В русской истории нет государственного деятеля, который был бы столь оклеветан и не понят, как последний русский Император Николай II. В течение долгих десятилетий народ слышал в отношении своего убиенного Царя лишь глумление и ненависть. Партийные идеологи, историки, публицисты, писатели, художники, киносценаристы, режиссеры соревновались друг с другом в стремлении опорочить, очернить, принизить имя Государя. Причём речь идёт не о научных оценках Николая II, которые, конечно, могут быть разными, а именно о сознательной клевете и лживой мифологии. Парадоксально, но изверги XX столетия Ленин, Троцкий, Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун, Пол Пот, пролившие моря человеческой крови, не вызывали такого отторжения, как убиенный со своей Семьей, добрый и милостивый Государь, кардинально улучшивший благосостояние своего народа и причисленный в конце XX в. к лику святых. Сравнивая все реальные и мнимые успехи коммунистического режима в экономике и социальной сфере с 1913 г., то есть пиком расцвета Империи, советские учебники спешили объявить Россию эпохи Николая II «слабой», «отсталой», «загнивающей». Все советское время имя убиенного Царя находилось под запретом. В ленинско-сталинское время за хранение его портрета можно было в лучшем случае отправиться в лагеря, а в худшем – быть расстрелянным. 21 января 1928 г. во время ареста отца Павла Флоренского при обыске среди его вещей была обнаружена фотография Государя. Это единственное, что было изъято сотрудниками ГПУ. На вопрос гэпэушников, как он относится к Царю, Флоренский ответил: «К Николаю II я отношусь хорошо, и мне жаль человека, который по своим намерениям был лучше других, но который имел трагическую судьбу царствования»{1}. Редкое мужество по тем временам! И. Л. Солоневич вспоминал, что один немецкий левый деятель признавался ему, что видел в 1920-х гг. в СССР портреты Государя, спрятанные в домах за иконы. Документы большевистского сыска 1922 г. подтверждают факт тайного хранения царских портретов: «В Старобельске произведенным обыском в женском монастыре было обнаружено спрятанным большое количество драгоценностей и портрет Николая II-го»{2}.
В хрущевско-брежневское за это же «деяние», хранение и тем более публичное вывешивание портрета Государя, расстрел уже не грозил, но уголовная ответственность за «антисоветскую агитацию и пропаганду» – вполне. Букинистическим и антикварным магазинам было запрещено принимать от населения открытки с Царской Семьёй, книги и журналы с ее изображениями. Власти знали, что делали. Автору этих строк приходилось общаться не с одним человеком, который свидетельствовал, что пришел к почитанию Николая II и его Семьи, и даже к Православию, после того, как увидел их лица. Внедрение в народное сознание искаженного, оболганного образа Государя было призвано легитимировать захват и нахождение у власти советско-партийной клики, оправдание совершенного ею Екатеринбургского злодеяния. Клика понимала, что возвращение подлинного образа Николая II в народное сознание грозит крушением их господству. Слишком страшна и опасна была правда о Государе для этих узурпаторов. Слишком страшен и опасен был для них подлинный образ Царя, которого они называли «слабым» и «кровавым», но почитание которого продолжало жить в народе. Слишком разителен был контраст между царской эпохой, с её процветанием и подлинной свободой, и их революционной эпохой, эпохой геноцида, голода, Гражданской войны, тотального грабежа, тюрем и концлагерей.
Но кроме этого, Николай II был ненавидим коммунистической «элитой» ещё и потому, что он был олицетворением совершенно чуждого и враждебного ей мира. Ненависть, которую испытывала и испытывает до сих пор к Николаю II значительная часть духовных, а то и прямых наследников цареубийц и палачей, не имеет никаких рациональных объяснений. Эта ненависть древняя и всеохватывающая, и не Государь является её главным объектом. Ведь его жизнь и кончина есть следствие верности Христу и подражание Его Вселенскому Подвигу. Император Николай II любил Христа Спасителя больше своей земной жизни.
Российский публицист А. Г. Жучковский пишет о причинах этого странного психологического феномена. «Ненависть к Императору – феноменальное явление, которое уже впору изучать социологии. ‹…› В этой ненависти – чистой воды инфернальщина, корчи вампира на рассвете, демонический страх перед светом, святостью Государя». Согласно А. Жучковскому, наиболее опасным является сообщество, ненавидящее Николая II не по безграмотности, а вполне сознательно. Представители этого сообщества хорошо понимают, «с чем и с кем имеют дело. Это они, сидя в петербургских салонах и заграничных кафетериях, вбрасывали лозунги “грабь награбленное” и “долой попов”, это их фараон лежит на Красной площади. Эти, как правило, из большевиков, ‹…› это международная секта, которая эволюционировала в новые формы, так что теперь многие ненавистники Императора – вполне “либералы”. Но сущность их та же, сущность безбожников и русофобов, ввергнувших нашу страну и наш народ сто лет назад в ад и ныне делающих все, чтобы русские в этом аду оставались. Потому Император, символизирующий историческую Россию, – русскую Россию, Россию Закона – им столь ненавистен»{3}.
