, что с тетей все хорошо.

– Я-то? Естественно, в порядке. Потребуется нечто более серьезное, чем несколько фейерверков, чтобы меня прикончить.

Густые седые волосы Пэм были связаны на затылке желтым шарфом, а куртка перемазана сажей. Френсис опустила взгляд и увидела жесткошерстную дворняжку по кличке Пес, не проявлявшую никаких признаков беспокойства.

– Он тоже в норме. Хотя слышали бы вы, как он выл, когда сыпались бомбы! – сказала Пэм, коротко усмехнувшись.

– Я направлялась к тебе… – заговорила Френсис, наморщив лоб и пытаясь упорядочить мысли. – Я так думаю. Спускалась по лестнице Иакова и упала…

– А какого черта ты делала на утесе в такое время? Вот что я хотела бы знать, а? – спросила Сьюзен. – Ты сказала: «Воздухом подышать».

Пэм устало посмотрела на Сьюзен.

– Да ничего особенного, – ответила Френсис. Она не осмелилась напомнить им, что был день рождения Вин, потому что мать и так была взвинчена. – Просто сидела и думала. Наслаждалась тишиной и покоем.

Мать пренебрежительно фыркнула.

– Ну что ж, вершина утеса – подходящее место для этого, – отозвалась Пэм.

– Пожалуйста, не потакай ей, Пэм, – резко парировала Сьюзен. – Она же могла погибнуть!

– Потакать? Френсис взрослая женщина, Сью. Думаешь, остальные люди, находясь в этих зданиях из кирпича и бетона, были в большей безопасности? Я вот слышала, что в убежище, которое напротив кинотеатра на Шафтсбери-роуд, было прямое попадание и все, кто там был, погибли. Семнадцать человек.

– Пэм! – в ужасе воскликнула Сьюзен.

Она побледнела и выглядела крайне испуганной. На некоторое время женщины замолчали. Снаружи доносились звуки капающей воды, крики людей и рокот генераторного насоса. Пахло гарью и мокрым пеплом. Пес едва слышно зарычал, затем вздохнул и лег в ногах у Пэм. Он был черно-белого окраса, со слишком короткими для его тела лапами и хвостом шотландской овчарки, развевающимся, как флаг, – плод внеплановой вязки на ферме «Топкомб». Френсис принесла его Пэм, когда у той умер ее старый фокстерьер, и поначалу он ей не понравился, она даже не стала придумывать ему кличку. «Это просто Пес», – сказала она, так и закрепилось. Это было еще во время замужества Френсис. Тогда она была женой фермера, не то что сейчас – великовозрастная кукушка, вернувшаяся в родительское гнездо.

Френсис окинула взглядом хорошо знакомую кухню с ее хлипкими шкафчиками, столом, покрытым жестью, и древней-предревней плитой. Ни электричества, ни газа, ни воды. На забытой сковороде сиротливо лежали три ломтика хлеба. Часы упали со стены на стол и превратились в кучку обломков. Циферблат без стрелок выглядел как перепуганная человеческая физиономия.

– Говорят, они вернутся, – сказала Сьюзен. Ее голос выдавал неподдельный страх, лицо было напряжено, глаза лихорадочно блестели.

От мокрого полотенца, которым мать вытирала Френсис голову, рана вновь открылась и заболела. Вода в миске стала розовой. Френсис закрыла глаза, ее по-прежнему не покидало ощущение, что она забыла что-то сделать. Это сводило ее с ума.

– Они прилетят сегодня ночью, – продолжила Сьюзен, – и все повторится. Нужно убираться из города – людей уже эвакуируют из центров временного размещения, сажают в автобусы и увозят. Мы поедем сразу, как только Дерек освободится. Марджери говорит, что людей размещают в баптистской церкви. Никто из нас здесь не останется, чтобы снова пережить весь этот ужас.

– Я никуда не поеду, – сказала Пэм, пожимая плечами. – Да провалиться мне на этом месте, если я позволю кучке молокососов, у которых даже еще волосы на груди не выросли, выжить меня из собственного дома.

Сьюзен бросила на нее скептический взгляд:

– Ты что, тоже крепко ударилась головой? Это не игра, Пэм, – они хотят всех нас тут похоронить. Это сумасшествие – оставаться здесь. И ты, Френсис, больше не будешь шляться по ночам, где тебе вздумается. Знаешь, люди говорят… Бог знает, чем она там занимается, – вот что говорят о тебе.

Френсис собралась с духом, чтобы ответить, но заметила, что руки у матери трясутся. Она запустила пальцы меж дрожащих пальцев матери и на мгновение сжала.

– Да все нормально, мам, – сказала она ласково. – Не волнуйся.

– Ничего не нормально! Если я потеряю тебя… – Сьюзен тряхнула головой, прерывисто вздохнула и заправила прядь светло-пепельных волос за ухо. – Френсис, если я потеряю тебя… – Не договорив, она бросила полотенце в миску и поставила ее на стол.

Френсис снова попыталась сосредоточиться, но головная боль делала мыслительный процесс совершенно невозможным. Перед глазами у нее все поплыло, и она вновь, как наяву, увидела ночное небо, освещенное оранжевым пламенем пожарищ и кишащее огромными черными мухами. Бомбы визжали, как раненые животные, и какие-то руки тянулись к ней. Вздрогнув, Френсис очнулась – в кухню, еле волоча ноги от усталости, вошел отец.

– Дерек! Да ты всю грязь с улиц притащил! – воскликнула Сьюзен, сокрушаясь из-за оставленных мужем следов, а также кусков штукатурки и хлопьев пепла, которые сыпались с его униформы патрульного Отряда противовоздушной обороны.

Дерек устало посмотрел на жену:

– Сьюзен, дорогая, если я вот прямо сейчас не выпью чая, ты сделаешься вдовой.

Френсис встала и открыла кран, чтобы наполнить чайник, забыв, что воду отключили и газовая плита не работает.

– Вон, вода в ведре, – показала Сьюзен. – Пока придется носить ее из бака, я так понимаю.

– Ну, это не так уж и далеко, – рассеянно отозвалась Френсис, шаря по карманам в поисках спичек и не находя их. Она хотела развести огонь, но, очевидно, спички остались где-то там – на лестнице Иакова. А ведь было что-то еще – что-то ею потерянное.

– Ты уже отдежурил, да? Мы можем уехать? – спросила Сьюзен.

Дерек покачал головой:

– Что значит «отдежурил»? Нет, милая, уехать я не могу. В конце концов, нас для этого и готовили. Вы берите, что сможете унести, и поезжайте. Я позабочусь о доме, а потом пойду на Беар-Флэт, буду помогать охранять банк от мародеров. Там такая дыра, что пролезет Али-Баба и все его сорок разбойников, а…

– Беар-Флэт? Так… надолго?

– Не знаю, родная.

– Да сядь ты, пока не свалился, Дерек! – сказала Пэм, подхватывая брата под руку.

Дерек закивал, соглашаясь.

– Но они же вернутся! Они скоро вернутся! – заплакала Сьюзен.

– К этому времени вы все уже будете далеко, – сказал Дерек.

– Только не я, – поправила Пэм.

– А как же ты, папа? – спросила Френсис.

– Не волнуйся, я найду себе убежище, но уехать сейчас я просто не могу. Я действительно нужен здесь. Кстати, как твоя голова?

– Я думаю, все нормально, – рассеянно ответила Френсис.

– Нам всем просто очень повезло. А вот бедолагам Хинксли и тем, с холма в Спрингфилде… – Дерек сокрушенно покачал головой.

Френсис похолодела. Она попыталась обратиться к отцу, но слова замерли у нее на языке.

– Что? – наконец выдавила она еле слышно.

– В каком смысле «что»? – переспросила Пэм.

– Ох… – выдохнула Френсис, когда в голове у нее с ужасающей внезапностью все прояснилось. Теперь она точно знала, о чем забыла. – Дэви…

– Что? Ой! Нет… – всполошилась Сьюзен.

