Дениса убили, и он чуть не расколотил компьютерный стол от злости. Как это он не успел среагировать на монстра? Уж вроде бы реакция двестипроцентная, а не успел. Такое когда бывало? На заре юности, что называется, или с недосыпу. Он сидел перед монитором, с ненавистью глядя на виртуальную руку, которая снова и снова складывалась в кукиш. Откуда она тут вообще взялась? Раньше вроде такой примочки в этой игре не было…
– Так бы все пальцы тебе и сломал! – пробурчал он.
Вдруг на его глазах виртуальная рука замерла; пальцы разжались. Рука повисела ладонью вниз и поплыла вперёд, на Дениса. Она вылезала из экрана не спеша, и пальцы, проникая сквозь тонкую грань дисплея в реальный мир, фаланга за фалангой бледнели, белели буквально до исчезновения цвета. Вот вылезла и ладонь. Тоже белая. Противная, как плесень на варенье. И даже на глаз мёртвая.
Денис закричал жутко – такой жуткой была и рука, протянувшаяся из виртуальности в реальность и связавшая их между собой.
Рука шевельнула пальцами прямо возле остренького носа парня. Денис почувствовал, как ускользают от него и компьютер, и стена, и стул… А вот и пол. Бац! Какие высокие ворсинки у ковра… Целый лес. Чаща. Чаща ворсинок. А он – паутинный клещ. И его никто не увидит, никто не заметит. Особенно эта страшная мёртвая рука.
От противного резкого запаха нашатыря Денис очнулся. Возле него на коленях стояла мама. Лицо – словно яркая белизна. Никакой виртуальной руки, пытавшейся схватить Дениса за нос, нет. Хранитель экрана погасил изображение, превратил в ночь.
– Ма… чё это было?
– Это я у тебя хотела бы узнать, милый ты мой, – упрекнула мама, всё ещё бледная от переживаний. – Захожу, а ты лежишь тут под компьютером. Выброшу я его, вот что. Смотри, до чего досиделся: уже сознание теряешь. Куда это годится, вот скажи мне?
– Мам, не… – промямлил Денис, приподнимаясь, – не выбрасывай…
– Да ты погляди на себя! Лицо зелёное, как поганка! Иди вон ложись, я тебе таблетку дам.
Она несла из кухни стакан воды и таблетку, когда в квартире прожужжал дверной звонок. Мама от неожиданности вздрогнула, и несколько капель воды выплеснулось на пол. Поставив стакан на журнальный столик возле дивана, где лежал Денис, положив рядом таблетку, мама исчезла в коридоре.
– Здравствуйте, Зинаида Аркадьевна, – услышал Денис знакомый голос. – Как хорошо, что мы застали вас дома. Похоже, это уникальный для вас случай нормального возвращения с работы.
– Что значит – нормального возвращения?
– Вовремя. Или, простите, для вас это немыслимое понятие?
– Что вам нужно? Почему здесь полицейские? Я никакого заявления не писала.
– Заявления? Насчёт чего?
– Что Денис… неважно.
– Нам всё важно, Зинаида Аркадьевна, – мягким, увещевающим голосом произнесла женщина в коридоре. – Нас интересует всё, что связано с вашей неполной семьёй. Можно пройти в комнату?
– Не думаю.
– Почему?
– Просто нежелательно. И представьтесь, пожалуйста.
– Да, конечно, Зинаида Аркадьевна. Я омбудсмен школы, в которой учится ваш сын Денис. Зовут меня Люция Куртовна.
– Как? – переспросила мама.
– Люция Куртовна Душкова, – вежливо повторила посетительница. – И я к вам с официальным визитом. Вот подтверждение моих полномочий.
– А полицейские – подтверждение чего? – с насмешливой ноткой спросила мама.
– Они не подтверждение, Зинаида Аркадьевна, – чуть жёстче ответила Люция Куртовна. – Они – гарантия моих полномочий.
– И в чём они состоят, эти ваши полномочия? – настороженно спросила мама.
Денис чуть не лопнул от любопытства. Он поднялся с дивана и прильнул к дверному косяку. В коридоре действительно стояли сияющая ямочками Душкова и два мента с кислыми физиономиями.
«Чего это они припёрлись? – обалдело подумал Денис. – Из-за денег? Откуда она узнала, что я деньги у матери спёр?! Я ж вроде никому ни намёком!»
– В качестве омбудсмена я изучила состояние вашей семьи и приняла решение.
Мама тем же настороженным тоном спросила:
– И какое решение вы приняли?
