Второй день третьей десятины второго травника
…Тот, кто когда-то выпустил на свет[49] душу этого камня, был эйдине[50]. Или истинным потомком Бога-Воина. Ибо ни один обычный человек не смог бы увидеть в нем то, что сейчас стояло в центре рей’н’и’ола.
Человеческий нос с раздутыми ноздрями, широченные скулы, глаза под сдвинутыми бровями – и скошенный назад лоб, остроконечные ушки, звериная пасть…
Могучая шея, широченные плечи, руки, перевитые вздувшимися от чудовищного напряжения мышцами, – и звериные лапы с когтями, сделавшими бы честь самому огромному льву…
Мощная, как у молотобойца или каменотеса, грудь, четко выделяющаяся арка ребер над животом – и жуткая, изломанная грань изменения, накатывающая на еще почти человеческий верх со стороны звериного низа…
Смотреть на Бастарза было жутко: от его фигуры веяло такой нечеловеческой мощью, что хотелось вжать голову в плечи, опустить взгляд и медленно-медленно пятиться к выходу из пещеры. Туда, где светит солнце, щебечут птицы, а в шелесте травы можно услышать дыхание Жизни. Но не смотреть на него было нельзя – добрые две трети собравшихся в святилище хейсаров не сводили с меня глаз и ждали хотя бы тени эмоций, которые можно было бы счесть неподобающими для гард’эйт. Поэтому я старательно держала лицо и не отрывала «восхищенного» взгляда от копья[51], зажатого в лапе Снежного Барса, пока густой бас, прозвучавший из тьмы, клубящейся за спиной Бога-Отца, не заставил меня похолодеть:
– Кто вы и что привело вас в рей’н’и’ол, воины?![52]
– Я – Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, пришел принести Барсу дары за спасение баас’ара[53] первой крови…[54]
– Я – Кром Меченый, ори’шер рода Аттарк, пришел поблагодарить Барса за ниспосланный мне знак…
– Я – Мэйнария Скользящая Следом из рода Аттарк, пришла выполнить обещанное…
Несколько долгих-предолгих мгновений в пещере стояла мертвая тишина. А затем ее разорвал хриплый голос одного из аннаров. Судя по вышивке на араллухе, то ли Максуда, то ли Оноирэ:
– Кром по прозвищу Меченый! Ты ведь служишь другому Богу, не так ли?
Даже не касаясь Крома, я почувствовала, как он напрягся:
– Кто ты, пытающийся говорить голосом Барса?
По лицам остальных аннаров промелькнули насмешливые улыбки. А в глазах того, кто усомнился в праве моего мужа вознести дары Богу-Воину, полыхнула ненависть:
– Я – Диртас Расколотая Скала, аннар рода Максудов! И говорю не голосом Барса, а голосом своих предков!!![55]
– Скажи мне, Диртас по прозвищу Расколотая Скала, ты, хейсар по крови и духу, знаешь, что такое благодарность?
Максуд аж поперхнулся:
– Я?!
– Да, ты! И если все-таки знаешь, то скажи, где она заканчивается. Чтобы твои сыновья, стоящие здесь, в рей’н’и’оле, ненароком не вышли за ее границы!
От вспыхнувшего лица хейсара можно было воспламенить трут:
– У моей благодарности границ НЕТ!!!
– Тогда почему ты удивляешься тому, что я, слуга Бога-Отступника, хочу воздать должное Богу-Воину? Или ты считаешь, что кровь, пролитая мной, менее горяча, чем та, которую когда-то проливал ты?
Расколотая Скала пошел пятнами – еще бы, Кром прилюдно выставил его на посмешище. Причем дважды: сначала усомнился в его способности воздавать по справедливости, а потом недвусмысленно дал понять, что Диртас уже не ори’шер, а н’нар!
Окажись я на месте Максуда – умерла бы от стыда. Или вызвала бы Крома на поединок. Этот – утерся. Вернее, попытался удержать лицо.
– Я не удивляюсь, а хочу убедиться, что ты понимаешь, куда именно пришел!
На лицах собравшихся в пещере хейсаров замелькали улыбки. В основной массе – насмешливые. Кром смеяться не стал – ляпнул такое, что у меня затряслись поджилки.
– Есть я, есть мое Слово и есть Барс… Ну, и где тут ты?
Аннар рода Максудов схватился за наш’ги, но ответить на оскорбление не успел – рядом со статуей Бастарза возникла высоченная – ничуть не ниже Крома – фигура и рявкнула на всю пещеру:
– Достаточно! Кром по прозвищу Меченый – ВОИН!! А тот, кто в этом сомневается, может посмотреть на его посох!!!
