Толпа на улице продолжала шагать строем вперёд, причем всего было две колонны. Одна направлялась вглубь жилого района, а другая в противоположную сторону. Найдя себе свободное местечко, Майкл вклинился именно туда, стараясь не мешать безупречной выдержке движения людей. Никто из этого строя почти не выделялся, в основе своей, почти каждый мужчина одевался одинаково: белая рубашка, чёрные брюки и обязательный элемент – чёрный портфель. Империя считала эту форму одежды основной, однако обязательное ношение пока не вводили.
Зато на законодательном уровне ввели правило про покрашенные волосы: если такие имелись, наказывали строго; начиная от выговоров и заканчивая уголовной ответственностью, в зависимости от степени самовыражения. Да, в обществе Церистов не уважали пристрастия человека к стремлению стать отдельной личностью, всех сбивали в одну толпу и возводили это в абсолют, пытаясь вылепить “идеальную” форму сплочённого общества.
Итог очень прост: вместо человека мы имеем серую массу, способную думать только в группе как единый организм. И никого такой расклад не обижал или задевал душу. Всех противников либо закидывали за решётку, либо отправляли в Сибирь. По поводу последней ходит очень много слухов, якобы там жить ещё хуже чем в империи, так как русские ставятся властями кровожадными тиранами, что явно не соответствует действительности. За решёткой сидит очень много людей, только вот в большей степени именно те, кто идёт против власти. Режим Церистов запрещает свободу личности, а также свободу мышления, но не вынуждает человека спать по отведённому времени. Ходили слушки, что власть хочет ввести постоянное наблюдение за каждым человеком, однако до такого император ещё не добрался.
Майк ко всем порядкам захватчиков относился нейтрально, скорее с пониманием и спокойствием, потому как и сам частично принадлежал к культуре итальянцев. Как и говорилось ранее, когда он был ещё ребёнком, приёмные родители не прогадали с выбором верования и приняли Империанство, а мальчику ничего не оставалось, как присоединится к этому потоку. Вот и вытекает факт того, что с раннего детства в голову Смита прополз дурман Имперора. Для него бог существует в облике существа, которое живёт где-то там, за пеленой Римских небес, до которых могут достать лишь стальные пики высоток этого города. Именно оттуда он смотрит на всех людей мудрым и суровым взглядом, а затем дланями своими помогает императору вести дела в стране. Именно факт всевидящего бога, который может тебя в любой момент покарать за ошибку, вынуждает людей идти на поводу у системы, вынуждает не совершать греха, за который накажет человека не власть в богатых районах, а сам бог – отец и всесоздатель.
Но тогда встаёт вопрос: почему народ должен испытывать мучения ради него? Почему именно всем нам выпала такая судьба, жить во времени, когда род человеческий достиг своего апогея? Почему я должен двигаться маршем в толпе, а не бежать по улицам, втягивая воздух своими ноздрями? Почему-почему-почему…
Майкл думал об этом. Обо всём постоянно размышлял и молчал, глядя очередной раз на своё отражение в стекло монорельса, двигаясь на своё дело в неблагоприятные районы Рима. И опять – почему, почему, почему. Не забывал он и о постулатах Имперора, некие заповеди, подкрепляющие основной закон империи. Всех их Смит знал наизусть:
“Первой оглашаю я – помни обо мне всегда.
На второй промолвлю – храни господа на века.”
Эти две заповеди гласили о вечности, в которой находится Имперор. В тебя проникает забвение и “щёлк”, ты уже тонешь в океане безбожия. Самый ужасный грех для Церистов – забыть о своём боге, разве это не может не натолкнуть человека на мысль о том, что именно на этом держится вся религия? Если народ забудет, система разрушится, спадёт занавес державы, захватившей почти весь мир.
“Не гони брата или сестру свою, и не гоним ты будешь.
Дракою докажешь ты себе, что недостоин меня.”
Конечно, из этих двух частей постулата можно сделать вывод об обществе, которое следует единому порядку. Запрет на рукоприкладство выражается именно здесь, ещё одна вещь, способная разрушить иллюзию империи. Если все погрузятся в хаос, то система разрушится, спадёт занавес державы, захватившей почти весь мир.
“Отвергнешь ты меня, если в человеке увидишь лучшего.
Я твой отец, создатель твоей плоти и разума.”