Ласково улыбаясь, Люция Куртовна прожурчала:
– Об изоляции вашего ребёнка в специализированном детском учреждении – интернате № 34 – и о направлении в суд иска об ограничении или лишении вас родительских прав. Тут уж как повезёт.
У мамы перехватило дыхание. Она секунды три молчала, потом рассмеялась громко, нервно – не зная, как реагировать.
– Что вы сказали? – дрожащим от непонимания голосом переспросила она.
Люция Куртовна прожурчала всё тот же текст – слово в слово.
– Не поняла, – призналась Лабутина. – Это что, шутка? Показательное выступление?
Душкова лучезарно показала мелкие ровные зубы.
– Вы прекрасно знаете, что нет. Можете почитать на досуге официальное заключение. А мы мальчика изымаем.
– Изымаете, значит?
Лабутина часто задышала.
– Имеете право? – изменившимся голосом поинтересовалась она.
– Имеем, – сладостно, как близкой подруге, сообщила Душкова. – Я представитель ювенального суда в России, защитник прав детей. Понимаете, Зинаида Аркадьевна? Вы умная женщина, надеюсь. Не чините препятствий. Это глупо. Всё равно ведь заберём мальчика.
– Да как вы смеете его забирать?! – закричала мама. – Вы ему кто?! Никто! Я его вы́носила, родила, инвалидом по женской части осталась, он мой единственный сын! Я его кормила, одевала, лечила, воспитывала, а вы что? На готовенькое накинулись?! Хоть одна-то причина у вас имеется его забирать? Спятили, что ли, там, наверху, что у матерей детей забирают ни за что ни про что?!
– Зинаида Аркадьевна, – душевно принялась увещевать Душкова, – всё по законам ювенальной юстиции – самой продвинутой в США и Европе системы защиты прав ребёнка. Почитайте заключение на досуге. Я бы вообще посоветовала вам изучить эти современные законы. Они включены в общую судебную систему. Вот изу́чите – и поймёте, в чём ваши недоработки как родителя, как матери.
– Да о чём вы говорите?! – кипела Зинаида Аркадьевна. – Как вы можете судить, есть у меня доработки или нет?! Вы хоть сами понимаете, как это возможно ворваться ко мне в дом с полицейскими, размахивать мне тут бумажками – кто их вам написал?! Дебил какой-то… И воображать, что из-за глупых писулек…
– Вашего сына, прошу заметить, – прожурчала Душкова.
– Что?
– Эти глупые писульки ваш сынок написал.
– Не верю! Вы врёте! И что, вы думаете, я вручу вам своего сына, которого четырнадцать лет растила, чтобы вы засадили его в интернат и сделали из него преступника, а из меня – его врага?!
– Ну зачем же так утрированно, – улыбчиво пропела Душкова. – Измени́те своё отношение к сыну, к его увлечениям, к его питанию и развлечениям, к его нуждам. Наконец, найдите более денежную работу, чаще бывайте дома, и мы пойдём вам навстречу… через суд, через освидетельствование, через некоторое неопределённое время – когда мы убедимся в вашем исправлении, вашей лояльности…
– Вы, значит, убедитесь? – усмехнулась мама. – И в моём именно перевоспитании и лояльности? Очень интересно. Безумие просто какое-то. Вы мне тут вещаете, что вот так запросто, из-за ничего, из-за того, что я работаю на двух ставках и беспокоюсь, что Денис свихнётся из-за компьютерных игр, я буду лишена родительских прав? Ну и дурость! Мне, значит, запрещено воспитывать собственного сына?
– Так, как это пытаетесь делать вы, – да, запрещено. Вы нарушаете права ребёнка. Это вы понимаете? – мягко плела паутину Душкова.
– Не по-ни-ма-ю! – отчеканила мама и схватилась за лоб: у неё отчаянно заболела голова. – Не понимаю: детдом становится лучше родной семьи, что ли?
– Смотря, какая семья. Иногда изоляция лучше и полезнее, чем родительский дом.
– Что вы говорите?!
У мамы полезли на лоб брови.
– Первый раз слышу, что чужой человек лучше любящей матери.
– Так то – любящей, – ввернула Люция Куртовна, улыбаясь, играя ямочками.
– Вы намекаете, что я сына не люблю?! – взорвалась мама. – Да из-за кого я так горбачусь?!
– Не знаю, из-за кого. Но только я вижу, как попираются права Дениса, как развито насилие и рукоприкладство в вашей неполной семье.
– Какие ещё насилие и рукоприкладство?! – не поняла мама.
Потом вспомнила.
– Это когда он в ванной о косяк ударился? Вот здорово! И тут я виновата.
– Конечно. Бить ребёнка мы вам не позволим. Обижать и тормозить его развитие – тоже.
