Меня звала Калифорния – не столько Диснейленд, сколько Кремниевая долина. Чтобы изучить все нужное настоящему программисту, нужно было вернуться в США. Я считал, что непременно должен поступить в колледж. Хоть я и подписывался «Джон Ромеро, первоклассный программист», я не ожидал, что меня сразу после школы возьмут работать на полную ставку. Родители предлагали Оксфорд и Кембридж, но я твердо решил, что хочу делать видеоигры, а потому выбирал колледж в США, поближе к тусовке. Кремниевая долина была для меня всем, центром вселенной. Казалось логичным переехать к моему биологическому отцу в Солт-Лейк-Сити и поступить в Технический колледж Юты (ныне Общественный колледж Солт-Лейк-Сити). Пусть и не Калифорния, зато высшее образование и ближе к долине, чем Олконбери. Хороший следующий шаг.
Мы с мамой и Ральфом прилетели в Лос-Анджелес летом 1985-го и отпраздновали мой выпускной в Диснейленде, как и собирались. Нас приютила подруга семьи Мария[15]. Диснейленд тогда был моим любимым местом: мне нравились аттракционы, вредная еда и иллюзии, создаваемые парком.
Впервые я побывал в Диснейленде в пятилетнем возрасте. Особенно мне запомнился «Маттерхорн» – гигантские стилизованные под Альпы американские горки в центре парка. Мы влезли в бобслеи, и, пока они поднимались, я смотрел вниз и не видел ничего, кроме конструкций, на которых держался «Маттерхорн». Когда мы оказались на вершине, отключился свет. У пятилетнего меня душа ушла в пятки, зато какие ощущения: застрять над парком, рассматривая внутренности несуществующей горы. Мой детский мозг тогда не осознал, что в этот момент для меня поднялась завеса тайны над секретами великого и всемогущего волшебника страны Оз (в данном случае Уолта Диснея), однако именно это и произошло. Впрочем, не то чтобы Волшебное королевство стало от этого менее волшебным.
Думая о своих прошлых визитах – и в пять лет, и после школы, – я пытаюсь понять: парк так резонировал со мной, потому что проектировался по тем же принципам, что и игры, или наоборот? Это Диснейленд повлиял на меня как на гейм-дизайнера, или он понравился мне потому, что я сам гейм-дизайнер? Каждый сантиметр парка тщательно продуман так, чтобы дать посетителям не просто общий, а одинаковый опыт. Каждый аспект Диснейленда создан и детально спланирован так, чтобы сначала настроить вас на что-то, а затем превзойти ожидания. «Маттерхорн» невольно открыл мне глаза на конструкцию иллюзий Диснейленда, и, уже будучи взрослым, я сполна оценил их мастерство. В Диснейленде все великолепно продумано: от левел-дизайна очередей до цветов и форм зданий. Имаджинеры – дизайнеры Disney – применяют особые техники для создания иллюзий: например, Главная улица по мере приближения к замку сужается, чтобы здание казалось больше, чем есть на самом деле. В то же время бытовые элементы Диснейленда – урны, трансформаторные будки и тому подобное – выкрашены в «невидимый зеленый». Почему зеленый? Человек видит зеленый чаще остальных цветов, так что это естественный выбор для камуфляжа. Все эти элементы важны для гейм-дизайнера, создающего и иллюзию, и опыт.
И вот много лет спустя мы с моей женой Брендой регулярно грузим детей в машину и едем восемь часов от нашего дома в Санта-Круз до Волшебного королевства. В каждый визит я ставлю перед собой задачу: выяснить о парке что-нибудь новое. Я спрашиваю аниматоров, существует ли что-то, чего о парке и об их работе никто не знает, изучаю дизайн уровней аттракционов, составляю списки элементов повествования через окружение и провожу параллели между NPC и аниматорами, которые предоставляют и информацию, и квесты, если их попросить. Я люблю узнавать о парке что-то новое.
Конечно, в семнадцать я не думал в таких терминах ни о гейм-дизайне, ни о Disney, но все равно без конца размышлял о создании игр. На свои сбережения я заказал Apple IIe и ожидал доставки. Я собирался забрать его с собой в Юту к отцу и поступить в колледж. Так я продвигался по своему главному квесту: получить работу игровым программистом.
После Диснейленда мама и Ральф на несколько недель уехали в Тусон погостить у семьи, а я остался работать с Марией, чтобы подкопить денег до переезда в Юту и начала учебы. Пришлось пахать как лошадь – если бы я знал, что из приличных условий в Британии попаду на современную лос-анджелесскую каторгу, я бы подумал дважды, но я понятия не имел, во что ввязываюсь. Каждое утро в 6:45 я запрыгивал к Марии в пикап, и мы катались по району, собирая ее команду мексиканских нелегальных иммигрантов. Мы приезжали в индустриальный комплекс с кучей мастерских и работали до одиннадцати вечера, собирая заклепки и скобы. Пахать приходилось на износ в изнурительной жаре: в мастерской не было кондиционера. Мне давали кусок металла с двенадцатью грубо просверленными дырами, чтобы я вставил туда заклепки, прицепил скобу, а затем прожал все прессом, чтобы скрепить. Каждый день с восьми утра до одиннадцати вечера через меня проходили тысячи этих деталей. Дома было не лучше: там у Марии тоже не имелось кондиционера.
Я парился в тридцатиградусной жаре, пытаясь общаться с коллегами на смеси английского и испанского. Единственная отдушина – радио, настроенное на KNAC, легендарную радиостанцию с метал-музыкой. Я не ожидал, что группы вроде Accept, Poison и Mötley Crüe крутят по радио, только они меня и спасали. К концу дня я так уставал, что не мог даже думать о программировании. Работа была тяжелой, и платили мне только крышей над головой, но Мария обещала, что даст еще пару сотен на колледж. В целом я был благодарен за работу и рад вернуться в США. Когда мама с Ральфом вернулись из Тусона, приехал и мой Apple IIe, и мы отправились к Опал, подруге моей матери. Потогонка, к счастью, осталась в прошлом.
Мама с Ральфом вернулись в Англию, и отец наконец приехал из Солт-Лейк-Сити, чтобы забрать меня, компьютер, одежду… и больше ничего. Я не видел его три года, он стал немного старше, но не изменился: стройный, сильный, мускулистый и ухоженный – мой отец даже пьяным заботился о своей внешности. Мы понимали, что в наших отношениях начинается новый этап: мы любили друг друга, но мало друг о друге знали. Это все еще был мой отец, но я стал старше, выше и умнее. Я вырос.
Моего отца, как и маму с Джоном Шунеманом, не интересовали игры и компьютеры. Он любил бильярд. Я рассказывал ему о своих достижениях, о написанных и проданных играх, о найденных работах, но большую часть он пропускал мимо ушей. Так же думали почти все в восьмидесятых: компьютеры считались царством исследователей, ученых да некоторых офисных работников. Электронным печатным машинкам доставалось куда больше внимания.
Отец жил в пригороде Солт-Лейк-Сити, Мидвейле, со своей новой женой Каарин и работал суперинтендантом EIMCo – большой горнодобывающей компании. Он больше не спускался в шахты, а управлял двенадцатью зданиями вокруг них. Отец тоже изменился: в окружении ученых он многому научился и стал видеть мир по-новому. Он ни дня не провел в колледже, но был от природы любознателен и схватывал происходящее на лету.
Я получил комнату в их подвале и установил там свой Apple IIe, компьютерный стол и коленный стул – новейшую эргономичную мебель тех времен. Я программировал и ждал, когда откроется возможность подать заявление в колледж.
Все это ощущалось странно, но моя предыдущая встреча с отцом летом 1982-го до нашего отъезда в Англию вышла куда хуже. Пока я учился в средней школе, летние каникулы с ним превращались в мучения. Он встречался тогда с мексиканкой по имени Фрэнсис, у которой было трое маленьких детей. Они жили в трейлере, и отец знал только один способ воспитания: выдать ребенку список поручений. Мне было четырнадцать, и я умирал от скуки. Однажды я нашел его ружье двадцать второго калибра и начал палить по окнам окружающих трейлеров[16]. Конечно, пришли копы, и я затаился, пока они обходили соседей. Когда они постучали к нам, я не ответил. Не горжусь этим.
Однажды мы поехали в пустыню к родителям Фрэнсис. Отец готовил барбекю и пил, пока я следил за детьми – Джонни, Диной и Ронни. К концу вечера он опьянел и, поставив опустевший холодильник для пива в машину, велел мне и Ральфу садиться туда же. Фрэнсис с детьми собиралась остаться у родителей.
– Уверен, что тебе стоит садиться за руль, Эл? – спросила она.
– Да, конечно, без проблем, – настоял отец.
Мы выехали, но спустя милю он свернул на обочину.
– Mijo, садись вперед и веди.
– Что?
– Давай же, – он отодвинулся от руля. – Садись ко мне на колени. Можешь вести.
Отец мгновенно вырубился, но, к счастью, я знал, как работают тормоза и педаль газа. Сложнее было понять, как, блин, добраться до Тусона по темным дорогам в два часа ночи, но я непостижимым образом держался правильного маршрута, удивляясь, что узнаю главные улицы.
В какой-то момент мы оказались на большом перекрестке с забегаловкой Church’s Fried Chicken на углу по левую сторону. Опыта вождения у меня не имелось, так что, когда понял, что надо свернуть влево, я находился не в том ряду. Я медлил, не решаясь действовать, а машина неслась прямо в здание.
– Я не знаю, где сворачивать! – в панике закричал я.
Внезапно отец перехватил руль и дернул влево, перестраиваясь в нужный ряд.
– Во блин, мы были на волоске, – сказал я.
– Ага, чуть не захавали жареной курицы, – ответил отец.
Через минуту он снова заснул.
Здесь, в Юте, с новой женой все изменилось – больше порядка, меньше хаоса. Отец и Каарин вместе уезжали на работу на его Honda Accord, так что моя приемная мать разрешила мне кататься по городу на ее Тойоте. Я не мог в это поверить – не ожидал такого жеста от мачехи! Загвоздка заключалась только в том, что у меня еще не было водительских прав. Я получил их почти так же быстро, как сказал Каарин «спасибо».
Регистрация в колледж провалилась. Консультант по проф(диз)ориентации отправил меня не на ту программу: обработку данных вместо информатики. Обработка данных никак не связана с программированием. Да, там тоже замешаны компьютеры, но использовать систему – не то же самое, что создавать ее. Многие предметы к тому же ориентировались на бизнес, которым я не интересовался.
Не лучшее было время. Мне только исполнилось восемнадцать – в чужом городе, в тысячах миль от моей все еще любимой бывшей, а колледж, который, как я рассчитывал, изменит мою жизнь, повернул ее не туда. Жизненные условия тоже оказались так себе. Я неплохо проводил время с отцом: он приходил ко мне и смотрел на мои игры, но они не трогали его по-настоящему. Он все еще много пил. Общаясь с ним, я понял, что кое-что осталось неизменным: в трезвом состоянии он злился и раздражался, но становился общительным и дружелюбным, едва его кровь разбавлялась алкоголем. Он все еще любил в одиночку ходить по барам, так что вечерами я оставался дома с Каарин. Вишенкой на торте стало безденежье. Все, что я заработал у Марии, уходило на оплату обучения, так что мне приходилось занимать даже на бензин. Денег у моего отца никогда не водилось, и спустя месяц он велел мне найти работу.
К счастью, деверь сестры Каарин владел магазином компьютеров, и меня взяли туда продавцом. Я ощущал себя в раю: меня окружали PC, Commodore и Apple II. Большую часть последних шести лет я провел за изучением ЭВМ, так что стал идеальным продавцом. Моя неугасающая, фанатичная страсть к машинам и программам откликалась в покупателях – я с удовольствием делился знаниями со всеми, кто готов слушать, и распродал весь склад. Мой секрет? Болтать без умолку. Но моя любовь была искренней – в те времена компьютерами интересовалось не так много людей, так что, когда у меня находилась аудитория в виде таких же ценителей техники, я наслаждался возможностью поговорить. Сочетание честности, энтузиазма и знаний не только повышало продажи, но и строило отношения. Клиенты становились приятелями, сплоченными вокруг новых технологий.
Созвоны с Робом и Кристианом, старыми друзьями из Калифорнии, и работа программистом тоже помогали не вешать нос. Я отсылал игры по мере готовности, и те, что публиковались в журналах, расширяли мои горизонты. Ко всем играм я прикладывал свой адрес, так что мне приходили письма. Чаще всего писали, что мой код не работает, и я отвечал, что с кодом все нормально – его просто перепечатали с ошибками. В те времена «выпустить игру» все еще значило «опубликовать ее код в журнале». Приходили и письма от поклонников, которым нравились мои игры. Один из них, владелец мастерской из Нью-Джерси, предложил мне программировать для его компании. Платил он играми – пиратками на флоппи-дисках, – но для меня это было не хуже денег.
Мне хватило одного семестра. На курсах я только тратил время, в буквальном смысле. Компьютерная революция неслась вперед, и пока я изучал обработку данных и блок-схемы, за стенами колледжа другие оттачивали мастерство программирования на ассемблере, писали игры, искали новые способы взаимодействия с геймерами. Тратя время на учебу, я не двигался вперед: каждую минуту в колледже я на минуту отставал от прогресса. Я признался отцу, что попал на неправильный курс и собираюсь бросить учебу, чтобы работать в магазине полный день. В ответ он предложил мне самому оплачивать аренду – и это означало, что мои дни в Юте сочтены. Я не хотел делать карьеру в компьютерном магазине, как бы мне там ни нравилось. Я хотел делать игры в игровой компании и, если уж мне приходилось работать, чтобы платить за жилье, предпочел бы жить рядом с друзьями или в Калифорнии, в эпицентре американской компьютерной революции. Оставалось только понять, куда именно стоит отправиться.