Лживый миф о последнем Царе создавался в течение долгих десятилетий: от полупорнографических пасквилей Антона Горемыки (псевдоним С. А. Цион) «Николай II: Его личность, интимная жизнь и правление»{4}, изданного в Лондоне в разгар революции 1905 г., и масона В. П. Обнинского «Последний самодержец»{5}, изданного в Берлине, злобных клеветнических эссе всевозможных «февралистов», «профессиональных» фальсификаций академика-большевика М. Н. Покровского, всевозможных Любошей{6} и Не-Букв{7}, фальшивых дневников Вырубовой до «Агонии» Элема Климова и «23 ступеней вниз» Марка Касвинова.
Со времён Сталина в Советском Союзе была взята на вооружение ещё и тактика полного умолчания о Государе. У людей должно было создаться впечатление, что такого Царя, как Николай II, вообще не было. Например, монографии по внешней политике Императорской России начала XX в., выходившие в СССР, умудрялись обходить стороной главного её руководителя – Николая II, заменяя его министрами иностранных дел, послами, военными атташе и т. д.
Однако сегодня, помимо сознательного неприятия последнего Царя, чаще встречается непонимание его действий, которые кажутся этим людям проявлением слабости или недальновидности. Епископ Егорьевский Тихон (Шевкунов), называя последнего Государя одной из «самых прекрасных фигур в истории России и в истории Русской Церкви», указывал, что «именно поэтому он обречен на непонимание и даже на вражду, но на непонимание больше. Люди не всегда могут понять, что это был за подвиг, что это был за человек. Не всегда могут понять уровень его самоотвержения. Ведь он лишился всех венцов: и венца победителя в войне, и венца великого устроителя Русской Земли, и венца церковного деятеля, всех венцов, и Царского венца, у него оказался только один венец – венец мученика. Но для Господа это был главный итог его жизни»{8}.
Однако многие не понимают, почему этот «венец мученика» выше, чем царский венец, и зачем Царь отказался от него. Как часто приходится слышать: «Вот если бы на месте Николая II был Александр III или Сталин, вот тогда бы…» Почти вековая идеологическая обработка воинствующего материализма не прошла даром, и понимание жертвы во Имя Божие, во Имя Христово, бывшее таким ясным и само собой разумеющимся для наших предков, в наши дни у значительной части людей является каким-то отдаленным и непонятным понятием. Даже среди многих православных, славящих Искупительный Подвиг Спасителя, добровольно давшего распять Себя на Кресте, нередко встречается непонимание христоподражательного подвига Его Помазанника.
Однако не только мученический подвиг Николая II остаётся сегодня непонятым. Непонятым остаётся Николай II и как государственный деятель, как великий устроитель Земли Русской. У нас до сих пор не осознают или не хотят осознавать и принимать его опыт модернизации России, проведенный при политике народосбережения, а не народоуничтожения. Тот невиданный темп, который придал Николай II своим реформам, модернизации русской экономики и промышленности, образования, здравоохранения, сельского хозяйства, был не только вполне сопоставим с Петровскими реформами, но и во многом опережал их. К тому же, в отличие от преобразований Петра Великого и даже Александра II, Николай II не предавал своим реформам характер «шоковой терапии», что делало их в глазах народа «незамеченными». У нас же до сих пор многие продолжают всячески принижать и искажать неоконченные итоги реформирования страны Государем и поднимать на щит ту чудовищную вивисекцию, которую осуществили над Россией большевики, начиная от Ленина, Троцкого и Сталина и заканчивая Хрущевым и Горбачевым.
Николай II вступил на престол исполненный самых благих намерений, убежденный в необходимости обновления общества при сохранении Самодержавия и «заветов родной старины». Во всех отраслях государственной жизни он был новатором, но новатором эволюционным, а не революционным. Говорят, что Пётр Великий мечтал увидеть результат реформ ещё при своей жизни. Отсюда он неимоверно спешил сделать как можно больше и наряду с действительно великими преобразованиями поднял «Россию на дыбы». Николай II «Россию на дыбы» поднимать не хотел и думал о грядущей жизни ее народа. Революция в любом ее виде была органически чужда ему. Между тем русское общество революцией жило и «дышало». Причем не обязательно революцией социальной, сопровождаемой свержением государственного строя. Сторонников таковой было в общем немного. Но революция социальная не сваливается на страну как снег на голову. Она вырастает из сотен, тысяч маленьких «революций», маленьких предательств вековых идеалов предков, их уклада жизни, их обычаев и, конечно, их Веры, мировоззрения и мироощущения. Казалось бы, что страшного? Здесь не говели в Великий пост, там повторили сплетню о Царствующем Доме, пропустили клевету на Государя, там увлеклись модными марксизмом, масонством, вульгарным дарвинизмом. Дальше – больше. Здесь посочувствовали террористам «Народной воли», Боевой организации эсеров, поаплодировали убийствам царских министров, а там уже два шага до финансовой и личной поддержки революции. Шаг за шагом русское общество отступало от Христа и Его заповедей, превращая Православие в красивую обрядность, традицию, теряя при этом живую веру. Член Царствующего Дома, Великий Князь Александр Михайлович называл Святое Православие «опасной сектой». В 1916 г. в издании Служебника карманного формата на обычной схеме расположения частиц на Дискосе изъяли особую частицу за Императора. По словам протоиерея Валентина Асмуса: «Даже в недрах Святейшего Синода прокладывал себе путь антимонархизм, в данном случае на волне клерикальных настроений. Именно в этом нужно видеть причину позорной пассивности Синода в судьбоносном феврале перед тем, как он покорно самоликвидировался по указке новой, “демократической” власти»{9}.
