Весна в столице в этом году выдалась ранняя. К полудню веселое солнце растапливало слежавшиеся к концу февраля сугробы – и днем по новостройкам невозможно стало пройти, не замочив ног.
В центре Москвы вовсю суетились дворники, ломами и лопатами очищая забитые зимним мусором водостоки, гудели уборочные машины, но до грандиозных окраин, где ночами отсыпался многомиллионный город, руки у высшей власти не доходили. А муниципалы тихо делили небольшие местные бюджеты, забыв про собственные обещания до следующих выборов.
Вечером подмораживало, и тротуары превращались в каток. Рабочий люд, падая и кроя все на свете, пробирался к своим подъездам, чтобы утром снова скользить обратно – к остановкам троллейбусов и маршруток.
Особенно несладко приходилось пенсионерам, у которых тоже находились дела в ранние утренние часы.
Вот бабуля в облезлом пальто торопится в небольшую аптеку, открывшуюся в восемь. Учреждение ютится в цокольном этаже типового жилого муравейника. Четыре обледеневших ступеньки вниз. На дверях объявление: «Осторожно – скользко!» Забота о людях, что приятно. Хотя повесить его много проще, чем скалывать лед.
Ветхая старушка не в силах ни прочитать это объявление, ни удержаться на непослушных, изъеденных трофическими язвами ногах. Она скользит по ступеням, отчаянно хватаясь за перила. Ее подхватывает, не давая упасть, мужчина, спускающийся следом.
Старушка бормочет слова благодарности и пристраивается в длинный хвост перед окошком с надписью «Социальный отдел». Здесь обещаны скидки для пенсионеров, инвалидов и прочих социально беззащитных слоев населения. Скидки небольшие, всего лишь до пяти процентов, однако сама иллюзия дешевизны регулярно собирает тут очередь. В этом же окошке выдают и бесплатные лекарства – те, что строго по льготным рецептам. Но их все время не хватает.
Казалось бы, у медицинских чиновников есть все сведения о состоящих на учете льготниках – диабетиках и других хронических больных, которые имеют право на бесплатное лекарственное обеспечение, на те препараты, которые считаются жизненно важными. Достаточно просто заказать необходимое количество лекарств, но каждый раз оказывается, что медикаментов, заказанных на определенную сумму, поступает гораздо меньше. Кто-то объясняет это скоростью инфляции, а кто-то говорит, что дело в значительных «откатах» чиновникам. Якобы закупки делаются дороже и у строго определенных фирм. В итоге тот, кто «заказывает музыку», получает приличную сумму денег – за выбор поставщика, а больные люди и их родственники вынуждены бегать от аптеки к аптеке, стоять в очередях, унижаться – лишь для того, чтобы получить то, что гарантировано им законом.
Очередь перед социальным окошком: пенсионеры, ветераны, инвалиды – скорбная горстка людей, готовых потратить свой лишний час, чтобы сэкономить пару рублей. Провизор ушел, видимо, надолго. Очередь не двигается вовсе. Две тетки в бесформенных шапках-самовязках, из-под которых выбиваются кудряшки перманента, обсуждают свои болезни, кому из них хуже.
– Мне этот андипал уже не помогает. Просила своего врача что-нибудь посильнее прописать. А то даже «скорую» пришлось вызывать, давление прыгает, таблетки пью, а оно зашкаливает – двести двадцать на сто семьдесят уже.
– Да брешешь! – отвечает ей товарка. – С таким давлением тебе с кровати не встать, как ты до аптеки дошла-то?
– А со мной зять вчера таблетками поделился – забыла, как называются, их еще по телевизору рекламируют. Вот пришла узнать, – может, есть тут.
– Зятя, что ли, по телевизору показывали?
– От дура глухая! Я говорю – лекарство!
– Ну это вряд ли. Если по телевизору рекламируют, значит, дорогое.
– Да хоть и дорогое, лишь бы действовало…
– Так пусть зять тебе и покупает.
– От него дождешься, как же! Все самой приходится, все самой.
– Угу, и как подопытный кролик – все на себе пробуешь, что поможет, а что – нет.
– Точно. Вот я брала на днях верошпирон своему свекру, а толку – пшик!
– Это что?
– Мочегонное, камни у него.
– Ну-у-у, камни… Это оперировать надо.
– Да ему за семьдесят, его уже и оперировать не берут. Так боюсь, сляжет – и так все на мне, и за ним еще, лежачим, ходить.
Девушка, вторая в очереди, нервно поглядывая на часы, говорит в растерянности:
– Я ребенка одного дома оставила, у меня тестовые полоски закончились, муж на работе, пришлось выскочить, и вот застряла.
– Чего с ребенком-то? – вступает с ней в разговор дедок.
– Диабет… – вздыхает девушка. – Мало того что инсулин постоянно требуется, дочка маленькая, не может пока определить свое состояние и регулировать, всегда неожиданно плохо становится, уже два раза из комы вытаскивали, все время сами ей сахар меряем, а бесплатных полосок дают мало, и кончаются они быстро…
Дедок тоже вздыхает и начинает жаловаться, что список льготных лекарств все сокращается: то, что ему нужно, в социальном отделе нету, а в обычном стоит просто бешеных денег. И вроде бы вчера кто-то видел нужные ему капли – в круглосуточной аптеке на Весенней улице, но он туда с утра уже наведался, а там, оказывается, еще вечером все закончилось, пришлось пешком сюда тащиться. Пешком, потому как бесплатный проезд отменили и на трамваи-троллейбусы теперь не напасешься.