– Я оставила его у Лэндисов! – закричала Френсис и бросилась из дома, не обращая внимания на окрики родных.

От быстрого движения голову пронзила резкая боль, к горлу подступила тошнота, и все ее существо охватил ужас оттого, что она могла забыть про него, даже не спросила… С ее глаз наконец-то спала магическая пелена, и впервые за день она осознала весь кошмар происходящего. Трупы людей вокруг, разрушенные дома, все больше и больше. Она бежала изо всех сил и уже почти задыхалась, когда из-за холма, там, где Холлоуэй делала поворот и уходила на юг, показался Спрингфилд. Вернее, то, что от него осталось. Френсис перешла на шаг, охваченная дурными предчувствиями.

Не было ни дыма, ни обуглившихся балок или почерневших камней. Ближайшие дома, там, где жили Лэндисы, просто сложились, словно карточные домики. Вместо крыш повсюду торчали стропила, похожие на переломанные кости. Дальше таких разрушений не было, но это уже не волновало Френсис. Она остановилась, ощущая, как дрожь охватывает ее тело. Дом, где она оставила Дэви, был полностью уничтожен. Ошеломленная, она стояла, глядя на руины, пока возле нее не остановился мужчина из команды гражданской самообороны и не поинтересовался, все ли с ней в порядке. Его морщинистое лицо было покрыто копотью.

– Ты что, знала их? – спросил он.

– Где они сейчас? – машинально произнесла Френсис.

– Понятия не имею, дорогая, ты уж прости. Я слышал, что церковные склепы хотели использовать под морг, но кто знает… Они же были в подвале, мистер и миссис Лэндис, так ведь? Бомбежку пережили, все в порядке, даже переговаривались со спасателями какое-то время. А потом трубу прорвало, и вода затопила подвал… их не успели вытащить. Жестокий поворот судьбы, иначе не скажешь. Беда… – заключил мужчина и предложил Френсис закурить.

Сигарета прыгала у нее в руке, когда спасатель поднес спичку. Зажмурив глаза, Френсис постаралась успокоиться. Стоит ли выяснять все обстоятельства? Выпытывать подробности? Нужна ли ей ясная и полная картина произошедшего? И она решила, что лучше узнать сейчас, чем потом домысливать самой, хотя еще не находила в себе силы задавать вопросы. Ее знобило, и ноги стали ватными. Она должна была заботиться о Дэви. Должна была оберегать его. А вместо этого она бросила его и отправилась на утес, чтобы сидеть там в темноте один на один со своими мыслями. Дэви так хотел, чтобы она осталась с ним…

– А маленький мальчик? – прошептала Френсис.

– Что-что?..

– Маленький мальчик… был в подвале вместе с Лэндисами? Он тоже утонул?

– Я знаю только, что достали два мертвых тела, – ответил спасатель. – Ты хочешь сказать, что их было трое?

– Что? – Френсис резко повернулась к мужчине, сердце ее стучало. Она схватила его за рукав и закричала: – С ними был маленький мальчик – Дэвид Нойл! Его нашли? Он жив? Он совсем маленький – всего шесть лет!

– Спокойно, – одернул ее мужчина и в задумчивости потер подбородок. – Держи себя в руках. Команда спасателей отправилась в Хейсфил-парк, кажется. Пошли со мной, спросим у них.

Солнце уже садилось, когда команда спасателей решила остановить поисковые работы. У Френсис ныла спина, руки были в царапинах и синяках. Они очистили затопленный подвал, насколько это было возможно, укрепляя стены деревянными распорками и стойками. На металлической решетке висело розовое стеганое одеяло миссис Лэндис, запачканное грязью. Френсис старалась помочь, чем могла, несмотря на то что спасатели все время пытались прогнать ее с развалин, чтобы она не мешала им. Каменные стены дома были полностью разрушены взрывом, и все вокруг покрыто белой пылью. Время от времени Френсис казалось, что она видит что-то знакомое в этом жутком белом месиве: руку или ладонь, прядь волос, маленький ботиночек. У нее сводило живот, но всякий раз оказывалось, что это не Дэви. Никаких следов присутствия мальчика они не нашли, и хотя в голове у Френсис все еще шумело и это мешало ей здраво мыслить, она начала надеяться.

Спасатели сложили свои инструменты и собрались уже уходить, когда один из них подошел к Френсис и похлопал ее по плечу.

– Если бомба угодила прямо в него, то что там могло остаться? – мягко сказал он.

– Но… Лэндисы были живы после взрыва. Они спустились в подвал, и если Дэви был с ними, то они взяли бы его с собой. Мы должны продолжать поиски – он может быть еще там… и возможно, он еще жив!

– Нет, милая, не мог он выжить, – ответил спасатель. – Там никого нет.

– Тогда он мог… он сам мог выбраться оттуда, ведь мог? После взрыва. Или даже перед взрывом. Он мог сбежать. Должно быть, он сильно перепугался, когда это началось. – Френсис едва не разрыдалась от собственных слов.

– Я слышала, что одного ребенка выбросило из убежища, там, на Стозерт-авеню, – встряла женщина, стоявшая рядом с Френсис. Волосы у нее были в пыли, и все тело ее безудержно тряслось. – Только он и выжил, а все, кто остался в убежище, погибли.

– Иногда у него бывают припадки… и он забывает, где он и что делает, – забормотала Френсис, уставившись на руины, словно пытаясь разглядеть там маленького мальчика. – Если он испугался, то мог побежать домой… или стал искать меня. Разве не так? Он может быть совершенно в другом месте!

– Правильно, все может быть, – сказал спасатель успокаивающим тоном, и Френсис это насторожило.

– Так что же мне делать? Заявить о его исчезновении?

– Мы отметим это в нашем отчете, – заверил ее спасатель. – Вы сказали, его зовут Дэвид Нойл?

– Дэвид, да…

– Вы правы. Я бы на вашем месте начал с его домашнего адреса. Затем, когда все поутихнет, проверил бы госпитали и, может быть, центры временного размещения. Если его выбросило взрывной волной, то, возможно, кто-нибудь подобрал его и отвез туда. Но сейчас вам лучше покинуть город, я не думаю, что нас ждет спокойная ночь.

– Я не могу сейчас уйти, – выпалила Френсис, но в то же мгновение ей вспомнились вой падающих бомб, рев разбушевавшегося пожарища, пожирающего своим пламенем ночь, и от страха у нее вновь скрутило живот. Она попыталась не обращать на это внимания.

– Ну как знаете, – отмахнулся спасатель, потеряв терпение.

Френсис еще некоторое время не двигалась с места, парализованная мыслью, что она потеряла Дэви и что, возможно, стала причиной его смерти. Вскоре после того, как Кэрис впервые привела его к Френсис, Дэви стал сам появляться в ее доме – то приходил и молчком стоял у задней двери, то поджидал на крыльце, когда она вернется с работы. Она всегда давала ему стакан молока или булочку, и потом он, как бродячий кот, пропадал, но всегда возвращался. Она быстро привыкла к его еле заметному и практически безмолвному присутствию в то время, когда она то стирала, то чистила картошку, а то и просто сидела на крыльце под конец дня и курила. Для нее стало сюрпризом, что очень скоро она сама стала приглядывать за ним, перестав обращать внимание на то, что частенько дурной запах предвосхищал его появление. Мать сказала ей, что с Кэрис следует брать деньги за присмотр.

– Если бы у Кэрис были деньги, она не нуждалась бы в моей помощи, – ответила тогда Френсис.

– Деньги у нее были бы, если бы она не пила как лошадь. И я не понимаю, зачем нам лишний рот, – беззлобно парировала Сьюзен. – Как-то же она управлялась с другими своими детьми, а? Это потому, что он дурачок, а она ленивая до мозга костей. Вот и все дела.

– С какими другими она управлялась? Малютка Дениз до сих пор живет с Оуэном и Мэгги, забыла? И Дэви вовсе не дурачок, – возразила Френсис.

На что мать только насмешливо фыркнула. Она могла ворчать, могла жаловаться, но бутерброда с джемом для Дэви никогда не жалела.