По мере того как православное самосознание уходило из русской правящей элиты, ему на смену приходили разного рода суррогаты, причудливые смеси из мистики, оккультизма, масонства, социализма, богоискательства. Это было модно, престижно, увлекательно. Газеты пестрели от рекламы всякого рода гадателей, предсказателей, ясновидящих. С увлечением занимались спиритизмом и столоверчением, сеансы которых проходили в различных салонах.
Чем больше люди отходили от Христа, тем они меньше понимали Николая II, в котором, как ни в ком другом, русское начало не нашло себя в такой полноте, с такой ясностью и с такой силой. В последнем Государе, как в зеркале, отразилась душа России, ее верность и любовь ко Христу, ее имперская мощь, ее голгофские муки и крестная смерть. Л. П. Решетников отмечает, что «неприятие именно такого Царя создавало условия для распространения различных измышлений о профессиональных и человеческих качествах Государя. Всё это вполне объяснимо: Царь, говоря современным языком, оставался в православном “поле”, а его оппоненты из политической и интеллектуальной элит давно это поле покинули»{10}.
Именно в это время эти «оппоненты» окончательно перестали понимать суть и смысл Самодержавия. Поэт Д. С. Мережковский называл Самодержавие «легендой прошлых веков», а граф Л. Н. Толстой отжившей «формой правления, могущей соответствовать требованиям народа где-нибудь в Центральной Африке». Результатом этого состояния стал процесс десакрализации жизни русского народа в целом. Отсюда к началу XX в., по словам доктора исторических наук А. Н. Боханова, «понятие “Царь” не воспринималось больше сакральным символом, в “обществе” никто и не вспоминал, что “Царь – устроение Божие”. В Миропозаннике видели только властителя, наделённого, как немалому числу людей казалось, слишком широкими властными полномочиями. И всё. Общественное сознание постепенно становилось не только просто нерелигиозным, но и активно антицерковным, а потому и антицарским»{11}. Либеральный публицист и масон Д. В. Философов был вынужден признавать: «Заключить из всего произошедшего, что Николай II должен нести ответственность за настоящий хаос, значило бы вынести ему несправедливый приговор. Он не виноват в смертельном кризисе своей Империи. Эта Империя была больна уже тогда, когда он ее унаследовал»{12}.
Поэтому подавляющая часть коренных проблем и неудач Российской империи начала XX в., которые относят к «ошибкам» и «недостаткам» Николая II, является на самом деле проявлением этой смертельной болезни, поразившей русскую государственность. Непредвзятый взгляд на исторические события той эпохи отметит, что именно Николай II взялся не только врачевать эту болезнь, но и добился больших успехов в ее исцелении. Общество же не только не помогало Царю в этом, но, наоборот, мешало ему. Каждый раз, ставя Царя в тяжелейшие политические условия, из которых ему приходилось с большим трудом выпутываться, общество обвиняло его в «неправильности» и «неспособности» разрешить создаваемые им же, этим обществом, проблемы. Для большей части русской либеральной элиты Николай II был косным реакционером и консерватором, упорно цепляющимся за власть. Подлинные же личные качества Императора Николая II как человека и государственного деятеля эту элиту мало интересовали, так как она изначально видела в нем главное препятствие для достижения своей основной цели: политико-социального переворота и отстранение от власти старой элиты. Как верно отмечает доктор исторических наук Б. Н. Миронов: «Непосредственная причина революции заключалась в борьбе за власть между разными группами элит: контрэлита в лице лидеров либерально-радикальной общественности хотела сама руководить модернизационным процессом, который почти непрерывно проходил в России в период Империи, и на революционной волне отнять власть у старой элиты – Романовской Династии и консервативной бюрократии»{13}.
