Но ему удалось пройти оставшиеся шаги до угловой башни, дверь которой не была заперта. Теперь-то, уже наученный, он не кинулся в полумрак помещения очертя голову, а вошёл туда осторожно, ожидая выстрела или удара, но внутри у входа никого не оказалось. А вот входная дверь ему понравилась, она была крепка и изнутри оббита железными полосами. Нужно было проверить, есть ли кто наверху, и он приказал:
– Маркграфиня, прошу вас, останьтесь тут, а вы, фон Готт, поднимитесь наверх. Кляйбер, будь возле принцессы, Хенрик, дверь пока не прикрывайте, но будьте при ней, я пойду спущусь вниз, если там есть кто… Позову.
Но сразу вниз он не пошёл, а проводил взглядом фон Готта, который поднялся наверх, а сам прошёл к выходу, что вёл на западную стену. Он взглянул и увидел на стене лишь одного арбалетчика у следующей, северо-западной башни. Тот поднял арбалет, и тогда барон просто захлопнул дверь на стену и запер её на засов. Хорошая дверь, хороший засов, железный. Теперь он стал спускаться вниз, в саму темноту. Лестница была плохой: старой, трухлявой. Тельвису никто не угрожал, чего же деньги тратить на всякую ерунду. И генералу приходилось спускаться аккуратно. Тем более что шёл он в полумраке, так как чем ниже спускался, тем меньше было в башне света. Да ещё и забрало он поднимать опасался, мало ли… Да и щит держал высоко. Не хотелось ему из темноты получить алебардой по шлему. Так и спустился вниз. А в самом низу… Тут уже мнение генерала о коннетабле графства немного ухудшилось, вместо бочек с военными припасами и провиантом внизу была собрана старая ломаная мебель. Волков нашёл вход, что вел из башни во двор. Он выглянул, обвёл взглядом всю местность, после чего закрыл дверь и запер её на тяжелый засов. Вот теперь генерал был спокоен. Башня была его. А потом, почти в темноте, кое-как оглядел рухлядь, опасаясь, что там мог притаиться какой-нибудь аркебузир. Ломаная мебель, старая посуда, развалившиеся бочки, разбитые сундуки. Никаких аркебузиров там не было, и удовлетворенный генерал стал подниматься наверх. Поднялся и сказал Хенрику, чтобы тот запирал дверь. Только после того, как маркграфиня оказалась в безопасности, он успокоился. Немного успокоился.
– Хенрик, помогите Её Высочеству расположиться тут, у проходов, вниз пусть не спускается, там крысы, вонь и слишком темно. Но там есть какая-то мебель, сходите и посмотрите, что можно выбрать для госпожи.
– Я понял, генерал, – отвечал первый оруженосец.
Волков уже собирался подняться к фон Готту, но тот крикнул сверху сам:
– Сеньор!
– Что? – он уже думал, что сейчас оруженосец скажет, что враг тащится по стенам к башне, но фон Готт объяснил:
– К замку идёт какой-то отряд.
«Какой-то отряд!».
Если бы фон Готт думал, что это люди Волкова, что Брюнхвальд выслал арьергард, то, наверное, так и сказал бы, но оруженосец явно так не считал. И барон поспешил на самый верх башни, на воздух… На солнце.
По раскалённой дороге, по которой час назад приехал он сам, двигались люди. Солдаты. Отряд был маленький – один всадник, видно офицер или сержант, четверо пеших солдат и телега, в которой было ещё двое.
– Идут, – замечает фон Готт, глядя на небольшой отряд. – Откуда только тащатся?
– С ближайшей заставы позвали, – отвечает Волков. Он не говорит, что, вероятно, этот отряд не последний, что и с других застав могут подойти и ещё. Думает, но не говорит.
«Троих-четверых мы поранили. Эти прибывшие перекрывают их потери. Ещё и офицерик какой-то».
Волков поднимает голову к небу. Солнце в зените, жжёт неимоверно. Как он выносил здешнюю жару в доспехе, ещё и дрался всё утро? Он чувствует жажду, но знает, что пить хотят все. А воды в башне нет. Только та фляга, что носит с собой маркграфиня, да и в ней не вода, а вино. Фляга немаленькая, но вина в ней им пятерым хватит утолить жажду лишь один раз. У него, как и у всех его людей, к седлу лошади была приторочена фляга, но теперь… Во дворе нет ни его людей, ни лошадей, на которых они приехали.
Он переходит к другому зубцу башни и заглядывает вниз, во двор. Увиденное его удовлетворяет. Отсюда можно легко будет докинуть факел до тех копен сена, которые сложены у стены. И за которыми начинаются поленницы под навесами.