Я чуть не лопнула от гордости – на посох моего мужа стоило посмотреть и просто так! Чтобы ужаснуться тому количеству жизней, которые он забрал. А потом вдруг поняла, почему святилище называют местом «где тебя услышат» – голос увея[56], отразившись от невидимых стен, ударил по ушам сильнее, чем рев тревожного рога!
Несколько мгновений в пещере было тихо – те, кто еще не видел Посох Тьмы, пытались разглядеть Путь, а те, кто имел такую возможность, молча ждали начала речи. И дождались – подойдя к нам, верховный жрец Бастарза по очереди заглянул нам в глаза, потом вырвал из ножен кривой клинок и вскинул его над головой:
– У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!!
…К моему искреннему удивлению, в отличие от братьев во Свете, говорил он недолго и по делу, не пытаясь поразить нас ни красотой, ни глубокомысленностью речи:
– Воин – это человек долга. Долга перед Богами, своим народом, сородичами и самим собой. Каждый его поступок – служение. И не только Барсу – воин, защитивший женщину, возносит Дар Эйдилии, вступившийся за несправедливо обиженного становится рукой Найтэ[57], а предотвративший набег или войну на какое-то время возвращает на Горгот дух Даттара[58]. Тот, кто этого не видит, – слеп, даже если его глаза способны узреть парящего в небе орла или ползущего по травинке муравья. Поэтому я, увей, говорящий голосом Барса, протягиваю этот вар’дан[59] тому, кто понимает ценность Первой Крови! Тарваз Каменная Длань?
– Да, увей?
– Бастарз смотрит на тебя!
…Не успело отзвучать эхо последней фразы, как в пещере вспыхнуло еще десятка два факелов, и их свет, разорвав почти кромешный мрак, осветил и высоченный потолок, покрытый устрашающими кроваво-красными иглами[60], и жуткие алые колья[61], торчащие из «пола» за спиной статуи, и бурые каменные потеки, напоминающие следы крови, оставшиеся после Битвы Богов. Еще через десяток ударов сердца справа и слева от нас раздался слитный скрип, и я, скосив глаза, увидела, как дюжий помощник увея поворачивает висящий на цепях массивный металлический лист, отполированный до зеркального блеска.
Вспышка – и свет факелов, отраженный листом, остановился на жертвенном камне, прежде прятавшемся в густой тени. И тут же за нашими спинами раздалось испуганное блеяние барана.
Тарваз, явно дожидавшийся именно этого, неторопливо двинулся вперед. И, сделав три шага, превратился в статую.
«Благодарить вслух нет необходимости… – вспомнила я его объяснения. – Есть вы, ваше слово и Барс. А все остальное – тлен. Поэтому, остановившись перед статуей, не думайте, как вы выглядите со стороны, а просто слушайте свое сердце…»
Забавно, но в этот момент я почему-то вспомнила одну из проповедей брата Димитрия. И презрительно усмехнулась – теперь, увидев, как обращаются к своему богу хейсары, я понимала, что слуг Бога-Отца больше интересовала форма, чем содержание:
– …Ну кто так кланяется?! – жезл с оголовьем, изображающим солнце, описывает дугу и с силой бьет по хребту коленопреклоненной Воронихи. – Истовее надо, истовее! Ибо деяние, в котором нет души, – суть шаг к Двуликому!
Очередной поклон завершается стуком – до смерти перепуганная Ворониха ударяется лбом об пол и тихонечко взвизгивает от боли.
На губах брата Димитрия появляется кривая улыбка:
– Больно? Возрадуйся, ибо ты только что отринула плотское начало и дала возможность своей молитве вознестись в горние выси…
– Слышишь?! – горячечный шепот Аматы, прозвучавший у меня над ухом, заставляет меня испуганно вздрогнуть. А чувствительный щипок за бок – закрыть глаза и зашевелить губами в очередном повторении «Благодарствия». – Кланяйся чаще! Иначе твои молитвы не стоят ни копья…
«Надо слушать свое сердце…» – про себя повторила я и улыбнулась: сердце пело от радости. Ибо мой муж, живой и здоровый, стоял РЯДОМ!!!
…Увей не обманул – Барс смотрел на Тарваза. И, кажется, даже водил его десницей. Ибо за полчаса, потребовавшихся аннару рода Аттарк, чтобы принести в жертву два десятка баранов, на его белоснежном араллухе не появилось ни одной капельки крови!
Хейсары, крайне серьезно относящиеся к такого рода знамениям, троекратно рявкнули свое «у-уэй», причем наши сородичи орали громче всех. А вот Каменная Длань ничем не показал своего восторга – склонил голову перед статуей, неторопливо повернулся к ней спиной, подошел к увею и вернул ему ритуальный клинок:
– Я – сделал…
– Ты был услышан! – кивнул жрец, с благоговением протер дымящееся лезвие куском ткани и протянул его Крому: – Бастарз смотрит на тебя, ори’шер!
