Особливо стоящий дом на окраине Раменского с первого взгляда выглядел нежилым. Лишь по небольшой натоптанной тропинке в зарослях буйно разросшегося по двору бурьяна можно было понять, что в доме есть обитатели. Егоров долго изучал взглядом старую постройку с покосившейся крышей и заросшими вьюном стенами, прежде чем постучал в низкую, сделанную по старинке, дверь.
– Кого там леший принёс? – пьяный голос из глубин дома заставил Юру сдержанно улыбнуться. – Катитесь вы к чёрту!
– Я ищу полковника Брота, – брезгливо отодвинув пальцем грязную тряпку, закрывающую разбитое стекло в окне, ответил Егоров.
– И кто интересуется?
За дверью послышались звуки передвигаемой мебели, шум упавшей посуды. Спустя пару минут за грязным стеклом показалось пропитое лицо хозяина дома. Сильно опухшие веки и нездоровый окрас лица неоднозначно намекали на то, что старик активно “сидит на стакане” и делает это довольно давно.
– А-а-а, военный! – зло оскалившись и показав гнилые зубы, протянул алкаш. – Чего тебе надо? Я свои долги Красной армии уже отдал. Пенсия!
– Информация, – коротко ответил Егоров с недоумением разглядывая существо за окном и не понимая, как мог так низко упасть бывший военный и руководитель специального училища НКВД. Он всегда считал, что такую должность может получить только морально устойчивый человек. Ладно Южаков. Бывший ефрейтор никогда не выделялся морально-волевыми качествами. Звёзд с неба не хватал, но и трусом не был. Он был одним из многих, кто прошёл войну от начала до конца и сломался только после победы, как только остался без контроля командиров. Но полковник НКВД награжденный орденом Мужества и Звездой Героя? Неудивительно, что в управлении о нём старались не упоминать.
– Нужна информация – беги в архив, капитан, – презрительно сплюнул Брот. – Я мемуары не пишу и не собираюсь. У меня секретность.
– Я в курсе, Леонид Юрьевич. – Достав из нагрудного кармана удостоверение, Егоров показал его бывшему полковнику. – Но в архивах этой информации нет и вы единственный, кто может прояснить ситуацию.
Лицо в окне исчезло и из глубины дома вновь послышались звуки передвигаемой мебели и незамысловатые матерки его обитателя. Спустя пару минут входная дверь распахнулась и на пороге появился Брот с накинутым на плечи офицерским кителем, покрытым непонятными пятнами. Пытаясь стоять ровно, полковник окинул гостя мутным взглядом.
– Ты как с полковником разговариваешь, капитан? Смир-р-на!
– Да что же это такое? – тихо прошептал Юра и отработанным ударом в грудь отправил шатающееся тело в темноту коридора. – Никто не хочет сотрудничать по-хорошему.
Можно было решить этот вопрос мирно, но финт с кителем и пьяной командой вывел капитана из себя. Такого оскорбления чести мундира он спустить на тормозах просто не мог. Выждав десять секунд и, убедившись, что Брот не подаёт признаков жизни, он зашёл в дом и выволок его за ногу во двор словно мешок картошки.
Проверил пульс. Живой. Подошёл к замеченному ранее колодцу и не спеша, насвистывая под нос мелодию марша Победы, набрал ведро воды. Словно в детстве, черпая воду ладошкой, напился ледяной воды, от которой заломило в затылке.
– Попытка номер два!
Окатив лежащее на земле тело, отскочил в сторону от брызг, разлетающихся в сторону.
– А… ах… уф…
Судорожно задёргавшись, Брот сел и, тяжело дыша, огляделся.
– Капитан… тебя за такое… под трибунал…
– И на расстрел, – добавил от себя Егоров, присев на корточки. – Слушай меня, полковник! Если в управлении узнают про твои представления перед гостями в кителе, на котором висит звезда Героя Советского Союза, то это не меня, а тебя к стенке поставят. Ни к чему владельцу особо ценной и секретной информации в пустую небо коптить. А вдруг заболтаешься в пьяном угаре и раскроешь военную тайну?
– Не… – упрямо замотал головой Брот. – Я – могила!