Меня спас Роб Лэвлок. Я рассказал ему, что с Солт-Лейк-Сити покончено и мне надо продумать следующий шаг. Я хотел вернуться в Калифорнию, но не знал как.
– Приезжай, ты можешь жить у нас.
– Серьезно?
– Ага.
– Было бы круто, но я даже не представляю, как буду к вам добираться.
– Мы с мамой за тобой заедем. Вещи погрузим в багажник.
Я не мог поверить, какой удачный подвернулся выход: тусить с лучшим другом, целыми днями заниматься играми и даже не платить за аренду.
– Звучит отлично. Твоя мама точно не против?
– Абсолютно.
Рассказать об этом отцу оказалось непросто. Он был не в восторге, но знал, что история с колледжем пошла не по плану, и понимал, что я хочу быть ближе к игровой индустрии в Калифорнии. Я собрал вещи, поблагодарил отца и Каарин за все и уехал с Лэвлоками в их новый дом в Юба-Сити.
Оглядываясь назад, я ценю то время, что провел с отцом и Каарин, и благодарен ей за то, как она повлияла на отца. Думаю, Каарин была единственной женщиной, которую он действительно сильно любил. Он хорошо с ней обращался и часто говорил, что обожает ее. Я знаю, что она все еще любит его. Каарин хорошо относилась к нам с братом, писала письма, звонила и помогала оставаться на связи с отцом. Она нас любила, а мы любили ее в ответ. Она рассказывала, как отец гордился мной и моими играми. Когда он перешел с алкоголя на наркотики, она поставила ему ультиматум, но, как и у многих наркоманов, зависимость оказалась сильнее. Уверен, что этот выбор стал сложнейшим в ее жизни, но она приняла правильное решение. Мой отец вернулся домой в Тусон.
Годами позже, в 2013-м, я участвовал в конференции в Солт-Лейк-Сити, и Каарин пригласила нас с Брендой и детьми на обед. Когда я подошел, она улыбалась, а увидев меня, ахнула и расплакалась. Она смахивала слезы, но они продолжали литься. Мы отлично провели вечер, делились воспоминаниями, смотрели старые фото. Когда мы разошлись, Бренда сказала одну вещь, о которой я не подумал.
– Не представляю, как чудесно и трудно ей пришлось.
– Трудно? О чем ты?
– Представь: всю жизнь любить одного человека, но не быть с ним. А теперь приходишь ты, его полная копия, и почти в том же возрасте, когда она его видела в последний раз.
Мне не приходило это в голову, но я уверен, что Бренда все поняла правильно. Я счастлив, что Каарин по сей день остается в моей жизни.
Попрощавшись с отцом и Каарин и покинув Солт-Лейк, я был невыразимо счастлив жить с Лэвлоками. Роб только выпустился из школы, но уже открыл свой бизнес: делал аквариумы для богачей. Его родители построили себе новый просторный дом в Юба-Сити, живописной сельской местности всего в пятидесяти километрах от наших прежних угодий в Роклине. Мы с Робом все время плавали и отдыхали в бассейне на заднем дворе, но не забывали и о своих карьерах.
Я работал над играми и все сильнее прогрессировал в дизайне. В июне я написал новую игру за одиннадцать дней. Роб, поглощенный своим аквариумным бизнесом, подал мне идею для морского проекта, который я назвал Twilight Treasures. В роли дайвера с аквалангом игрок нырял за сокровищами к океанскому дну, двигаясь по вертикали и при этом избегая акул, пираний, подводных мин и других препятствий. Игра получилась веселая, и редакторы журнала Nibble посчитали так же[17].
Мы с Робом решили взяться за дело всерьез и составили план. Мы начали работать над ролевой игрой Aberration. Решили, что ее профинансируют родители Роба: они предоставят мне еду и жилье, а я им – проценты с прибыли. Была только одна проблема: с ними мы нашу затею не обсудили. Неудивительно, что далеко мой питч не зашел. Отец Роба в играх не разбирался и начинать не планировал.
В конце июня, спустя три месяца проживания у Роба, мистер Лэвлок начал намекать, что мне стоит искать лучшей жизни. И сложно его не понять: я уже устроился в Taco Bell и начал зарабатывать, но жил у них бесплатно, и кормила меня миссис Лэвлок. К тому же, скорее всего, отцу Роба надоели «бизнес-партнеры», читай приживалки сына. Верьте или нет, я не был первым: в другой комнате жил Скотт – сооснователь аквариумного бизнеса. Три парня-подростка под одной крышей кому угодно надоедят. После всего, что Лэвлоки для меня сделали, я не хотел портить с ними отношения.
Я позвонил матери, чтобы придумать план Б. Она как раз готовилась переехать с Ральфом назад в Роклин в середине августа, а мой отчим собирался присоединиться к ним через три месяца, когда соберет все вещи и продаст дом с машиной. Мой переезд в Роклин, впрочем, находился под вопросом, потому что отчим считал предательством мое решение жить с отцом, но мама сказала, что уладит вопрос. Полный надежд, я переехал к матери и Ральфу, рассчитывая, что та сгладит углы до приезда отчима.
Джон разрешил мне жить у них дома при одном условии: я поступлю в колледж Сьерры – тот самый, где учился программировать семь лет назад. На колледж мне было плевать, но пока я искал себе место в игровой индустрии, приходилось чем-то заниматься. К ноябрю, когда мой отчим вернулся, я уже поступил и учился, а по ночам работал над своими играми.
Оставалось понять, что делать с транспортом. В Северной Калифорнии главной проблемой для любого подростка, стремящегося хотя бы к подобию независимости, становилась мобильность. Мой велик с десятью скоростями был хорош, но не справлялся. Я пошел в местный Burger King и получил работу с зарплатой три с половиной доллара в час. После вычета налогов я получал в неделю сотню долларов чистыми, работая по 35 часов, и теперь мог себе позволить платить сто двадцать один доллар в месяц за югославскую машину Yugo.
Этот Burger King принадлежал Джиму Отто из команды «Окленд Рэйдерс», бывшей звезде НФЛ. Нам часто напоминали, что это лучший BK в Калифорнии, так что мы много трудились, стараясь удержать планку. Эту целеустремленность разделяла вся команда. Я работал по ночам, чистил фритюрницы и гриль, разбирая и отмывая их в кислоте в конце каждой смены. Мне часто предлагали место младшего менеджера, но я каждый раз отказывался, потому что не собирался погружаться в ресторанный бизнес. За девять месяцев работы в BK не произошло ничего интереснее случая, когда одна девушка передала мне записку, пока я стоял на кассе. «Привет! Ты нравишься моей подруге. Она попросила передать тебе ее номер».
Я поднял глаза и увидел эту подругу – красивую девушку моего возраста. Оказывается, когда она делала заказ, я глянул на нее всего разок и этим привлек ее внимание. Келли Митчелл была на год младше меня и все еще училась в школе. Скоро мы начали встречаться, и отношения быстро развивались. Семье Келли это не особо нравилось. Они были убежденными мормонами, а я – убежденным атеистом. Большинство мормонов, которых я встретил за свою жизнь в Юте, оказывались дружелюбными, открытыми людьми. Они напоминали мне образцовые семьи из телепередач пятидесятых: позитивные, счастливые, порядочные и благонравные. Семья Келли никогда мне не грубила – ее мать даже купила мне дорогой одежды к Рождеству, – но мы с Келли оба понимали, что они надеялись на наш разрыв.
Однажды я пришел домой в полночь, и Келли заглянула к нам. Обычно мы просто разговаривали на улице, но той ночью стоял мороз. Мой отчим заранее дал мне понять, что никакого внебрачного секса под его крышей не будет. Никогда. Я усвоил это сообщение четко и ясно, так что пригласил Келли в дом без каких-либо скрытых мотивов. Я знал, каким строгим может быть мой отчим. Так что мы посидели часок, я проводил ее до двери, и мы попрощались. Я развернулся и услышал, как Джон зовет меня в гостиную.
– Я же тебе сказал не водить девок. Ты меня ослушался.
– На улице холодно. Мы просто разговаривали.
– Так я тебе и поверил. Ну все, ты доигрался. Завтра ищешь себе новое жилье.
– Мне некуда идти, – ответил я со всем уважением. Спорить с ним было себе дороже.
– Твои проблемы. Завтра ты отсюда выметаешься. Тебе тут больше не рады.
Я бы сказал, что не мог в это поверить, но жизнь с Джоном Шунеманом так и протекала. В одном на него всегда можно было положиться: в любом окружении отчим оказывался самым твердолобым взрослым. Я не рисковал открыто выражать раздражение – вместо этого я сочинял комиксы про Мелвина. Задушенный отчимом Мелвин, раздавленная голова Мелвина, лезущие из орбит глаза Мелвина, – нарисуй мой ребенок что-то подобное, я бы не на шутку заволновался.
Весь следующий день я расшибался в лепешку, пытаясь найти жилье подешевле. В BK платили слишком мало, и приходилось искать заработок где-то еще. Моя мать уговорила Джона дать мне больше времени, иначе пришлось бы бросить колледж, и вся работа пошла бы прахом. Я получил отсрочку до конца весеннего семестра, но уже понимал, куда дует ветер. Я уволился из Burger King, пошел в агентство временного трудоустройства и нашел несколько работ в технических компаниях в Сакраменто и Ранчо-Кордова. Там платили по девять долларов в час.
Спустя два месяца у меня появилась квартира в Ситрес Хайтс, недалеко от Роклина. Окончив школу, Келли переехала ко мне. Я к тому моменту уже бросил учебу: не хотел, чтобы мне с другого конца комнаты рассказывали, как писать на языке C. Слишком часто темп всему занятию задавал главный тугодум в аудитории, а я хотел двигаться быстрее. Поскольку я уже знал ассемблер и BASIC, С давался мне легко, так что учебник я прошел за неделю. Самостоятельно я учился гораздо расторопнее и знал, что мои конкуренты – люди с десятью годами опыта и дипломом колледжа, которые уже знают все нужное. Время требовалось использовать по максимуму.
Я стал самостоятельным и больше ни в чем не зависел от Джона Шунемана.
Прекрасное чувство.
С другой стороны девять долларов в час богатством не назовешь. А если еще и учитывать место, где проживали мы с Келли, их вполне можно считать бедностью. Я знал, что могу добиться большего. Вокруг меня расцветала игровая индустрия, но даже со всеми своими знаниями я до сих пор туда не проник. Настало время это изменить.
15 сентября я взял с собой дискеты с копиями всех своих игр для Apple II и отправился на AppleFest-87 в Moscone-Center в Сан-Франциско. Первым делом я увидел стенд UpTime: этот журнал ежемесячно выходил на дискетах вместе с программами для разных платформ. В будке стояли терминалы; подойдя поближе, на одном из экранов я увидел знакомую картину – мою новую игру Zippy Zombi! Даже не верилось – я уже пробрался в индустрию, просто еще не знал об этом. Zippy Zombi была последним релизом UpTime, и многие как раз в нее играли. Существо по имени Фаззи, за которым охотилась злая змея, прыгало по экрану, раскрашивая кубики пирамиды. Когда вся пирамида меняла цвет, игрок переходил на следующий уровень.
Я представился Джею Уилбуру – главному по Apple II в UpTime. К тому времени я уже пару лет общался с ним по переписке, и Джей покупал мои игры, так что мы уже уважали друг друга заочно. Встретиться вживую оказалось здорово. Я встретил и Лейна Роута, который писал для Джея на Apple IIgs: мы оба были хардкорным программистами для Apple II и никогда не встречали себе подобных, так что нам нашлось что обсудить – мы говорили на редком языке. Когда я прощался с Джеем, к нам подошел издатель UpTime Билл Келли.
– Джон, ты пригодился бы нам в Род-Айленде. Хочешь поработать у нас?
Я поразился, но не подал виду и сказал, что подумаю. Уходя, я решил: «Лучший день в моей жизни! Я получил оффер на первом же стенде!»
Я ушел к стенду Softdisk – эта компания конкурировала с UpTime. Я рассказал, что не только сам печатался в UpTime, но и написал игру, которая прямо сейчас представлена на ее стенде. Это привлекло интерес.
– Мы с радостью примем твои игры, – сказал представитель компании, оставляя контакты.
Два из двух!
В конце концов я добрался до павильона Origin Systems. Если и существовала компания, на которую я мечтал работать, то это Origin: там создали Ultima — одну из важнейших и популярнейших ролевых игр того времени. Я фанател по этой франшизе, включавшей в себя элементы классического фэнтези: подземелья, драконов, создание и прокачку персонажа, исследования, квесты и битвы. Я играл во все выпуски серии с ее появления в 1981 году, с нетерпением ждал новых релизов и стоял в очередях, чтобы покупать новинки в день выхода.
Ричард Гэрриот, создатель Ultima и сооснователь Origin Systems, был звездой индустрии и богом для меня, как и Билл Бадж с Насиром Джебелли. Ричард занимался тем, чего хотел я, на таком уровне, которого я еще и близко не достиг. Дизайнить, программировать, рисовать и писать – все это я уже умел, но он работал в бóльших масштабах с целой командой разработчиков и каждый раз выпускал шедевры. В то время они как раз трудились над Ultima V, и реклама обещала релиз 31 октября. Просто находиться на стенде Origin казалось чудом уровня поездки в Диснейленд. Я еще не стал частью индустрии, но уже стоял на ее пороге. Я высматривал Ричарда, или Лорда Бритиша, – этого родившегося в Англии техасца в индустрии называли его детским прозвищем. Я знал, как он выглядит, и по сей день помню его длинную тонкую косу до талии и серебряную змею на шее. Я верил в себя, но понимал, что до Ричарда мне далеко. Он был моей ролевой моделью – когда-то продавал игры в местном магазинчике, а теперь определял всю индустрию и считался одной из немногих ее настоящих звезд.
