Шесть дней спустя некий довольно невзрачный на вид, чисто выбритый господин, одетый в среднестатистический костюм и с совершенно обычным чемоданом в руке, неторопливо спускался по эскалатору терминала «W» Альпинского космопорта.
Альпинский космопорт был одним из крупнейших международных транзитных узлов, в котором вечно бурлила жизнь. Он ежедневно пропускал через себя миллионы пассажиров и сотни тысяч тонн различных грузов. Однако терминал «W», как и следовало ожидать, исходя из индекса, был одним из самых дальних и захолустных терминалов космопорта. Он использовался для обслуживания частных и нерегулярных рейсов и ничем не напоминал такие монстры, как терминалы «А», «В», «С», вечно забитые толпами народа, или даже гораздо более скромный «О», с которого осуществлялись внутрисистемные каботажные рейсы. Скорее он был похож на космопорт захолустной аграрной планетки, принимающий корабли, как говорится, раз в год по обещанию. Хотя на самом деле с десяток рейсов за сутки на него все же приходилось.
В это время суток зал ожидания терминала был практически пуст. Скучала за стойкой регистрации девушка в небесно-голубой форме. Тянуло свежеприготовленным кофе со стороны маленькой импровизированной закусочной, под которую был отгорожен дальний конец зала. В фонтане, украшавшем центр вестибюля, плескались зеркальные карпы. Изредка распахивались автоматические стеклянные двери, выпуская наружу прошедшего регистрацию пассажира. На диванчиках вдоль стен расположилось человек пять – в ожидании своего рейса они читали, курили, жевали прихваченные из дому бутерброды или просто тупо пялились на большую плазменную голопанель, висевшую над информационным табло. На ней сплошным потоком крутились рекламные ролики – привычная жвачка для мозга обывателя.
Неприметный господин спустился с эскалатора и остановился, видимо, прикидывая, направиться ему прямо к стойке регистрации или сначала заскочить в закусочную – глотнуть дрянного, но все же слегка разгоняющего сонливость кофе. И в этот момент сверху послышался шум. Люди на диванчиках прекратили жевать и обеспокоенно вскинули головы. Девушка за стойкой нервно облизала губы и одернула форменную блузку. И только невзрачный господин никак не отреагировал на внезапно возникшую причину обеспокоенности остальных.
Спустя пару мгновений источник шума показался на соседнем эскалаторе. На движущуюся лестницу шумно, с топотом и выкриками, выкатилась внушительная компания пестро одетых молодых людей. Некоторые были в драных кожаных футболках, некоторые в потертых брезентовых куртках с эмблемами каких-то клубов, играющих непонятно где и непонятно во что, некоторые в модных коротких балахонах с капюшонами, похожих на средневековые монашеские одеяния. Бритая наголо голова одного из них оказалась раскрашена флуоресцентными красками под череп некоего неведомого, но несомненно хищного существа. Двое были в дешевой имитации штурмовых армейских шлемов, украшенных звездно-полосатым флагом и изображением белоголового орлана (рекламно-вербовочный отдел Министерства обороны Соединенных Миров, как всегда, был на высоте), еще один щеголял высокими армейскими ниппонскими ботинками с пневмоусилителями. Почти у всех слезились глаза и покраснели уши – верный признак того, что они совсем недавно закинулись «черным одуванчиком» или какой-то подобной наркотической дрянью. Банда хичеров явно искала развлечений.
Одинокий пассажир окинул подростков безразличным взглядом и равнодушно отвернулся. Но со стороны хичеров раздался обрадованный рев:
– Гля! Деревенщина!
Главарь банды, высокий здоровяк в отделанной переливающимся серебристым материалом куртке и с вытатуированным на виске динозавром, бежавший по эскалатору впереди всех, внезапно остановился как вкопанный, и вся команда, натолкнувшись на его широкую спину, собралась гармошкой, едва не загремев кувырком по ступенькам. Один из хичеров, похоже, совершенно одуревший от свежей дозы и потерявший всякую ориентацию, пытался продолжить движение, упершись головой между лопаток вожака и перебирая ногами на одном месте; тот развернулся и отвесил идиоту могучую оплеуху, от которой он мигом пришел в чувство.
