Пишется письмо

– Пронесло. Опять нам повезло, – говорят матери, когда сирены подают сигнал, что самолеты улетели и опасность миновала. И тогда они собирают детей, снова ведут их наверх, в квартиры, и укладывают в кровати. – А теперь быстро спать, уже скоро утро!

Легко сказать «быстро спать»! Половину ночи дети просидели в бомбоубежище. На коленях матерей, на жестких скамьях, даже на земляном полу. В свитерах и пальто промерзаешь, поверх пижам, в домашних тапках. Но в подвале холодно, все равно весь и когда к утру поднимаешься в квартиру, прижимаешь ладони к чашке с горячим чаем и чувствуешь, как приятно вливается внутрь горячий глоток. А потом лежишь в постели, укрывшись, с грелками под каждым боком, чтобы поспать хоть три часа до начала уроков, и ворочаешься во сне, сбивая в кучу одеяло и подушку, потому что тебе снится война и бомбежка. Иногда даже кричишь, и мать тебя будит, чтобы успокоить. А едва разоспишься, как уже звенит будильник: семь часов, пора вставать, не то опоздаешь в школу.

Неудивительно, что дети бледные и нервные, они уже не носятся как раньше, сломя голову, а тихо бродят, как больные. Взрослые, конечно, беспокоятся. Тысячи детей уже отослали из города, по деревенским домам и фермам, там у них будет не только ночной покой, но и молоко, и яйца, еще и мед, и масло, а если они захотят, то могут ночевать на сеновале, и телята будут лизать им руки. Но не все дети смогли уехать в деревню; большинству пришлось остаться в городе.

Однажды ночью госпожа Морин с двумя своими мальчиками – Штефаном и Томасом – четвертый час сидела в бомбоубежище, и у них уже все болело от сидения на жестком, тогда она сказала госпоже Банток напротив:

– Мы-то, взрослые, знаем, что это когда-нибудь кончится. Но детям это понять куда труднее. Прямо горе смотреть, как они мучаются! Мой старший похудел уже на два кило. У меня сердце разрывается!

– Этого нельзя допустить, – решительно сказал Томас. – Когда папа придет в отпуск и увидит, что твое сердце разорвано, он рассердится, весь отпуск пойдет насмарку. Ведь папа же доктор! – добавил он, свысока глядя на госпожу Банток. – Он всегда все замечает!

– Не говори глупости, – приструнил его Штефан. – Разрыв сердца – это не болезнь, это просто выражение такое.

– Но папа его все равно сразу бы заметил, – стоял на своем Томас и даже разозлился. Вообще-то он неплохо уживался со старшим братом и даже иногда гордился им. Но порой Штефан бывал таким подлым, какими могут быть только старшие братья по отношению к младшим. Он тогда важничал и делался таким взрослым, что Томас, хотя всего на четыре года младше, казался себе глупым младенцем. А с тех пор, как Штефан начал изучать латынь, то есть два года назад, он совсем отдалился от Томаса, для которого школа была не так важна: кататься на роликах он любил больше, чем исписывать тетрадки каракулями.

– Я как подумаю, – сказала госпожа Морин госпоже Банток, – что в других странах сейчас дети спокойно спят в своих кроватках и видят мирные сны!..

– Про марципан, – вставил Томас.

– И где, например? – спросил Штефан. – Я имею в виду, в каких странах? В Террании?

– Да хотя бы и в Террании, – сказала госпожа Морин. – Там нет войны.

– А почему бы нам не поехать туда? – спросил Томас.

Никто ему не ответил. Взрослые устало улыбались, а госпожа Банток выглядела так, будто хотела сказать: «О боже, маленький дурачок».

Томас терпеть ее не мог, потому что она постоянно ему запрещала съезжать вниз по перилам лестницы и потому что от нее воняло нафталином, да и вообще она была противная старая тетка.

И тут Штефан проявил великодушие и взял сторону младшего брата.

– А ведь Том прав, – сказал он. – Почему бы нам не поехать в Терранию? Я имею в виду: нам, детям, мамуль! Если мы напишем письмо президенту и попросим его организовать у себя собрание терранских родителей, у которых дети могут ночами спокойно спать! Пусть он их спросит, не поставят ли они у себя еще по паре кроватей, да пусть бы по одной, чтобы здешние дети снова могли отоспаться! Как ты думаешь? – Он смотрел на мать вопросительно. У Томаса горели уши от восторга. Но окружающие вяло молчали. Госпожа Банток фыркнула и сказала:

– О боже, какую глупость ребенок несет!

Но тут мать мягко положила руку на плечо Штефана и ответила:

– Ты придумал, ты и напиши письмо терранскому президенту!

Тут госпожа Банток поднялась, хотя еще не было отбоя воздушной тревоги, и покинула бомбоубежище со строгим отсутствующим выражением лица. И даже ее удаляющаяся спина выражала оскорбленность, будто говоря: «С матерью, которая поддерживает своих детей в подобного рода глупостях, я даже сидеть рядом не желаю».

На следующий день, придя из школы, Штефан помог матери помыть посуду, а потом сел за стол и вырвал из середины своей тетради двойной листок.

– Потому что здесь еще не разлиновано, – сказал он Томасу, стоящему рядом. – Нельзя президенту Террании писать в линеечку!

– А почему нельзя? – спросил Томас.

– Потому что это по-детски, и он не станет читать такое письмо, – поучительно сказал Штефан. И написал в верхнем левом углу дату, а в правом углу – «Тема: Dormire necesse est!»

– А что это значит? – спросил Томас. – И что такое «тема»?

– Ты так много спрашиваешь, что я не успеваю отвечать! Все порядочные письма пишутся на какую-то тему. Тогда сразу видно, о чем пойдет речь.