В павильоне Origin среди прочего рекламировали переиздание Ultima I: с медленного BASIC ее переписали на ассемблере. Я постоял перед компьютером и решил, что это потрясающая возможность показать себя. Я вытащил флоппи с Ultima I и вставил в дисковод свою игру Lethal Labyrinth. Она использовала новый графический режим с шестнадцатью цветами: double hi-res. Это был продуманный ход – еще мало кто умел им пользоваться, и я надеялся, что каждому наблюдателю станет понятно, насколько я хорош.
Но для этого игре требовалась площадка. Использовать компьютер, специально поставленный для рекламы другого проекта, показалось мне отличной идеей. Сейчас я сгораю от стыда, вспоминая о собственной наглости. Я пошел на большой риск. Директор Origin по маркетингу сразу же подошла ко мне, на что я, собственно, и рассчитывал. Она возмутилась, но игра ее впечатлила.
Я рассказал, что написал ее с использованием double hi-res, и поделился своим энтузиазмом по поводу того, как этот режим может изменить видеоигры.
– В этой игре больше цветов, чем в львиной доле игр для Apple II в этом здании, – сказал я, и она попросила мои контакты.
Я дал ей телефон и адрес.
– Кстати, мне нужна работа, – добавил я. – Может, для меня найдется место в Origin?
Девушка ответила, что сама работает в отделе маркетинга, но свяжет меня с нужными людьми из офиса в Нью-Гэмпшире. Я достал свою дискету, вернул Ultima I, перезагрузил компьютер и перезапустил игру. Сотрудница дала мне свою визитку, и я почувствовал, что получил золотой билет Вилли Вонки. Работа мечты была так близко!
В понедельник я вернулся на свою временную работу. Я отвечал за техническую редактуру в компании Jones Futurex, которая занималась шифрованными коммуникациями компьютеров для передачи конфиденциальной информации между банками. Дважды в неделю в обеденный перерыв я звонил девушке из Origin и спрашивал, нет ли для меня места. Так продолжалось три недели подряд, а затем она сказала, что свяжет меня с тем, кто может помочь. Новый контакт оправдал мои надежды, познакомив меня с Джоном Фачини, программистом из Нью-Гэмпшира, который отвечал за портирование игр на другие платформы – то есть за то, чтобы написанная для Apple II игра работала на Commodore 64. В октябре он сказал, что открывается новая вакансия.
– Нам нужен программист, чтобы портировать нашу RPG 2400 AD с Apple II на Commodore 64.
Я никогда прежде не работал на Commodore 64, но все равно сказал:
– Круто, я готов.
– Окей, мы назначим тебе собеседование по телефону. Лучший кандидат должен будет пройти финальное собеседование в офисе в Нью-Гэмпшире.
На следующий день я купил книгу под названием Mapping the Commodore 64. Проглотил ее за два дня и, как мне показалось, понял компьютер полностью – операционную систему, возможности памяти, архитектуру, все. Спустя пару дней трое программистов собеседовали меня по телефону, и я быстро и уверенно отвечал на все вопросы. Я подготовился к тесту так же, как юристы готовятся к судебному процессу. Прочитав библию Commodore 64, я в лучшем свете выставлял компьютер, к которому никогда не притрагивался, но ни разу не солгал о своем реальном опыте. На следующей неделе мне перезвонили: я обошел четырех других претендентов, и теперь меня ждали на финальном собеседовании в Нью-Гэмпшире.
Я пытался вести себя естественно, как будто все это не было для меня в новинку, но я никогда прежде не бывал в офисах игровых компаний, так что просто попасть в Origin само по себе казалось захватывающе. Меня провели в конференц-зал, где уже ждали девять программистов Apple II. Я не испугался, потому что подготовился к собеседованию не просто идеально, а даже лучше, чем идеально. Я хотел эту работу. Я воспринимал тот разговор не как собеседование, а как вечеринку в кругу своих. Я знал все об Apple, как дети знают все о своей любимой группе или спортивной команде, и в той комнате меня окружили люди, которым было не все равно, которые любили игры так же сильно, как я. Годами мое племя, изучавшее и боготворившее компьютеры, игры и Apple II, состояло из одного человека – или двоих, если считать Роба. Теперь же я находился среди своих. Геймеров. Разработчиков игр. От собеседования зависело мое будущее, но оно само по себе стало приятным, освежающим опытом.
До этого я понятия не имел, как смотрюсь на уровне других программистов, тем более внутри игровой индустрии. Все восемь лет одиночества мне постоянно казалось, что я отстаю, что технологии (и люди вроде Билла Баджа и Насира Джебелли) опережают меня. Я писал код без остановки и читал все, до чего дотягивался. Впервые мне пришлось сдавать экзамен по техническим знаниям и сравнивать себя с другими. Кроме того, я не знал, как должно выглядеть собеседование на программиста. Заставят ли меня писать код? Будут ли спрашивать про ассемблер процессора 6502? Дадут ли забагованный код и попросят исправить? Я не имел понятия.
Я зашел, и все девятеро уставились на меня. Я никогда прежде не видел столько программистов вместе. Я никогда прежде не видел столько программистов в принципе! Но мою тревогу сменило радостное предвкушение. «Давайте! Спрашивайте о чем угодно!» – промелькнула мысль в моей голове. Я не думал, что среди вопросов окажется что-то, чего я не знаю. Ключевое слово, конечно же, «думал». Никогда не знаешь, о чем ты не знаешь, пока тебя не спросят.
– Присаживайся, – сказал Джон Фачини. Он вел этот проект.
Я сел. Хотел начать говорить сразу, но решил, что стоит дождаться вопросов.
– Итак, твоей работой будет портирование с Apple II на Commodore 64. Можешь рассказать нам, что у этих компьютеров общего? – начал Стив Миюз.
С чего бы начать? Я решил ничего не упускать и принялся рассказывать с основ.
– Это восьмибитные компьютеры с 64 килобайтами оперативной памяти и ПЗУ, контролирующим все функции компьютера. У обоих компьютеров есть особые отделы памяти, которые управляют специфическим для этих машин железом. Процессор Commodore – MOS 6510, а у Apple II – 6502, так что у них общий набор инструкций, но у Commodore сзади есть еще один двунаправленный восьмибитный порт ввода-вывода.
Меня никто не останавливал, так что я продолжил.
– Хорошая новость в том, что у Commodore можно отключить ПЗУ и ввод/вывод и использовать все 64 килобайта оперативной памяти. Apple II умеет переключать банки памяти, так что на нем ее доступно примерно столько же, но отключить блок $C000 нельзя, потому что он управляет железом. У C64 есть режим с шестнадцатью цветами, что больше, чем на Apple, поэтому я хочу использовать его. В целом, портирование по большей части будет состоять из работы над вводом, графикой и выводом звука, чтобы по максимуму использовать возможности Commodore.
Программисты закивали и перевели тему в другое русло:
– Поговорим о твоем знании ассемблера процессора 6502.
Я только этого и ждал.
– Спрашивайте о чем угодно. Инструкции, ПЗУ, что угодно об Apple II. Я на все отвечу.
Некоторые из старших программистов улыбнулись друг другу.
– Что ж, проверим.
И они проверили. Меня спрашивали обо всем. Возможность поговорить с девятью экспертами о любимом языке оказалась за радость. В какой-то момент я, кажется, совсем забыл, что нахожусь на собеседовании.
Самое важное – оказалось, что я не хуже их. Я ощущал себя свободным и полным энергии: уже не переживал, что могу остаться на обочине революции, – теперь я стремился опередить ее.
Перед собеседованием мое настроение подняло еще одно идеальное совпадение. Журнал Nibble принял мою новую игру Major Mayhem, и когда меня спросили, чем я занимаюсь, эта новость пришлась кстати, а затем я перешел к рассказу об остальных моих играх. В той комнате я оказался самым молодым, однако списка моих проектов и печатавших их журналов оказалось достаточно, чтобы они поняли: я знаю свое дело и справлюсь с работой.
Мне предложили должность, и я согласился.
Я наконец-то попал в игровую индустрию, и реальная жизнь тоже начала налаживаться. Хорошая работа оказалась важна как никогда, потому что Келли забеременела. По настоянию моих родителей и к большому неудовольствию ее семьи мы решили пожениться, а затем переехать на другой конец страны поближе к моему новому месту работы.
Мне только исполнилось двадцать, а я уже начал свой путь к славе – по крайней мере надеялся на это. Моя стартовая зарплата? Двадцать две тысячи долларов в год. На эти деньги можно было жить, тем более что на такую работу я бы согласился и бесплатно. Я оказался именно там, где хотел.
В начале ноября 1987-го мы отправились в путь через Америку – Келли на Ford EXP, я на Yugo, – но поездка пошла вразрез с нашими ожиданиями. В Неваде обогреватель Келли сломался, и мы стали меняться машинами, чтобы не замерзать. В Олбани у «Форда» умерла трансмиссия, мы оставили его в мастерской и поехали дальше вместе, уже опаздывая. Меня ждали на работе в городе Манчестер, штат Нью-Гэмпшир, на следующий день, и к этому же времени прибывали наши вещи.
Нам пришлось тяжело. Не было ни финансовой, ни моральной поддержки. Месяцем ранее, когда мы только решили пожениться, родители Келли были не в восторге: мормоны не поддерживают ни секс до свадьбы, ни совместную жизнь вне брака, так что дочь, на их взгляд, вела себя неподобающе. Сами мы не считали, что делаем что-то не так. Моим родителям нравилась Келли, но они тоже тихо переживали за двух юных, неопытных и небогатых детей, строящих совместную жизнь. Мама никогда не говорила этого вслух, но Келли шла по ее стопам: сразу после школы вышла за Ромеро и забеременела. Возможно, именно эти совпадения заставили маму волноваться – или наоборот, именно из-за них она и молчала, чтобы не показаться лицемеркой. Впрочем, какая разница. Как только Келли забеременела, мы решили пожениться, отправились в здание городского совета и произнесли клятвы.
Я начал работать в Origin в середине ноября, и на той же неделе журнал Nibble поместил на обложку мою игру. «MAJOR MAYHEM, приключение в космосе, аркада и экшен», – гласил подзаголовок. На картинке герой вылетал из экрана Apple II, спасаясь от жуткого тарантула. Клубы дыма от взлетающей ракеты покидали монитор и закручивались вокруг корабля и паука.
Я упоминал эту игру на собеседовании с Origin. Теперь она вышла, а я прибыл в офис: идеальное совпадение, которое пошло на пользу моей репутации. Мой менеджер Джон Фачини работал главным программистом Ultima V – он умел писать и для PC, и для Apple II, и это впечатляло. У меня самого пока не было опыта с PC, но этот сегмент на рынке домашних компьютеров расширялся. При всей моей любви к Apple II я знал, что Фачини хорош и может многому меня научить. Он оказался не против: будучи хорошим боссом, разъяснил мне все об ожиданиях и зарплатах в индустрии – о том, чего я знать не мог. Он сразу сказал мне, что те, кто только программирует, получают не больше тридцати тысяч долларов в год. Сам он зарабатывал пятьдесят тысяч, потому что вел несколько проектов: «Чем больше на тебе ответственности, тем больше платят». Он был старше меня всего на шесть лет, и мы сошлись, обсуждая за обедами игры, проекты и программы.
Однажды я остался в офисе допоздна, и Роберт Гэрриот, брат Ричарда и сооснователь Origin, попросил меня помочь. Роберт запланировал встречу с Sir-Tech Software, издателем игры Wizardry. Первая Wizardry вышла в тот же год, что и Ultima, и так же сильно повлияла на жанр RPG. В моей системе ценностей она считалась одной из важнейших игр в истории, и теперь я совершенно случайно оказался на совещании с соучредителем компании Робертом Сиротеком. Его сопровождала сценаристка Бренда Гарно всего на год старше меня. Она начала работать в Sir-Tech еще подростком: отвечала на звонки по горячей линии для игроков в Wizardry. Как и я, она строила карьеру. Приятно было встретить человека, работающего в индустрии с юности и питающего любовь к RPG. После встречи Бренда вернулась в офис Sir-Tech в Нью-Йорке, но я ее запомнил.
Я вернулся к работе в своем состоящем из одного человека отделе, отвечающем за портирование – переписывание игры с одной системы на другую. Я изучил код 2400 AD на ассемблере Apple II и теперь собирался изменить его, чтобы запустить на Commodore 64. Я быстро сообразил, что мне нужен способ переносить файлы с одного компьютера на другой, но в 1988 году у разных типов компьютеров еще не имелось стандартизированных интерфейсов, совместимых дискет и кроссплатформенных API (интерфейсов прикладного программирования) – программ-посредников, которые позволяют передавать информацию между разными системами сейчас. Если бы я не придумал, как переносить файлы с компьютера на компьютер, мне пришлось бы перепечатывать весь код игры, а затем дописать новый код ввода/вывода для Commodore 64, и я был не в восторге от такой перспективы: клавиатура Commodore не шла ни в какое сравнение с Apple IIgs.
Я спросил Фачини, есть ли способ передавать код между компьютерами.
– Мы не в курсе. Позвони техникам в Остин и попробуй узнать у них.
Я связался с Аланом Гарднером, писавшим программы для разработчиков, и получил тот же ответ:
– Мы не в курсе.
– А как вы обычно портируете между системами?
– Просто переписываем все с нуля на новом компьютере.