Поэтому чем успешнее Николай II решал те или иные проблемы, чем свободнее и богаче становилась при нем жизнь народа, тем больше контрэлита твердила о его «слабости», «реакционности», «бездарности» и «религиозном фатализме». Россия воспринималась представителями этой контрэлиты страной «кнута и виселицы», а Самодержавный строй – не поддающимся реформированию средневековым пережитком. В действительности Император Николай II никогда не опирался только на одну политическую силу, никогда не выражал пристрастие к одному только политическому полюсу. Из-за этого он подвергался неприятию как со стороны либералов, так и со стороны довольно значительной части крайне правых. Если Царь держался жестко и боролся с революцией – левые называли его «Николаем Кровавым», открывал Думу и разрешал свободы – правые называли его безвольным «Миколой Милушкой». При этом и те и другие не хотели понимать всю сложность положения, в каком оказалась русская государственность в начале XX в. В то время, когда ситуация требовала от русского общества отказа от политических и партийных амбиций, радикалы всех мастей и оттенков, мыслители и поэты, государственные мужи и промышленники, издатели и публицисты, навязывали свои рецепты спасения Отечества и осуждали Правительство. Осуждение и отрицание постепенно становились смыслом и сутью их деятельности. Быть хоть немного, но «революционным» становилось модным. Как заклинания повторялись слабые вирши психически неуравновешенного К. Бальмонта: «Наш Царь – Мукден, наш Царь – Цусима», и никому в голову не пришло ответить: «Наш Царь – железные дороги, наш Царь – самые низкие в мире налоги, наш Царь – народное образование, наш Царь – самое демократичное рабочее законодательство, наш Царь – свобода и честь Родины».
Если мы проанализируем русское общество начала XX в., то увидим, что подавляющая его часть не любила своего Государя. Эта нелюбовь объясняется многими причинами, но которые, как это ни странно может прозвучать, объясняются не личными качествами Николая II, а личными качествами представителей русского общества. То есть оно не любило в Николае II то, что некогда было присуще ему самому и что оно во многом утратило к началу XX в. Наблюдая в последнем Царе такие личностные качества, как глубокая вера в Бога, самоотверженная любовь к Родине, благочестие, оно ощущало к ним самые отрицательные чувства, ибо само оно было безбожным, космополитным и нечестивым. Как хорошо сказал протоиерей Дмитрий Смирнов: «Государь Николай II и его Семья своей благочестивой жизнью были немым укором тому высшему обществу, которое жило совсем не так»{14}. Говоря об этом, мы вовсе не утверждаем, что каждый в отдельности представитель русской элиты обладал этими отрицательными качествами. Среди нее было много достойных людей, в том числе и настроенных оппозиционно, которые были преданы Царю и России. Но общий тренд, общая направленность российского общества были именно такими, какими мы их назвали выше. У Николая II и большей части общества были разные цели: Царь хотел отстоять самобытность России, пусть и сильно модернизируя ее, общество хотело из России «сделать» Францию или Швейцарию. Общество переставало любить Царя, а значит, и Россию. В. В. Розанов точно заметил, что «мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся»{15}.
Небывалый рост народного благосостояния, которым была отмечена вторая половина царствования Императора Николая II, воспринимался либеральной элитой совершенно «недостаточным», а народом – как результат исключительно своего труда. Богатство, нажива, комфорт все больше становились целью не только буржуазии, но и крестьянства. Но Николай II не разделял политической, экономической модернизации без укрепление святого Православия. Все реформы последнего Государя шли на фоне православного расцвета, прославления святых, строительства храмов и монастырей. Но эта сторона деятельности Николая II не находила нужного понимания ни в обществе, ни в народе, потому что она вступала в противоречие со все более усиливающейся тягой их к физическому благосостоянию и наживе. Л. П. Решетников отмечает: «Россия становилась богатым, сытым и процветающим государством. Но, как ни парадоксально, именно этот материальный рост стал одной из главных причин революционизации общества. Многие не выдерживали испытания богатством или достатком, им хотелось отбросить строгие моральные правила, жить “свободно”, пойти по пути, по которому уже двинулись Франция и другие европейские страны. Монархия, с её духовно-нравственным кодексом, накладывающим на весь народ, прежде всего моральные обязательства, первым из которых было беззаветно служить России, в начале XX века уже мешала. Личность Государя Николая II вызывала непонимание и раздражение»{16}.
Б. Н. Миронов приходит к выводу, что жалобы на материальные затруднения со стороны рабочего класса и крестьянства в начале XX в. обуславливались «не полуголодным их существованием, а тем, что их материальные и особенно духовные потребности обгоняли возможности. ‹…› Степень недовольства умелой пропагандой можно дозировать – то разжигать до крайней степени, то понижать. И здесь необходимо подчеркнуть важность фактора, который долгое время оставался в тени – мощные и удачные пиар-кампании со стороны оппозиции. ‹…› Причём в массе своей общественность была искренне убеждена, что положение народа ухудшалось, поскольку просто не допускала мысли, что при Самодержавии возможен какой-либо прогресс, а только ожидало от него, как говорил Милюков в Государственной думе в 1916 году, либо глупости, либо измены»{17}.