– Слушай, могила, – зло передразнил собеседника Егоров. – Я уже устал с тобой нянчиться, мы здесь побеседуем или в управление поедем?
– Здесь… – после недолгого молчания ответил отставной полковник. Судя по голосу, холодный душ подействовал на него отрезвляюще. – Только дай еще раз удостоверение посмотреть, я кому попало информацию давать не буду.
– Да пожалуйста, – протянул книжку Юра и кивнул в сторону небольшой лавки у стены дома. – Только внутрь, пожалуй, заходить не будем, душок там… не очень…
Присев на скамейку, оба некоторое время молчали. Брот внимательно изучил удостоверение капитана и, вернув документ, вздохнул, потирая ушибленную грудину:
– Ну и удар у тебя, капитан Егоров, я таким же в молодости был! Так чего узнать хотел?
Судя по интонации, полковник осознал свою неправоту и теперь был готов к конструктивному разговору. Егорова это вполне устраивало.
– Меня интересует один из ваших воспитанников, Михаил Росс. Он был отобран в агенты в сентябре сорок четвертого. Вы его помните?
– Ну почему, капитан, почему тебе нужно именно это раскапывать?
Скривившись, словно от зубной боли, Брот сплюнул на землю и с неприязнью посмотрел на Егорова. Помолчав пару секунд, спросил:
– Что натворил этот засранец?
– Сбежал, – лаконично ответил Юра и, достав из кармана перочинный ножик, начал стругать небольшой чурбачок, поднятый с земли. – Леонид Юрьевич, руководство поставило мне задачу вернуть Росса на родину. Но, начав собирать информацию, я обнаружил, что в архивах на него практически ничего нет. Вы можете прояснить ситуацию.
– На меня ты как вышел? – задумчиво покачивая головой, спросил Брот. – Через детский дом?
После утвердительного кивка, полковник поднялся на ноги и потянулся телом, выгоняя из головы остатки хмеля.
– Ты на машине, капитан?
– Стоит в ста метрах отсюда, – подтвердил Егоров. – Оставил…
– Чтобы не спугнуть, – закончил фразу Брот и направился в дом. На пороге обернулся и почесал щетину на щеках. – Обожди меня минут пять, сейчас оденусь и прокатимся. Этот разговор нужно вести в другом месте.
Ожидая полковника, Егоров задумчиво вырезал из куска дерева лицо мальчишки с фотографии и пытался представить его внешность сейчас. Лезвие постепенно освобождало из плена древесины высокий лоб, широко посаженные глаза, аккуратный, средних размеров нос. Росс был красивым мальчишкой и сейчас, в расцвете своей молодости, он явно не обделен женским вниманием. Для оперативной работы такой красавчик был не пригоден, слишком заметная внешность. Думается не в одном женском сердце отпечатался его образ.
Полковник обернулся даже быстрее обещанного. Одет в свежую гимнастерку, начищенные яловые сапоги. Приколов на грудь снятую со старого кителя Звезду Героя, одернул китель, снова превращаясь в офицера, которого уже год пытался вытравить алкоголем.
– Ты извини меня за поведение, – глухо, не глядя в глаза, сказал Брот. – Явись ты месяцем позже, может и не застал бы меня. Может быть и собрался бы с духом себе пулю в башку пустить. А так… пока принципы не позволяют…
В дороге офицеры молчали. Полковник изредка указывал на нужные повороты красноармейцу-водителю “Эмки”, а Егоров молча смотрел в окно и думал о своём. Спустя километров пятнадцать машина остановилась у покосившихся от времени деревянных ворот, обтянутых ржавой колючей проволокой.
От самого забора остались только столбы, всё остальное уже успели растащить, не боящиеся ни черта, ни Сталина, местные жители. На истёртой временем табличке с трудом проглядывалась надпись “Вх…д ст..о..о …о. проп. ам”. Оставив машину у ворот, полковник и капитан обошли их и долго шли по заросшей дороге в сторону виднеющихся вдали корпусов.