«Не может такого быть», – подумал я и нашел решение получше. Я пошел в RadioShack и купил все необходимое для этой задачи: паяльник, припой, какой-то четырехжильный телефонный кабель и девятиконтактный D-коннектор, подходящий к разъему для джойстика Commodore 64. Для Apple II я взял шестнадцатиконтактный IC-чип. Вернувшись в офис, я припаял четыре провода к IC-чипу с одной стороны и D-коннектору с другой, вставил один конец в порт для джойстика, а другой присоединил к материнской плате Apple IIgs. Так я связал компьютеры друг с другом и мог теперь передавать данные с Apple на Commodore. Пришлось еще написать код, чтобы Commodore принимал эти данные, поскольку Apple работал гораздо быстрее, а код требовалось передавать без потерь, но в итоге все равно выходило продуктивнее, чем перепечатывать.
В процессе я обнаружил, что писать на Commodore 64 физически больно. Компания Commodore производила калькуляторы, и калькуляторные клавиши C64 не подходили для долгой печати. По сравнению с ними клавиатура Apple IIgs была чудом эргономики: низкая и гладкая, с легкими клавишами, не похожими на огромные кнопки. Я решил, что эффективнее будет написать весь код для Commodore на Apple, а потом перенести программу с помощью моего нового интерфейса. Позже я узнал, что Уилл Райт, создатель The Sims, точно так же поступил с одной из своих ранних игр.
Я закончил за четыре дня, показал Фачини и объяснил, как написал все на Apple и перенес на Commodore. На следующей неделе мне повысили зарплату с двадцати двух до двадцати шести тысяч в год – при том, что я еще и двух месяцев не проработал. Я пришел в восторг.
К счастью, беременность Келли прошла без проблем, но с родами нам не повезло. 13 февраля на северо-востоке США разбушевалась арктическая метель, которых мы, дети Калифорнии, никогда не видели. В городе Конкорд штата Нью-Гэмпшир, всего в двадцати минутах езды к северу от нашего Лондондерри, сообщали о тридцатисантиметровом слое снега. Когда у Келли начались схватки, повсюду были снег и лед. Добравшись до машины, я обнаружил, что двери примерзли, а замочная скважина заледенела. Я разогрел ключ и отпер замок, но дверь вмерзла слишком крепко, и в конце концов я просто уперся ногой в машину и открыл ее силой. Пока Келли садилась в машину, я залил лобовое стекло очистителем, чтобы растопить лед. Мы все-таки успели в больницу, и спустя 24 часа, в День святого Валентина 1988-го, родился Майкл Альфонсо Ромеро.
Мне стукнуло двадцать два года, я только-только устроился на новую работу, но принципиально уходил из офиса ровно в пять, чтобы вернуться домой пораньше и дать Келли отдохнуть. Другой поддержки у нее не было: она переехала в город три месяца назад и еще не нашла там ни друзей, ни работы, а наши семьи остались за тысячи миль от нас.
В апреле проект Origin, над которым я работал, отменили. Версия для Apple продавалась плохо, и компания логично предположила, что и на других системах игра раскупаться не будет. Меня перевели на Space Rogue — трехмерный симулятор пилота с ролевыми элементами, который разрабатывал Пол Ньюрат. Джон Фачини, расстроенный внутренней политикой Origin, предложил мне создать с ним стартап, но я не думал ни о какой политике и обожал Origin. Джон все равно поделился со мной идеей для компании: начать с портирования игр, а затем перейти к разработке собственных. Он хотел, чтобы я основал компанию вместе с ним, и я немедленно согласился. Да, я любил Origin, но память об отмененной 2400 AD была еще свежа. Вдруг они и Space Rogue отменят? Я не мог потерять работу сейчас, с новорожденным сыном на руках. Собственная компания с человеком, которому я доверяю, могла бы стать полезным опытом. Джону я сказал, что уйду из Origin, только если он будет платить мне не меньше.
Я не знал, подвернется ли мне еще такая возможность. Найти работу в восьмидесятые, тем более в новой индустрии, было не так легко, как сейчас, с наличием Интернета. Кандидатов искали по знакомству и объявлениям в местных газетах и компьютерных журналах. Резюме и сопроводительные письма приходилось присылать по почте – если, конечно, сперва отыскать адрес компании. Так что я ухватился за этот шанс, решив, что в долгосрочной перспективе так будет лучше. Я готовился вложиться в наш успех.
В итоге следующая возможность подвернулась уже через неделю. Пол предложил мне присоединиться к его стартапу после того, как я закончу работать над Space Rogue. В итоге его студия Blue Sky Productions выпустила множество крутых игр: например, Ultima Underworld. Иногда я задумываюсь, как бы все сложилось, если бы я поработал с их потрясающим программистом Дагом Черчем. Почему я не присоединился к Полу? Две причины. Во-первых, я пообещал Джону работать с ним, и он уже начал переговоры с потенциальными клиентами. Во-вторых, с Полом я работал не так давно и знал его не так хорошо, как Джона. Наверное, была и третья причина. Пол пользовался ассемблером ORCA/M, а я использовал более быстрый Merlin 16. На ORCA/M Space Rogue собиралась часами, и я не понимал, почему Пол не перейдет на ассемблер побыстрее: он использовал много макросов, но ассемблеру требовалось время, чтобы их интерпретировать. Хоть ORCA/M и назывался в честь макросов, он работал гораздо медленнее, чем тот же Merlin. Наверное, это странная причина не присоединяться к стартапу, но программисты подмечают такие детали.
Я ушел из Origin спустя семь месяцев после того, как получил там работу мечты, так и не встретив своего кумира Ричарда Гэрриота: он работал в офисе в Остине.
История нашей новой компании Inside Out Software началась за здравие. Мы взяли кредит, чтобы за пять тысяч долларов купить Джону великолепный PC на процессоре 386DX с частотой 20 МГц, и получили контракт от компании New World Computing на портирование Might & Magic II, игры для Apple II, на PC и Commodore. Я начал работать из квартиры Джона с его Apple IIgs, а через пару месяцев мы сняли офис через улицу от Origin[18]. Все шло прекрасно, и не только на работе. Моя жена снова забеременела, и мы с нетерпением ждали прибавления. Келли, правда, скучала по семье и Калифорнии, а беременность только усиливала это чувство. Она поддержала переезд в Нью-Гэмпшир и основание новой компании, так что я надеялся на лучшее.
Скоро Inside Out Software наладила связи с Infocom: мы заканчивали разработку Timesync, игры Брайана Мориарти, и портировали ее с Mac на PC, а также должны были создать свою игру по мотивам фильма «Чужой». Еще мы получили контракт на портирование классной игры Dark Castle с Mac на Apple IIgs. Поскольку работы стало больше, мы решили нанять новых сотрудников: парочку программистов, чтобы закончить мой порт для Might & Magic II, пока я работал над новым проектом Tower Toppler (с Commodore 64 на Apple II), и двух художников для Timesync и Alien. К тому же, мой друг из UpTime, программист Apple Лейн Роут, вовремя начал искать новую работу. И Лейн, и мой бывший редактор Джей Уилбур говорили, что UpTime скатился. Лейн сразу принял наше предложение и переехал в Лондондерри.
У нас с Лейном существовала настоящая духовная связь. Мы одинаково любили программирование, игры и Apple II, но Лейн был куда радикальнее меня. Он всей душой ненавидел PC, и его презрение задевало не предвзятого в этом вопросе Джона. К тому же Джон в то время решал проблемы, связанные с ростом бизнеса, и не желал слушать в офисе негатив Лейна. Меньше чем за месяц отношения между моим партнером и моим другом напрочь испортились. Лейну это надоело, и он ушел, убив этим порт Dark Castle: нам как воздух требовался программист Apple IIgs, а Лейн был большим профессионалом. Подлив масла в огонь, Джон задержал Лейну последние выплаты, и тот написал жалобу в Better Business Bureau[19] – не та проблема, с которой хотел бы столкнуться стартап. Затем Лейн позвонил в Three-Sixty Pacific – компанию, нанявшую нас работать над Dark Castle.
– Я работал над вашим заказом, и я ушел. Но вы всегда можете передать контракт мне, – сказал он.
Для Джона это стало последней каплей.
– Ты позвал к нам этого урода, и он нас подставил!
– Не надо обвинять меня в том, что ты выжил его отсюда. И у нас все равно нет никого, кто мог бы работать над этим контрактом.
– Он украл нашего клиента!
– Джон, подумай о том, что на самом деле Лейн оказал нам услугу. У нас некому работать. Если бы он не забрал контракт, мы бы точно не уложились в дедлайн.
После этого атмосфера в офисе стала напряженной, а в феврале еще сильнее ухудшилась: контракт на портирование Tower Toppler расторгли. Я работал в индустрии всего пятнадцать месяцев, но это был уже второй мой отмененный проект. «Нормально ли это?» – задавался вопросом я. Ответ – нет. Компьютерная индустрия переживала сдвиг – целое поколение восьмибитных машин вымирало, как динозавры. Компьютеры вроде Apple II и так слишком зажились: скорее всего, потому что они стали первым поколением новой технологии, но PC от IBM, выпущенный в 1981 году, имел уже шестнадцатибитный процессор. Дополнительные мощности и низкая стоимость таких машин привели к росту их продаж, а рынок наших с Лейном любимых компьютеров сжимался и, несомненно, умирал.
Я знал, что мне надо переломить себя и начать программировать на PC как можно скорее. Прежний страх отстать от прогресса вернулся. Пока Джона донимали проблемы с деньгами и личной жизнью, я решил перехватить инициативу. «Джон, мой проект отменен. Деньги от него должны были составить мою зарплату. Я знаю, что мы партнеры, но будет проще, если я перепишу свою долю компании на тебя и двинусь дальше».
Так закончился мой первый «настоящий» стартап. Я пытался играть по своим правилам и проиграл через девять месяцев, в основном по независящим от меня причинам: эволюции компьютерной индустрии – которой мне, наверное, стоило ожидать, – и несовместимости Джона с Лейном. Как и все провалы, этот стал для меня ценным опытом. «Отныне я буду думать о разработке игр в перспективе, – сказал я себе, – учитывая факторы вроде трендов в технологиях и новых компьютеров». Еще я решил, что моим будущим компаниям нужно будет иметь больше одного источника дохода: так его потеря не перекроет нам кислород (именно этим желанием взрастить бизнес и диверсифицировать капитал я часто руководствовался во времена id Software). Важно было не забывать, что не все выросли под одной крышей с Альфонсо Ромеро и Джоном Шунеманом. Я спасался, избегая конфликтов и не вмешиваясь в чужие, и выживал так. Мне нужно было или выбирать партнеров получше, или вкладываться в сглаживание рабочих разногласий.
Падение Tower Toppler привело к проблемам и дома. Келли была на восьмом месяце, и стабильность требовалась как никогда. В Лондондерри она чувствовала себя одиноко и скучала по родителям, так что решила переехать назад в Калифорнию, в город Фолсом, чтобы спокойно родить, пока я думал, что делать дальше. Майкл, конечно, уехал вместе с ней.
Пятнадцать месяцев назад я чувствовал себя на вершине мира, жил мечтой и планировал будущее. Мне казалось, я могу все. К счастью, я и теперь не предавался отчаянию. Приходилось что-то менять. Настало время применить другую мою стратегию выживания: решать проблемы, чтобы улаживать конфликты.
Я остался без работы, семьи и даже квартиры, поэтому переехал к Лейну. Мы дружили, и я не держал на него зла за уход из Inside Out Software. Никто не знал, что они с Джоном не сойдутся. Я помогал ему с портированием: работал над графикой Dark Castle, превращая черно-белый оригинал в шестнадцатицветный SuperRes. Мы назвали нашу импровизированную компанию Ideas from the Deep. Вся наша жизнь вращалась вокруг игр и метала, так что во время моих поисков работы мы с утра до ночи делали игры под Skid Row, Dokken и Mötley Crüe.
В то же время Джей Уилбур ушел из UpTime и рассказал мне, что собеседуется в компанию Softdisk из Шривпорта, штат Луизиана. Они занимались ежемесячной рассылкой дискет с программным обеспечением. Я видел их на AppleFest в 1987-м: выглядело неплохо, а я как раз искал работу. В то время я еще был достаточно наивен и думал, что можно просто позвонить в компанию и спросить главного. Именно так и поступил: позвонил в Softdisk и попросил ее президента к телефону. Невероятно, но это сработало.
– Эл Вековиус. Слушаю.
– Привет, это Джон Ромеро.
– Ага, наслышан.
«Хорошие новости», – подумал я. Оказалось, Эл нанял главного редактора UpTime Майка Амарелло, тот расхвалил ему Джея и его команду, а Джей рассказал Элу обо мне, потому что я был главным поставщиком игр – присылал их каждый месяц.
Я решил ковать железо, пока горячо:
– Я хотел бы работать в Softdisk. Я хочу научиться писать на PC и делать игры для них.
– Да, наши дискеты для PC приносят больше всего денег.
– Если вам нужен программист, особенно игровой, думаю, я вам подойду. Я работал в Origin и продал много игр в UpTime, inCider и другие журналы.
– Origin? Впечатляюще. Давай я пришлю тебе билеты – прилетишь на выходные, посмотришь на компанию, на Шривпорт, и мы сможем встретиться.
– Класс! Я не знаю, нужен ли вам еще кто-то, но я живу с одним крутым программистом. Его зовут Лейн Роут, он тоже из UpTime.
– Хорошо, я пришлю два билета.
Лейн рассказал Джею о собеседовании в Шривпорте, и оказалось, что нам троим назначили его на одни и те же дни. Я не удивился тому, что компания находится в Луизиане: в те времена талантливые технари уже начали собираться в хабы вокруг Бостона и Сан-Франциско, но маленькие игровые компании еще встречались повсюду. Я не мог дождаться встречи с командой Softdisk и собирался представить нас в лучшем свете.
