Введение

Третьего не дано

Стояла миланская осень того далекого октября 1976 года, и я быстрым шагом шел по улице Корсо Венеция в направлении театра Сан-Бабила. Я спешил на самое первое интервью в моей жизни.

Мне было шестнадцать лет, вместе с моим другом Альберто мы вели информационную программу, с совсем неоригинальным названием « Spazio giovani » [1] , на одном из первых частных итальянских радио « Radio Milano Libera ».

Это были по-настоящему страшные годы: могло произойти - и происходило - что угодно. Прекрасные годы. Ужасные годы. В Италии их называют «свинцовые семидесятые» ‒ годы молодежных протестов, самоуправляемых организаций, школьных забастовок, демонстраций, которые почти всегда перерастали в насилие. Годы необузданного энтузиазма, переполненные культурным волнением умов, грозящим вот-вот взорваться ‒ настолько оно было живое, захватывающее, всеобъемлющее. Годы столкновений и годы жертв: с одной стороны – левая молодежь, с другой – правая. Тогда все было гораздо проще, чем сейчас: или ты за одних, или за других. Третьего не дано .

Но самое главное ‒ это были годы, когда каждому из нас казалось, ‒ и зачастую не зря, ‒ что мы можем изменить ход событий. Что мы способны, каждый по-своему, изменить хоть что-то .

В этом маразматическом возбуждении, среди культуры и насилия, нам было спокойно. Мы оставались в поле зрения. Покушения, бомбы, Красные бригады были неизменным фоном нашего отрочества, или молодости, в зависимости от возраста, но в общей сложности особенно нас не расстраивали. Мы быстро научились уживаться со всем этим, как, я заметил это в последующие годы, без особых отличий уживаются и народы, находящиеся в эпицентре конфликтов или гражданских войн. Их жизнь подстраивается под экстремальные условия, как и наша в те годы.

Мы с Альберто хотели именно изменить что-то, и поэтому, вооружившись безграничным энтузиазмом и колоссальной бессознательностью, пребывая в том возрасте, в котором сейчас подростки проводят время выставляя селфи в Инстаграм и меняя смартфоны, мы читали всё, что попадалось нам под руку, принимали участие в музыкальных фестивалях, концертах и кинофорумах в тот самый волшебный период, когда только зарождалась и начинала распространяться рок-музыка.

Встреча была назначена на 16.00, за час до начала послеполуденного спектакля. Нас проводили в подвальное театральное помещение, в гримерную нашего героя. Там нас ожидал он, первый человек в моей карьере, у которого я взял интервью: Пеппино Де Филиппо.

Я не помню деталей того интервью, и, к сожалению, пленки с записями выпусков нашей программы затерялись во время одного из моих множественных переездов.

Но до сих пор отчетливо помню тот электрический разряд энергии, который предшествует, ‒ как я понял не раз впоследствии, ‒ важному интервью. Точнее, важной встрече , ведь каждое интервью – это нечто большее, чем просто череда вопросов и ответов.

Пеппино Де Филиппо доживал последние годы своей театральной и кинематографической карьеры, которая уже вошла в анналы истории ‒ через несколько лет он скончался. Он встретил нас сидя у зеркала, не отрываясь от гримировки. Пеппино был вежлив, любезен и открыт, делал вид, что нисколько не удивлен двум прыщавым мальчишкам. Я помню его спокойные, размеренные движения во время нанесения театрального грима, который казался мне таким тяжелым, густым и слишком светлым. Но особенно я запомнил одну деталь: глубокую грусть в его глазах. Грусть, которая поразила меня, настолько ясно я ее уловил. Возможно, он чувствовал, что его жизнь подходит к концу, или это было лишь доказательством того, что обычно говорят о комиках: смеша других, сами они остаются самыми грустными людьми на свете.

Мы говорили о театре и, разумеется, о его брате Эдуардо. Пеппино рассказал, что он появился на свет на сцене, во время одного из постоянных разъездов семейной труппы.

Мы ушли час спустя, испытывая легкое потрясение, но с заполненной кассетой диктофона.

Это было не просто первое интервью в моей жизни. Это был тот самый момент, когда я понял, что карьера журналиста ‒ единственно возможный для меня путь. В тот миг я впервые ощутил ту странную химию, тонкую магическую связь, образующуюся между интервьюируемым и журналистом.

Интервью может оказаться или математической формулой правды, или бесполезным и тщеславным выступлением. Оно становится мощным оружием в руках журналиста, который стоит перед выбором: удовлетворить интервьюируемого или сделать всё возможное, чтобы вызвать интерес у читателя.

Для меня же интервью ‒ это нечто большее: это психологическое сопоставление, сеанс психоанализа, в котором участвуют оба ‒ и герой, и журналист.

Как сказал мне впоследствии один из героев этой книги, Маркиз Вильялонга: «Весь секрет заключается в том состоянии благоволения, которое зарождается, когда журналист перестает быть таковым и становится другом, которому можно доверить всё. Даже то, о чем нельзя рассказать журналисту».

Интервью является ярким примером майевтики, метода Сократа, способностью журналиста извлечь из героя самые откровенные мысли, заставить его утратить бдительность, удивить его во время рассказа без фильтров. Не всегда это особенное волшебство происходит. Но когда оно случается, получается отличное интервью. Нечто большее, чем стерильный обмен словами, нечто совершенно отличное от ненужного тщеславия журналиста, целью которого является лишь создание сенсации .

За более чем тридцать лет своей журналистской деятельности я повстречал множество знаменитостей, глав государств, премьер-министров, религиозных лидеров и политиков. Должен признать, что не с ними у меня установился настоящий контакт.

Из-за моего происхождения и образования я должен был принимать их сторону: сторону тех женщин и мужчин, обличенных властью ‒ властью решать судьбы миллионов людей, решать, кому жить, а кому умирать. Иногда от них зависело будущее целых народов.

Но этого не произошло. Сочувствие, волнение и возбуждение я пережил во время встреч с мятежниками, борцами, с теми, кто готов был пожертвовать своей жизнью, часто спокойной и безбедной, своими идеалами, и кто доказал это делом.

Предводитель революционеров в балаклаве, встреченный мною в хижине посреди мексиканских джунглей, отважная мать, которая с достоинством, но непреклонно пыталась вызнать правду об ужасной кончине своих пропавших без вести детей в Чили времен Пиночета.

Именно они стали для меня истинными сильными мира сего.

Гроттерия, август 2017 года

*****

Интервью, собранные в этой книге, были опубликованы в период с 1993 по 2006 год в изданиях, где я много лет проработал специальным корреспондентом, главным образом из стран Латинской Америки и Дальнего Востока: в еженедельниках « Panorama » и « L ’ Espresso », ежедневных газетах « Il Tempo », « Il Corriere della Sera » и « La Repubblica », а также на телекомпании « rai » .

Я специально сохранил оригинальную форму интервью ‒ так, как они были записаны в своё время: иногда в традиционной форме вопрос – ответ, иногда в более разговорном стиле, с использованием кавычек.

Я решил начать отдельные интервью с предисловия, которое поможет читателю лучше понять, где и когда они состоялись.

1