– Где? – блуждающий взгляд налитых «черным одуванчиком» глаз с трудом сфокусировался на уроде, топчущемся на нижней площадке эскалаторов. – Ага…
Главарь осклабился в довольной усмешке. Ночь, похоже, пройдет не зря. А то он уже готов был сорваться на ком-нибудь из своих. В терминале «С», где они обычно развлекались, отчего-то было полно полиции: наверное, какой-нибудь дурацкий государственный визит. А в терминале «J», куда они забрели, чтобы компенсировать неудачу в «С», как раз сегодня делала пересадку какая-то богатая шишка, поэтому он оказался битком набит частной охраной. Так что их мгновенно скрутили и вышвырнули вон.
И вот наконец удача.
– Деревенщина, говорите? – проговорил вожак, прищурившись. – Деревенщину надо учить, волки! Приезжают из своих заплесневелых… этих самых… будто им тут этим самым намазано! Этими… королями жизни себя чувствуют!.. Это…
– Машины паркуют неправильно, – подсказал кто-то из-за спины.
– Машины паркуют неправильно! – обрадовался главарь. Ему явно хотелось предъявить приезжей деревенщине какие-то более весомые претензии, но в одурманенную голову ничего подходящего не приходило. – И болеют за какие-то эти… – Он шмыгнул. – Сейчас мы его немножко это…
И альфа-доминантный самец рванул вниз по эскалатору, а за ним устремились остальные особи его стаи. При спуске они чудом ухитрились не попадать и не переломать себе ноги. Спустя несколько секунд одинокая фигура пассажира оказалась окружена плотной и злорадно скалящейся толпой.
Пассажиры на диванчиках замерли. В их глазах застыл не только затаенный испуг, но и откровенное любопытство. Еще бы, сейчас перед ними должно было развернуться действо, которое многие из них часто и с удовольствием видели в крайне популярных в демократических мирах шоу «Криминал», «Угон и ограбление» и «Твой сосед убит». Но это по головизору, в монтаже и с комментарием. А тут наяву, вживую, так сказать, на расстоянии вытянутой руки – так, что вонь от давно не стиранных футболок и носков хичеров просто била по ноздрям. Девушка за стойкой округлила ротик и потянулась рукой куда-то вниз. Наверное, там была кнопка экстренного вызова полиции. Но в следующее мгновение ее рука замерла, так и не добравшись до кнопки. Она тоже очень любила смотреть «Твой сосед убит»…
Однако, похоже, на самого пассажира сложившаяся ситуация не оказала того воздействия, которого все ожидали. Вместо того чтобы испуганно замереть, втянуть голову в плечи и начать лебезить, он дружелюбно улыбнулся и спокойно произнес:
– Привет, парни! Дайте пройти, пожалуйста!
Хичеры были несколько озадачены. Реакция этого урода была какая-то неправильная. Но более глубокий анализ мозгам, задурманенным наркотической дрянью, был не под силу. Поэтому ситуация со скрипом двинулась по раз и навсегда отработанному стандарту.
– Непременно, – сказал главарь, не двигаясь с места и глядя мимо пассажира. – Только сначала надо заплатить это… Дорожный сбор.
– Дорожный сбор? – очень удивился пассажир. – Первый раз слышу. Когда же его ввели?
– Сегодня.
Звякнул выкидной нож. Хичер, стоявший справа от вожака, вынул из кармана руку – на каждом пальце у него был массивный свинцовый перстень, и когда он сжимал руку в кулак, как сейчас, перстни становились увесистым кастетом. Но даже на этот совсем уж недвусмысленный намек странный пассажир не отреагировал должным образом.
– И какова же величина сбора? – поинтересовался он, никак не показав, что заметил нож или кастет.
– Ну, это… если ты не очень богат… – Главарь почесал в затылке. – Сколько у тебя денег?
– В пересчете на местную валюту – семьсот пятьдесят.
– Да! – обрадовался главарь. – Верно! Дорожный сбор составляет ровно семьсот пятьдесят монет. Гони деньги и вали в это… ну, куда ты там валишь, короче. Добро пожаловать на это… на нашу гостеприимную планету, типа.