И вот – последние две, примечающие связь человека и Имперора. Это наручники, которые смыкаются окончательно на руках каждого жителя империи, не давая ему ни мыслить, ни признать кого-то другого лучше бога. Ситуация вновь совпадает с предыдущими частями постулата, ежели человек нарушит это, то система разрушится, спадёт занавес державы, захватившей почти весь мир…
Майкл очевидно начинал это понимать, но барьер первых заповедей не давал ему продвинуться в своих размышлениях, потому тот старательно перепрыгивал с темы на тему в своей голове, стараясь не попадаться на слово “бог” ещё раз, но словно большой капкан эти три буквы снова возникали на подкорках сознания и переходили к разрушающим чувствам победы над системой, что, естественно, являлось грехом в рамках верования, но этого Смит ещё не понял.
Он выбрался с нужней станции метро на поверхность и огляделся. Здесь не было шагающих маршем толп, однако люди вокруг выглядели взволнованно, а ещё очень устало и тоскливо. Было видно, как в их глазах читалось разочарование в сегодняшнем дне, но искорку жизни в их душе продолжала держать империя. Пожалуй, такой строй в некотором плане действительно сплачивал людей в одно единое, пытаясь удержать их на волне, ведя в правильное русло.
Проходя улочками среди каких-то производственных цехов, к Майклу прицепился маленький арапчонок и принялся донимать того неестественными фразами.
– Дяденька, вы хмуро выглядите, даже хмурее чем другие тятьки. Вам сегодня плохо, да? Духота, наверное, сильнее из-за открытия завода на востоке. Эх, а я бы травки потрогал, но её хлором залило, и теперь там ходить опасно. – мальчик потёр малюсенькое яблочко о свою рваную серую тканевую рубашку и закинул то в рот. Мальчишка спешно перебирал ножками, почти бежал, следуя за Смитом.
– Ну как это понять: “хмурее, чем другие”? У меня обычное настроение, ничего с этим не поделаешь. – оба в этот момент говорили на итальянском, отчего в говоре парня проявлялся видный акцент, что забавляло идущего по пятам мальчонку.
– Моя тётка рассказывала о таких как вы. В глазах нет радости, дяденька. Городские радуются денькам и богу, вы не радуетесь.
– Не радуюсь? Ты что-то путаешь, мальчик. Иди-ка лучше домой, пусть тебя тётка дальше сама развлекает. – однако арапчонок шёл дальше и догрыз яблоко уже давно, он всё хлопал глазами и глядел на лицо блондина.
– Не пустит меня.
– Чего это она тебя не пустит? – Смит остановился и развернулся прямо на мальчишку, глядя на того сверху вниз, прямо на чумазое лицо голубоглазого смуглого мальчишки. Тот пальцем провёл по губам, стирая с них сладкий налёт сока фрукта, покрутив головой он ещё раз похлопал ресницами.
– А вот два братика моих кричат громко, зубки лезут. Там я только мешаю, можно с вами пройтись? Вам, наверное, очень одиноко, дяденька, я правильно, может быть, говорю? – Смит оглянулся по сторонам, пытаясь выловить прохожего, дабы спихнуть мальца уже к нему, однако таковых здесь не было, потому пришлось пойти дальше, не возражая юному спутнику. В юных глазах было что-то особенное, какое-то далёкое воспоминание, которое в моменте нельзя уловить или осознать. Нечто живое пробуждается в его глазах, новый росток жизни, или, по крайней мере, его ответвление.
Видимо, в этом образе и лепете детских глаз, словно в отражении большого зеркала, Майкл увидел самого себя пятнадцать лет назад. Мальчишка продолжал рассказывать что-то идущему блондину, но тот вновь окунулся в свои мысли, потому как детство – та вещь, которая не давала покоя сердцу Смита, по крайней мере это была одна из тех вещей.
И вдруг взмыл ветер. Майкл почувствовал это дуновение, Будто оно, действительно, существовало наяву, не во сне. Стало тяжело на душе, потому как адски тяжелая гиря надавила на сердце, обливая орган кровью. Нет, тоски здесь не было, только перемещение сквозь нематериальное в материальное. Этот человек живёт в мыслях, не имея возможности перебраться в другую сторону или наружу – к яркому солнечному свету, способному согреть каждый атом организма, каждую молекулу разобрать на части. Недовольство. Только лишь его можно испытать по отношению к окружающему миру. Выходя за рамки зоны комфорта начинаешь понимать насколько сурова и злободневна эта стезя, в который проплывает человек, его слабый и недальновидный разум, который несмотря на все свои недостатки добрался до таких высот прогресса.
И мальчик рядом молча держал Майкла за руку, а их взгляды пересеклись, и, кажется, сплелись в одну сеть, паутину тарантула, чьей работой были сплетены судьбы двух людей.
