Перед тем, как скрыться за горизонтом, солнце, красным, огненным шаром в нерешительности повисло над лесом, напоследок осматривая свои владения. Воздух наполнился нежным ароматом из цветов и трав, а на землю, играя с закатом, легла роса. Там, где у кромки леса несёт свои воды маленькая речушка, усевшись на пригорок, нашли себе место молодые люди. Стесняясь посмотреть друг другу в глаза, изредка нарушая тишину разговором, они наслаждались летним вечером. Русого парня, с ямочкой на подбородке и ясными голубыми глазами, девушка называла Иваном. А он, юную блондинку с курносым носом, косой и пухленькими, розовыми как у младенца губами, в ответ звал Машей.
– Посмотри, как красиво! Жаль, что я не художник. Обязательно нарисовал бы этот закат. Как называется это направление у них?
Глядя вдаль, поинтересовался Иван.
– Живопись! А ещё отличником был.
Ответила девушка. Но парень явно не хотел отступать, сделав глупое выражение лица и спросив снова:
– А что такое, тогда, натюрморт?
– Это, Ванечка, когда в тарелочке лежат яблоки или груши!
– А если сливы?
– Какая разница, любые фрукты.
Повышая голос, объясняла Маша.
– А овощи?
Не унимался Иван. И девушка, уже, готова была вспылить, уязвлённая непониманием парня, но посмотрев ему в лицо, увидела лукавые улыбающиеся глаза:
– Ах, ты негодник! Так ты издеваешься надо мной?
Меняя гнев на милость, проговорила она. А Иван, хитро улыбаясь, вымолвил;
– Ни грамма! Просто я не много пришиблен, по жизни! И до меня плохо доходят всякие мудрёные термины. Особенно в области культуры и искусства. Одним словом, я полный профан, или бездарь, как любил говорить Василь Васильевич. Помнишь, учитель такой был в начальных классах? Вёл пение и рисование. Никогда не забуду, как на урок рисования принёс он яблоко, положил на стол и говорит нам: «Дети! Рисовать будете с трёх сторон». А у самого, бутылка из кармана торчит. Пока мы рисуем, он нагнётся под стол, выпьет там, вылезет и закусывает яблоком этим. В конце урока потребовал сдать рисунки. Все, в классе, нарисовали целое яблоко, а я огрызок. Он меня и спрашивает; что это ты изобразил? А я ему отвечаю; Извините, Василь Васильевич, у меня фантазия работает плохо, поэтому рисую только с натуры. Вот и нарисовал то, что лежит у вас на столе. Он глянул, сначала на стол, потом на меня и говорит: «Профан ты Иван и бездарь, ни хрена из тебя не получится»!
Мария, долго не могла успокоиться, хохоча над рассказом Ивана, а потом, внимательно посмотрела на него и вымолвила:
– Я, вот, сколько тебя знаю, не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь правду? Почему ты все свои истории называешь, интихаса? Что это за слово мудрёное?
С лица Ивана, исчезла улыбка и он тихо, задумчиво, произнёс:
– Машенька! У индусов, интихаса – это история на грани вымысла и реальности. Скажи мне, пожалуйста, разве наша жизнь, не интихаса? Разве то, что происходит с нами ежедневно, не граничит с выдуманным кем-то сюжетом?
Парень, глядя вдаль невидящим взглядом, сделал паузу и добавил;
– А если говорить о чистой правде, то ты её знаешь, как ни кто другой.
– Не поняла?
Широко открыв глаза, переспросила она;
– А что тут понимать! Ты ведь, видишь моё отношение к тебе? Вот и сейчас, если говорить откровенно, я не столько любуюсь закатом, сколько тобой. А вечер? Ну что ж, отличный вечер! Наверно, такие вечера были и раньше, но я почему-то никогда не обращал на их внимания. Скорее всего, потому, что они были похожи друг на друга. А сегодня особенный вечер. Потому что ты рядом и повторится ли он ещё когда-нибудь, неизвестно! Наступит «завтра» и мы разъедемся в разные стороны.