Хичеры одобрительно заржали. Незнакомец молчал, поэтому главарь хичеров скривил рожу и протянул обе лапы к лацканам его пиджака:
– Ну, ты что, оглох? Давай сюда бабло, и никто это… не пострада…
Сигнал о том, что в терминале «W» происходит нечто необычное, поступил на дежурный пульт полицейского управления перед самой пересменкой. Пожилой капрал, только что закончивший обход дальних грузовых терминалов и с облегчением стянувший портупею с парализатором, недовольно поморщился. Он рассчитывал, что теперь ему не придется выходить из дежурки до самой смены, и вот такой облом. Капрал вздохнул, нехотя снова натянул портупею, махнул рукой дежурному и вышел из двери.
Когда капрал вошел в зал ожидания захолустного терминала, челюсть его отвалилась едва ли не до полу. Еще бы! Из десятка великовозрастных балбесов, столь любящих демонстрировать свою крутость на одиноких и небогатых транзитных пассажирах, трое валялись на полу без сознания, а остальные, сцепив руки на затылке, двигались на корточках гусиным шагом вокруг фонтана в центре вестибюля. Достигнув незнакомца, который спокойно восседал рядом с фонтаном на своем обшарпанном чемодане и вкусно, с хрустом и удовольствием грыз яблоко, они разом выпрямились и хором заученно отрапортовали:
– Господин сердитый пассажир! Праздничный кросс, посвященный трехсотсороковой годовщине принятия Всеобщей декларации прав человека, выходит на тридцать восьмой круг! Разрешите продолжать движение?..
Пассажир, не отвлекаясь от яблока, милостиво махнул рукой, и молодежь, снова опустившись на корточки, устремилась в очередной рейс вокруг фонтана.
– Всем оставаться на местах! – рявкнул полицейский, захлопывая пасть и вытаскивая из кобуры парализатор.
Молодые люди замерли, а пассажир, который как раз в этот момент покончил с яблоком и аккуратно переправил огрызок в урну, широко улыбнулся и приветственно поднял ладонь:
– Мистер полицейский! Как всегда вовремя.
– Что здесь происходит?! – вопросил совершенно обалдевший страж закона.
– Мы тут с ребятами решили убить время до рейса и устроили небольшой забег, – любезно пояснил пассажир. – В честь трехсотсороковой годовщины принятия Всеобщей декларации прав человека. Это очень полезно для здоровья и весьма зрело с политической точки зрения. Вы же знаете, демократическая молодежь всегда отличалась зрелой гражданской позицией… Надеюсь, правилами космопорта это не запрещено?
– Не запрещено, – буркнул полицейский и перевел взгляд на лежащих без сознания хичеров: – А это что за дела?
– Это? – улыбка пассажира стала еще шире. – Ребята немного переутомились. Современная молодежь не уделяет достаточно внимания поддержанию здорового образа жизни. Впрочем, это не их вина. Явный недостаток спортивных залов и бассейнов, долгие часы за игровыми приставками и головизором, пагубная привычка к гамбургерам и коле… Ну, не мне вам объяснять.
Полицейский почувствовал, что над ним издеваются, однако формальных причин задерживать эту странную компанию у него не было.
– Ваши документы! – потребовал он после мучительных раздумий.
Странный пассажир извлек из внутреннего кармана паспорт и с преувеличенной почтительностью подал его полицейскому.
– Пестретсофф Родим Афанасиевитч, – с трудом прочитал тот и поднял брови: – Русский, выходит?.. – Он снова задумался. – Ни черта не пойму. Так что же, эти ребята напали на вас?
– Нет, отчего же, – удивился Пестрецов. – Мы познакомились на эскалаторе, поговорили очень дружелюбно. Они рассказали мне о местных обычаях и налоговой системе.
Полицейский недоуменно перевел взгляд на хичеров, замерших возле бортика фонтана, но так и не поднявшихся с корточек.
– Ничего не понимаю. Тогда, выходит, это он напал на вас?..
Хичеры поспешно и дружно замотали головами: нет, что вы, как можно! С какой стати!..
Страж порядка поразмышлял еще с полминуты, после чего вручил паспорт пассажиру и повернулся к хичерам:
– А ваши документики попрошу?..
– Офицер! – полузадушенно протянул главарь, чья рожа от напряжения, возникшего вследствие крайне неудобной позы, уже стала багрово-синей. – Ну, вы же нас знаете! Не первый раз!..
– Именно поэтому!