– Ага, – сказал Томас, пытаясь сделать понимающее лицо, хотя ответ мало его вразумил. – А что значит это дор-мире? Это по-латыни?

– А ты думал, по-китайски, что ли? – высокомерно ответил Штефан. – Это означает: «Необходимо спать!» Я сам это придумал. Вообще-то древние римляне говорили: Navigare necesse est, это означало «мореплавание необходимо», но тут это не подходит.

– Почему же не подходит? – возразил Томас. – Если мы хотим в Терранию, нам как раз придется плыть на корабле. Через океан! – Это он добавил очень кстати и растянул губы от удовольствия, что наконец-то сказал что-то умное.

– Но в письме речь пойдет не об океане, а о сне, – сердито сказал Штефан, – и если ты сейчас не оставишь меня в покое, то вылетишь отсюда пулей!

После этого Томас притих и только смотрел, как его брат пишет:

Многоуважаемый господин президент!

Поскольку мой отец майор (во Втором полку) и поэтому почти не бывает дома, то написать Вам это письмо моя мать поручила мне.

– А при чем здесь то, что папа – майор? – спросил Томас.

– Отстань со своими глупыми вопросами! Заткнись, будь добр.

– Мама говорит, «заткнись» – плохое слово, – заметил Томас таким нежным голоском, будто он фарфоровый принц. – И к тому же неправда, будто она тебе «поручила» написать письмо, она всего лишь…

– Вон!!! – взревел Штефан. – Пошел отсюда!

И он вскочил, схватил Томаса за шиворот и прямо-таки вышвырнул его за порог. Когда он снова сел и взял ручку, дверь осторожно приоткрылась, и Томас, зануда, закончил свою фразу через дверную щель:

– …она только и сказала, что сам придумал, сам и напиши! А больше ничего!

Штефан взял со стола свой латинский словарь и прицелился им в дверь. Словарь был толстый – и щель моментально закрылась. Снаружи Томас дружелюбно спросил как ни в чем не бывало:

– Прочитаешь мне, когда напишешь, или отошлешь без меня? Я хотел бы приписать внизу свой привет.

Не получив ответа, он поскакал к матери в гостиную. Она штопала носки и поэтому была не особенно разговорчива. Ведь Томас был рекордсменом семьи по дырам в носках.

– Мама, – важно сказал он. – Штефан пишет письмо. Ну, ты знаешь, про которое шел разговор в убежище. И ему нельзя мешать. Поэтому я пойду на улицу, поиграю.

– Но там дождь, ты вымокнешь!

– Ну и что? – сказал Томас. – Это пустяки.

И вот он скатился по перилам на животе и выбежал во двор. Сунул два пальца в рот и свистнул. На третьем этаже из окна высунулась кудрявая голова и спросила:

– Ты чего?

– Спускайся, – крикнул Томас. – И мяч прихвати.

– Да ведь дождь! – крикнула девочка.

– Ой, размокнешь, кукла сахарная! – презрительно крикнул Томас.

Из окна вылетел мяч, и вскоре во двор выбежала его хозяйка. Томас был не особенно рад ей, но она была лучше, чем ничего.

– Меня не пускают в комнату, – важно сказал он. – Мой брат пишет там письмо президенту Террании.

– Врешь ты все! – сказала девочка.

– Нет, правда, – заверил Томас. – Настоящее письмо с «темой», и всё по-латыни!

Дело же было не в том, узнает она полную правду или неполную. Главное было, чтоб она удивилась – и она удивилась!

Готовое письмо выглядело так:

Город Цетеро в Урбии, 21 октября 1942 года

Тема: Dormire necesse est!


Многоуважаемый господин президент!

Поскольку мой отец майор (во Втором полку) и поэтому почти не бывает дома, то написать Вам это письмо моя мать поручила мне.

Как Вы уже видели выше, дело касается здешних детей, детей из города Цетеро в стране Урбии, они уже много месяцев из-за войны не ложатся вовремя спать, и им надо выспаться. Для этого мы хотим в Терранию, потому что мы слышали, что у вас по ночам не бывает воздушной тревоги и можно спать спокойно.

Дорогой господин президент, мне всего 13 лет, и госпожа Банток, наша соседка, считает наглостью, что я Вам пишу. Но я думаю, если Вы созовете родительское собрание, очень большое, или объявите через газету, что мы здесь каждую ночь сидим в подвале и не можем спать, то они нас сразу пригласят. Родители, я имею в виду. И мы с радостью приедем.

Это я Вам обещаю со всем моим уважением,

Благодарный Вам

Штефан Морин

Post scriptum:

Прошу Вас ответить скорее.

– Очень милое письмо, – отметил Томас, который тихонько пробрался в комнату, когда Штефан зачитывал письмо матери. – Теперь я подпишу свой привет, и можно его отправлять!

Штефан не хотел. Он уверял, что без приписки его брата письмо выглядит солиднее, тем более что Томас всегда ставит кляксы. Но когда мать тоже попросила его, он разрешил, чтобы младший накарябал внизу: «Большой привет от Томаса Морина».

И когда против всех ожиданий листок не украсила клякса, Томас пририсовал под своим именем еще и увесистую закорючку.

Потом мать дала им конверт, и Штефан надписал на задней стороне отправителя, а на передней – печатными буквами:

ПРЕЗИДЕНТУ ТЕРРАНИИ

БЕЛЬМОНТ

ПРЕЗИДЕНТСКИЙ ДВОРЕЦ

Уже наклеивая марки, Штефан взял свой красный карандаш и в нижнем углу справа приписал: СРОЧНО!!! И потом они вдвоем отнесли письмо и бросили его в почтовый ящик.

Загрузка...