Мы с Лейном прилетели в Шривпорт и встретились с Большим Элом, как многие с любовью называли двухметрового босса. Математик, бывший глава департамента программирования медицинского факультета Луизианского Государственного Университета в Шривпорте, Большой Эл был впечатляющим персонажем и открытым, добрым человеком. Даже после основания Softdisk он все еще преподавал.
Большой Эл и сооснователи компании нашли золотую жилу, когда решили рассылать по подписке флоппи с установленными программами для различных компьютеров. Прежде компьютерные журналы вроде Nibble печатали на своих страницах код, а заинтересовавшимся читателям приходилось вручную набирать его на своих системах. Теперь достаточно было вставить флоппи Softdisk, и доступ ко всему контенту открывался мгновенно. Как и в ранних журналах, эти дискеты содержали все подряд: ипотечный калькулятор, пазл, клип-арт, ежедневник, – а игры встречались редко. Если бы дело доверили мне, я бы проследил, чтобы игр стало как можно больше.
Главным продуктом компании был Big Blue Disk (отсылка к Big Blue – прозвищу компании IBM), содержавший только программы для PC. Пятьдесят тысяч подписчиков, каждый из которых платил по восемьдесят семь баксов в год – по-моему, модель Softdisk работала вполне успешно. Производство и рассылка наверняка стоили не больше двух долларов за дискету, а большую часть программ присылали внешние «авторы» – как в Softdisk называли разработчиков. Внутренние авторы получали такие программы, исправляли в них ошибки и готовили к релизу. Но меня позвали в Softdisk не за этим: планировалось, что я возглавлю новое подразделение особых проектов. Softdisk собиралась выпускать игры, и не только маленькие игрушки для ежемесячных дискет: компания рассчитывала и на большие проекты, как у Origin.
Эл понимал, чем игры привлекают. Он сразу дал понять, что рассчитывает с нашей помощью обогатить ими портфолио Softdisk. Я объяснил, что сперва мне нужно подучиться программированию на PC, и он не возражал. Еще он показал нам Шривпорт – наверное, переживал, что нам там не понравится, но после двух зим в Нью-Гэмпшире я влюбился в жаркий климат города и озеро Кросс на западе. Кроме того, Эл организовал у себя вечеринку, чтобы мы пообщались с командой. Все вели себя дружелюбно и приветливо, а Джей и Лейн потом говорили, что будущие коллеги показались им очень классными. Спустя месяцы мы узнали, что все это было напускным: программисты боялись, что эти трое пострелов с Восточного побережья пришли, чтобы отобрать у всех работу. На деле же мы никому не угрожали – Эл предложил нам по двадцать семь тысяч долларов в год, мы согласились, и никого не уволили.
Мы улетели назад на восток. До переезда в Шривпорт оставалось еще две недели, и мы решили использовать это время по максимуму. Мы с Лейном занялись ZAPPA ROIDZ — клоном Asteroids: я делал версию для Apple II, Лейн – для Apple IIgs. Управились за неделю и быстро продали ее Softdisk под именем нашей компании Ideas from the Deep.
Теперь, когда у меня появилась работа, я захотел собрать свою семью под одной крышей, и очень вовремя: у Келли начались схватки. Я сел в первый же самолет в Калифорнию и успел как раз к появлению на свет своего второго сына – Стивена Патрика. Как и Майкл, он был прелестным ребенком, и я, помимо гордости, чувствовал необходимость заботиться о семье. Я рассказал Келли о Softdisk, предложил переехать в Шривпорт, и она согласилась. Мир тогда был совсем другим: без SMS, видеосвязи и электронной почты. Домашними компьютерами владели единицы, а звонки по мобильному стоили слишком дорого и использовались только для самых важных новостей в духе «у меня начались схватки». До моего приезда мы лишь обменивались письмами. Для Келли накопилось много новостей, и ей потребовалось время, чтобы все обдумать. Я хорошо провел время с женой и детьми, а затем вернулся к Лейну в Нью-Гэмпшир собирать чемоданы, пока Келли оправлялась от родов.
Вещей у меня имелось немного: кровать, магнитофон, телевизор, компьютер с мануалами да одежда. Еще я скопил несколько коробок бумаг, в которых хранилось все от исходного кода до рисунков – в том числе ответы на письма, которые я рассылал, предлагая на продажу свои игры. Грузчики забрали наши вещи, и мы с Лейном и Джеем отправились в дорогу. В Шривпорте меня ждал гранит науки. Я собирался за несколько месяцев изучить каждый байт PC так же хорошо, как знал Apple II. Я программировал уже десять лет и верил в себя, но архитектура PC кардинально отличалась от Apple II. Труднее всего мне далось понимание ввода и вывода шестнадцатибитного процессора 8086. Железо PC по мощности превосходило Apple и могло работать с 640 килобайтами оперативной памяти: это позволяло создавать более масштабные игры. Я умел писать на ассемблере, но ассемблер PC был другим: кое-какие сходства имелись, но наборы инструкций и конкретные команды различались. В итоге это напоминало изучение нового языка – что оказалось не так трудно, потому что я уже знал несколько.
Я радовался возможности испытать себя, изучая совершенно новый компьютер со всеми его деталями и инструкциями. Тогда я понял закономерность, верную и сегодня: технология переизобретает сама себя. Как бы ни было важно развиваться, лучшее, что можно сделать – это первым добраться до новой технологии и преуспеть в ней.
В первый месяц в Шривпорте Джей занял место редактора в Softdisk Apple II и Softdisk G-S, а мы с Лейном оставались единственными членами особого подразделения. Лейн сел писать маленькую игру для Softdisk G-S, а я с головой погрузился в PC-программирование – почти как в пятнадцать лет, когда переходил с BASIC на ассемблер. Рынок PC продолжал расти, и добиться успеха я мог, только работая с ним. В программировании я привык к конкуренции. Мое всеобъемлющее желание стать лучшим разработчиком никуда не делось, в то время его подпитывали страсть к играм и необходимость строить карьеру на благо растущей семьи.
Каждый день я сидел с журналами, книгами и мануалами, встраивая знания о PC в свой мозг, но из книг всего не почерпнешь – да и руки чесались писать код, а не переворачивать страницы. Выучив основы, я понял, что проще развиваться на настоящих проектах, так что взял одну из старых игр компании и портировал ее на PC при помощи языка Pascal, которым я овладел в колледже Сьерры. Pascal – не лучший выбор для игр, но он быстрый, простой и рабочий. Я не собирался менять дизайн игры, портируя ее: передо мной стояла другая задача – как можно быстрее изучить технологию. Когда я показал ее Бобу Нэппу, редактору Big Blue Disk, тот обрадовался: «О, игра! Наши пользователи обожают игры!» Так что я учился на портах игр для Big Blue Disk.
Через месяц я выкопал игру Twilight Treasures – я продал ее Nibble в 1986-м, – и портировал на PC с помощью ассемблера и Pascal. Всю логику игры я написал на Pascal, а графику – на ассемблере процессора 8086, чтобы картинка отрисовывалась быстрее. Игра попала в следующий выпуск Big Blue Disk. Еще, чтобы расширять познания, я создавал для этих дискет программы-инструменты. Чем больше я писал, тем быстрее учился. Я поставил цель написать игру полностью на ассемблере. Тогда, разговаривая с машиной на одном языке, я смог бы перейти к большим проектам для особого подразделения. Конечно, редактора Big Blue Disk радовало все, что я приносил, но, к моему удивлению, другой редактор предложил мне притормозить.
– Я понимаю твой энтузиазм, но скоро они начнут ожидать от тебя такого по умолчанию, – сказал он.
Я врубил хеви-метал и переключился на другие дела – в основном писал обзоры игр и статьи, которые тоже выходили на дискетах.
Одним из самых важных людей в команде Big Blue Disk считался сорокапятилетний программист Джордж Леритт, специалист по ассемблеру 8086. Спустя месяц работы я, конечно, тоже выучил ассемблер, но в моих знаниях о PC все еще имелись белые пятна. Однажды я уперся в стену, пытаясь написать инструмент: мне не хватало какой-то важной технической информации о PC, и я не знал, как решить эту проблему. Естественно, я спросил Джорджа.
– Понятия не имею.
– Да ладно тебе. Такие вещи ты должен знать.
– Прости, но нет.
– Где я могу найти больше информации? Это программа должна выйти на твоей дискете. Будет круто.
– Не знаю, что еще тебе сказать.
Я решил, что он лжет. Сперва не понял, почему он закрылся, но потом осознал, что я в два раза младше него и врываюсь на его территорию. Возможно, он меня опасался, хотя я даже не собирался писать для Big Blue Disk. Программированием я интересовался только ради игр. Может, он просто хотел вывести меня из себя.
Через два дня Джордж подошел ко мне:
– Я нашел одну программу – кажется, это то, что тебе нужно.
– Круто! Можно посмотреть на код?
– У меня его нет.
– Но мне нужно знать, как она работает!
– Слушай, я просто нашел ее.
Конечно, потом обнаружилось, что эту программу он написал сам. Джордж знал, что мне нужно, но рассказывать не собирался. В итоге я зарылся в компьютерные журналы, нашел там решение и закончил программу. Позже я наткнулся на Боба Нэппа и рассказал ему обо всем.
– Это просто смешно. Я для вас стараюсь.
Вместо того чтобы защитить меня, Нэпп вернулся с новостями:
– Новое правило. Ничего не спрашивай у Джорджа.
– Чего?
– Не задавай Джорджу никаких вопросов.
Меня это поразило, но не остановило. Я был готов: в прошлом месяце во время спора с Джорджем я закончил для Big Blue Disk игру Pyramids of Egypt – полностью на ассемблере. Я чувствовал себя экспертом в архитектуре PC.
Мы с Лейном собрались вместе выпустить первую большую игру особого подразделения: Eskimo Jo, наш клон Bomberman на льду. Но через две недели мы получили новое сообщение: наш отдел закрывается. Отныне все мое время принадлежало Big Blue Disk: я создал спрос на контент, который требовалось удовлетворять, а Лейна переводили обратно в Softdisk G-S. Мы пали духом.
К концу первого года в компании я изучил PC, но теперь меня обязали помогать отделу, чей зануда-лид запретил мне задавать ему вопросы, хотя я пытался улучшить его же продукт. Я ожидал ровно противоположного. Я хотел делать игры – не такие, как мои прежние проекты для Apple II, а большие, которые пишутся годами и выставляются на полках магазинов. Ради них Эл меня и нанимал, но, даже овладев PC, я так и не приблизился к мечте.
– Спасибо за все, Эл, – сказал я. – У вас тут хорошо, я провел с вами год, изучил PC, сделал для вас тонну контента, но теперь я ухожу. Я хочу делать игры.
– Погоди, Джон. Мы можем все обсудить. Я не думаю, что тебе нужно уходить…
– Я бы с удовольствием остался, но если я не буду делать у вас игры, то уйду в LucasArts.
Ни с кем из игрового отдела компании Джорджа Лукаса я не связывался, но это был первый пункт в моем списке планов Б.
– Давай посмотрим, что я могу для тебя сделать. Свяжусь с тобой через неделю.
Через несколько дней Эл вернулся.
– Как насчет новой ежемесячной дискеты с играми?
– Делать по игре в месяц невозможно. Ну, если вы не хотите получать посредственные вещи.
– Все остальные наши подписки ежемесячные. А если раз в два месяца?
– Два месяца – самое то. Будет просто идеально, если у меня еще и появится своя команда: художник и второй программист.
Я знал, что прошу многого: создать отдел из четырех человек, а не из одного (еще требовался управляющий редактор – так в Softdisk называли продюсеров), но я знал, что с командой смогу добиться большего, чем в одиночку.
У Эла ушло на это несколько месяцев, но все срослось. Он пришел ко мне с улыбкой до ушей: «Приготовься набирать команду в PCRcade!»[20]
Он верил в меня и понимал, как важны игры. Я пришел в восторг и предложил Лейну место управляющего редактора (изучать PC он все еще не собирался). Еще я спросил у Джея, нет ли у него на примете подходящих программистов, и он рассказал мне о крутейшем парне, который поставлял ему игры для Apple и даже начал портировать их для PC. Имелась, впрочем, одна загвоздка: Softdisk уже дважды пыталась его нанять, и он каждый раз отказывался. Этим неуловимым кодером был Джон Кармак.
Мне понравилась его игра Tennis, и я знал, что он сделал RPG Dark Designs. Особенно в Tennis меня заинтересовали плавная анимация и перспектива – вид со стороны под наклоном. В его игре все двигалось по законам физики – большая редкость для Apple II и того времени. Я знал, что это дело рук крутого разработчика.
– Можешь позвонить ему еще раз?
– Я же сказал, он не хочет. Мы уже пытались.
Если он был программистом вроде меня – а все указывало именно на это, – то я понимал, почему он не хотел соглашаться. Я тоже только что угрожал уйти.
– Я думаю, что он захочет поработать в паре с другим разработчиком игр, – сказал я, вспоминая свой опыт в Origin.
– Мы попробуем, но он уже сказал, что не хочет, и его устраивает текущее положение вещей.
– Скажи, что он будет работать вместе с опытным игровым программистом. Думаю, он изменит свое решение.
По крайней мере, я на это надеялся.
Я оказался прав. В то время игровых разработчиков было днем с огнем не сыскать. Я бы удивился, если бы он отказался, потому что сам не так давно чувствовал себя в его шкуре. К тому же Кармак искал более стабильный доход, чем зарплата разработчика-фрилансера.