Парень тяжело вздохнул и не глядя в глаза девушке так же тихо продолжил;
– Встретимся, или нет, известно одному богу. Поступим в институты, жить будем в городе. Там интересно. Театры, кино, новые друзья, ну и всё такое. Одно плохо, что институты и города у нас разные. Из Москвы, тебе, приехать будет сложнее домой. А может быть и вовсе, не захочешь.
Разоткровенничался Иван, но Маша недовольно перебила его:
– Я, опять, не понимаю твоих намёков? Что ты хочешь этим сказать?
– Да, ничего! Уедешь и забудешь, кто такой Ваня.
Избегая её пристального взгляда, опустив голову, обиженно ответил парень.
– Я, инвалид. У меня новая ступня не вырастет. Я, старше тебя на два года. А, рядом с тобой будут здоровые, молодые и красивые, как ты, ребята. Удержаться от соблазна, встретиться с ними, будет сложно. Но я тебя и не напрягаю ни какими обязательствами. Ты, свободный человек и решать только тебе.
– Почему ты меня, всё время хочешь сегодня оскорбить? Я тебе давала, когда-нибудь, повод так думать обо мне?
Глядя, также открыто в глаза, возмутилась девушка.
– Ты мне нравишься, какой есть. И меня абсолютно не волнуют твои физические недостатки. Ну а, если уж рассуждать об этом, то в том, что у тебя нет ступни, есть даже свои плюсы. Далеко от меня вряд ли убежишь. Догоню! И вообще, давай сменим тему. Как будто поговорить нам больше не о чем. Почитай лучше мне стихи.
Маша, наконец-то, отвела взгляд в сторону, давая, тем самым, собеседнику понять, что разговор на эту тему закончен. На некоторое время между ними воцарилось молчание, которое нарушил Иван;
Выткался на озере алый цвет зари,
На бору, со звонами, плачут глухари,
Плачет где-то иволга, хоронясь в дупло,
Только мне не плачется, на душе светло
– Подожди!
Прервала его девушка:
–Прочти свои. Помнишь? Вот то, что написал для меня?
Парень немного помедлил, после чего, подняв голову в небо, задумчиво, на распев продолжил:
Губами мне б к твоим устам
прижаться, что во мне есть силы
и бросить мир к твоим ногам,
что б от тебя услышать; – Милый!
Как долго я тебя ждала
и путь ко мне был твой не близкий,
не раз черёмуха цвела
склонив от грусти ветви низко,
Без края дождь ночами лил,
когда я Господа просила,
что б обо мне ты не забыл,
что б вновь тебя увидеть, милый!
Так поцелуй меня, прижмись,
не смей скрывать объятий силы,
я та, чьё сердце и чья жизнь
принадлежит тебе, любимый!
Иван, густо покраснев, не решался посмотреть на ту, которой он посвятил эти строки. А Маша придвинулась ближе, осторожно положила голову ему на плечо и сказала одно, единственное, слово:
– Замечательно!
Парень, облегчённо вздохнул и уже не так робко спросил:
– Ещё?
Мария в знак согласия кивнула головой и молодой поэт, продолжил:
От вечерней зари до хмельного рассвета
Полный музы скрипач или просто изгой,
Не от мира сего, я потрогаю лето
Растворившись в тумане над быстрой рекой!
Каплей липкой росы упаду на осину,
Разорву тишину гулким эхом ключа,
Тучи млечным путём над землёю раздвину
И кометой с небес вниз рвану сгоряча!
Лягушачьим оркестром всплыву над болотом,
Криком блудной совы поброжу по лесам,
Что б влюбиться в Отечество стану я летом
И почувствовать Родину, стану Родиной сам!