Френсис казалось, что Дэви был особенным, но не слабоумным. Слишком маленький и тощий для своих лет; уши чересчур велики для крохотной головки, да к тому же торчали, как ручки призового кубка. Его так и дразнили сверстники – кубок. Говорил он мало, всегда рассеянный. Его внимание не переключалось на что-то новое и интересное, как у большинства людей, наоборот, ему, судя по всему, нравилось вообще ни на чем не сосредотачиваться. С тех пор как ему прописали фенобарбитал, припадки у него практически прекратились. Отец Дэви оплачивал доктору необходимое количество препарата на три месяца вперед, так что потратить эти деньги на что-то другое соблазна у него не было. Припадки различались по степени тяжести: от кратковременного помутнения сознания – при этом тело его продолжало двигаться, а очнувшись, он бывал лишь слегка озадачен и напуган – и до внезапных страшных конвульсий и полного беспамятства. Последнее напугало Френсис до смерти, когда она впервые с этим столкнулась. Но прием препарата предотвращал припадки; правда, Дэви слабел и впадал в сонливое состояние, поэтому максимальную дозу он принимал перед сном.

Однажды солнечным днем, пораньше, Френсис согрела воды в большом котле, вынесла во двор ванну, плеснула воды и подозвала Дэви. К тому времени он уже привык к ней и позволил снять с себя грязную одежду, а потом и погрузить в ароматную пену. Он думал, что это такая игра. Френсис воспользовалась случаем, чтобы наконец-то вымыть его с головы до ног, а он все время смеялся и плескался, и к концу она сама вымокла до нитки. Тогда она впервые услышала его смех. Потом Френсис выстирала его одежонку, и, пока она сохла на теплой черепичной крыше летней кухни, Дэви бродил голышом по двору и был занят игрой с прутиками и камешками, смысла которой Френсис так и не постигла. Он был настолько худой, что можно было сосчитать все его ребра и позвонки, а ручки, похожие на спички, слегка напомнили ей руки Вин. Кэрис потом устроила ей хорошую взбучку, так как усмотрела в купании ее ребенка упрек в свой адрес, но это стоило того, чтобы видеть Дэви таким веселым.

Вспоминая все это, Френсис почувствовала себя совершенно опустошенной. Она добрела до Бичен-Клифф-Плейс и теперь стояла перед домом Кэрис Нойл под номером тридцать три и не находила в себе смелости подойти к двери. Пока она была снаружи, у нее все еще теплилась надежда, что Дэви сбежал после взрыва домой и что ей не придется сообщать его матери, что он пропал. Она стояла, ощущая, как в гортани отдается пульс ее сердца. Местечко Бичен-Клифф представляло собой узкую улочку примыкающих друг к другу типовых домов, выходящую к подножию холма на Холлоуэй, где застройка отличалась причудливым хитросплетением. Стены Бичен-Клифф почернели от копоти, испещренной струйками воды, которые стекали с подоконников и желобов. Оконные рамы прогнили, печные трубы растрескались, а крыши поросли сорняком. Палисадники были заставлены мусорными баками и завалены ломаной утварью. Общий задний двор вдоль и поперек пересекали бельевые веревки, там же стояли три уборные и прачечная. Здесь всегда было сыро – вода ручьями бежала с утеса, пробивая себе путь к реке. Даже крысы, копошащиеся возле мусорных баков, были мокрыми, их шерсть потемнела и слиплась от влаги.

Френсис почувствовала, что у нее пересохло во рту. Наконец, пересилив себя, она постучала. Дверь открыл Фред Нойл – старший брат Дэви. На голове у него был противогаз. Фреду было двенадцать – костлявый, угловатый, несуразный. Волосы такие же темные, как и у матери. Сквозь стекла противогаза Френсис видела его глаза, горящие неистовыми желаниями, – юношеская жажда перемен и разрушений.

– Мама во дворе, – послышался его приглушенный голос. – Я пошел за гусаком.

Он протиснулся мимо Френсис на крыльцо, натягивая на лоб кепку.

– Погоди, Фред, – остановила его Френсис. – Твой младший брат здесь?

– Дэви? Нет, – покачал головой Фред. – Разве он не с тобой?

– Нет, – с трудом ответила Френсис вслед удаляющемуся парню.

На ватных ногах она пошла на задний двор. Кэрис сдергивала с веревок развешанное белье и швыряла в кучу прямо на землю. Она бросила взгляд на приближающуюся Френсис и без всяких приветствий сказала:

– Все придется перестирывать. Проклятая пыль. Будто я мало здесь горбачусь. – При этом она раздраженно смахнула со лба прядь седеющих волос.

Она так и осталась Кэрис Хьюз с тех пор, как Френсис впервые увидела ее – старшую сестру Вин. Брюнетка от рождения, у нее были лоснящиеся волосы цвета черной патоки, смуглая гладкая кожа и румянец на щеках. В свои шесть лет Френсис считала ее такой же прекрасной, как Белоснежка. Сейчас, от постоянного пьянства, у нее полопались капилляры на щеках и на носу, глубокие морщины пролегли между бровями и сковали уголки рта, отчего с лица не сходило угрюмое выражение. Кэрис было всего сорок два, но выглядела она лет на десять старше.

– Вот, держи, – буркнула Кэрис, протянув Френсис пакет с прищепками. – Я так понимаю, пришла сбагрить Дэви, так? Давай расскажи мне, как ты теперь занята со всей этой чертовщиной… – И она махнула в сторону дымящегося города. – Чушь собачья, – заключила Кэрис, бросив на Френсис свирепый взгляд.

– Кэрис, я… – начала Френсис, но остановилась, сглотнув с большим усилием.

Не было никакого легкого способа сказать то, что она должна была сказать, не было никакой возможности избежать объяснений, даже просто смягчить разговор было невозможно. Какое-то время Френсис вообще сомневалась, что сможет выдавить эти слова. Она проклинала себя за то, что взялась присматривать за Дэви и тем самым обрекла себя на такую страшную неудачу – именно это нестерпимое чувство несостоятельности лишало ее желания иметь собственных детей. Их уязвимость приводила ее в ужас. Однако, разрушив свой брак отказом иметь детей, она каким-то образом – совершенно непреднамеренно – оказалась с ребенком, о котором нужно заботиться, которого надо любить. Она не хотела этого, все это ей было не нужно. Страшная боль сковала ее голову.

– Кэрис, мне так жаль. Прошлой ночью я отвела его к Лэндисам. Мне нужно было отлучиться, и я отвела его в Спрингфилд.

Кэрис обернулась к Френсис, сжав в кулаке грязную рубашку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Френсис судорожно вздохнула и продолжила:

– Они… Они погибли. Лэндисы. Их дом разрушен, а я… Дэвида нигде нет. Я заставляла искать… Я заставила докопаться до самого фундамента…

Френсис замолчала, но Кэрис тоже ничего не говорила. Она двинулась на Френсис и подошла так близко, что та ощутила смрад джина, который исходил не столько от ее дыхания, сколько из каждой поры ее проспиртованного тела. Странный, лихорадочный жар источала ее кожа. И хотя Френсис была ростом выше на целую голову, она почувствовала себя маленькой.

– Ну и где же он тогда? – наконец спросила Кэрис, и в голосе ее послышался отголосок внутреннего страха.

– Я не знаю.

– Ты же с ним нянчилась. Куда он делся? – процедила Кэрис сквозь стиснутые зубы.

– Мне нужно было отлучиться! – залепетала Френсис. – Он… Ему должно было понравиться у Лэндисов. Я не могла знать, что будет налет. Мне жаль, Кэрис… Мне очень жаль. Я найду его. Я не остановлюсь, пока не отыщу его, я обещаю, и…

– Ты должна была смотреть за ним! – закричала Кэрис и так толкнула Френсис, что та отшатнулась, едва не упав. – Он что, погиб? Ты это хочешь сказать?