Б. Н. Миронов подчеркивает, что эта убежденность, «граничащая с верой», в отношении Самодержавной власти в течение долгого времени, как дореволюционного, так особенно послереволюционного, являлась главным направлением разрушительного дискурса. При этом неправильно было бы считать, что новая «элита», главная выразительница этого дискурса, представляла интересы и чаяния народа. Наоборот, она навязывала народу свои оторванные от реальности политические проекты и фантазии, нимало не беспокоясь о том, к чему они приведут и какую цену за них придется платить тому самому народу, за чьи «интересы» они якобы выступали.
Лживый образ Императора Николая II, создаваемый «временщиками» Керенского и большевиками Ленина и Троцкого, а затем их последователями, находил и находит полную поддержку на «демократическом» Западе. Николай II в 1915–1916 гг. добился от западных союзников признания за Россией после всеобщей победы Черноморских проливов, Константинополя, Средиземноморского побережья Фракии, так называемой «турецкой» Армении, Силезии, Восточной Пруссии. Императорская Россия в ходе победы становилась ведущей мировой державой. Это не могло не вызывать у Запада острого желания не дать России выиграть Первую мировую войну и убрать Россию с политической карты мира, как опасного конкурента. Участие Запада, прежде всего английских политических и американских финансовых кругов, в Февральской революции очевидно. Также очевидно, что преступный арест, заключение и убийство Царской Семьи прошли при поддержке и попустительстве этих сил Запада. Точно так же эти силы были заинтересованы, чтобы и после убийства Императора Николая II его образ вызывал в мировом сознании чувства отвращения или жалостливого презрения. Ведь если Россия времён Николая II была страной «кнута и виселицы», «тюрьмой народов», то в глазах мирового сообщества оправдывалось всё, что было сотворено с Российской империей, её расчленение и оккупация отдельных территорий, на которых были образованы незаконные правительства и государства: Латвия, Эстония, Литва, Финляндия, Польша, Грузия, Украина и другие. Сегодня эти бывшие составные части Российской империи, обязанные своей независимостью большевистскому преступному режиму, предъявляют претензии России, ставшей первой жертвой этого режима. Дискредитация Государя – это дискредитация России, легализация всего того беззакония, которое было допущено в её отношении в XX в., часть пропагандистской войны, которая ведётся против России. Как верно пишет А. Н. Боханов: «Борьба за Царя – есть борьба за Россию, борьба за исторические корни, за сохранение (спасение) обретений минувшего. Это борьба за русскую культуру, так как культура, и русская в особенности, в своих высших взлетах – отражение связи человека с Богом. И ярчайший пример глубины, преданности и значимости подобной связи навсегда запечатлел Николай II»{18}.
У представителей самых разных слоев нашего общества, вчерашних и сегодняшних, к Николаю II имеется много «вопросов». Либералы вопрошают, почему он «вовремя» не ввел конституцию и парламент, консерваторы, наоборот, задаются вопросом, зачем он ввел этот «парламент» и почему «вовремя» его не разогнал; красные обвиняют Государя в Ходынке и «Кровавом воскресенье», черносотенцы – в том, что он мало казнил и сажал революционеров; православные «ревнители» ставят в вину Государю, что он построил в Петербурге мечеть и дацан и что он «недостаточно» притеснял иудеев, те в свою очередь обвиняют Николая II в том, что он «устроил» Кишиневский погром, покровительствовал Союзу русского народа и не отменил черту оседлости; церковные круги досадуют на Государя, что он не возродил патриаршества и приблизил к себе Распутина; «апологеты» Распутин, наоборот, упрекают Николая II в том, что он мало прислушивался к его советам; «русские националисты» не любят Николая II за то, что он отказался, по их мнению, от политики «русификации»; националисты бывших окраин, наоборот, обвиняют его в том, что эта «русификация» делала их культурную самобытность невозможной; «поборники» морали не могут простить Николаю II то, что при нем были публичные дома; сторонники «свободной любви» негодуют, что правительство боролось с проституцией; полуграмотные «любители» истории обвиняют Царя в том, что тот «не раздал» землю крестьянам и так далее. Все эти вопросы происходят по двум причинам: от незнания исторического материала, от непонимания личности Николая II и тех исторических условий, в которых он царствовал.