Мы пригласили его в Шривпорт на собеседование. Кармак любил водить и тратил много денег на содержание своей несуразной MGB, так что поездка из родного Канзас-Сити в Шривпорт показалась ему неплохой идеей. Потом он рассказал мне, что собирался отказать Softdisk, поскольку был уверен, что никакого «опытного игрового программиста» не существует, но решил, что просто поговорить не помешает.
Большой Эл пригласил нас – Джея, Лейна, Кармака и меня – на ужин в ресторан Italian Garden. Мое знакомство с Кармаком поистине стало встречей родственных душ. Ему было девятнадцать, мне – всего двадцать два. Позже я узнал, что мы выросли по разные стороны баррикад: его семья была куда обеспеченнее моей, но в тот вечер казалось, что наши жизни шли по одинаковой траектории. По крайней мере в вопросах игр и их создания. Мы оба провели буквально тысячи часов за совершенствованием навыков в наших общих увлечениях: играх, компьютерах и кодинге.
За свою жизнь я общался со многими программистами, в том числе легендами индустрии вроде Стива Возняка, Билла Баджа и Насира Джебелли. Но в ту первую встречу с Кармаком мы мгновенно ощутили связь. Мы отлично разбирались в одних и тех же вещах, питая к ним огромную страсть; мы прекрасно понимали значимость наших трудов, обоюдно восхищались способностями друг друга и говорили на общем уникальном языке. Мы оба видели у игр гигантский потенциал и знали, что наших знаний и устремленности хватит, чтобы его реализовать. Мы видели друг друга насквозь. Это сложно описать. Представьте, что для вас что-то настолько важно, что вы идете на все, чтобы достичь в этом мастерства. Представьте, что вас никто не понимает: ни семья, ни партнер, ни друзья. А теперь вообразите, что встретили человека, который мыслит точно так же. Вот что мы ощущали, когда встретились.
Джей с Элом весь вечер слушали нашу болтовню на программистском наречии. Каким ассемблером ты пользовался на Apple II? А пробовал TASM для 8086 на PC? Знаешь C? Писал ли в double hi-res? Что знаешь про DOS 3.3? А ProDOS? Помнишь карту памяти Apple II? Пробовал писать BIOS для PC? А какие-нибудь TSR разрабатывал? И так далее. Мы с Кармаком и Лейном властвовали над Apple II, хотя сегодня понятно, что мы правили в эпоху компьютерного каменного века. Наши компьютеры были примитивны в сравнении с современными: минимум памяти, ограниченная мощность процессора, все тормозит. Хорошей игре нужна скорость, так что мы оптимизировали свои игры по максимуму. Современные компьютеры могут обрабатывать по пять миллиардов операций в секунду: можно написать быстрейшую игру, не зная ни строчки на ассемблере. В 1988-м тридцатидвухбитные процессоры вместо миллиардов обрабатывали по тридцать три миллиона операций в секунду, а нашему коду все равно приходилось отрисовывать каждый пиксель как можно быстрее. Для такой скорости требовался ассемблер. Кусок кода на нем распоряжался всей графикой игры, и чтобы та получалась быстрой и реактивной, требовалась максимальная эффективность; нужно было знать все возможные программистские хитрости. Центральный процессор исполнял код, графическая карта компьютера его отображала, и игра запускалась. Сегодня же всей графикой занимается видеокарта – программисты больше не пытаются расставлять точки по экрану вручную.
Мы чувствовали себя участниками тайного общества: изучали одни и те же священные тексты, знали одни и те же лучшие трюки и наслаждались одними и теми же ритуалами. Разговор начался с Apple IIs и перешел к PC и процессорам, где Лейну уже нечего было вставить – его обучение остановилось на Apple IIgs. Мы говорили о видеоиграх, которые нас впечатляли и вдохновляли, обсуждали Dungeons & Dragons и делились секретами ускорения кода.
Потом мы нашли и другие сходства. Как и я, в детстве Кармак любил комиксы, отучился год в колледже и возненавидел его, а родители Джона тоже не понимали его страсти к играм. У меня было больше опыта с PC, но его история меня впечатлила: он понял, что если продаст Softdisk свои игры для Apple II, чтобы те вышли на Big Blue Disk, то увеличит свои доходы в два с лишним раза, потому что за игры для PC платили больше. Так что, оказавшись на мели после переезда от родителей, он арендовал PC на неделю, научился программировать для него, портировал свою игру и вернул компьютер.
– Чувак, ты гений! – сказал я.
Эта идея понравилась моему внутреннему фрилансеру, а то, что он выучил PC за неделю, впечатлило всех присутствующих.
Я рассказал ему о нашей идее Gamer’s Edge – так мы теперь называли PCRcade[21]. Я хотел выпускать лучшие компьютерные игры – круче всего имеющегося на рынке. Я потратил год на изучение PC и теперь вместе с еще одним топовым программистом наконец мог исполнить свое предназначение: делать самые увлекательные, веселые и красивые игры.
Игры, которые понравились бы мне самому.
Джей говорил, что Кармак – одинокий волк, но мне так вообще не показалось. Мы с ним сосуществовали в идеальной гармонии. Энергичный и виртуозный программист, Кармак пригодился бы любой команде. Позже он рассказывал, что именно мое глубокое понимание PC и навыки графического дизайна убедили его к нам присоединиться. Я знал вещи, которых не знал он, и его страсть к разработке игр возобладала.
Он принял наше предложение, чему я безумно обрадовался. Еще сильнее я разгорячился, увидев его в деле. Кармак мог кодить и учиться часами. Как и я, он не пил, не курил и не принимал наркотики, но, в отличие от меня, не имел ни семьи, ни даже девушки. Он жил один и мог позволить себе проводить каждую минуту за компьютером, чем и занимался, программируя без устали и прерываясь только на сон и на очередной поход к нашему офисному холодильнику за колой. Пытаясь узнать о PC как можно больше, он работал круглые сутки.
Невероятное ощущение – видеть рядом с собой еще одного такого же программиста-ультрамарафонца. Мы втроем настроились на серьезную работу: вдобавок к компьютерам Intel 386, которые предоставил Большой Эл, мы поставили в офис холодильник, микроволновку и консоль NES (Nintendo Entertainment System). Мы любили метал и врубали любимые песни. Мы не видели белого света – только код, книги и журналы, откуда мы загружали всю новую информацию сразу в мозг. Мы с Кармаком делились техниками, которые узнали до встречи друг с другом – не потому, что нас кто-то заставлял, а потому, что сами этого хотели. Если вы когда-нибудь засиживались допоздна за игрой, сериалом или книгой, то можете представить, какой эффект на нас оказывал код. Новые знания становились наградой сами по себе.
Я сам писал быстро, но сообща дело шло намного быстрее. Кармак понимал и запоминал информацию о системах, паттернах программирования, алгоритмах и языках не хуже меня. Я никогда прежде не работал с равным себе, и он никогда прежде не работал с равным ему. Невероятное ощущение. Учителя называли меня одаренным ребенком, и, наверное, не без причин. Моя гипертимезия тоже помогала. Без всяких сомнений, Кармак тоже был одарен, но в другом, аналитическом смысле: он синтезировал информацию и с ее помощью двигал прогресс. Он решал задачи, буквально загружая знания в свой мозг и позволяя им свободно сталкиваться на высокой скорости. Как и я, он воспринимал программирование как соревнование. Он хотел быть лучшим, выучить все, что знал я, и еще больше. Но меня, помимо алгоритмов, также интересовал дизайн: какой геймплей мы можем реализовать с помощью кода? Я вдохновлялся и поражался эволюции гейм-дизайна, постоянно думая, что в игры могут привнести новые технологии – не только сейчас, но и в будущем. Что мы сможем с ними сделать? Известные ограничения нас не интересовали. Наши навыки идеально сочетались, и мы собирались создавать игры, каких еще не видел свет.
Сейчас я думаю, что работать вместе нам помогали именно эти черты: его желание развивать игровые технологии и мое желание развивать гейм-дизайн через технологии. Магия заключалась в нашем общем понимании кода и взаимном доверии. Как программист я знал, что теоретически можно сделать с помощью программирования, и двигал горизонты гейм-дизайна в ту сторону. Я полностью верил Кармаку: если он считал что-то возможным, значит, так и было. Кармак полностью верил мне: если я говорил, что будет весело, он давал добро. Великолепная технология без соответствующего дизайна – это просто упражнение. Великолепный дизайн без соответствующей технологии – это провал. Я забегаю вперед, но сейчас хочу отметить, что Кармак рос как программист с умопомрачительной скоростью.
Нам повезло, что в июле 1990 года Кармак работал с нами, потому что в один прекрасный день Большой Эл поручил разместить на пробнике Gamer’s Edge две игры, чтобы заманить подписчиков.
– Они нужны мне через месяц, – добавил он.
Пробную дискету собирались разослать всем пятидесяти тысячам подписчиков Big Blue Disk. Мы планировали дождаться официального одобрения и написать две игры за два месяца, но у нас еще не имелось ни офиса, ни даже рабочих компьютеров.
– Месяц? Вы же сказали, что у нас будет два, когда вы дадите зеленый свет.
– Подготовка к публикации затянулась, но мы уже известили клиентов о дате релиза.
Пришлось держать удар. Не лучшая новость. Уход из компании я даже не рассматривал – по крайней мере, в ближайшем будущем. Мы с Келли разводились. Она все больше скучала по дому: Шривпорт ей не нравился, и она хотела вернуться в Калифорнию к семье. Я мог бы вернуться в Калифорнию с ней, но брак это бы не спасло: мы переросли друг друга, пока жили раздельно. Она привыкла обходиться без меня, а я привык целиком посвящать себя играм и карьере. Было трудно, но я настроился их обеспечивать.
К счастью, я знал способ это сделать и заодно отвлечься – выполнять запрос Эла. План – мой «убийственный график» – был прост: работать с десяти утра до двух часов ночи. Быстрее всего оказалось повторно использовать наши старые проекты, так что я переписал для PC одну свою игру, которую в 1988-м издала UpTime – Dangerous Dave in the Deserted Pirate’s Hideout. Кармак в это время переписывал свою Catacomb. Лейн же взял на себя переговоры с продюсерами и все остальные вопросы, которые приходилось решать параллельно.
Стремление выполнить невозможную задачу породило дух соревнования, который во многом определил мою работу с Кармаком. Заряжаясь колой и пиццей, мы сделали невозможное. Мы ринулись в неизвестность – нас вдохновляла мысль, что никто прежде такого не делал, и мы верили, что нас ждет успех. Еще нас подгонял близкий дедлайн, поставленный Элом. Наверное, мы могли сказать ему: «Мы не успеем, Эл», – но мы и не задумывались о таком. Наше желание соревноваться заставило воспринимать происходящее как приключение вроде тех, что ждали нас в D&D-кампаниях, – для них требовались стойкость, риск и терпение, но заканчивалось все триумфом. Убийственный график требовал тех же навыков. Мы с Кармаком не считали, что Эл нас подставил, и восприняли все как вызов.
Мы многое узнали друг о друге, пока жили по убийственному графику. Откуда мы, как складывались наши жизни, как игры и код их дополняли. Обсуждали мы и наши успехи, и те места, куда нас заводили наши интересы: как брались за любую работу в школьные годы, потогонку ради собственного Apple IIe.
Кармака помешанность на технологиях завела дальше, чем меня: идею, которая пришла ему в голову, стоило бы проигнорировать. В четырнадцать лет он узнал, что термитная паста может прожигать стекло, и придумал план. Он нанес ее на окно своей школы, вытащил кусок стекла и пролез в класс. Его сообщник не поместился в дыру и решил открыть окно, активировав тем самым сигнализацию. Их поймали с поличным, и Кармака отправили в исправительную школу.
Я в детстве тоже делал глупые и опасные вещи: например, стрелял по окнам соседей. «О чем я вообще думал, стреляя по соседским трейлерам?» – рассказывал я ему. Кармаку можно было доверять. Он брал задания и выполнял их. Мы гордились работой друг друга, и я ничего от него не скрывал. Мы возлагали большие надежды на наше совместное будущее.
А вот к Лейну у меня возникали вопросы. Он и так не вкладывался в работу – возможно, из-за своей ненависти к PC, так вдобавок еще и устроился роуди в местную метал-группу. Так или иначе, он просто не мог собраться и сделать то, что от него требовалось. В начале проекта я попросил его выполнить нетрудную, но важную задачу: написать программу для сжатия наших файлов. Через десять дней я спросил, как успехи, и он ответил, что еще не закончил. Я проверил еще через пять – тот же ответ. Наконец мы с Кармаком закончили свои игры, а код Лейна все еще не был готов. Я пришел в ярость.
– Короче, давай я сам напишу, – сказал Кармак.
Он управился за полчаса.
Я хотел заменить Лейна на Тома Холла, который работал в команде Apple II. Я с ним прежде не работал, но мы пересекались в офисе, и он мне сразу понравился. Веселый и дружелюбный парень, он легко играл словами и придумывал играм смешнейшие названия. Он был умен, понимал наши отсылки к играм, с удовольствием демонстрировал глубокие познания в игровых механиках и владел ассемблером. Познакомившись с ним поближе, я понял, что он один из самых креативных людей, которых я когда-либо знал. Он любил игры, окончил колледж и использовал полученные там знания для разработки. Он разбирался в гейм-дизайне и игровых элементах – именах персонажей, звуковых эффектах, подаче сюжета – и мог похвастаться гиперактивным воображением. Мою первую попытку его завербовать завернул Эл, но Том все равно стал часто захаживать к нам в Gamer’s Edge.