– Я прошу прощения, – встрял Родим, – но мне пора на регистрацию. Надеюсь, у вас ко мне нет больше вопросов?
– Идите, идите, – раздраженно махнул рукой полицейский, уже понявший, что разрулить ситуацию, пока неподалеку толчется этот странный русский (а где, скажите, вы видели не странного русского?), вряд ли удастся.
– Благодарю. Удачного дня.
Подхватив чемодан, господин Пестретсофф двинулся прочь от компании хичеров, на чьих рожах тут же нарисовались признаки огромного облегчения.
Лайнер оказался вполне приличным. Для пассажиров эконом-класса были устроены не только бары и залы игровых автоматов, но даже небольшой зимний сад с лавочками и питьевыми фонтанчиками. Заняв место в четырехместной каюте и забросив чемодан на багажную полку, Родим отправился в ближайший бар, где заказал себе пива, омлет и салат: со всей этой катавасией он не успел перекусить в порту. Только яблочко погрыз… Расположившись за стойкой, он вызвал на монитор свежие новости и начал лениво их прокручивать.
Высокий табурет рядом с ним скрипнул. Сосед Родима, говоривший с американским акцентом, заказал себе пива. Некоторое время он молча сдувал пивную пену, потом развернулся вполоборота к Пестрецову и с присущей большинству его соотечественников бесцеремонностью пихнул того локтем в бок:
– Эй, приятель! Купи комбайн.
– А что, кирпичи уже закончились? – иронически отозвался Родим.
– Какие еще кирпичи? – собеседник был уже изрядно навеселе и оттого соображал туго. – Кирпичами я не торгую.
– Ну, так раньше говорили: дядька, купи кирпич! А теперь, выходит, говорят: купи комбайн?
– Нет, ну если нужен кирпич, я могу устроить. Тебе какое количество нужно?
– Да не нужен мне кирпич, отстань, – усмехнулся Родим. Вот ведь люди эти коммивояжеры: реакция на слово «купи», как у хорошо тренированной собаки на, скажем, команду «Фас» или «Фу», – всегда четкая и однозначная.
– Тогда купи комбайн! – Назойливый незнакомец щелкнул каким-то портативным устройством, напоминавшим портсигар, и на стойке перед Родимом развернулось трехмерное голографическое изображение сложного колесного механизма, который медленно вращался вокруг своей оси. – Смотри, какой красавец! – с гордостью заявил американец, словно своими руками собрал этот самый комбайн. – Автоматический хлопкоуборщик «Атлантис-112». Для фермера штука незаменимая.
– У нас хлопок не растет, – буркнул Пестрецов, снова погрузившись в газету.
– Да им что угодно можно убирать! Допустим, чай. Или плоды шиповника. Гляди, отдам за полцены! А в придачу получишь совершенно бесплатно прелестную автоматическую сноповязалку, оригинальную веревку землемера и два запасных сошника.
– Картошку им можно убирать? – Родим уже откровенно развлекался.
– Да запросто! Только нужна соответствующая насадка, но она входит в комплект. Ну, по рукам? Сейчас я назову цену, и ты упадешь со стула. Дешевле только даром…
– Нет, не по рукам. Не нужен мне комбайн.
– А картошку убирать?
– Я же не сказал, что для этого мне нужен комбайн. Я просто спросил, может ли он это делать. Поддержал беседу, так сказать.
Попутчик задумался.
– Ну, давай тогда просто поговорим, – решил он наконец. – Поддержим беседу. Меня Джим зовут.
– Вольдемар, – представился Родим.
– Ха! Чудное имечко. – Американец пододвинул бармену свою опустевшую кружку: – Видишь? Закончилось. Давай еще раз. – Он снова повернулся к собеседнику. – Видал, как вчера «Красные Демоны» разделали «Черных Дьяволов»?
Родим отрицательно качнул головой.
– Да ты что, это же матч века! – изумился американец. Он неверяще уставился на собеседника, а затем задал вопрос, который, похоже, казался ему совершенно невообразимым: – Да ты вообще стилетбол смотришь?!
– Смотрю, – терпеливо ответил Родим, не отрываясь от электронной газеты. Еще курсантом он освоил умение, которым очень гордился Цезарь: читать, разговаривать и думать одновременно. – Только у нас собственная лига. Без всяких дьяволов и демонов.