Тем временем, приближалась ночь. Где-то не далеко в лесу громко заухал филин, а по берегам, отзываясь ему, и перебивая друг друга, завели свою монотонную песню лягушки. Над рекой белыми клубами, медленно, стал подниматься туман и сразу, от неё, повеяло холодом. День заканчивался и ночь, пусть на короткое время, торопилась насладиться властью, данной ей природой. Молодые люди, нехотя поднялись, собираясь уходить домой. Их деревня, с красивым названием Милена, находилась поблизости. Крепкие, деревянные дома и хозяйственные постройки, извилистой змеёй расположились на возвышенности. Маша взяла Ивана под руку и тот, прихрамывая на одну ногу, заковылял рядом с ней. Но у первого же дома, она одёрнула руку, стесняясь людского глаза. Хотя все уже давно знали об их отношениях, потому что дружба молодых людей длилась не один год. Даже местные сплетницы устали за это время выдумывать про них всяческие небылицы. Пройдя, почти половину деревни, они остановились у небольшой избы, где жила, вместе с мамой, Мария. Отец, умер, дочки не было и пяти лет, а мать, постоянно болела, поэтому хозяйство, состоящее из коровы, курей, поросёнка и собаки, лежало на её плечах.
– Ну, всё, иди. Мне ещё управляться по дому надо. Поедем завтра, как договаривались, поездом.
Стала прощаться девушка. Но парень, упорно не хотел уходить, выдумывая всякие причины.
– Сейчас уйду. Давай постоим, у меня нога разболелась. Протезом натёр. А может, на лавочку присядем?
– Нет, нет, Вань! До дома потерпишь, я думаю, не умрёшь. Да и темно становится, пора уже. Всё, до завтра!
Голосом, не терпящим возражений, сказала Маша.
– Ну, можно тогда, я поцелую тебя, хотя бы в щёку?
Вопросительно глянув на неё, спросил Иван,
– Иди уже, поцелуйщик! Вот когда отведёшь меня принародно к себе домой, тогда и поцелуешь! А сейчас, до свидания!
Девушка, открыв дверь, скрылась в доме. Как бы он хотел отвести её к себе прямо сейчас, но отец, Илья Иванович, человек весьма строгих правил и порядка, а так же жёсткого характера, поставил условие, нарушить которое он не решался. И не только потому, что боялся отца, хотя не без этого, а просто так принято. Воля отца, прежде всего, тем более, что в ней не было ни чего возмутительного;
– Поступишь в институт, тогда делай, что хочешь.
Говорил он сыну, когда речь заходила о Маше.
– Разве я, против? Девушка хорошая, трудолюбивая, но тебе нужно построить будущее для своей семьи. А ваше будущее, это институт.
И в глубине души Иван понимал, что он прав. Совсем другие доводы были у его матери, Анастасии Гавриловны. Женщина, она была добрая, но единственный ребёнок в семье, сделал из неё эгоистку, которая жила им и для него. Она категорически была против этого союза, считая семью Марии нищей, не достойной её сына. Хотя в деревне, на первый взгляд, жили все одинаково, всё же была видна и разница. Родители Ивана, по сравнению с другими, жили богато. Но и работали, правда, не покладая рук, имея большое хозяйство, в которое входили даже пчёлы, а это значит, приходивший в район дефицитный товар, не редко доставался, по справкам из сельсовета, в обмен на мёд, им.
– Чем тебе нравится этот стручок? Кожа, да кости. Таких оборванцев, пруд пруди. Лучше бы пригляделся, вон, к Тамаре. Бабёха, так бабёха. Кровь с молоком.
Корила она сына за неправильный, по её мнению, выбор. Но истинную неприязнь к Марии, видел даже её муж, который, не смотря ни на что, поддерживал сына:
– Отстань от него. Пусть сам решает, кто ему люб. Ты, за корову, готова продать собственного ребёнка. Машу, с Тамаркой сравнила. Ну и что? Что она председателя дочка? Да я, после литра самогона, на её рожу без слёз глянуть не могу. Жматыя, как прошлогодняя картошка.