– Нет! То есть я… Я не знаю. Но я не думаю… Мы искали, искали, но не было никаких его следов – ничего вообще! Я думаю, он убежал, а потом потерялся. Ведь так же, так?

– Думаешь, да? Не знаешь, да? – Кэрис замотала головой, словно помогала себе подобрать слова, затем последовала пауза. – Я… Ты… Ты всегда само чертово совершенство, да? – заговорила она наконец, задыхаясь. – Упрекаешь меня, что я не могу позаботиться о своих выродках. А теперь вот ты куда-то ушла и одного потеряла, так просто! Потому что тебе, видите ли, «надо было отлучиться». И какая же причина? Завела нового мужика?

– Нет! Я… – Френсис тяжело вздохнула и продолжила: – Ты же знаешь, какой день был вчера. Я имею в виду… Я просто хотела немного побыть одна. Мне было нужно…

– Да что за день? О чем это ты?

– Так… День рождения Вин. Вчера был день рождения Вин, ты же прекрасно знаешь.

Исчезновение Вин стало переломным моментом в судьбе Френсис; тогда ее жизнь разделилась на то, что было до, и то, что стало после. Порой она забывала, что такое случилось далеко не со всеми, кто знал Вин. Хотя она полагала, что Кэрис должна была помнить день рождения своей сестры, так как именно она, будучи десятилетней девчонкой, принимала роды у матери прямо на кухонном полу. По кривой ухмылке Кэрис Френсис поняла, что дата ей ни о чем не говорила. Но теперь она еще больше ожесточилась, а лицо заметно потемнело.

– И это твое оправдание? Что ты продолжаешь киснуть из-за того, что случилось сто лет тому назад?

– Нет, это не оправдание. Просто я… – Френсис замялась, не зная, что сказать.

Кэрис свирепо вытаращилась на нее. Она была настолько зла, что какое-то мгновение не могла членораздельно говорить.

– Ты же знаешь Дэви, – виновато продолжила Френсис. – Он постоянно теряется. А теперь весь город выглядит совсем по-другому… Я думаю, он просто заблудился, вот и все.

Что-то промелькнуло в глазах Кэрис, но Френсис не успела понять, был ли это проблеск надежды, или же отголосок боли, чувства вины, или нечто совсем другое. Длилось это недолго – затем гнев ее вспыхнул с новой силой.

– Моли Бога, чтобы так оно и было, – сказала Кэрис. – И лучше не появляйся здесь без него, или я… – Кэрис замотала головой, плечи ее поникли. – Приведи его, слышишь?.. – забормотала она, покачиваясь. Затем уронила лицо в ладони и зарыдала.

Френсис, совершенно потрясенная, беспомощно уставилась на нее.

– Мне так жаль, Кэрис, – наконец заговорила она и, протянув руку, подалась к Кэрис, но та тут же подняла голову – взгляд ее не предвещал ничего, кроме угрозы.

– Убирайся с глаз моих долой! Иди и найди его! – свирепо процедила Кэрис.

Френсис отшатнулась и бросилась вон.

Когда она выскочила со двора, на крыльце соседнего дома номер тридцать четыре появилась Нора Хьюз, мать Кэрис и Вин. Неуклюжей походкой, тяжело переваливаясь (у нее был артрит), она двинулась навстречу Френсис.

– Как ты, Френсис? – спросила Нора, изобразив на лице присущую только ей невыразительную улыбку. – Ну и дела творятся, правда? Несколько домов в Долмитсе полностью разрушены. Слава богу, дом Оуэна невредим.

Френсис вздрогнула, что всегда бывало с ней при упоминании Оуэна, и молча кивнула. Приостановившись, она поняла, что не сможет сейчас разговаривать с бабушкой Дэви, и двинулась дальше.

– У тебя все в порядке? Как твои родные? – послышалось ей вслед.

– Да, все хорошо. Спасибо. Мне… мне кажется, Кэрис вас ждет, – забормотала Френсис, презирая себя за трусость.

Лицо миссис Хьюз вытянулось, и в это время в дверях появился мистер Хьюз, как обычно – грозный и непроницаемый. Френсис старалась не встречаться с ним взглядом. И теперь она ощутила нестерпимый стыд – ее вина была так велика, что о прощении не могло быть и речи. Ноги едва держали ее. Обескураженная, она вдруг осознала, что знакома с этим чувством, она испытывала его и раньше. Тротуар поплыл перед глазами, и вместо серой плитки и щебня она увидела детские ножки в пыльных ботиночках, удаляющуюся узкую спину и длинный хвостик белокурых волос, сияющих на солнце. «Вин», – прошептала Френсис, но только она моргнула, как серый тротуар обрел твердые очертания, а мать Вин все еще стояла и с тревогой смотрела на нее. Нора Хьюз по-прежнему была уверена, что ее дочь жива, но она была одинока в своем убеждении. И хотя не было ни тела, ни могилы, все, включая Френсис, знали, что Вин мертва. Был даже пойман человек, которого судили за ее убийство, а потом повесили.

Френсис поспешила назад в Спрингфилд, на случай если Дэви вновь там появится. Она просто не знала, куда еще пойти или что еще сделать. В городе повсюду царил хаос, и у нее в голове тоже. Ступни словно налились свинцом. На Холлоуэй земля качнулась у Френсис под ногами, она зашаталась и остановилась.

– Что с вами, дорогуша? – послышался незнакомый голос, и чья-то рука сжала ее руку. – Вы сегодня что-нибудь ели, а? Думаю, это легко исправить. Где ваш дом? Давайте-ка сядьте вот здесь.

Френсис вдруг показалось, что все это происходит где-то очень далеко. Перед глазами все закружилось. Она зажмурилась, и перед ней возникло бледное личико Дэви, точно такое, каким она видела его в последний раз. До ее слуха донеслось его бормотание: «Я с тобой». Ей нужно было взять его с собой, но она оставила его, и теперь единственной надеждой было, что он заблудился и сейчас находится где-то с незнакомыми людьми или же бродит совершенно один. В прошлом году на его день рождения она устроила для него первую в его жизни настоящую праздничную вечеринку – с бисквитным тортом «Виктория», а в качестве подарка была игрушка «Йо-Йо» и коробочка шербета. Дэви был потрясен, хотя так до конца и не понял, для чего это все, несмотря на все ее объяснения. Недель через шесть ему должно исполниться семь лет. В этот раз она хотела подарить ему рогатку, чтобы он смог защитить себя от нападений своих сверстников. Мысль о том, что за всю его короткую жизнь он всего лишь один раз по-настоящему праздновал свой день рождения, вызвала в ней почти физическую боль, которая разлилась по всему телу.

Сьюзен Эллиот так хлопнула ладонью по столу, что стол зашатался на своих хлипких ножках, а стоявшая на нем чашка чая подпрыгнула. Френсис подняла на Сьюзен взгляд, полный ужаса.

– У нас есть аспирин? – спросила она. – У меня голова раскалывается.

– Что значит «ты не идешь»? Ты пойдешь! Скоро стемнеет, и они вернутся! Ты сейчас же отправишься наверх, соберешь все необходимые вещи – и мы уходим!

Сьюзен возбужденно и шумно дышала носом, ожидая ответа дочери. Френсис тяжело вздохнула и встала на ноги. Она была выше и крупнее своей матери. Они были совсем разные. Волосы и ногти у Сьюзен всегда были чистыми и опрятными, и она никогда не показывалась на людях, не подкрасив губы.

– Давай, Френсис, шевелись, – подгоняла мать.

– Как я могу уйти, когда Дэви где-то бродит… совсем один?

– Да откуда ты знаешь, что он куда-то ушел? Скорее всего, он… Он уже мертв. Так… Такое случается! Люди погибают!

– Нет! То есть… Есть большая вероятность, что он жив. И он, скорее всего, пойдет домой, ведь так? Если он заблудился, то попытается вернуться домой и найти меня…

– Я понимаю, тебе хочется так думать, Френсис… Но в любом случае он не твой! Понимаешь? Он не твой сын, и это не его дом.