Вся советская и постсоветская историография была наполнена «ответами» на эти вопросы. Причем они давались с потрясающим по своей глупости самомнением и, по острому и меткому определению генерала П. Н. Краснова, «покровительственно похлопывая Государя по плечу»{19}. Не будет преувеличением сказать, что вклад советской историографии в изучение личности Императора Николая II равен даже не нулю, а числу отрицательному{20}. Прорыв в историографии Государя начался только после крушения СССР и диктатуры КПСС, когда, говоря словам Патриарха Кирилла, «правда о жертвенном подвиге Государя Императора Николая II проросла через железобетонную плиту, которая была положена на его имени»{21}. Здесь, безусловно, в первую очередь надо назвать автора первой серьёзной монографии об Императоре Николае II доктора исторических наук Александра Николаевича Боханова{22}. Он первым, кто из советско-российских историков понял, что говорить о Николае II, не затрагивая Православия, значит, ничего не понимать в этом историческом деятеле, ничего не понимать в России. «Николай II, – пишет А. Н. Боханов, – последний христианский Царь в мировой истории. Человек и христианин в Нём слились неразделимо. Это выдающийся пример нравственной гармонии, имеющей надвременное значение, пример простой, высокой и нераздельной любви к Богу и России»{23}. В другом своем труде А. Н. Боханов подчеркивает: «Без Христа, не только ничего нельзя понять в Русской истории, но самое главное – нельзя постичь смысл, содержание (“онтологию”) самой истории. Без Христа нет ни России, ни Царства, ни Империи, ни русской культуры, ни русского подвига, ни русского самопожертования, вообще ничего значимого нет»{24}.
Поэтому для понимания личности, деятельности и мученического подвига Императора Николая II необходимо их рассматривать не в раздельности, а исключительно в едином ключе. Между тем, несмотря на то что сегодня наблюдается очевидный рост интереса к Императору Николаю II, по-прежнему крайне малочисленна его историография. До сих пор нет полной биографии Государя, которая включала бы как описание его государственной деятельности, так и его мученического подвига. Настоящий труд претендует как раз на такое исследование. Мы попытались дать портрет Николая II и как человека, и как государя, и как мученика. Эти три ипостаси нераздельны в его личности. Часто приходится слышать, на наш взгляд, неверное мнение, что Церковь канонизировала Императора Николая II за его мученическую смерть, не найдя при этом в его жизни достаточных оснований для канонизации. Но при изучении жизни Государя мы видим, что каждый год его жизни, начиная с детства, был приближением к святости и без стяжания ее в ходе всего своего земного пути Государь не смог бы быть удостоен Богом христоподражательной Екатеринбургской голгофы.
Раскрывая образ Николая II как человека, мы приходим к пониманию его как государя, а раскрывая образ государя, мы приходим к пониманию его мученического подвига. Часто приходится слышать и читать, что мы занимаемся апологетикой Императора Николая II. Что ж, мы готовы с этим согласиться, только раскрыв при этом сам термин. «Православная энциклопедия» следующим образом объясняет его: «Защита, оправдание, заступничество; речь, сказанная или написанная в защиту кого-либо»{25}. Как святой, Император Николай II не нуждается, разумеется, ни в какой защите и заступничестве, ибо его прославил Сам Бог. Но как человек и государственный деятель он в них нуждается по-прежнему, ибо его личность и дела остаются часто непонятыми и оклеветанными. Однако, говоря в этом смысле об апологетике, не будем забывать, что она имеет под собой рациональную основу, то есть предполагает существование рациональных аргументов. Кроме того, работа наша не является, разумеется, только апологетикой. Она ставит своей целью нарисовать исторический портрет Императора Николая II как человека и государственного деятеля, таким, каким он был. В результате создается совершенно иной образ, чем мы привыкли видеть, причем как в либеральной, так и правомонархической историографии. Выясняется, что подлинный Николай II в своей государственной деятельности вовсе не был ни мягким, ни всепрощающим, ни излишне доверчивым, ни слабовольным. Перед нами встает образ человека, обладающего цельным мировоззрением, убеждениями, соединенными с очень сильным, волевым характером, крайне замкнутым и скрытным, когда дело касалось государственных дел. Будучи убежденным сторонником Самодержавия как идеологемы, как принципа государственной жизни, а не обязательно управления, Николай II при этом вовсе не был ни ретроградом, ни противником преобразований. Он не был упрям, но не любил никаких попыток на себя влиять.
Традиционный вопрос, который постоянно задают: «Совершал ли Николай II ошибки?», является, на наш взгляд, бессмысленным, ибо нет людей их не совершающих. Другой вопрос, насколько эти ошибки были судьбоносными для страны и являлись ли они причинами глобальной катастрофы 1917 года? Видный правый общественный деятель, один из авторов Аграрной реформы 1906 г. Н. А. Павлов отмечал: «Не будем утверждать, что Государь обладал непреклонной волей. Были случаи, когда Он мог – и не проявлял её. В ущерб или на пользу стране были эти случаи уклонения от воли – подлежит обсуждению. Но не эти случаи были роковыми для страны. На них, как и на некоторых ошибках в цепи событий, останавливаться нельзя. Бесспорно одно: в главнейших вопросах судьбы страны – Государь во всё время, и до последнего часа, проявил громадное напряжение характера, выдержку и … волю не уступающего Царских прав и не поступающегося Царской честью и достоинством своей Родины Государя. Больше того, лишь Он, Русский Царь, остался до последней минуты один непоколебимо верным присяге России и за Неё безропотно не склонил, а сложил голову»{26}.
