Мы имеем привычку помещать всякую историческую личность в сегодняшний контекст, измеряя её достоинства и недостатки сообразно тому, что имеет на день текущий высшую ценность.
Или то, что кажется нам таковой ценностью.
Объект непрестанных споров – Иоанн Грозный.
Одни говорят, что при нём империя разрослась географически, и, как следствие, население многократно увеличилось: земли-то брали вместе с жителями.
Другие пытаются доказать, что Грозный воспринимал русского человека как раба, а наследственное рабство мы, как известно, пытаемся в себе изжить. И так получается – не ахти, а тут ещё Грозному памятник поставили. Хотя ведь, боже мой, в Орле! Далеко за МКАДом. Даже не на Красной площади! Но крик стоит, словно этот памятник скоро из Орла на очередной «прогрессивный» митинг прискачет и переедет всех пополам.
Противники установления памятника Иоанну Грозному с завидной убеждённостью говорят о том, что этого кровопийцу осудил сам народ, поименовавший его «иродом»; а народ у нас – высший суд.
Народ, впрочем, Петра Великого считал антихристом, Николая II именовал «кровавым», зато Сталин по-прежнему остаётся самым почитаемым политиком в России, невзирая на сериал «Московская сага» и многолетнюю работу Николая Карловича Сванидзе на телевидении.
На мнение народа у нас принято ссылаться, только когда оно совпадает с мнением прогрессивной части интеллигенции.
– Мужик, Грозный хороший был царь?
– Ирод!
– Вот видите!
– Что «вот видите?» Мужик, подожди, а Ельцин хороший был?
– Ирод!
Тут либо сразу двум иродам сносить памятники, либо вообще на мужика не ссылаться.
Либо, как положено в демократических странах, оба памятника оставить и суету не наводить.
Тем более, что фольклорные источники, касающиеся Иоанна Грозного, весьма разнооб- разны и заключают разнородные оценки его деятельности. Не ставя целью обобщать весь фольклорный свод, приведу лишь один показательный пример.
Сохранившиеся в достаточном количестве песни о Степане Тимофеевиче Разине – одном из любимейших персонажей русского народа – имеют некоторые важные для нашего разговора особенности. Во многих песнях казнит Разина – Иоанн Грозный. Но напомню, что казнь его случилась в правление Алексея Михайловича из династии Романовых.
По мнению сочинявшего и певшего эти песни народа, Алексей Михайлович, по прозвищу Тишайший, не был столь состоятелен, чтоб казнить самого Разина. Нужна была соразмерная Разину фигура. Таковым оказался Грозный царь.
Несмотря на то, что при Алексее Михайловиче состоялось воссоединение Украины с Россией, он всё-таки не тянул на эту роль: значимости не доставало.
Характерно, что в народных песнях, о которых идёт речь, Грозный не выглядит злодеем. Разина, конечно, жаль, но в целом ситуация подаётся внеэмоционально. Разин погулевал, Грозный царь, осерчав, нахмурил брови и приказал срубить казаку головушку. Два серьёзных человека не смогли разойтись на просторах суровой русской истории, бывает.
И вот что ещё интересно. Песни эти создавались в течение следующих полутора столетий, в том числе после смерти Петра Великого, сына Алексея Михайловича. Историческая аберрация могла бы привести к тому, что народ устроил бы встречу Разина не с Грозным, а с Петром: отчего бы и нет? Полтора века спустя, за неимением под рукой печатных источников, русские люди вполне могли ошибиться в датах: чтоб попасть на суд к Грозному, Разину надо было буянить на сто лет раньше, а чтоб угодить в лапы к Петру – лет на тридцать-сорок позже. То есть, вероятность смещения разинского бунта чуть вперёд была даже выше.
Но нет, русские песнетворцы отправляли Степана Тимофеевича именно к Иоанну Васильевичу. Царь-ирод оказывался предпочтительнее царя-антихриста.
Основной причиной столь высокого положения Грозного в национальном сознании являются не географические приобретения как таковые – они имелись и у Алексея Михайловича, и у Петра Великого.
Да, то, что при Грозном Русское государство стало больше всей остальной Европы, впечатляет; видимо, где-то здесь находятся истоки сложного европейского отношения к нам: с чего бы у этих варваров такая огромная земля? Откуда они взялись вообще?
Однако русскому мужику до всех этих просторов дела было мало. Глобуса он не имел, оценить просторы не мог.