– Да какое это имеет значение, мам? Я не должна была отпускать его от себя! И если бы я не отдала его, он не пропал бы. Я обещала Кэрис, что найду его.

– А вот этого, пожалуй, делать не стоило. И вообще, Дэви меня волнует намного меньше, чем ты. Потому что именно ты моя дочь. Ты едва держалась на ногах, когда добрые люди привели тебя домой. А сейчас ступай наверх и собери свои вещи. Я уже упаковала письма твоего брата и документы. Возьми что-нибудь из одежды, расческу, ну и все такое. Да, естественно, тебе захочется что-нибудь почитать, книгу, там… – Сьюзен, чтобы не смотреть на дочь, старательно расставляла стулья вокруг стола.

– Мама, пожалуйста. Я не могу уйти.

Френсис вспомнила падающие бомбы и все безумие прошедшей ночи, пожарища и оглушительный грохот. Сама мысль, что все это повторится, была ужасной; надвигающаяся ночь перекликалась с ее детскими кошмарами, и желание спрятаться, убежать было очень сильным, но Френсис сознавала, что если поддастся этому желанию, то потом не простит себе этого. Она подошла к лестнице, ступени которой были завалены фрагментами обвалившегося потолка – штукатурки, извести и обломков обрешетки.

– Я соберу вещи и останусь на ночь у Пэм, – сказала она, тоже не глядя на мать. – Проверю места, где мог бы появиться Дэви. Как только найду его, мы уйдем в Сауз-Стоук.

На кухне повисло грозное молчание.

Позже, выходя из дома, Френсис немного задержалась на крыльце. По Холлоуэй в полном молчании двигался поток людей. Они несли на руках своих детей, тащили чемоданы, узлы с одеждой и одеялами, некоторые с трудом толкали вверх по склону нагруженные детские коляски и ручные тележки. Старики и дети, мужчины и женщины – поникшие лица, взъерошенные волосы. Странная безмолвная процессия испуганных, потерявших кров людей, бредущих вон из города. На Калтон-роуд Френсис миновала огромную воронку, в которой какая-то небольшая компания затеяла воскресный пикник. Их бурное веселье, как показалось Френсис, граничило с безумием. Две женщины чистили картошку и бросали ее в кастрюлю, установленную на жаровне, пока их дети бегали по развалинам, а какая-то старуха жарила кролика на импровизированном вертеле. Армия спасения развозила на тележке горячий чай; и все улыбались, стоя среди обломков своих домов.

– Фрицы нас не сломят, – вещал какой-то мужчина репортеру. – Пусть Гитлер знает, что жители Бата выкованы из железа.

В уголках рта этого смельчака скопилась засохшая слюна вперемешку с пеплом, и взгляд у него был блаженный. Глядя на происходящее вокруг, Френсис размышляла: а что будет после того, как этот необъяснимый восторг иссякнет и для людей, потерявших все свое имущество, наступит еще один день, не предвещаюший ничего, кроме изнурительного труда и забот? Ей с трудом верилось, что все когда-нибудь наладится.

Пэм жила в коттедже под названием «Вудлэндс», который располагался прямо на склоне Бичен-Клифф, неподалеку от Александра-роуд. Подъездного пути к коттеджу не было, только крутая каменная лестница со ступенями, поросшими мхом и колокольчиками. С нее открывался широкий вид на северную часть Бата. Сквозь дымовую завесу был хорошо виден почерневший купол церкви Святого Андрея, стоявшей на Юлиан-роуд в миле отсюда. «Вудлэндс» имел два этажа и был весьма просторным, с многоуровневым садом, где Пэм выращивала всякую зелень и огромные подсолнухи. Она жила здесь одна, с тех пор как в канун нового, 1930 года умерла ее подруга Сесилия. Она просто не проснулась. И утром Пэм обнаружила рядом с собой ее холодное тело. Дом принадлежал Сесилии и после ее смерти отошел Пэм, которая не спешила разделить кров с кем-то другим. Она жила на скромные сбережения, которые достались ей от Сесилии, и отрабатывала четыре смены в неделю в торговом доме «Вулворт», продавая школьницам золотых рыбок, ириски и заколки для волос.

В доме Пэм на каждом подоконнике стояли горшки с цветами – африканская фиалка, бегония, душистая герань. Между горшками россыпью валялись дохлые мухи. Стенные панели были окрашены в зеленые и серые тона. Френсис проследовала за Псом, цокающим когтистыми лапами по паркету в гостиной, прямиком на кухню. Это было ее любимое место в доме – пол выстлан бутовой плиткой, глубокая раковина с вечно капающим медным краном, угольная печь и настенные бра с рифлеными стеклянными плафонами. Год за годом, бесчисленное множество раз Френсис сидела за выскобленным деревянным столом, уплетая вкусняшки, которые пекла Пэм. Булочки со смородиной, миндальное печенье с кокосовой стружкой или сырные лепешки со сливочным маслом – правда, во время войны масло заменил маргарин. Френсис частенько приводила с собой Вин, и та всегда бывала в полном восторге от этих посещений. Вечно голодная Вин. Как-то летом она прямо объелась – Френсис хорошо помнила тот день: разросшийся ревень, кружащие над цветами буддлеи «красные адмиралы» и Вин, которую тошнило в отхожем месте.

Пэм была на заднем дворе, сражаясь с одним из высоких столбов, между которыми у нее была натянута радиоантенна. Столб завалился на одну сторону, и Френсис, бросив сумку у двери, пошла помочь.

– Не могу эту сволочь воткнуть поглубже, – пробурчала Пэм.

– Давай я попробую, – сказала Френсис и, ухватившись за столб, налегла на него всем весом, чувствуя, как тот стал погружаться в землю.

– То, что нужно, молодчина.

– Я пришла погостить у тебя, Пэм. Если не возражаешь.

– Нет, конечно. Ну как, она успокоилась? Мама твоя?

Френсис молча покачала головой, отряхивая руки.

– Да, для нее это тяжело, но я не виню тебя, что ты остаешься. Пойдем чайник поставим. Давненько у меня не было гостей, но я помню, что нужно начинать с чая.

Они сидели на террасе, пили чай, когда солнце стало садиться, расцвечивая золотом стелющийся над городом дым. Над террасой же было чистое небо цвета морской волны. Френсис смотрела вниз на извилистый лабиринт городских улиц. Было практически невозможно проследить путь от начала до конца какой-нибудь одной, конкретной улицы, слишком их было много – великое множество домов, стоявших на разных уровнях. Как она сможет отыскать маленького мальчика в этом нагромождении? Непонятно даже, с чего начать. Всего через пару часов ему полагалось принять очередную дозу фенобарбитала, и Френсис не знала, как скоро станет проявляться эффект этого пропуска. Она не находила себе места от нетерпения и отчаянного желания действовать. Кэрис прогнала ее до того, как она успела завести разговор об организации поисков Дэви, но Френсис все же полагала, что искать они будут – Кэрис, миссис Хьюз и юный Фред. И искать, и чувствовать то же отчаяние, что и она.

– Как думаешь, они вернутся? Бомбардировщики, я имею в виду, – спросила Френсис.

Пэм пожала плечами и запрокинула свое некрасивое лицо к небу. Вечерний свет смягчал ее грубые черты.

– Теперь они знают наше точное расположение – вот тебе и светомаскировка. И понимают, что мы беззащитны. Жалкие выродки. – Несколько мгновений Пэм пристально смотрела на Френсис. – Это все кажется такой нелепостью, правда? Я знаю, что следует относиться к этому серьезно, но не могу, потому что мне хочется схватить их за шиворот и сшибить лбами. Вояки чертовы. А ты что будешь делать? Может, останешься со мной и вместе спустимся в подвал?

– Нет. Я должна отправиться на поиски, я знаю, что должна, но… но я не знаю, с чего начать. Скорее всего, он будет искать меня, ведь так? Он пойдет к себе домой или к нам. Я в этом уверена. – Френсис пыталась поверить в свои же слова, силилась представить Дэви живым и здоровым, пусть даже на мгновение.