– Будьте пока тут, фон Готт, – говорит он и спускается вниз, на ходу снимая наконец шлем.
Проходит мимо маркграфини. Хенрик принёс ей какую-то скамеечку, на которой она сидит, разговаривая с оруженосцем. Увидав его, принцесса спрашивает:
– Барон, вы ранены?
– Ранен? – он не понимает её. – Нет.
– Но вас так сильно били, на вас кидались, как псы на кабана, – продолжает женщина.
– Нет, не так уж было всё и страшно.
– Ах вот как… – говорит она, встаёт и протягивает ему флягу. – Вам, кажется, жарко, вот, выпейте.
– Благодарю вас, – он берёт увесистую флягу. – Вино с водой?
– Нет, чистое, – отвечает ему женщина. – И хорошее. У этих нечестивых отличные погреба.
Он делает один большой глоток, второй…
«О Боже… Это прекрасно. Вино даже и нагреться во фляге не успело».
Волков не удержался и сделал ещё один большой глоток. И, закрывая флягу, говорит женщине:
– Ваше Высочество, мой отряд подойдёт сюда нескоро, скорее всего через день или даже через две ночи, и это единственная влага, что у нас есть. Нужно её беречь.
– Я буду беречь её, генерал… – она взяла вино. – Барон, прошу у вас прошения, я позабыла ваше имя, обычно я хорошо запоминаю имена, но тут всё было так неожиданно…
– Рабенбург, – напомнил ей Волков. – Или ещё меня прозывают Эшбахт. То моё поместье.
– Эшбахт! – воскликнула принцесса. – Конечно же, я слышала это имя. Это же вы воевали с восставшими мужиками!
Он едва заметно поклонился ей.
– И, значит, Ребенрее прислал спасать меня настоящего, знаменитого героя, – говорила она.
– И я вынужден продолжить спасение, – он снова поклонился, и маркграфиня тоже ему кивнула.
Волков собрал всех на втором этаже башни, возле лестницы, около скамеечки, на которой сидела принцесса, и начал:
– Сушь стоит изрядная, дрова и сено сухие. Сделаем факел… – он чуть подумал. – Нет, три факела; ты, Кляйбер, поднимешься наверх и скинешь факелы на копну сена у стены, там недалеко, докинешь. Как займётся огонь, и они кинутся его тушить… Эх, жаль, что у нас нет арбалета… Ладно… Они попробуют растащить сено и дрова, пока не загорелись лестницы, я выйду и разгоню их, порежу, кого смогу, а вы, господа, останетесь у двери, будете сторожить мой отход; коли мне отступление попытаются отрезать, так вы, фон Готт, выйдете за мной.
План был простой и понятный и, как все простые планы, вполне выполнимый. Все были согласны с тем, что если удастся поджечь замок, то выскользнуть из него будет легче. И словно опережая мысли своих людей, генерал добавил:
– А если и не получится у нас уйти, так мы поможем полковнику Брюнхвальду взять замок, да и, увидав дым, он всё поймёт и поторопится.
И тут неожиданно для всех вдруг заговорила маркграфиня, она слышала о планах генерала и сказала с жаром, которого от неё никто не ожидал:
– Барон, коли кто-то будет препятствовать вам, так убивайте всех без разбора, в этом доме нет праведных, – и повторила, словно хотела, чтобы её лучше слышали: – Нет здесь праведных.
Оруженосцы оба, да и кавалерист, молчали, на них слова Её Высочества, кажется, произвели впечатление. И отвечать пришлось генералу:
– Непременно, добрая госпожа. Я так и буду делать, – и пока его люди ещё находились под впечатлением от слов маркграфини, он продолжил: – Господа, делаем факелы, – и потом добавил: – Кляйбер, тебе драться не придётся, дай-ка мне свой подшлемник.
Конечно же, кавалерист генералу отказать не смог. Потом они отправили фон Готта наверх, а все вместе спустились вниз; там, кроме ломаной мебели, было много всякого хлама: гнилые и влажные гобелены, заскорузлые стёртые ковры, битые кувшины и стеклянные фужеры с отколотыми ножками. Материал и палки для факелов были готовы, правда, пропитать тряпки было нечем, но они все согласились с тем, что сено загорится даже от тлеющих факелов, если те, пока летят, и потухнут.
– Заполыхает, уж не извольте беспокоиться, господин, – мастеря факелы, обещал Кляйбер, – вон жарища какая.