После того как мы закончили работать по убийственному графику (и у нас еще осталась пара дней про запас!), на выпуск следующей игры нам дали два месяца. К нам присоединился еще один участник, чью фамилию оказалось легко запомнить: Адриан Кармак (не родственник Джона). Адриан родился в Шривпорте и стажировался в арт-департаменте Softdisk, получая пять баксов в час. Я знал о нем только то, что у него длинные волосы и он примерно нашего возраста. Однажды я заговорил с ним.
– Ты же любишь метал?
– Ну да. Метал, – тихо и сдержанно ответил он.
– Metallica?
– Metallica, Pantera, Slayer.
– Круто. А хочешь рисовать для компьютерных игр?
– М? Окей. Если мой босс не возражает, то давай.
Я пошел к его боссу и сказал, что Эл разрешил мне забрать Адриана в Gamer’s Edge, так что через месяц он уйдет в мой отдел. После этого нам неожиданно предъявили обвинение в переманивании сотрудников – нелепое, потому что Адриан был всего лишь стажером. Весь смысл стажировки в том, чтобы давать людям возможность карьерного роста. К счастью, мы решили проблему, и я рад, что так получилось: Адриан имел талант, любил ужасы и расчлененку не меньше меня и пахал наравне с нами до седьмого пота, чтобы научиться компьютерной графике.
На выходных и в перерывах мы объединялись за игрой в Dungeons & Dragons. Переезжая из Канзас-Сити, Кармак взял с собой самое ценное – огромный деревянный стол на десятерых. За ним мы программировали и играли в D&D. Когда мы сдали пробник, Кармак пригласил нас в свою кампанию, которую вел уже несколько лет. Он был Мастером подземелий, а Том, Джей и я стали новыми персонажами первого уровня.
Кармак вел нас сквозь свой жуткий, мрачный мир, полный демонов, загадочных мест, всесильных существ и политических интриг. Он прекрасно водил и любил писать кампании. Я восхищался его умением создавать геймплей внутри системы D&D, которая тогда еще представляла собой лишь бледную копию того, чем впоследствии стала. Мы начали жить по принципу «делать игры по будням, играть по выходным», от которого не отступили и в будущем, пока наша дружба крепла.
Нашу новую игру мы назвали Slordax, собираясь сделать фановый космический шутер в духе Xevious. Перед началом работы мы с Кармаком решили разделить обязанности. Время всегда поджимало, и приходилось трудиться как можно эффективнее. Gamer’s Edge – мое детище, и у меня имелось больше опыта. Я знал: быстрее всего люди работают над тем, что им интересно. Я спросил у Кармака, чем он хочет заниматься, и тот ответил, что желал бы разобраться с архитектурой кода и как можно больше узнать о графике.
– Договорились. Ты занимаешься этим, а я всем остальным, – ответил я.
«Все остальное» оказалось горой работы. Это и дизайн игры, а значит, все ее общие принципы – в чем цель, что происходит, какие правила, что видят игроки, что они делают, – и арт-дирекшен, и планирование уровней, и все инструменты для их создания, а затем и сами уровни, и сборка самой игры. Все элементы: текстовые файлы, изображения, звуки, данные – вообще все требовалось соединить на дискете, чтобы игроки могли просто вставить ее в компьютер. Я был слишком рад работать над Slordax, чтобы переживать из-за нечестного распределения обязанностей. Я хотел, чтобы Кармак написал самый крутой код, который сделает Slordax лучшей, самой быстрой игрой на рынке.
Мы хотели создать у геймера ощущение космического полета, и для этого собирались заставить фон двигаться, плавно прокручиваться по экрану, пока наш корабль летел вперед. Для такого эффекта нам требовалось, чтобы весь фон постоянно, шестьдесят раз в секунду, обновлялся – так же гладко, как это умела NES. Мы с Кармаком обсуждали, как можно реализовать вертикальное прокручивание экрана, и я отдал ему изданную в том году книгу Майкла Абраша Power Graphics Programming. Я пролистал половину, но решил, что ему она нужнее.
Я не знал, что отправил его прямо в рай для разработчика. Power Graphics Programming открыла нам двери в царство компьютерной графики. Абраш первым рассказал о секретах такой вещи, как регистрация контроля электронно-лучевой трубки. В своей книге он объяснял, как программисты указывают локацию графической памяти, где ЭЛТ начинает показывать графику[22]. Когда мы стали изменять значение этой переменной, у нас наконец получился скроллинг. Помимо книги Кармак использовал и собственные техники, чтобы сделать его еще более плавным: запоминались только зоны, которые требовалось обновлять, и перерисовывались только они, а не весь экран.
Когда мы уже заканчивали Slordax, Кармак показал мне свои эксперименты с контролем ЭЛТ. Они оказались потрясающими. Я никогда еще не видел компьютерной игры с настолько гладкой прокруткой: не простым перемещением строк графики по экрану друг за другом, а настоящим гладким скроллингом, как на консолях. Мы бы поразили индустрию. Я сказал Джону, что это невероятно, но в душе знал, что настоящей революцией станет не вертикальный, а бесконечный плавный горизонтальный скроллинг.
Весь мир любил Super Mario Bros. Я любил Super Mario Bros. Экшен-игры зависят от плавности движения, и игровые консоли вроде той, что Nintendo сделала для Super Mario Bros., имели достаточные мощности для создания динамики на экране. Новые фоны бесшовно сменяли друг друга, пока персонаж шел (или, как Марио, скакал) налево или направо. Я верил, что горизонтальный скроллинг – это ключ к визуальному сторителлингу, к расширению виртуального мира вокруг игрока. Я знал, что достижение уровня консолей в этом вопросе станет для рынка PC-игр революционным. Я не поделился тогда с Кармаком своими домыслами, но подкинул ему идею. Я хотел, чтобы он, работая над вертикальным скроллингом, думал над горизонтальным. В конце концов мы оба любили вызовы.
Slordax стала результатом командной работы. Том Холл придумал название, написал сценарий, спроектировал половину уровней и предлагал дизайны врагов. Адриан создал весь арт игры, кроме титульного экрана (и это, как вы скоро узнаете, вышло нам боком). Я работал над гейм-дизайном, запрограммировал редактор уровней и создал в нем оставшиеся, подготовил все аудиофайлы, распоряжался сопровождающей продукцией и следил за тем, чтобы конечный результат влез на дискету объемом 1,44 мегабайта. Это была первая игра от нашей команды, и нам казалось, что мы отлично сработались.
К концу разработки Кармак связался с арт-департаментом, потому что они делали титульники для всех игр Softdisk. Для Slordax у них вышла фиолетовая планета и надпись футуристичным зеленым шрифтом.
SLORDAX: The Unknown Enemy
автор – Джон Кармак
(c) 1991
Softdisk Inc.
Мы округлили глаза, когда в ноябре 1990-го получили дискету, где Кармака указали в качестве единственного автора. Поскольку запрос направил Джон, дизайнеры просто решили, что он сделал все один. Мы, слишком занятые подготовкой к релизу, ничего не заметили. Я сделал финальный мастер-диск в 1990-м, а не в 1991-м, как написали на титульнике, – в этом году дискету получили подписчики, но готова она была заранее.
Выпуск Slordax, нашей первой игры, стал поистине монументальным событием, но и близко не самым значимым из тех, что произошли в то время. Во время разработки Slordax Джон Кармак принял мой вызов близко к сердцу, закопавшись в глубины Power Graphics Programming и собственного гения.
А затем мы вошли в историю видеоигр.
Я потерял дар речи.
Знаю, в это трудно поверить. Я готов страстно рассказывать о своих увлечениях всем и каждому, будь то программистские техники, новые консоли или просто последняя игра, которая мне понравилась. Атмосфера Softdisk всегда располагала к разговорам.
Тем не менее 20 сентября 1990 года я потерял дар речи. Но эта история не о том, как я молчал: эта история о том, почему я молчал.
Мне почти исполнилось двадцать три. За одну секунду я увидел свое будущее, будущее своих коллег и всей игровой индустрии, и это будущее меня поразило.
За несколько минут до этого я приехал в еще пустой офис Gamer’s Edge и нашел у себя на столе флоппи-диск. В приложенной записке Том велел мне запустить программу с дискеты – так я и сделал.
Меня поприветствовал коричневый титульник с надписью Dangerous Dave in “Copyright Infringement”[23]. С одной стороны экрана находился круглый портрет Дебошира Дэйва – персонажа, которого я придумал пару лет назад, – в коронной красной кепке. С другой – заносящий молоток судья в накрахмаленном парике. Я посмотрел на них и задумался, что Дэйв может делать в зале суда. Я все еще ничего не понимал.
Я нажал на пробел, и мой мир перевернулся.
На экране я увидел знакомую игру, точную копию Super Mario Bros. 3: клубящиеся персонажи-облачка, зеленые кустики, строительные блоки и крутящиеся золотые монетки. Но Super Mario не существовало на PC, потому что компьютеры не обладали нужными технологиями. Игра шла только на NES и лучших компьютерах восьмидесятых вроде Atari 800 и Commodore 64, потому что у этих систем имелись специальные чипы для двумерного горизонтального скроллинга. Игры на PC же из-за недостатков мощностей и графической поддержки довольствовались статичным экраном или прокруткой кусочками (пока Кармак не изобрел плавную вертикальную прокрутку для Slordax, а это случилось всего несколько дней назад).
Теперь же я удивлялся виду Грибного Королевства на экране моего PC. Снизу экрана стоял Дебошир Дэйв – персонаж, вдохновленный Super Mario Bros., теперь сам жил в Грибном Королевстве. Я засмеялся – что ж, нарушение авторских прав из названия нашлось, но как далеко зашла пародия?
Я нажал на стрелочку, чтобы узнать.
То, что я увидел, меня уничтожило.
Картинка на экране менялась и двигалась. Дэйв шел и прыгал по уровню, а перед ним появлялись новые пейзажи и испытания. Все прокручивалось плавно, бесшовно, бесконечно, пока я тыкал на стрелочки вверх и вниз, вперед и назад. Со стороны показалось бы, что я играл, но на самом деле я пытался осознать, насколько невероятно происходящее.
Помните тот момент из «Звездных Войн», когда Сокол Тысячелетия разгоняется для гиперпрыжка и звезды смазываются?
Вот так это ощущалось.
Как прыжок в будущее.
Я пытался переварить увиденную мной работу Кармака. Тщательно скопированный пейзаж Super Mario Bros. 3 точно был делом рук Тома, но горизонтальная прокрутка, которая так меня шокировала? Однозначно Кармак. Эти двое написали программу в шутку. Просто показали, что Кармак придумал новый трюк. Он принял мой вызов и справился с ним.
Но это был не просто новый трюк. Это была революция.
Возможности горизонтального скроллинга казались необъятными. За секунду вся вселенная игр для PC взорвалась: ее горизонты больше не ограничивались рамками экрана. Я уже два года крутился на рынке PC-игр и старался понять каждую игру, ее технологии и код. Я погрузился в PC с головой, потому что должен был находиться в авангарде индустрии. И когда я увидел, как легко Дебошир Дэйв идет направо, я понял, что авангард здесь, прямо передо мной. Буквально. Я знал, что увидел наше будущее. Иронично, но ни Том, ни Кармак этого еще не понимали.
Я хорошо знал железо, которое Кармак использовал для прокрутки, но он нашел способ оптимизировать использование фоновой графики, чтобы PC мог максимально эффективно считывать и обрабатывать действия игрока, а также и реагировать на них. Не забудьте, что в те времена мы обладали лишь ничтожными крупинками тех вычислительных мощностей и объемов памяти, что считаются нормой сегодня. Кармак же создал движок, который переписал правила игры – всех игр – и не понял этого. Справедливости ради, никто не понял.
Через полчаса в благоговейной тишине я наконец собрался с силами и решил показать другим этот революционный прорыв.
Я принес флоппи друзьям в Big Blue Disk, запустил и стал ждать шокированных возгласов.
– Прикольно.
– Забавно!
– Это круто.
Я поверить не мог. Демо у меня в руках вот-вот изменит мир, но они этого не видели. Dangerous Dave in “Copyright Infringement” была Розеттским камнем, E=mc2, управляемым термоядерным синтезом от мира программирования, а они говорили, что это прикольно. Даже не знаю, чему я больше удивился.
– Серьезно? Прикольно? Да это же просто невероятно!
Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не начать читать им лекции. Эти люди жили, дышали программированием, работали на благо революции, они должны были как минимум сказать: «Охуеть не встать».
Возможность писать игры с плавным движением по горизонтали перевернула мир. Отныне PC-гейминг мог посоревноваться с играми для систем вроде Nintendo, Sega и Atari, не требуя специальной техники. Геймерам не пришлось бы покупать новые консоли – хватило бы только компьютера и файлов игры. Когда в наше время венчурные капиталисты говорят о «прорыве», они имеют в виду нечто подобное.
Дебошир Дэйв не просто шел по королевству Марио в поисках монеток: он вступал в новое будущее компьютерных игр, и мы следовали за ним. Нас ждали не просто новые стандарты геймплея или технологий, а целые новые жизни. В тот самый момент я понял, что мы будем делать революционные игры. Мы станем командой, на которую ориентируются остальные. Как Возняк. Как Насир. Как Бадж. Как все мои герои индустрии. Пришла пора открывать свою игровую компанию!
Я ходил с дискетой туда-сюда, обдумывая все новые измерения, которые открывали нам эти программистские возможности. Перед нами разворачивался горизонт неисследованного потенциала. Очевидно, мы смогли бы портировать тайтлы с Nintendo, Atari и Sega на PC. Еще мы хотели делать новые игры, как и собирались изначально: такие, которые нам самим бы понравились, которые стали бы вызовом для нас. Кармак знал, что сломал четвертую стену PC-гейминга, преодолел программистскую гравитацию, но потенциальные возможности для бизнеса его не волновали совсем. Для него было важно лишь достижение само по себе.