– Да, возможно, – уклончиво отозвалась Пэм, затем глубоко вздохнула и продолжила: – Странный парнишка, этот Дэви Нойл. Глядя на него, я всегда вспоминала историю, которую рассказывали мне в детстве о сказочном подкидыше – это был получеловек, или полуэльф, или еще какое-то лесное существо. В общем, Мальчик-с-пальчик. – Пэм похлопала себя по коленям, и Пес тут же вскочил на них.

– Да, он странный, поэтому убежал и потерялся, – словно про себя тихо сказала Френсис, думая о том, что Дэви впервые увидел лес, когда она повела его в Смоллкомб-Вэйл. – Он вернется, обязательно. Мне просто надо сделать все, чтобы он нашел меня.

– Так ты что, пойдешь на Холлоуэй? – спросила Пэм, и Френсис кивнула. – А если начнется бомбежка? Ты вернешься сюда или укроешься в подвале родительского дома? Ты должна пообещать мне, Френсис. Если тебя в клочья разнесет, обвинят в этом меня.

– Да никто…

– Обвинят меня, и я сама себя буду винить, это так. Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь, но если завоют сирены, ты отправишься в убежище. Последнее, чего я хочу, это чтобы у Сьюзен появилась настоящая причина ругать меня всю оставшуюся жизнь. Так ты обещаешь?

– Обещаю.

Они поужинали сэндвичами с солониной и выпили бутылку пива, затем Френсис позаимствовала у тетки немного спичек и отыскала в чулане под лестницей фонарик. Батарейки в нем оказались севшими. Френсис сунула их в духовку, чтобы хоть как-то реанимировать, а сама пошла переодеваться в теплую одежду. Она чувствовала дискомфорт в желудке, и ее мутило. А Пэм стала возиться со своим радиоприемником, так как ее любимую передачу «И снова он…» невозможно было слушать из-за помех. По крайней мере, думала Френсис, она сразу узнает о приближении бомбардировщиков, так как «магический глазок» ее приемника начинал бешено дергаться, когда в небе появлялся самолет. Френсис спустилась по ступеням на Александра-роуд и направилась в сторону Калтон-роуд, которая вела к Холлоуэй. Она почувствовала себя лучше, так как наконец-то что-то предпринимала, двигалась, действовала.

Повсюду цвела сирень; на крышах, распушив перья, толкались голуби. Компания, устроившая воскресный пикник на развалинах, исчезла, оставив после себя лишь гробовую тишину. Френсис подумала: а что, если все ушли и город теперь целиком в ее распоряжении? Гигантская волна одиночества захлестнула ее при мысли, что она осталась совсем одна перед лицом надвигающейся опасности и собственной ужасной ошибки. Но где-то хлопнула дверь, и послышался плач ребенка. Офицер из ополчения прошел мимо, не подавая вида, что заметил ее. Множество людей оставалось за стенами своих домов, и, словно по команде, все они затаили дыхание в надежде спастись. Сердце Френсис учащенно билось, и она почувствовала, что задерживает дыхание вместе со всеми.

– Отправляйтесь домой, милая. Да поживее, – обронил проходивший мимо констебль.

– Я уже дома, – ответила она.

Первым делом Френсис заглянула на задний двор родительского дома, вспомнив, как однажды утром после проливного дождя обнаружила Дэви спрятавшимся в туалете. Кэрис в очередной раз не ночевала дома, есть было нечего, и он отправился искать Френсис. Жизнь уже обучила его, что о нем могут просто забыть, заперев в доме. Но на этот раз ни Дэви, ни следов его пребывания на заднем дворе Френсис не обнаружила и вошла в дом. Внутри было сумрачно, почти темно. Френсис отыскала в чулане газовую лампу, зажгла ее и принесла на кухню. Поначалу она ничего не увидела и остановилась, внимательно прислушиваясь, – ни звука. И вдруг она заметила, что нижняя дверца кухонного шкафа приоткрыта и с полки снята банка, в которой лежало печенье. Но теперь она была пуста. У Френсис перехватило дыхание.

– Дэви? Дэви! – позвала она; сердце ее учащенно забилось.

Френсис обежала все четыре комнаты, заглянула за двери и под кровати, но Дэви нигде не было. Вернувшись на кухню, она опустилась на колени и, направляя свет лампы на пыльный пол, принялась разглядывать следы. Их было так много, что трудно было понять, кто их оставил и когда. Но на дверце шкафа, возле которой валялась брошенная коробка из-под печенья, виднелась потертость, как будто кто-то пнул ее или пытался карабкаться по ней, а на полу остался один-единственный маленький и четкий след ноги. Уставившись на него, Френсис замерла и наконец улыбнулась. Он жив – он выбрался из дома Лэндисов и отправился искать ее. Ее охватило чувство облегчения, от которого на мгновение закружилась голова.

Но даже если Дэви и был здесь, то теперь-то его нет. Подавленная безмолвием опустевшего дома, Френсис затушила лампу и выскочила на улицу. Она поспешила вверх по Холлоуэй, напряженно вглядываясь в полумрак, улавливая каждую тень, уверенная, что вот-вот увидит фигуру Дэви. Она пыталась представить себе, как он сидит на крыльце дома Лэндисов, ступени которого теперь ведут в никуда, сидит, опустив подбородок на колени, и как он взглянет на нее, когда она подойдет к нему. А может, он расположился на подоконнике мастерской сантехника, что напротив, и растерянно таращится на развалины. Маленький и тщедушный не по годам, в потертых штанишках и стоптанных ботиночках без шнурков, он смотрит на окружающий мир своими серыми блестящими глазами цвета мокрого камня. Надежда убеждала Френсис, что ее фантазии – это чистейшей воды реальность. И она была уже почти уверена, что вот-вот увидит Дэви. И когда наконец Френсис добралась до развалин Спрингфилда и его там не оказалась, она была раздавлена. Слезы застили ей глаза, но она быстро справилась с ними. Он был жив, он не погиб с Лэндисами, и у нее есть тому доказательства. Значит, она найдет его. Френсис обшарила все окрестные развалины, расцарапала в кровь ноги, копаясь в обломках, звала Дэви снова и снова. В конце концов она расположилась на подоконнике мастерской сантехника, решив поджидать Дэви в течение ночи. На двери мастерской висела наспех нацарапанная вывеска: «Потекла труба? Вставай в очередь!»

Френсис пыталась вести наблюдение, но тридцать шесть часов бдения свинцовой тяжестью навалились ей на глаза. Время от времени она забывалась недолгим сном, уронив голову и прислонившись к сломанной ставне. Сны были быстрыми и бессвязными, и, когда взвыла сирена воздушной тревоги, Френсис проснулась окоченевшая и плохо понимающая, где находится. Вокруг была кромешная тьма, и она вспомнила, что забыла фонарик, а батарейки так и лежат в духовке, и Пэм найдет их там, когда весь дом заполнит запах расплавившегося гудрона. Проклиная себя, Френсис соскочила с подоконника. Страх снова зашевелился где-то в глубине ее желудка. Одно дело – идти в темноте по дороге, которую знаешь назубок, и совсем другое – когда эта дорога разворочена воронками и завалена какими-то обломками и битым стеклом. А что говорить про потерявшегося малыша, который только и умеет, что прятаться в укромных местах!

– Черт! – выругалась Френсис, пытаясь собраться с мыслями, но страх брал верх, и ее охватила дрожь.

Уже отчетливо слышался гул приближающихся самолетов. И вскоре он практически заглушал рев сирен.

– Дэви! Ты здесь? – кричала Френсис, карабкаясь по руинам на дрожащих ногах. – Давай выходи, Дэви, – все хорошо!