Денис слушал и холодел от страха. Каждая строчка заполненной им анкеты, каждое произнесённое им за чашкой чая с омбудсменом слово жгло его пониманием собственной глупости и самонадеянности. Вот дурак! Чего хвост распушил, балбес? Перед кем? Перед врагом? Ведь эта Люция Куртовна – враг. И какой враг!
Страшный.
Дениса передёрнуло. Что-то защекотало ему висок, он дотронулся до кожи. Она оказалась мокрой. Холодный пот. Вот он какой, оказывается. Вот он отчего. От страха.
Мама спорила, возмущалась, отстаивая сына. Душкова смотрела ей прямо в воспалённые глаза и ямочками на щеках играла, ласково улыбаясь. Когда мама перевела дух и ладонью отёрла мокрое от слёз лицо, омбудсмен прожурчала:
– Всё? Вам больше нечего добавить? Ну что ж. Мальчики, следите за порядком, чтобы отымание было произведено законно. Денис! Подойди сюда, пожалуйста. Зинаида Аркадьевна, официальные бумаги я положу сюда. Пожалуйста, сохраните их, иначе придётся восстанавливать за ваш счёт. Понимаете? Денис дома? Денис! Разрешите пройти в комнату, проверить наличие ребёнка. Мальчики, пожалуйста.
Полицейские, глядя в пол, заливаясь краской, маясь, шагнули в комнату. Денис закричал:
– Я никуда не пойду! Не хочу! Я с мамой буду! Я сам виноват! Я деньги все спёр, она правильно орала на меня! А синяк – это я сам вдарился, она меня и пальцем не тронула!
– Денис, успокойся, – журчала Люция Куртовна. – Что ты вообще говоришь? Кого испугался? Ведь ты мне совсем иное рассказывал.
– А я врал! – кричал Денис.
– Зачем врал? Врать нехорошо, – пожурила Душкова.
– Врал, потому что… врал! Захотелось, и всё! Мы с мамой хорошо живём, просто отлично! Оставьте нас в покое, ясно вам?
Денис бросился к маме и прижался к ней крепко. Полицейские перевели взгляд с парня на омбудсмена.
– И чё теперь? – кисло спросил один. – Их вдвоём тащить?
Люция Куртовна с милой улыбкой изрекла:
– Зачем вдвоём? Оторвите мальчика и ведите в машину. За вещами пришлют кого-нибудь из интерната.
– Сына от матери, значит, отрывать? – уточнил второй полицейский.
– А что делать? – печально вздохнула Люция Куртовна. – Ничего не поделаешь, закон есть закон. Его надо выполнять, восстанавливать нарушенные права ребёнка. Жаль, конечно, но… отрывайте.
– Нет!!! – в голос закричали Денис с мамой и стиснули друг друга.
Первый полицейский возвёл очи к потолку.
– Знаете, что? Разбирайтесь сами. Смотреть на это безобразие тошно.
– Ну почему же тошно? – напевно начала Люция Куртовна, собираясь с мягкостью удава вновь расписать прелести ювенальной юстиции, но не успела.
Полицейские повернулись к конфликту спиной и зашагали прочь из квартиры. Один возмущённо сказал напарнику:
– Последние времена, слышь, настали: детей у матерей забирают… Полипы на теле детства.
– Во-во. И нас к этому гадству подключили, паразиты…
Люция Куртовна пожала плечами, обогнула Лабутиных, предупредила без малейшей досады:
– В другой раз, видимо, отъятие произведём. До скорого свидания, Зинаида Аркадьевна. Денис, до встречи.
И она – живое воплощение улыбчивой жестокости – ускользнула в осенний пасмурный вечер. Словно ждал этого, заморосил холодный дождь.
Лабутины долго стояли, обнявшись, не веря своему счастью. Молчали. Потом Денис проговорил, судорожно вздыхая:
– Мам, я не хочу от тебя никуда.
Мама шмыгнула носом, сморгнула последние слезинки:
– А я отпускать не хочу… чудо-чадо моё бестолковое…
– Почему это… бестолковое? – поинтересовался Денис.
– Да потому что… Нашёл, кому душу открывать: исповедался окунь щуке под корягой…
– И что с ним сталось? – Он отлепился от мамы и посмотрел ей в глаза.
– А что с окунем станется? В щучий желудок попал, – усмехнулась мама. – Пойдём умоемся и поедим.
– Пойдём, – облегчённо вздохнул Денис.
А мама подумала: «Какой он у меня… большой-большой, а маленький!» И провела ладонью по мягким мальчишеским вихрам.