Зато у этого мужика имелась колоссальная и, как мы даже без малого пятьсот лет спустя понимаем, неистребимая травма: он помнил, как однажды и на многие века была унижена Русь; он знал про Ордынское иго.
История взаимоотношений с Ордой была даже не частью национальной памяти – а едва ли не всей памятью целиком, причём по большей части пугающей, чёрной.
Ни победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, ни случившееся сто лет спустя, в 1480 году, стояние на Угре, согласно официальной точке зрения, положившее конец игу, – не вытравили этой травмы. Непрестанные набеги с территорий Казанского ханства и Крымского ханства не позволяли ни о чём забыть.
Только в правление Иоанна Грозного было осуществлено до сорока походов казанских татар на русские земли – в регионы Нижнего Новгорода, Вятки, Владимира, Костромы, Галича, Мурома, Рязани, Вологды. Это почти вся русская земля на то время – за исключением стольного града, который крымцы ещё успеют сжечь в правление Грозного, и ещё свободного Новгорода.
Знание простого русского человека об Орде было знанием о непобедимой тьме; оно являло собой жесточайший сгусток трагедий, обид, мук.
Для русского человека эпохи Иоанна Грозного доордынская Русь была почти неразличима.
От дедов, прадедов, прапрадедов русский человек принял одно: Орда была всегда.
Орда беспощадна, Орда неоспорима, Орда сожгла сотни городов и деревень, увела тысячи и тысячи голов скота, продала тысячи и тысячи жён и дочерей на невольничьих рынках.
Орда – это чудище ненасытное, многоголовое, ужасающее.
И вот в 1552 году Грозный берёт Казань.
Это вам не Куликовская битва, через два года после которой Орда вновь сожгла Москву. И не стояние на Угре – что там стояние! – это поход и долгожданная, невозможная, необъяснимая победа.
Тогда случился абсолютный слом сознания.
Когда сегодня говорят, что Иоанн – синоним рабства, в это слово вкладываются нынешние, по сути, нелепые, паразитарные смыслы.
Русский человек эпохи Грозного воспринимал рабство более чем конкретно: в любой день может накатить злое воинство, накинет тебе верёвку на шею, если ты ещё здоров и полон сил, изнасилует у тебя на глазах твою дочь и оставит малолетнего грудного сына задыхаться и кричать в пылающей деревне. Вот, чёрт возьми, рабство – а не те эфемерности, которыми сегодня многие так трогательно озабочены.
…Затем Грозный пошёл по следам откатывающейся и переходящей в русское подданство Орды – Астрахань, Сибирь. В 1556 году была разрушена одна из прежних столиц Золотой Орды – Сарай-бату.
Это, конечно, не было никакой колонизацией, как иногда представляют то движение Руси на восток. Если и был русский Грозный царь колонизатором – то вослед Чингисхану: тем более, что и сам, по матери, Иоанн Васильевич род вёл от Мамая, что для ордынской знати, давшей основу многим великим дворянским родам, имело огромное значение.
Послесловием к этому может служить полная победа в 1572 году русских войск над войском Крымского хана, пытавшегося вернуть Астрахань и Казань и возродить Орду.
Триста с лишним лет – вы только вдумайтесь в эту цифру! – длилось противостояние. И – закончилось.
Чтоб осознать масштабы тех событий, мы даже не можем подыскать подходящего примера.
Представьте себе, что война с фашизмом длилась не четыре года, а хотя бы лет тридцать?
Или, если совсем близко к нашим дням, то такой пример. Девять десятых населения России было счастливо в день возвращения Крыма. И до сих пор большинство из нас рады этому событию, как чуду.
А теперь помножьте эту радость на сто раз, или даже на тысячу – ведь сегодняшний Крым не был источником бесконечных страданий для жителей России, а только лишь свидетельством двадцатилетнего – но не трёхвекового – национального унижения.
И когда радость внутри вас, заполняя всё ваше сознание и отменяя бесконечную чёрную память, станет почти невозможной, – вы, быть может, поймёте, чем русские люди обязаны Иоанну Васильевичу.
Грозный – не синоним рабства. Грозный – символ того, что рабство преодолимо.
Когда сидишь в столичном кафе, помешивая ложечкой свой утренний эспрессо, эти нехитрые вещи понять сложно.
Но если вдруг обнаружить себя в зиндане, затравленным, полуголым и всеми плюнутым, – некоторые исторические реалии сразу станут ближе и понятней.
…А вообще Грозный, конечно же, был деспотом, а временами – параноиком. И вообще – жестоким человеком. Кто бы спорил.