Но ответа не было. Небо наполнилось гулом, земля вибрировала. Вспышки сигнальных ракет залили небосклон, поглотив звезды, и Френсис увидела черную лавину самолетов, пикирующих на реку. Они двигались так слаженно, так быстро и уверенно, словно стая птиц. Через несколько секунд загремели взрывы. Френсис показалось, что они еще мощнее и оглушительнее, чем вчерашние, и, несмотря на то что она ожидала налета, справиться с ужасом, охватившим ее, это не помогло. Френсис в панике бросилась вниз по Холлоуэй, помня про обещание, данное Пэм, но мощной взрывной волной ее сбило с ног и швырнуло на землю. Несколько мгновений она лежала, едва дыша, в полуобморочном состоянии. Неподалеку разгорался пожар. Кожей лица Френсис почувствовала его нарастающий жар, а свет пламени позволил ей оглядеться. В этот момент на улицу обрушился град пуль, разбивая вдребезги черепицу на крышах, с пронзительным свистом и треском окатывая каменную мостовую. Вскоре эту какофонию поглотил рев новой партии пикирующих бомбардировщиков. Наэлектризованная страхом, Френсис вскочила и побежала обратно по Холлоуэй. Всполохи пламени плясали у нее перед глазами; она чувствовала, как осколки от мостовой бьют ее по ногам, и ждала, что пуля вот-вот ударит ей в спину.

– Сюда, красотка! Быстрее! – послышался мужской голос.

Френсис кинулась на голос, чьи-то руки подхватили ее и увлекли в темноту большого дверного проема.

– Держись! – подбодрил мужской голос, не выпуская ее из своих объятий.

Френсис поняла, что рядом с ней много таких же людей, ищущих укрытия. Она чувствовала их испуганное дыхание, сдобренное терпким запахом табака, и ощущала прикосновения грубой ткани армейской униформы. Какое-то время все стояли в полном молчании, и Френсис старалась выровнять дыхание и унять учащенное сердцебиение. И вдруг почва под ногами вздыбилась, мгновенно заложило уши, и сверху хлынул поток из земли и обломков; мужчина, придерживающий Френсис, застонал, и она почувствовала, как ослабевают его объятия. Рядом кто-то рухнул, не издав ни звука, и все вокруг заполнил запах крови.

– Сволочи! – раздался чей-то дрожащий возглас. – Будьте вы прокляты!

Френсис не сдвинулась с места, сознавая, что не смогла бы и пальцем пошевелить, если бы и захотела. Она чувствовала, что все ее тело затекло, словно окаменело. Прижавшись спиной к двери, Френсис закрыла глаза. Ей казалось, что время замедлило ход и часы превратились в вечность. Она силилась представить себя совсем в другом месте далеко-далеко отсюда.

Утром Френсис сидела на кухне у Пэм и пыталась унять дрожь, сотрясавшую ее тело. Состояние было точно такое же, как и после первого налета. Те же ощущения – будто голова существует отдельно от тела; к этому добавился постоянный глухой звон в ушах. Френсис словно блуждала где-то вдали от реальности, не находя в себе сил вернуться. Ее ноги до самых бедер были иссечены мелкими осколками каменной мостовой.

Пэм налила Френсис еще одну чашку чая.

– Ты что же хотела, чтобы тебя ранило? Так, что ли? Пытаешься наказать себя за то, что оставила Дэви с Лэндисами? – допытывалась Пэм.

– Я не знаю. Нет, – оправдывалась Френсис. – Просто я заснула, поджидая его, а потом… потом уже не было времени…

– Чушь какая, – проворчала Пэм.

По всему городу полыхали новые пожарища. А гари и пепла было еще больше, чем после первого налета. Время от времени с разных сторон доносился грохот обваливающихся крыш или рушащихся зданий. Но с крыши «Вудлэндса» не упало ни одной черепицы. У Френсис запершило в горле, и она закашлялась. Любой незначительный шум заставлял ее вздрагивать, хотя она все еще плохо слышала.

– Не знаю даже, что тебе и сказать, Френсис. Слава богу, все обошлось, – вздохнула Пэм. – Если бы Сесилия была здесь, она сообразила бы, как с тобой разговаривать.

– Надеюсь… Надеюсь, что с мамой и папой тоже все хорошо, – отозвалась Френсис.

– И я надеюсь, – с беспокойством сказала Пэм. – Мой брат не промах, найдет себе безопасное место, а твоя мать далеко отсюда, так что за них не стоит слишком беспокоиться. Уверена, Дерек скоро даст о себе знать.

Френсис сделала глоток чая и ощутила привкус пыли. Все вокруг было пропитано пылью.

– Люди, с которыми я была… Они из Глочестерского полка, – заговорила Френсис. – Они здесь со вчерашнего дня, прибыли на помощь после субботней бомбежки. Тот, который погиб, он… он… – Френсис осеклась и закачала головой.

Она вдруг подумала, что, возможно, погибший был тот, кто заметил ее, позвал и затащил в двери часовни Святой Марии Магдалины, где он укрывался со своими товарищами. Возможно, он спас ей жизнь. Взрыв в саду часовни разметал обломки, оставшиеся еще с предыдущего налета. Но Френсис не задело, так же как и трех других солдат. Лишь один из них получил легкое ранение, тогда как погибшему оторвало голову целиком. Френсис это потрясло. Казалось до абсурда нелепым то, как судьба выбирает свои жертвы. Вид его распростертого на земле тела в лучах восходящего солнца намертво впечатался у нее в памяти. Оно лежало в луже спекшейся крови, темной и липкой. Френсис никогда не думала, что в человеческом теле столько крови. Один из солдат начал плакать; она сжала его плечо и поняла, что старше этого паренька по меньшей мере лет на десять. Значит, настолько же старше и того, который погиб. Френсис почувствовала себя старой и уставшей, а затем ее охватил страх; ей вдруг стало ясно, что судьба страны – да и всего мира – была теперь в руках детей.

– Но Дэви жив – он приходил к нам домой; он искал меня, искал еду!

– Ты и впрямь уверена, что это был он, Френсис? Сейчас повсюду столько мародеров…

– Это не мародеры! Там был ребенок и искал еду по шкафам. Больше ничего не тронул, не перевернул. Это был он, Пэм, я точно знаю. Но… эти бомбежки… Нужно обойти госпитали. И приюты.

– В госпиталях сейчас полный хаос.

– Да я понимаю… Как думаешь, смогу я принять ванну? – спросила Френсис.

– Конечно. Это именно то, что тебе нужно, – согласилась Пэм.

Они поднялись, но тут же остановились, переглянувшись, – снаружи доносились тяжелые, торопливые шаги и учащенное дыхание. Пес поднял голову и зарычал.

– Ой, – встревожилась Пэм и потянулась, чтобы взять Френсис за руку, – это Дерек? Это, должно быть, Дерек.

– Ну, ничего серьезного случиться не могло, – сказала Френсис, стараясь держаться как можно увереннее.

Шаги стихли, и раздался резкий стук в заднюю дверь.

– Да кто там? Входите уже, ради всего святого! – крикнула Пэм.

В кухню робким шагом вошел высокий мужчина – худощавый, не старше сорока лет, темноволосый и небритый. Длинный нос искривлен, в голубых глазах читалась глубокая усталость. Рубашка под мышками промокла от пота, и весь он был в пыли и копоти. Френсис сразу же узнала гостя. Это был Оуэн Хьюз – брат Вин и Кэрис. При виде его у Френсис сдавило в груди, словно ее легкие переполнились воздухом.

– Я ищу Френсис, – с трудом выговорил Оуэн, пытаясь отдышаться. Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи. – Она здесь?

Отогнав мысль, что он мог принести весть о Дэви, Френсис шагнула ему навстречу. Полное спокойствие вдруг овладело ею; такое спокойствие бывает только перед бурей.

– Я здесь, – отозвалась Френсис, видя перед собой одновременно двух человек – взрослого мужчину и долговязого мальчишку, каким он был, когда она с ним познакомилась.

Видно было, как Оуэн внутренне собрался, перевел дыхание, но все еще молчал. Сердце Френсис сорвалось в галоп, так что у нее заломило в груди. Почему-то она сразу поняла, зачем он пришел. Она ждала этого долгие годы.