– А, – пренебрежительно махнул рукой Джим. – Лягушатники. Или макаронники? Настоящая стилетбольная лига только у нас, у отцов-основателей этого мужского вида спорта. Вот у вас, скажи, за сезон сколько рук и ног ломают?
– Немного, – рассеянно отозвался Родим, думавший о своем.
– А у нас – больше ста! – гордо заявил американец. – В этом сезоне – сто четырнадцать, и сезон еще не завершен!.. – Победоносно посмотрев на собеседника, он вытащил из внутреннего кармана фляжку, воровато оглянулся по сторонам и опрокинул ее в свой бокал.
– Зря, – сказал Пестрецов, покосившись на него. – Свалит с ног.
– Потомка техасских рейнджеров свалит с ног только пуля, – авторитетно заявил Джим, с благоговением наблюдая, как пенится в бокале жидкость из фляги, вступившая в непонятную химическую реакцию с пивом. – Зато быстрее вставит. Твое здоровье, Вольдемар! – Он приподнял кружку, качнул ею в сторону Пестрецова и отхлебнул. На глазах у него тут же выступили слезы, он судорожно закашлялся. – Вот черт! Переборщил…
Родим насмешливо хмыкнул, не отрываясь от новостей.
– Или вот еще у арабов есть своя лига, – поведал коммивояжер, с трудом продышавшись после могучего глотка. – Слыхал? У этих тупых уродов и фанатиков – собственная лига! Ты представляешь, как они по полю в своих паранджах бегают?! Цирк, честное слово.
– У мусульман мужчины не ходят в парандже, – терпеливо произнес Пестрецов. – И не у всех мусульман женщины носят паранджу. И не все арабы – мусульмане.
– Ага, рассказывай сказки! – отмахнулся американец. – Видел я нескольких в космопорту на Беовульфе. Все тупые уроды и фанатики, как один, без исключения. – Он снова поднял свой бокал, с опаской примерился к содержимому. – И Беовульф мне совсем не понравился. Немцы – жадины и педанты. И тоже тупые уроды все. Только пиво у них неплохое, что да – то да. А людишки – дерьмо, хрень. И головидение у них отстойное, потому что каким еще оно может быть у немцев? И город дурацкий – всякие резные финтифлюшки, памятники дурацкие, мосты цельнокаменные. Древность и плесень, никакого прогресса. – Отхлебнув, он вновь с трудом перевел дух. – Но черт с ними: их еще можно терпеть. Они, по крайней мере, знают американский язык и с должным почтением относятся к правильной валюте. А вот русские – это же полная гуманитарная катастрофа! – Джим доверительно склонился к уху Пестрецова: – Хуже ниппонцев! У тех хотя бы демократический строй. А у русских – император! – Он поднял палец вверх и снова пихнул Родима локтем в бок. – Император, Вольдемар, понял?!
– Да ну? – удивился собеседник. – Неужели в самом деле император?
– Точно тебе говорю! – оживился американец. – Дикий, варварский народ, тысячелетние традиции рабства! И знаешь, какой у этого тирана рейтинг в Империи? Девяносто два процента, и это в то время, когда ни у одного из американских президентов за последние сто лет недотягивало до сорока! Можно ли поверить, что это действительно неподтасованное мнение простого народа?
– А я слышал, что рейтинговые исследования проводил как раз ваш институт Гэллапа, – напомнил Пестрецов, переворачивая страницу. – Самим русским они как-то по барабану.
– Вот именно! – возмутился Джим, со стуком поставив кружку на стойку. – Это не просто подтасовки, они реально так думают! Девяносто два процента населения согласны жить в ярме, вот что страшно! В ярме и совершенно неэффективном обществе. Слышал, на Светлом Владимире население докатилось до того, что собирает траву за городом, только чтобы не умереть с голоду?
– Неужто траву? – развеселился Родим. – Бедные! О том, что местные растения хороши в качестве приправы и население их охотно добавляет в пищу, – слышал. Но вот чтобы люди ели только эту траву – для меня большая новость.