Волков, в общем-то, и не беспокоился; он уже примерил влажный подшлемник кавалериста и стал готовиться. Доспех у него, конечно, был отличный, а солдаты Тельвисов… Обычная охрана замка, что и не воевала никогда толком. Но всё равно… Их будет многовато для одного. А ещё, помимо арбалетов, у них есть аркебуза, и один раз подлецу аркебузиру почти удалось закинуть пулю ему за доспех.
Разжигать огонь пришлось при помощи пороха и пистолета. Другого способа развести огонь у них не было. Ветошь под щепками присыпали порохом, а искру высекло колесцо механизма.
– Хенрик, не забудьте потом зарядить пистолет, – напомнил оруженосцу барон, видя, как разгорается огонь.
– Не забуду, генерал, – обещал ему оруженосец.
Когда факелы начали разгораться, Волков приказал Хенрику и фон Готту спуститься вниз, к главной двери башни, а сам пошёл с Кляйбером наверх.
А там солнце стало ещё жарче, в доспехах и стёганке, казалось, было невыносимо, но он не один год провёл на южных войнах, а там зной был делом обычным… Правда, тогда он был молод, и силы его казались ему беспредельными.
– Ну, Кляйбер, – генерал оглядел двор, дворню, что пряталась в тень, арбалетчиков, что торчали на лестницах и стенах замка. – Попадёшь на сено?
– Да чего же не попасть-то? – размахивая факелами, чтобы получше разгорелись, отвечал кавалерист. – Вон они, стожки, только кинь…
Волков ещё раз оглядел двор, прикинул, откуда в него будут стрелять арбалетчики, как из-под лестниц к нему пойдут солдаты, гонимые сержантом. Он поправил шлем:
«Ну, теперь хоть подшлемник есть».
Генерал выглядывает из-за зубца стены и продолжает рассматривать двор замка; он надеется, что увидит самого графа, вот уж с кем он точно хотел бы встретиться, но это скорее мечты, чем надежды. Граф со своими ведьмами, возможно, сейчас смотрит на него в одно из окон, выглядывает из-за стены. А внизу, в тени под лестницей, весьма беспечно уселся на бочку солдат с алебардой.
Прекрасная цель, вот только нет у него арбалета. А солнце всё жарче, и в доспехе ему, под многими слоями железа и тканей, скоро будет просто невыносимо. А сейчас ему придётся выйти из башни и попотеть.
«Может, фон Готта послать?».
Да нет, конечно, барон никого посылать на такое опасное дело не будет, оруженосец отличный боец, но все свои навыки он получил в поединках, на турнирах, в общем, не в бою. Ну, почти все. Там, во дворе, потребуется человек с опытом, с настоящим опытом. Да и доспех у фон Готта не чета доспеху архиепископскому. А солнце жарит и жарит, генералу уже снова хочется пить. Он поворочается к кавалеристу.
– Ну что? Ты готов?
– Так чего же… Только приказа и жду! – отвечает Кляйбер, показывая горящие факелы, огонь которых в свете яркого солнца можно угадать скорее по струящемуся вверх дрожащему воздуху, чем по цвету и пламени. Волков хочет убедиться, что сено начнёт гореть прежде, чем он выйдет из башни во двор; его появление должно стать неожиданным, и поэтому он говорит:
– Ну, кидай тогда! – и когда, замахнувшись, кавалерист высовывает голову из-за стены, он ловит его за плечо, тянет обратно. – Да тише ты, куда лезешь-то, болт хочешь лицом поймать?
– Понял, понял… – теперь Кляйбер выглядывает быстро и сразу кидает вниз факел. И снова смотрит вниз. Волков делает то же самое, но со своей стороны зубца.
Это было нетрудное дело, факел падает почти на середину копны. Но несколько мгновений он кажется потухшим. Просто лежит себе на сене палка, и всё. Но пока ещё в кирпич рядом с его головой не прилетел болт, сухо щёлкнув о камень, генерал заметил тонкие белые нитки, что потянулись от факела. Теперь Волков не сомневается, что в сухом сене, в такую жару, огонь непременно разгорится:
«Ну что ж… Бог за нас».
– Кидай другие. А как заметят, как побегут тушить, так крикнешь мне вниз, – говорит он и начинает спускаться.
Теперь пришло время дела. Жара – забыть про неё, усталость – забыть, всё забыть… Главное – выйти и не дать холопам колдунов потушить разгорающийся пожар. Он быстрым шагом спускается вниз и видит маркграфиню, которая послушно сидит на своей скамеечке рядом с пятном света, что падает сверху; он кидает на неё быстрый взгляд и замечает, что она осеняет его святым знамением и негромко говорит:
– Да хранит вас Пресвятая дева, доблестный рыцарь.
Он в ответ лишь кивает ей, не до учтивости сейчас.