– Мы нашли ее, Френсис, – выговорил Оуэн, глядя на нее немигающим взглядом. – Мы нашли Вин.

1915

Френсис впервые увидела Бронвин Хьюз, когда ей самой только исполнилось шесть лет. Вин же отставала на пять месяцев. Все внимание Френсис тогда было сосредоточено на пальцах ног – она сжимала их, насколько это позволяло пространство внутри ботинок, и разжимала. От этого пальцы зудели и болели. Процедура напоминала надавливание на синяк – так же болезненно, но удержаться невозможно. Мать говорила, что это поможет ей не получить обморожения, но к концу дня пальцы все ровно становились красными и ужасно пульсировали, когда ее заставляли несколько минут держать их в английской соли перед вечерним чаем. В классной комнате стоял угольный котел и пара больших радиаторов, которые щелкали и шипели, но грели мало. За короткий путь от дома до школы ноги Френсис успевали замерзнуть и мерзли весь оставшийся день, так как влага через ботинки проникала внутрь. Ей надлежало ходить в школу и обратно домой кратчайшим путем, но Френсис нравилось блуждать по извилистой дороге и смотреть на разорванную паутину с раскачивающимися каплями воды, повисшую между перилами. Она дивилась, как корочка льда на луже могла быть такой тонкой, тоньше любого стекла, и совершенно чистой, несмотря на грязную воду. Наблюдала, как нахохлившиеся галки на крышах испускали крошечные облачка пара, когда кричали.

В школе сильно пахло влажной шерстяной одеждой, мокрыми волосами и сырой древесиной. Их учительница, мисс Бертрам, носила толстый войлочный жакет с шарфом, обмотанным вокруг шеи. Она постоянно рассасывала леденцы для горла «Формаминт», из-за чего ее дыхание пахло рассолом. Кожа на щеках мисс Бертрам была потрескавшейся, и на кончике носа постоянно выступала капелька, которую она промокала своей манжетой, потому что носовой платок быстро становился влажным. Мисс Бертрам была доброй и немного плаксивой. Мать Френсис рассказывала, что ее жениха отправили на Западный фронт. Френсис знала, что это связано с войной, и представляла себе Западный фронт большим кораблем, на котором собрались братья, кузены и женихи, однажды исчезнувшие с улиц Бата. Френсис также знала, что находиться на кораблях опасно, потому что те могли утонуть. И еще она знала, что у некоторых мужчин, которые возвращались в Бат лечиться, почти не было лиц – они выходили из госпиталей гулять в своих ярко-синих костюмах с забинтованными головами; поэтому Френсис не винила мисс Бертрам в том, что она плачет. Она бы тоже не хотела выходить замуж за мужчину, у которого нет лица.

Френсис сидела на последней парте, рядом с высокими окнами, доходившими до самого потолка. Деревянная столешница ее парты за долгие годы службы была отполирована локтями учащихся и вся перепачкана чернилами. Когда был урок арифметики, которую Френсис ненавидела, она начинала угадывать фигуры в чернильных пятнах – кит, отпечаток лапы, собака с острыми ушами и малюсенькая человеческая фигура. Френсис понимала, что нужно сосредоточить все свое внимание на уроке. Угроза в любой момент быть вызванной к доске, чтобы решать задачу, приводила ее в ужас; но часто она просто не осознавала, что отвлеклась, пока ей не делали замечания. В тот день Френсис, как обычно, сжимала и разжимала пальцы ног и рассматривала утку на своем столе, у которой даже были лапки в виде небольшой стружки от карандаша, когда раздался стук в дверь и вошла крошечная белокурая девочка. Одежда на ней висела, так как была великовата, ботинки еле держались на ногах, и при ходьбе она шаркала каблуками по полу.

– Ах да! – встрепенулась мисс Бертрам. – Девочки, это Бронвин Хьюз, которая теперь будет учиться с нами. Давайте все поздороваемся с ней.

– Доброе утро, Бронвин, – послушно грянули двадцать четыре девичьих голоса, подвывая на слове «утро» и слегка запинаясь на незнакомом имени.

Френсис внимательно ее оглядела – длинные светлые волосы, серые глаза; остановилась на приподнятой верхней губе и отметила для себя, что, хотя новенькая и выглядела младше остальных, на самом деле была их ровесницей. В ее лице читалась какая-то осведомленность и уверенность, что делало ее старше. Она не вздрогнула, не попятилась назад и не уставилась в пол, как это сделала бы Френсис под взглядом множества любопытных глаз. Бронвин оглядела комнату, оценивая своих новых одноклассниц. Когда мисс Бертрам дотронулась до ее плеча и предложила занять пустующую парту в конце ряда, Бронвин улыбнулась ей, и стало заметно, как сильно верхние зубы выступают вперед. Вид у нее был глуповатый, но почему-то это не лишало ее привлекательности. Затем Бронвин посмотрела прямо на Френсис, заметив, что та внимательно ее рассматривает. Френсис поспешно отвела взгляд и начала теребить потрепанный уголок своей тетради. Ей захотелось быть такой же смелой, как эта новая девочка, – смелой, и красивой, и такой же миниатюрной, а не застенчивой дылдой. Бронвин прошла к своей новой парте быстрой, словно летящей походкой, как будто она в любой момент готова была сорваться на бег.

Днем, когда стало пригревать полуденное солнце и девочки собрались на школьном дворе, вернувшись после домашнего обеда, Бронвин завела с одноклассницами разговор.

– Кстати, все зовут меня Вин, – заявила она тоном, не терпящим возражений.

Как будто не могло быть и речи о том, чтобы ее дразнили или учинили допрос, как это обычно случалось с новичками. Нет, она сама задавала всем вопросы, даже, вернее сказать, выпытывала, насколько строгой бывает мисс Бертрам, использует ли она трость или башмак для наказаний и если да, то как часто. Похвастала, что ее трижды высекли в старой школе за различные дерзкие выходки и что ей пришлось перейти в другую школу, когда ее папа подрался с директором. Френсис рассчитывала остаться незамеченной. Она стояла в сторонке вместе с несколькими одноклассницами, такими же застенчивыми, как и она, и довольствовалась наблюдением, не принимая участия в разговоре. Но когда прозвенел звонок, означающий, что им пора возвращаться в класс, Вин подошла к Френсис и, задрав подбородок, окинула ее внимательным взглядом – Френсис была выше ее на добрую голову, а ее запястья, лодыжки и колени почти вдвое больше, чем у новоприбывшей.

– Почему ты такая высокая? – спросила Вин.

В этом вопросе не было никакой агрессии, просто интерес. Вблизи Френсис увидела, что уголки рта у Вин были потрескавшимися и воспаленными, ногти сгрызены до крови, а на висках сквозь прозрачную кожу просвечивали голубые вены.

– Я не знаю, – ответила она, нервно сглотнув.

– Ты, наверно, каждый день пьешь капустный отвар? Моя мама говорит, что я должна его пить, чтобы вырасти, но на вкус это такая дрянь, и такой запах… Брр! Так что я его не пью. А ты?

– Я тоже, – солгала Френсис.

Мать Френсис постоянно заставляла ее и брата Кита пить воду, в которой она готовила овощи, предварительно охладив и процедив ее. Френсис закрывала глаза и быстро проглатывала эту смесь, но она не собиралась признаваться в этом, после того как Вин назвала это дрянью.

– Ты застенчивая, что ли? Я знала одну застенчивую девочку в моей прошлой школе. Ее звали Бетти, и она плакала, когда ее на уроке заставляли вставать и читать вслух. Ты тоже так делаешь?

– Нет, – сказала Френсис, хотя она много раз уже боролась с подступающими слезами, но, правда, не тогда, когда читала перед классом.

– Хорошо. Я всегда думала, что это очень глупо: плакать из-за подобных пустяков.

Вин снова бросила на нее заинтересованный взгляд, затем пожала своими худыми плечами и пошла дальше. А у Френсис до конца дня оставалось непонятное, но приятное чувство, будто ее каким-то странным образом оценили и посчитали не такой уж и жалкой.