– Здесь была тренировочная площадка… стадион… площадка для рукопашного боя… тир…
Угадывая почти незаметные обычному взгляду подробности, Брот рисовал Егорову картинку бывшего учебного центра, который находился на этом месте. Чем больше он вспоминал, тем сильнее темнело его и без того осунувшееся лицо.
– Здесь были казармы.
Просторное помещение с выбитыми окнами и останками ржавых кроватей встретило гостей запахом сырого бетона и плесени. Двери были вскрыты, замки сорваны. Всё, что можно было оторвать от стен и вынести, уже давно исчезло. Вот уже несколько лет учебный центр находился в запустении. Сразу после подписания пакта о безоговорочной капитуляции Германии, программу “Красное Возмездие”, руководителем которой являлся полковник Брот, ликвидировали.
– Мне лично пришло предписание передать личные дела агентов в архив, – вспоминая события сорок пятого года, рассказывал Леонид Юрьевич. – Инструктора отозваны в управление, я наводил потом справки – несчастные случаи, болезни, шальная пуля на операции… Никого не осталось… А с меня расписку о неразглашении и в запас через пол года! Вот уже шесть лет сижу… жду! Когда же в меня прилетит шальная пуля? На гражданке почему-то не прилетает…
С трудом овладев собой, старик поднял руку, демонстрируя трясущиеся от напряжения пальцы. Пару раз сжав кулак, встряхнул рукой, приводя себя в чувство.
– Наш центр готовил юных диверсантов. С утра до вечера они здесь пахали. Мастера подрывного дела, убийцы… Мишу я нашел поздно, даже смешно получается. Собирали самых способных по всей стране, везли даже из-за Урала, а он здесь был, под боком, самый способный и безжалостный…
Присев на трухлявый подоконник, Егоров исподлобья посмотрел на ссутулившегося старика, шагающего в центре комнаты. До него доходили слухи о лагерях диверсантов, в которых готовили детей. Война отодвинула моральные нормы в сторону. Всё для фронта, всё для победы! Но всё равно верилось в это с трудом. В голове не укладывалось – какой же надо быть сволочью, чтобы детей вот так под пули… История помнит имена многих советских героев. Дети помогали партизанам, передавали сведения, следили за объектами. Но даже в самой критической ситуации их старались оградить от смерти. А здесь, в этих стенах, их готовили идти ей навстречу.
– Росс попал ко мне в январе сорок второго, – продолжил исповедь Брот и указал на дальний угол комнаты. – Вот там он спал, рядом с Егором Мартыновым. Положение на фронте было шатким и выпускники “Красного Возмездия” погибали настолько быстро, что возрастной порог опустили с четырнадцати до двенадцати лет. Парень был сильным, психически уравновешенным и способным, очень способным. Он на лету схватывал знания по подрывному делу, психологическому воздействию и рукопашному бою. В стрельбе и владении холодным оружием ему вообще не было равных даже среди инструкторов. Уже через пол года он укладывал на лопатки всех со своего выпуска. Универсальный солдат!
Во время рассказа Брот продолжал медленно бродить по комнате, аккуратно переступая ногами по прогнившим доскам. Внезапно остановившись, он с силой ударил пяткой в пол, заставляя одну из половиц прогнуться. Попробовав вытащить её самостоятельно, не сумел и попросил помощи:
– Помоги, капитан, возраст уже не тот.
Под половицей оказалась полость заполненная мелким камнем. Аккуратно раскидав их в стороны, полковник достал жестяную коробку из-под патронов. Почистив ржавчину с запора, Егоров открыл его и обнаружил стопку фотографий, завернутых в промасленную бумагу.
– Я отправил сто восемьдесят два диверсанта на фронт, но Миша в это число не вошёл. Программу свернули за полтора месяца до его выпуска, – тяжело дыша, продолжил полковник. – Но это не значит, что он вернулся домой. Ты офицер НКВД и отлично понимаешь, что война закончилась значительно позже… Если вообще закончилась… Это всё, чем я могу помочь, капитан. – Достав из стопки фотокарточек нужную, Брот протянул её собеседнику. – Это Миша Росс, его последняя фотография перед расформированием училища.
С потемневшей от времени бумаги на Егорова смотрело выразительное лицо нордической внешности с холодными, словно лёд, глазами…