Кроме того, говоря об «ошибках» Николая II, реальных или мнимых, мы должны учитывать, что он был гораздо более, нежели мы, информирован о той или иной ситуации, по которой следовало принимать решение, в силу хотя бы того, что он был непосредственный участник событий. С другой стороны, мы владеем гораздо большей информацией, так как у нас есть опыт целого столетия после крушения монархии. То есть мы «мудрее» Николая II на целый век. То, что мы сегодня считаем ошибкой, вовсе не считалось таковой для Николая II. Например, являлось ли назначение генерала М. В. Алексеева начальником штаба Ставки ошибкой Государя? Глядя из сегодняшнего дня: безусловно, являлось. Как известно, Алексеев предал Царя, встал на сторону заговорщиков и сыграл одну из ведущих ролей в свержении монархии. Однако в 1915 г., когда произошло это назначение, Алексеев был одним из самых способных военачальников русской армии, только что спасший войска Юго-Западного фронта от окружения и гибели. Назначение его начальником Штаба виделось Государем, да и большей частью генералитета, большим кадровым успехом.
Часто ставится в вину Государю его отказ распустить Государственную думу накануне февральских событий. Этот отказ почти всегда трактуется как неумение Николая II предвидеть события и потеря им контроля над ситуацией. Но если учесть, что, по оперативной информации Охранного отделения, сигналом для выступлений оппозиции будет именно роспуск Думы, то действия Царя совсем не выглядят ошибочными. И. Л. Солоневич считал, что Николай II «наделал много ошибок. Сейчас, тридцать лет спустя, они кажутся нам довольно очевидными – тридцать лет тому назад они такими очевидными не казались. Но нужно сказать и другое: история возложила на Николая Второго задачу сверхчеловеческой трудности»{27}.
Одну ошибку, причем глобальную, Государь допустил точно: он не смог до конца представить себе, до каких размеров предательство и равнодушие стали основой не только его ближайшего окружения, не только оппозиции и революционеров, но и широких слоев разных сословий. Слова Николая II, написанные им в дневнике 2 марта 1917 г. в Пскове: «Кругом измена, и трусость, и обман!» – были не метафорой, а точным определением существующего положения. Можно ли Государя винить в этой ошибке? Можно ли винить отца, до конца не верящего в то, что его родной сын может ограбить и убить его? Можно ли осудить хозяина дома из евангельской притчи, трижды посылавшего к злым виноградарям своих слуг и даже возлюбленного сына, до конца не веря, что они осмелятся его убить? Измена не просчитывается ни одним гением, тем более измена всеобщая. Тот же И. Л. Солоневич писал: «Кинжал Брута не мог предусмотреть даже Цезарь. Святой Елены не предусмотрел Наполеон. А были – “великие люди”. Царя-Освободителя почему-то не называют “великим”, хотя абсолютно очевидно, что для России он сделал безмерно больше, чем Наполеон для Франции. У Царя-Освободителя тоже был свой план. Виновен ли Царь-Освободитель в “непредусмотрительности”, когда с манифестом о созыве Земского собора в кармане он был убит изуверской бомбой?»{28}
Нам представляется, что вместо того, чтобы выискивать ошибки Государя, следует сосредоточиться над теми задачами, которые перед ним ставила история, выяснить, как он эти задачи решал, что ему удалось, а что не удалось сделать. Вот почему главная цель настоящего труда – создать исторический потрет Императора Николая II, показать значение его личности для России. Настоящий труд призван также развеять множество мифов, которые по-прежнему окружают имя святого Государя. Опровержение некоторых из них, как говорится, лежит на поверхности, настолько подробно и часто их опровергали: Ходынка, 9 января, «Ленский расстрел» и так далее.
Но некоторые из них, причем наиболее абсурдные, по-прежнему остаются незыблемы. Например, одним из важных русофобских мифов является утверждение о якобы «преобладающем» проценте германской крови в жилах Императора Николая II. Это весьма распространенная ложь не только безумна с точки зрения христианства, но и противоречит историческим фактам{29}. С тем же успехом можно утверждать, что, к примеру, в жилах Людовика XVI не было ни капли французской крови. Ибо основатель династии король Генрих IV был женат на флорентийке Марии Медичи, его сын король Людовик XIII – на полуиспанке-полунемке Анне Австрийской, его внук Людовик XIV – на испанке Марии-Терезии, его правнук дофин Людовик, так и не дождавшийся короны, – на немке Марии Анне Баварской, его праправнук тоже дофин Людовик и тоже нецарствовавший – на Марии-Аделаиде Савойской, его прапраправнук король Людовик XV – на польке Марии Лещинской, его прапраправнук нецарствовавший дофин Людовик Фердинанд – на Марии-Жозефе Саксонской, его прапрапраправнук король Людовик XVI – на австрийке Марии-Антуанетте. То есть если следовать логике «крови», то замученный якобинцами дофин Людовик XVII был не французом, а каким-то испано-германцем. Разумеется, мы понимаем абсурдность подобных «теорий». Таким же абсурдом являются рассуждения, что к началу XX в. на русском престоле была не Династия Романовых, а Гольштейн-Готторп-Романовская династия, к которой и относят Императора Николая II. Эти «мудрствования» основываются на том, что Император Петр III по отцу был Гольштейн-Готторп, а по матери – Романов. Однако эти «мудрецы» почему-то называют правящую сегодня английскую династию Виндзорской, хотя по логике она должна именоваться династией Глюксбургов, так как отцом детей королевы Елизаветы II является принц Филипп Глюксбург. Однако согласно прокламации 1952 г. потомство Елизаветы II по-прежнему относится к династии Виндзоров, и никому в голову не придет называть ее Глюксбург-Виндзорской.