– Но москвичам же проезд бесплатный, – вмешивается в его жалобный монолог одна из теток.
– Так я в области прописан, сейчас вот у сына живу, только сын уехавши, еле-еле перебиваюсь.
– Да ладно, для Подмосковья тоже льготы оставили, – возражает ему тетка.
– Так это надо съездить по месту жительства – оформить все, никак не соберусь.
Разговор прерывается, потому что продавец-фармацевт вернулась на свое рабочее место и открыла окошечко. Первый в очереди начинает заученно зачитывать список требуемых лекарств:
– Актовегин, гентамицин, кофетамин, тавегил…
– Последний только по рецептам, а на первые два льготы отменены.
– Это как? – ахает покупатель. – Неделю назад же брали.
– Так теперь префектуры устанавливают список дотационных препаратов, а также и льготников, одного рецепта недостаточно, ишь привыкли на всем бесплатном.
Вся очередь напряженно прислушивается к разговору, люди теснятся у окошечка, наперебой выкрикивают название необходимых им лекарств:
– Клозапин! Тровентол! Пентоксифиллин!
Большая часть требуемых препаратов отсутствует, аналоги, которые предлагает фармацевт, идут совсем не по льготным расценкам. Назревает истерика. Чтобы ее прекратить, провизор прикрикивает:
– Все вопросы в порядке очереди!
Пятью минутами раньше спасенная на ступенях аптеки бабуля, кряхтя, повернулась и поковыляла к скользкому выходу. Сэкономить тут не удалось, раз льготу на актовегин отменили. А у нее денег в обрез. И что теперь делать – непонятно: солкосерил отчего-то не помогает, хоть и говорят, что аналог. Пока сестра жива была – присылала из Волгограда раствор бишофита. Вот он помогал. А теперь ей и помочь некому.
– Устал, Шурик? – Ирина Генриховна сочувственно посмотрела на квелого мужа.
– Не знаю, – ответил Александр Борисович и поежился. – Неважно чувствую себя как-то.
Жена коснулась губами его лба:
– Холодный. Может, пониженная даже. Не знобит?
– Есть маленько.
– После ужина ложись сразу. Под одеялом согреешься. Я тебе сейчас горячего чая сделаю. Да и время позднее. Нельзя же столько работать. Хоть сегодня выспись, отдохни…
– В гробу отдохну, – мрачно бросил Турецкий.
Ирина хмыкнула:
– Все мы так… – И миролюбиво поинтересовалась: – Много дел навалилось?
Муж только кивнул со вздохом.
– Что же это в стране творится? – Ирина Генриховна помрачнела. – Раньше хоть как-то выкраивал время для семьи. А теперь скоро и ночевать в своей прокуратуре станешь. С ума народ посходил, что ли? Преступление за преступлением. Вон только сегодня по телевизору видела: прямо перед камерой зарезали ветерана какого-то.
– Как это – перед камерой? – не понял Турецкий, привычно пропуская мимо ушей каждодневные попреки в занятости.
– Ты не видел? Все каналы только это и крутят. А начал «сплетник» наш. Московский народный. У них передача есть, когда ловят на улице прохожего и начинают вопросы задавать. Глас будто бы. Так сегодня они ветерана какого-то выбрали и стали про войну спрашивать. Ко Дню Победы стараются…
Ирина Генриховна перевела дух. Старший помощник генерального прокурора смотрел на нее чуть исподлобья, но крайне заинтересованно.
– Так вот. Про войну он рассказывать не стал, а начал говорить о том, как у старых и больных людей отняли лекарства при недавней монетизации льгот. О том, что не хватает их, поддельные встречаются и вообще. Он там какую-то свою ветеранскую комиссию организовал и провел расследование. Только стал виновных называть – вдруг рукою за сердце схватился…
– И что? – не понял муж. – Эх, Фроловская, и где же тут преступление? Приступ обычный.
– А ты не перебивай. – Ирина скорчила шутливо-обиженную мину. – Тогда все узнаешь. То-то и оно, что не сердце. Ножом его сзади ударили.
– Ого! На глазах у всей Москвы? – не поверил Александр Борисович.
– Именно. В «Новостях» так и сказали: «Убили во время прямого эфира». Потом «скорых» понаехало, милиции.
– Почему – потом? А кто же преступника задерживал?
– В том-то и дело, что никто.
– Сам сдался? – Турецкий все еще не понимал.
– Не поймали.
Муж присвистнул:
– Скрылся? А толку-то? На всю страну почти засветился.
– Опять не то. Его и на экране не было видно.
– Невидимка, что ли? Быть такого не может!
– А ты возьми и сам посмотри. – Ирина Генриховна обиделась всерьез. – Сейчас без трех. В десять опять новости будут.
Она протянула мужу пульт.
Экран замерцал, и Александр Борисович увидел скопище «скорых» и милицейских машин, бессмысленное мельтешение большого количества людей в форме и без.
«Да уж, – подумал он. – В такой толпе…»
Но на всякий случай продолжал профессионально рассматривать мелькающих в кадре персонажей, позабыв даже о надвигавшемся недуге.
В это время и зазвонил телефон.