Здесь, Илья Иванович переходил на такие крепкие выражения, что жена, повязав платок и схватив вёдра, отправлялась за водой. Такие перепалки, в семье Ивана, возникали частенько. И он ожидал с нетерпением того дня, когда сможет, наконец-то поступить в институт, что бы привести в дом Марию. Оставалось совсем немного времени, когда его мечта сбудется. Врятли, кто знал, какие чувства кипят в душе этого хромого паренька. Ни кто и ни когда, как казалось ему, не любил так крепко, как он. Для неё, он готов был сделать невозможное. Ради неё, он начал писать стихи. Ему нравилось то, с каким вниманием она слушала их, внимая каждому его слову. Но сегодня, Иван был очень удивлён сообщением Маши. Она тоже решила поступить в институт, хотя об этом, разговора раньше не было. После школы, Мария думала годок повременить с учёбой, устроившись на работу. Её очень ценили за прекрасный голос в местной художественной самодеятельности, и расставаться с любимым делом ей не хотелось. А здесь, институт! Это, грозило разрушить все его планы, относительно их будущего.
– А как же твоя мать? Одной ей не справиться с хозяйством.
Спрашивал он её, там, у реки.
– Всё решено. Мама оставит себе только корову, да курей. Поросёнка зарежут. Я попросила, чтобы без меня, завтра. Я, к нему так привыкла.
Грустно объясняла Мария.
– А ко мне? А обо мне ты подумала? Как я буду жить без тебя? Ведь ты уезжаешь в столицу, а я остаюсь здесь.
Не унимался парень. Но девушка, успокоила его, сказав;
– Если ты мне веришь, то знай, как бы далеко мы не были друг от друга, ты у меня единственный, которому я, буду верна всю жизнь, если, конечно, ты будешь этого достоин.
Эти слова, воодушевили Ивана вновь. Он понимал, что Маша, дала ему клятву, которой, несомненно, он верил. Из состояния, в котором он находился неопределённое время, его вывел знакомый голос. Видя, что Иван не собирается уходить, Мария вышла из дома, чтобы выдвинуть ему ультиматум:
– Если ты, сейчас же не пойдёшь домой, завтра, я уеду одна, не дожидаясь тебя!
Эти слова, мгновенно остудили упорство парня. И он, не сказав в своё оправдание ни слова, нелепо переваливаясь со стороны в сторону, засеменил прочь. Девушка, увидев это, засмеялась и, помедлив, вернулась в дом. А Иван, пробежав ещё не много , чтобы не споткнуться на какой-нибудь колдобине, перешёл на шаг. На улице, уже стемнело. Идти оставалось недалеко и он, в который раз уже, хотел пофантазировать о будущей своей жизни с Машей. Но ему не дал этого сделать приятель, встретившийся на дороге, которого звали Семёном, а иногда и Рыжим. Скорее всего, за цвет волос не его голове. Узнал его Иван по разухабистой походке. Парень, был хулиганистый. Не обыкновенной силы и роста. Возрастом, старше Ивана года на три, но не служивший в армии, как и товарищ, по причине болезни. Ещё в детстве ему удалили, то ли почку, то ли лёгкое. Не одна свадьба в округе не обходилась без его присутствия. И всюду, где он появлялся, ни разу не обошлось без драки. Из многих, очень неприятных ситуаций выручил его Иван. За что, тот, был ему признателен и относился к нему с большим уважением. Хотя Ванька, как называли его друзья, не был любителем подраться, но, не смотря на инвалидность, делал это умело.
– Привет, Вань!
Протягивая огромную ладонь, проговорил Семён. Изо рта, даже на расстоянии, Ивана обдало сильным перегаром от самогона.
– Я тебя сразу узнал. От Машки чешешь?
Да уж, меня трудно узнать! У нас ведь все в деревне, безногие?
Засмеявшись, с ехидством в голосе, ответил Иван и тут же задал встречный вопрос;
– А ты откуда и куда, на ночь глядя?