Мое решение дать Кармаку возможность сфокусироваться на коде и ни на чем ином, в частности, на коде EGA-адаптера, окупилось, а ведь мы только начали узнавать, как сочетаются друг с другом наши личные качества. Если я описывал достижимую техническую цель – тот же горизонтальный скроллинг, – как вызов, Джон с удовольствием принимал его. Я дополнял его инженерный ян своим дизайнерским инь и знал о программировании достаточно, чтобы не ставить невозможных задач. Мы не просто хорошо работали вместе, мы ускоряли друг друга. Меня манило преодоление границ дизайна, а он считал призванием преодоление границ кода. Мы смотрели за пределы современных горизонтов индустрии и выбирали себе цели там, а чтобы достигнуть этих целей, решали хитрые дизайнерские, компьютерные и графические задачи.
Кармак был гением от мира игр, но развитие гейм-дизайна его не интересовало. Он испытывал равнодушие к механикам, прогрессии, нарративам, саунд-дизайну, дизайну игровой среды, сюрпризам и пасхалкам и часто даже не задумывался, какие ограничения придется преодолеть, пока мы не рассказывали ему о них. Не сказать, что дизайн его совсем не интересовал: нет, просто его гораздо сильнее занимала архитектура кода, а игры как раз находились в ее авангарде – это и по сей день самая сложная форма программирования. Компьютер легко может считать, но таблицам обычно не нужны звуковые карты и GPU (графические процессоры). Игры используют все возможности машин, чтобы погрузить геймера в свой мир, поэтому разработчикам нужно выжимать из компьютера все ради интересных, развлекательных и познавательных задач. Игры стоят за инновациями железа.
Мне казалось, Том Холл меня поймет. В отличие от Кармака, Том обожал и игры, и гейм-дизайн, а также сюжеты и нарративы. Он хорошо программировал, но его просто не интересовали компьютерные языки или проблемы вывода изображения: он пришел в игры ради веселья и полета фантазии. Если бы со мной поспорили, я бы поставил на то, что Том понимал всю важность сайд-скроллинга и за пределами забавного демо о «нарушении авторских прав», которое он с такой тщательностью сделал. Но этот спор я бы проиграл.
Они задержались до ночи, делая демо, так что Том пришел на работу уже после обеда, но с нетерпением ждал моей реакции. Я с таким же нетерпением ждал его: понимал ли он, чего они добились?
– Круто, да? – спросил Том с улыбкой.
Кармак, как оказалось, называл часть своего изобретения «адаптивное обновление тайлов» – не те слова, которые используют в отношении прорывных технологий. Подозреваю, что невозможность горизонтального скроллинга на PC он считал обыкновенной, ничем не примечательной функциональной, программной и графической задачкой.
Я понял, что за деревьями оба не увидели леса. Сам же я еще пребывал в благоговейном шоке.
– Это революция, – сказал я им. – Наш билет на свободу!
Я ликовал, но все еще нервничал. Я ни на секунду не сомневался ни в своем анализе, ни в своем видении того, что значил для нас сайд-скроллинг, но все, что приходило мне в голову, все новые возможности, открывавшиеся в результате этих заключений, казались очень необычными. Огромный уникальный потенциал всегда пугает. Мне не хотелось допускать ошибок. Все должно было пройти идеально.
Теперь я пожалел, что поделился этим с товарищами по офису. Я подумал, что сглупил, показав даже уголочек нашего золотого билета: я не хотел, чтобы революционность нашего открытия стала известна всем. Я понял, что нужно объяснить все Кармаку, Тому, Адриану, Лейну и Джею. На горизонте замаячил шанс сделать что-то большое – слишком большое для бизнес-модели Softdisk.
Я вставил дискету обратно, запустил и поверх бибикания саундтрека, который собрал Том, сказал:
– Ебануться, это самая крутая вещь в мире. Нам нужно отсюда выбираться, и это наш билет.
Джей Уилбур, знавший меня дольше, чем кто-либо еще в этой компании, как раз заглянул к нам, пока я говорил.
– Чем занимаетесь? – спросил он.
– Джей, ты же видел демо? – спросил в ответ я.
– Ага, крутая штука.
– Чувак, это не просто круто. Это «мы круто отсюда сваливаем», вот о чем речь идет.
Джей только фыркнул в ответ. Он подумал, что я снова раздуваю из мухи слона – за четыре года нашего знакомства он видел такое уже десятки раз.
– Я совершенно серьезно, Джей.
Должно быть, он услышал уверенность в моем голосе и решил, что я не блефую, а потому закрыл за собой дверь.
Я выложил свои идеи.
– Нам надо выбираться отсюда. Вот наш план. Мы продолжим работать вместе и сможем делать невероятные игры, но сперва надо выбраться отсюда. Благодаря сайд-скроллингу мы сможем делать игры для PC – не хуже бестселлеров видеоигровых компаний. У нас уже есть идеальная команда: она здесь, в этой комнате. Нужно доработать технологию и начать делать собственные игры для PC – если мы справимся, они станут лучшими на рынке. Подумайте сами: нет ни одной игры, которая позволяла бы так двигаться, а рынок на пике! Мы можем это сделать. Мы обязаны.
Все меня услышали, и мои слова имели смысл. Даже Джей поверил: происходит что-то значительное.
– Вот что я думаю, – сказал он. – Сейчас надо идти к Nintendo, прямо к боссам, и договориться о портировании их игр на PC. Тогда у нас появятся серьезные деньги, и мы сможем вкладываться в другие проекты.
Это казалось очевидным шагом: я подумал о нем сразу же, пока голова пухла от идей. Теперь Джей сказал то же самое и подтвердил мое решение. Все согласились. Осталось только понять, как и когда претворять наши планы в жизнь. Мы продолжали работать на Softdisk, но с новой технологией ушли в режим скрытности. Мы просто все время работали и только иногда делали перерывы, чтобы поиграть в Super Mario Bros. 3, Lifeforce или The Legend of Zelda.
Кармак, Джей и Лейн нашли нам идеальный дом на берегу озера Кросс – большого рукотворного водоема, который служил пристанищем для шривпортских водных видов спорта. Теперь мы могли работать вне Softdisk хоть круглыми сутками, возникни такая необходимость. Оставалась только одна проблема: у нас не было компьютеров. В те времена мы жили на скромные зарплаты, а мне еще и приходилось платить алименты Келли и детям, так что я перебивался с хлеба на воду. Так что мы придумали «одалживать» PC у Softdisk. После шести вечера, когда наступал конец рабочего дня, мы оставались в офисе, меняли директории и работали над собственным проектом. Мы целую неделю работали сверхурочно, чтобы сделать демоверсию Super Mario Bros. 3 на PC с двумя уровнями. Мы даже записали оригинальную игру на видео, чтобы сверять каждый пиксель. По пятницам мы пригоняли свои машины и тихонько выносили компьютеры. Джей готовил нам еду на гриле, мы с Кармаком программировали, сидя в гостиной, а Том и Лейн работали с графикой и вражеским ИИ (тем, как враги принимали решения и действовали) на других компьютерах, которые в итоге пришлось купить. Новичок Адриан, который работал с нами в Gamer’s Edge, изначально не принадлежал к нашей стелс-команде[24]; мы еще не знали его так хорошо, как друг друга, и Том сказал, что сам справится с графикой для демо.
В команде царила восторженная атмосфера. Мы чувствовали, что надо спешить. Был шанс оказаться в нужное время в нужном месте. В последующие годы это стало нашей главной силой. Нет ничего веселее, чем делать игры с опытной командой, четким видением и знанием, что ты впереди всех конкурентов.
Когда мы закончили, Джей отправил нашу демку в Nintendo и предложил ей поручить нам полноценный порт. Через три недели мы получили отказ: Nintendo хотела сохранить свою интеллектуальную собственность на своих платформах. Это решение мы, конечно, прекрасно поняли, пусть оно и шло вразрез с нашими планами. К счастью, пока мы делали демо Super Mario Bros. 3, я разработал чудесный план Б. Я годами получал письма от геймеров еще с тех пор, как отправлял игры в журналы вроде inCider и Nibble, – часть приходила от людей, которые не могли нормально перепечатать мой код, но в иных мою работу хвалили. Однако после перехода в Softdisk я ушел в тень. На наших ежемесячных дискетах не было моего адреса. Так что я очень удивился, когда в Softdisk стали приходить письма от фанатов.
Когда пришло первое от человека по имени Скотт Мулльер, я повел себя так, будто это что-то очень значительное, и хвастался своим новым поклонником перед всеми. Конечно, я и в самом деле был польщен. Скотт «влюбился» в мою игру, говорил, что я очень талантлив, а он сам – мой «большой фанат». Разработчикам игр, особенно в восьмидесятых и ранних девяностых, редко доводилось общаться с фанатами, так что я испытывал благодарность по отношению к человеку, который не только поиграл в мою игру, но и оценил ее так высоко, что даже решил написать мне. Сквозь баррикады Softdisk письма пробирались невероятно редко – некоторые компании даже специально затрудняли доступ к своим программистам, опасаясь утечки талантов. После письма Скотта пришло еще несколько. В некоторых меня просили написать в ответ или даже позвонить. Я прикрепил их скотчем к стене у своего компьютера, но не особо о них думал: был слишком занят, чтобы отвечать.
Как раз в это время в журнале PC Games вышла статья о новой модели распространения игр, которая приносила неплохие деньги какому-то парню из Техаса по имени Скотт Миллер. В статье стоял его адрес: Мейфлауэр-драйв, Гарленд, Техас. У меня в голове что-то щелкнуло: кого я знал в Гарленде? Я долго ломал голову, а потом посмотрел на письма на стене. Все они пришли из Гарленда. Подпись на каждом стояла разная, но обратный адрес везде указывался одинаковый.
Что это за чертовщина? Кто слал мне все эти письма? И как я только раньше не заметил?
Я не понимал, в чем проблема этого чувака. Он просто фрик? Сталкер? Пранкер? Он издевался надо мной? Я мгновенно написал длинный злой ответ, но остыл, перечитал письма и увидел, что в них мне предлагают перезвонить и связаться с отправителем. Странно, конечно, но этот тип явно не без причины вел себя как сумасшедший. Так что в конверт с первым, злобным письмом я вложил еще одно, где написал, что его странный метод завязать знакомство меня заинтриговал. Я дал ему свой внутренний номер Softdisk.
Скоро он со мной связался.
– О боже, ну НАКОНЕЦ-ТО! Джон Ромеро! – сказал он, стоило мне снять трубку.
– Кто это?
– Скотт Миллер. Нам совершенно необходимо работать вместе.
Я уже собрался процитировать наиболее злые места моего первого письма, но остановился на менее вызывающем:
– Чувак, что это за бред с письмами? Все эти разные имена? Невероятно. Ты можешь…
– Забей на письма. Мне пришлось так писать, чтобы они до тебя дошли. С программистами трудно связаться, но это уже не важно. О чем нам действительно нужно поговорить, так это о том, чтобы ты делал для меня игры.
Он сбавил обороты, и мы наконец поладили.
Скотт рассказал мне о себе: в основном о своей новой компании Apogee и о том, как он решил проблему дистрибуции компьютерных игр (а она стояла перед всеми независимыми стартапами) при помощи дискет и BBS.
Он, конечно, не совсем так это объяснял, но идея заключалась вот в чем. Осенью 1990 года еще не существовало Steam, Epic Games Store или App Store. Всем, кто хотел получать новейшие игры, приходилось заказывать их по почте. Если повезло жить в городе, где есть маленькие магазины вроде Electronics Boutique, Computer Land, Egghead или Software Etc., идти туда. В крупных городах геймеры направлялись в большие компьютерные магазины вроде CompUSA или Babbage’s, искали отдел с играми и покупали там то, что сегодня называют коробочными изданиями. Менеджеры торговых точек раскладывали игры по жанрам – и таким образом сортировали по жанрам саму индустрию. Идея онлайн-скачивания еще только зарождалась на BBS, но уже набирала популярность.
Скотт модифицировал модель условно-бесплатного программного обеспечения: когда разработчики дают бесплатный доступ к своим играм или приложениям и надеются, что пользователи оценят их труд и заплатят им добровольно. Скотт начал писать игры еще подростком: в основном текстовые квесты и приключения, – но вместо того чтобы отдавать бесплатно всю игру, он постил на досках объявлений и в группах Usenet ее демо. Идея состояла в том, чтобы заманить пользователя и заставить его заплатить за полную версию. В конце бесплатного пробника игра выдавала экран с адресом Скотта и инструкцией по покупке оставшихся частей.
Он сказал, что зарабатывает целое состояние – тысячи долларов в неделю – на игре-рогалике под названием Kroz: она упоминалась в той статье PC Games. Он бесплатно раздавал первый эпизод игры, Kingdom of Kroz, и желающие пройти всю трилогию платили ему за второй и третий: Caverns of Kroz и Dungeons of Kroz. Он даже послал первый эпизод в Softdisk, и тот вышел на Big Blue Disk #20 – еще до того, как я начал работать в компании.
Как оказалось, он писал мне все эти письма, потому что хотел, чтобы я написал для Apogee клон Pyramids of Egypt.
– Эта игра идеально подходит для условно-бесплатной модели и будет расходиться как горячие пирожки.
– Мы не сможем так сделать. Права на Pyramids принадлежат Softdisk, Скотт.
Однако я понял, как здесь может пригодиться наша секретная технология, и перешел в нападение.
– На самом деле забудь про Pyramids, потому что у нас есть кое-что получше. Ты себе даже не представляешь, насколько крутую игру мы сейчас готовим, – сказал я ему. – Pyramids ей и в подметки не годится. Я пришлю тебе образец – ты никогда не видел ничего подобного на PC.