– На прошлой неделе по голо показывали, – снисходительно пояснил Джим. – Я посмотрел передачу, вообще ужаснулся: кругом грязь, разруха, все серое и скучное. Представляешь, целая улица – и ни одного рекламного щита! Да и откуда взяться нормальным рекламным щитам, сетевым закусочным и вообще сопутствующему демократии достатку, когда в Имперском уголовном уложении, например, существует статья о биржевых спекуляциях? А ведь всем известно, что биржевые спекуляции – это важнейший инструмент финансового рынка. Как же можно за это судить?!
Рассвирепевший Джим в сердцах пнул основание стойки, заслужив неодобрительный взгляд бармена. Пестрецов наконец отвлекся от новостей и задумчиво смотрел на собеседника.
– Совершенно нецивилизованный подход к законам! – продолжал разглагольствовать тот. – К тому же всем известно, что государство – собственник неэффективный. И если ему подобным образом не указывать регулярно на проблемы и дыры в законодательстве, то оно так никогда и не почешется. Или такой пережиток темных времен, как личные вассалы императора. Люди, по существу, никакому закону не подсудные и отвечающие за свои действия только перед хозяином. Это что еще за неприкасаемые?! В цивилизованном обществе перед законом все равны – хоть ты миллиардер, хоть король, хоть сантехник! Будь я на месте русских, давно сверг бы узурпатора и посадил бы на электрический стул или на эту, как ее… на гильотину! Ну, как в Средневековье, когда они свергли этого живодера – то ли Путина, то ли Распутина…
– Да, очень любопытно, – флегматично заметил Родим. Он уже покончил с едой и теперь допивал пиво. – Когда прилечу на Светлый Владимир, непременно расскажу нашим, что они едят траву и на улицах у них грязно. Думаю, хохотать будет полстолицы.
Джим побледнел и застыл с открытым ртом. Потом потянулся за своим бокалом, но, так и не отхлебнув, снова поставил его на стойку.
– Ты это… – сипло произнес он, не глядя на Родима. – Так ты, выходит, русский?..
– Ага, – кивнул Пестрецов. – Только почему-то знаю английский. И немецкий тоже знаю. И интерлингву. А траву ем только в салате, и вовсе не из-за боязни умереть от голода. И не хожу в медвежьей шкуре. И, страшно сказать, регулярно чищу зубы.
– Ну, ты же понимаешь, что я не имел в виду ничего такого! – с некоторой натугой, но по-прежнему азартно взялся пояснять американец. – Люди-то разные бывают! Одни траву едят, другие три языка знают… Да и глупости это все про траву, дурацкая пропаганда. Русские вообще отличные парни! Я с вами регулярно пересекаюсь в рейсах. С вашими выпить можно отлично, поболтать как следует, то-се… Да и император ваш вполне ничего, за своих подданных кому хочешь горло перегрызет, невзирая ни на какие законы и международные нормы. Молодец! Вон международный суд на Розовой Гааге так и щелкает зубами после того случая с грузом циркония! – Американец хохотнул, поскольку Соединенные Миры также не признавали юрисдикцию розовогаагского суда, и в этом он был стопроцентно солидарен с политикой Империи. – Зато русских не трогают никакие террористы или там борцы за свободу, себе дороже выйдет. Это по-нашему, по-техасски. И сами вы себя в обиду не даете, и вообще с вами считаются все…
Родим молча кивал, допивая пиво. Затем отставил пустой бокал и, отодвинув высокий стул, направился в оранжерею. Джим за его спиной все еще продолжал оживленно бормотать, припоминая положительные моменты своего общения с русскими, однако Пестрецов уже забыл о его существовании.
Опустившись на скамейку под цветущими магнолиями, Родим глубоко задумался. У него из головы не шло послание императора, которое передал ему профессор Вельяминов. Оно начиналось словами: «Лейтенант, мне нужна ваша помощь…»
Возвращаясь через полчаса в каюту через бар, он заметил своего давешнего соседа по стойке, сидевшего в компании изрядно поддавших мужиков, по виду типичных бюргеров. Совершенно пьяный продавец комбайнов громко возглашал:
– Ну их в задницу! Абсолютно дикий народ. За своего императора любому глотку перегрызут. То ли дело мы – цивилизованные люди. Я, когда был у вас на Беовульфе, ходил и только восхищался. Ходил и восхищался! Изумительная архитектура, прекрасная кухня, и люди очень душевные и щедрые…
Презрительно усмехнувшись, Родим вышел в коридор.