– Да сегодня сено Лихаю привезли. Поддали, да маловато. Пойду к Кузминишне, может, выручит бедолагу.
– А если, нет?
– А если нет, забор сломаю. Всё равно нальёт, что б обратно поставил.
Показав жёлтые, прокуренные зубы, он, тоже громко захохотал. А успокоившись, продолжил;
– Слышал, ты в институт намылился? Покидаешь деревню и друзей? Без тебя, Хохловские совсем обнаглеют. Я, один с ними не справлюсь.
– Ну, не бреши, не один остаёшься. А ,Сева, Лихай, Чеснок? Не пропадёте! А если вдруг убьют, не бойся, не забуду, приеду на поминки. Ох и нажрусь, на халяву.
– Спасибо! Успокоил! Я знаю, ты можешь поддержать человека словом в трудную минуту.
Утвердительно сказал Семён и театрально поклонился. Приятели, снова, весело засмеялись.
– Ты слышал прикол, позавчера?
Не унимаясь, спросил Рыжий.
– Что случилось?
– Про Нинкину корову?
– Нет!
– Да ты вообще, как с луны свалился! Ну, ладно, слушай! Позавчера, Нинуха скот стерегла, загнала стадо в низину, где стога колхозные стоят, а они ж огороженные. Ну, так вот, скотина пасётся, а она задремала, на бугорке. Под солнышком, видно, разморило. Отделяется её корова от стада и шасть к стогу. Голову, просунула сквозь изгородь и жуёт сено. Это дело, заметило всё стадо и потянулось к ней. В общем, коровы окружили стог, некоторые тоже просунули головы между кольев и давай набивать утробу колхозным сеном.
– Покороче, можно?
Перебил его товарищ, но Семён, словно не услышал это замечание, продолжая рассказ:
– Коровы-то едят, а быкам, что важнее? Они, как увидели с заду, картину Пикассо маслом, глаза загорелись, и давай на них прыгать. Те, назад, а головы обратно не лезут. Некоторые изловчились, высунули бошки. А кто не высунул, там и оставил честь, угождая быков. А знаешь, сколько этот праздник для быков длился?
Смеясь над своим рассказом, спросил Рыжий и, не дожидаясь, сам ответил:
– До тех пор, пока бабы на обеденную дойку не пошли. Теперь вся деревня матом кроет пастушку. Дед Матвей сказал, если его тёлку быки поломали, он Нинкину голову, между коликами зажмёт.
– А она что?
Надрываясь от смеха, спросил Иван.
– А она, говорит ему; «– у тебя силёнок не хватит!»
– А дед Матвей?
– А он ей; «– Я, сам, не позарился бы и молодой на тебя, а сейчас тем паче. Я, сделаю по-другому, привезу мужиков с городу, поставлю, для ефекту, им самогона и нехай развлекаются ребятки, как деревенские быки с моей тёлкой».
При этих словах, Рыжий, глядя на товарища заржал так, что собака в соседнем дворе, испугавшись, залаяла. Минут десять друзья не могли отойти от смеха, наконец, мало-помалу они утихомирились.
– Ну, ты и рассказал хохму. Похлеще анекдота. Ладно, пока, мне пора. Завтра рано вставать.
Иван, на прощание, хлопнул ладошкой в грудь Рыжиму и направился к калитке палисадника своего дома, а тот, замурлыкав себе под нос какую-то песню, отправился дальше. Но, сделав несколько шагов, обернулся и закричал:
– Ванёк! Мне лошадь дали, сено возить. Если хочешь, отвезу вас с Машей к поезду? Во сколько, подъехать?
– Отлично! Это, первая хорошая весть за сегодняшний день! Давай, часа через четыре, ко мне подъезжай! Договорились?
– Без проблем!
Промычал Семён и пошёл дальше. Иван, обрадованный этим обстоятельством, стараясь не разбудить родителей, тихо прошмыгнул в комнату, разделся, снял опостылевший протез с ноги и запрыгнул под одеяло.