– И что же ты хочешь? – спросил Смит у того, после чего крепко сжал мальчишке руку, а тот опустил голову и огорчённо выдохнул.
– Дяденька…– мальчик пытался сформулировать мысль в своей голове, иногда покачивая ей из стороны в сторону, будто её шатало ветром.
– Можно мне уйти вместе с вами? Далеко-далеко, туда, где я буду улыбаться вместе с вами. Мне так не хочется жить здесь, страшно тут и жарко очень. Можно? – блондин не знал, что ответить на это предложение, но на интуиции просто покрутил головой, отрицая предложение мальчика. Смит решительно отправился вперёд, оставляя за своей спиной чумазого юнца, а тот лишь взглядом упёрся в небосвод спины американца. Голубые глаза наполнились тоской, почерствели за одно мимолётное мгновение и все надежды испарились в одно мгновение, исчезли и стёрлись в порошок. Почему-то стало ему так больно, защипало в груди и болезненно слёзы придавили глазные яблоки. Смит тоже испытал подобные чувства, он почувствовал себя слабым как никогда ранее. Буквально копия себя предстала перед тобой, а это даже не получилось заметить. Ни одна поездка в Рим не была такой особенной и тяжёлой, возможно из-за того, что привычка обдумывать абсолютно всё появилась у блондина не так давно, да и в режим Церистов парень тогда не так сильно вникал, потому сейчас так тяжело стало следовать установленному режиму в стране.
Постепенно, шаг за шагом получилось добраться до следующего поворота, окончательно оставив брошенного ребёнка за спиной. Мысли о работе вклинивались и заменяли предыдущие ячейки горестных чувств, восполняя прежнее состояние Смита. Показалось ему, что ветер вновь брызнул своим потоком на лицо, но это было не так. В Риме уже давно не дули ветра, лишь иногда потягивало откуда-то с северо-запада, однако радости от сего явления заканчивались слишком быстро. В целом, люди даже не замечали ветра, предпочитая списывать такие ощущения на дуновения вытяжек или кондиционеров.
Огорчённые окраины города внезапно подбили настрой Майкла очередным повышением температуры воздуха на несколько градусов. Всё потело и слипалось вместе, будто сахаром намазали конечности, отчего те соединялись вместе, а при движении откалывались друг от друга, вызывая неприятные ощущения.
Сейчас блондин оглядывал решёточные заборчики, окружавшие производственные цеха, выше них располагались разве что корпуса тех самых рабочих зданий, в которых работали рядовые итальянцы, хотя больше всего на таких профессиях находилось приезжих. Пожалуй, в третьем тысячелетии Рим набрал в себя всех национальностей, так как возбуждённые вкусом новизны люди, так стремились покорить этот центр мира, не задумываясь о последствиях. Потом эти приезжие либо возвращались домой, либо попадали в места не самые уж и лучшие, продолжая терпеть и следовать новому для себя режиму. Откровенно говоря, строй не был новым для них, просто в столице он ощущался гораздо и гораздо тягостнее, нежели в других регионах империи. Там, твои земляки старались исполнять требования захватчика, но продолжали угождать своим гражданам, оказавшимся в непривычных реалиях религии и цепких рук императора.
И неизвестно было само мнение правителя Церистов об установленном порядке, якобы бог послал, значит оно так и будет. Больше выражались окружавшие его министры и прочие чины, диктующие народу правила “правильного патриота”. Данное выражение появилось на заре создания империи, таким слоганом людям вбивали в головы мотивы перехода под руководство богоизбранного императора, который уж умер несколько столетий назад, а его сын не представлял из себя жестокого тирана. Лоренцо пытался вогнать каждого первого в религию, сплачивая тем самым великий церистонский народ. Этот курс правления ему скандировал уже покойный отец Лоренцо, однако данная информация лишь гуляет как слух среди обывателей, живущих обычно за пределами Италии, где-нибудь в Америке или в Британии.
Дабы попасть внутрь дворика нужного производственного помещения, пришлось использовать старый и хитрый ход Майкла – разрешение от министерства промышленности, которое было получено через знакомых. Уже действительным оно не являлось, просрочилось ещё лет шесть назад, однако это разрешение, представляющие собой ключ-карту, продолжал работать, а почему – неизвестно.
Здесь, во дворе, на специальных приборах обсушивались только что покрашенные бампера летательных аппаратов, чуть позади проводилась та же самая операция, только с дверьми багажника лежащими внутри прибора. Он имел форму большой коробки, из которой на протяжении каждых пяти минут выезжал свеженький и готовый к использованию багажник.