Неоднократно приходилось слышать утверждение «в России цари были немцами», потому что, дескать, они женились на немецких принцессах и с каждым новым браком доля русской крови уменьшалась, а доля немецкой увеличивалась. Как и все прочие общие места русофобского дискурса, данное утверждение является ложью, поскольку подразумевает, что немецкие супруги русских царей были чистокровными немками. На самом же деле к XVIII–XIX вв. история династических браков между европейскими правящими домами насчитывала уже много столетий. Деятельными участниками этого процесса были княжеские дома Германии, поэтому ни о какой чистоте немецкой крови их представительниц речи идти не может{30}. Так, в числе предков Августа Сильного (а также прусского короля Фридриха Великого), помимо немцев, были англосаксы, скандинавы, французы, итальянцы, испанцы, византийцы, кельты, баски, славяне, литовцы, венгры, монголы и армяне. Причем в процентном соотношении доля славянской крови следует за долей собственно немецкой{31}. Среди дальних предков Императора Николая II числятся: князь Западного Поморья Вартислав II, князь Восточного Поморья Мстивой I, Великий Князь Сербии Стефан Зивидич Неманя, король Польши Болеслав Храбрый, другие славянские князья и короли. Ложное впечатление о «германском происхождении» русских царей создаётся за счёт ближайших поколений их предков по той причине, что к XVIII в. почти все славянские владетельные роды вымерли. Однако огромное количество славянской крови, влившееся в немецкие княжеские династии за предыдущие несколько столетий постоянных междинастических браков, никуда не делось. К моменту исчезновения славянских княжеских династий у немецких владетельных родов уже прочно закрепился запрет на морганатические браки, исключавший прилив в их жилы германской крови{32}.
Другой малоизвестный миф утверждает якобы изначально враждебное отношение Николая II к представительскому органу при Монархе или враждебность его к преобразованиям. Мы старались осветить наиболее подробно роль Николая II в некоторых из них, понимая, что полностью этот вопрос решить очень сложно. Мы хотим также предупредить читателя, что настоящий труд не является описанием царствования Императора Николая II. Это – описание его жизни, из которой мы взяли самые главные, по нашему мнению, эпизоды. Тем не менее мы постарались коснуться всех сторон жизни и царствования Николая II, обрисовать его характер, воспитание, образование, интересы, привычки, свойства личности, его отношение к истории, литературе, военному делу. Мы постарались дать представление о Государе как о руководителе внешней политики и как о реформаторе. Отдельные страницы посвящены Императору Николаю II как семьянину, любящему мужу и отцу. Читатель может быть несколько удивлен тем, что не найдет привычных подробных описаний отношений Николая II и Г. Е. Распутина. На наш взгляд, нет причин повторять уже много раз сказанное. Мы попытались посмотреть на эту проблему несколько под другим углом.
Особенно подробно мы остановились на страницах, посвященных мученическому подвигу Царской Семьи. Мы посчитали необходимым не только описать её жизнь в Ипатьевском доме, но и остановиться на характере самого убийства, его организаторов и исполнителей, так как, по нашему мнению, это помогает нам более полно понять всю степень подвига святых Царственных Мучеников.
Доктор исторических наук А. Н. Боханов пишет о Николае II и его эпохе: «Среди цинизма, безверия, нигилизма, конформизма, социальной демагогии и непримиримости, характеризовавшей русскую политическую сцену в конце XIX – начале XX века, верующий в Бога, почитающий традицию, милосердный и доброжелательный политик не мог не проиграть свою историческую партию. И его проигрыш стал проигрышем всех и вся в России»{33}. Но именно в этом проигрыше политика заключалась великая духовная, обращенная в будущее победа Императора Николая II, оказавшегося выше, милосерднее, доброжелательнее своей эпохи, а значит, и мудрее ее.
Все события даются нами по юлианскому календарю, за исключением тех дат, которые отмечены нами по двум календарям: старого и нового стиля.