– Извините, можете позвать… – Майкл обратился к одному усатому рабочему, одетый в оранжевую спец одежду. Весь измазанный в краске, тот повернулся и грозно нахмурил брови, глядя на американца, отчего тому стало не по себе. Постояв так пару секунд, будто сканером проходя по телу блондина, он, наоборот, поднял брови, ожидая имя человека.
– Паоло. Мне нужен он. – быстро и кратко, почти зажевав слова, ответил Смит.
Спустя несколько секунд размышлений рабочего, тот медленно кивнул и пробежался ровно пять метров до двери в помещение, закинув голову в которое, тот закричал нужным именем, а затем скрылся внутри здания. Не прошло и минуты, как на улицу выскочил длинный и тощий мужчина лет тридцати пяти с щетиной по всему подбородку. Тот глянул тусклыми карими глазами на пришедшего и сохраняя своё нейтральное выражение лица, совершил рукопожатие с Майклом.
– Мистер Паоло, я же перед приездом вас оповещал, насчёт закупки, вы всё подготовили? —
– Si', оплату уже перевели. Знаю-знаю. – спокойным тоном ответил итальянец, а затем чуть подвигал ладонью, зазывая за собой американца. Показалось Смиту, что рука у рабочего просто подёргалась, нежели указала какой-то жест, но быстро смекнув, что это был именно он, тот спешным шагом ринулся за своим провожающим.
– Слава Имперору нашему святому господу, что к вашему приезду мы успели довезти стимулятор топлива на Жаррочку. – сказал идущий по коридорам производственного помещения Паоло. Не впервой блондину доводилось слышать такое уменьшительно-ласкательное сокращение данной модели машины, а потому поражений не было.
Пройдя несколько коридоров, двое заглянули на склад и Паоло принялся разбирать какие-то коробки.
– В Канзасе жарко сейчас? – на секунду взглянув и оторвавшись от работы, спросил темновласый итальянец.
– Что?
– В штате Канзас, сейчас жарче, чем у нас? – повторил рабочий, в этот раз громче и не отрываясь от своего дела, которое состояло в сортировке лишних коробок, с целью поиска нужной.
– У нас солнце печёт, а не парит. Всё равно кондиционером приходится пользоваться, иначе от жары сгинуть можно. Собственно говоря, как и в Риме, но вы же привыкаете, я прав? – американец чуть изогнулся, глядя на работу Паоло, который на секунду остановился, пытаясь побыстрее придумать ответ.
– Да. – лаконично сказал мужчина и принялся дальше перемещать коробки.
– Может быть, вам следует посетить Гринландию на выходных? Говорят, прохладно там и спокойно, можно искупаться в Северном океане и освежится. – теперь Майкл перешёл на размереный диалог, опираясь ягодицами на стол позади того.
– Слушай, ты из Америки можешь в любое время суток переместится хоть на край земли. Мне нужно работать, империя не любит ленивых людей. – довольно настороженно, но твёрдо заявил мужчина, подобрав с пола очередную коробку.
На ней была указана нужная маркировка, которая соответствовала заказу Смита, следовательно, её и вручили прямо в руки блондина.
По размеру она оказалась совсем небольшой: квадратная, а стороны примерно равнялись десять на десять сантиметров. Стимулятор подачи топлива действительно был мал, технологии нового тысячелетия строились из сотен маленьких частей, но работали складно при должной установке и качестве самой детали. Конечно же, заказывать всё запчасти следует именно из Рима, так как моделирование новых моделей летательных аппаратов проходило именно в столице мира.
– Извините. – ещё раз попросил прощения Смит. – Мы же теперь одно целое, в одной стезе имперской. Хотелось вам пожелать только лучшего. – продолжал Майкл.
– Вас мы захватили, родился ты на совершенно другой земле и ничего общего, кроме нашей религии, с империей ты не имеешь. – грубо заявлял итальянец.
– Если бы не воля Всевышнего Имперора, давно бы его служителями вас перестреляли. – вкинул напоследок Паоло.
Двое простояли в тишине несколько секунд и, поудобнее подхватив коробку, Майкл выдвинулся из складского помещения в коридор. Чувства взяли его за душу и пробрали сердце. Настроение упало вниз, как камень сброшенный со скал. В голову снова полезли дурные мысли, а ощущение полного отчуждения медленно подкралось к спине. В этом городе блондин стал чужим среди своих, казалось бы, соотечественников, но жестокая действительность опустила его с небес на землю. Да, ряды империи держались крепко, но Майкл стоял вне круга, пытаясь отчаянно пробиться внутрь, что вовсе не получалось.