«Мужчина-воин», до этого момента соперничавший со статуей Бастарза в неподвижности, не глядя, отвел в мою сторону руку, сжимавшую Посох Тьмы, дождался, пока я возьмусь за древко, и взял ритуальный клинок. Потом так же неторопливо, как Тарваз, сделал положенные три шага и остановился.
Я им залюбовалась. Было с чего – даже сейчас, толком не восстановившись после ранения, он выглядел внушительно. И чем-то походил на Дээта[62].
Видимо, эта мысль пришла в голову не только мне – десницы некоторых хейсаров потянулись к рукоятям наш’ги, а Расколотая Скала даже вцепился рукой в плечо стоящего рядом с ним воина.
Кром не обратил на их шевеления никакого внимания – постоял, глядя на статую, минуты две – две с половиной, потом подошел к помощнику увея, удерживающего брыкающегося барана рядом с окровавленным жертвенным камнем, и отточенным движением сбил животное с ног…
…То, что с ножами Меченый управляется ничуть не хуже, чем с посохом или чеканом, я догадывалась. Но то, что он может с ними делать в реальности, видела впервые – удары, которые он наносил, были похожи друг на друга, как капельки росы. И выглядели до безумия красиво! Да, именно красиво – казалось, он не вкладывал в движения рук никаких усилий, но отточенный клинок перехватывал глотки жертвенным животным с такой легкостью, как будто кромсал воздух!
Что интересно, при этом Кром смотрел не на них и не на кровь, сплошным потоком стекающую по желобкам к каменному колодцу у ног статуи, а на каменное копье, зажатое в руке Бога-Воина.
Видимо, молитвы, которые он возносил во время жертвоприношения, были действительно искренними, так как Барс принял и его дары. Точно так же, как и дары Каменной Длани.
Окружавшие нас воины снова сотрясли воздух троекратным ревом и затихли, уставившись на меня.
Что делать, когда мне вручат ритуальный клинок, я помнила прекрасно. Поэтому, услышав «Бастарз смотрит на тебя, гард’эйт», осторожно взяла все еще теплый клинок за рукоять и протянула его Крому:
– Его длань – моя длань! Я сказала…
Потом подошла к статуе и решительно заглянула в ее глаза.
Странно, но жуть, которой веяло от нее все время до этого, тут же куда-то пропала, а на смену ей пришли непоколебимое спокойствие и твердая уверенность в том, что я тут по праву.
«Благодарю тебя, Барс, за то, что ты не дал прерваться нити жизни моего мужа, за то, что в его руки потихонечку возвращается былая сила, и за то, что ни одна из полученных ран не превратила его в бессильного калеку, не способного взять в руки меч!»
То, что Кром сражается не мечом, а посохом или чеканом, я сообразила уже после того, как завершила молитву. Но поправляться не стала – Бастарз и сам был воином. Значит, понимал, что значит немощь. И не нуждался в пояснениях.
«А еще я хочу поблагодарить тебя за то, что свел меня с этим мужчиной. И за то, что заставил увидеть Свет, горящий в его душе…»
Ворвавшийся в пещеру ветерок качнул пламя факелов, и мне почудилось, что Барс улыбнулся. На душе стало светло и спокойно. И я поняла, что говорить все то, что я хотела, необязательно – Бог-Отец ЗНАЕТ, что я обещала ему двадцать баранов не потому, что боялась уйти, а потому, что люблю Крома больше жизни, ВИДИТ, что я приняла данную клятву душой и сердцем и по-настоящему считаю себя гард’эйт, и РАД тому, что мы с Меченым стали одним целым. Поэтому я склонилась в поясном поклоне и ограничилась одним, но до безумия емким словом:
«Благодарю!!!»
А через пару ударов сердца с изумлением поняла, что жертвоприношение закончено, а с губ моего мужа уже сорвалось традиционное «Я – сделал!».
Короткий взгляд на его араллух – и мою душу переполнила безумная радость: я была услышана! Так же, как Тарваз с Кромом!!!
– Ты была услышана! – веско подтвердил увей, принял из рук моего мужа ритуальный клинок, тщательно протер его тряпкой, с благоговением вложил в ножны, а затем повернулся к аннарам: – Вы – видели! У-уэй!!!
Кивнули. Все, кроме Расколотой Стены и старика, неуловимо похожего на Намора Медвежью Лапу.
Первый – злобно ощерился, но промолчал. А второй тяжело шагнул вперед, огладил седую бороду и вскинул над головой правый кулак:
– Я – видел! Больше, чем другие! И хочу задать несколько вопросов…
Перед моими глазами тут же появилось хмурое лицо Тарваза, а в ушах снова прозвучал его голос:
– Мы будем в своем праве. И если ты, Кром, не ошибешься, то никто не посмеет оспорить волю Бастарза…
Видимо, и этот аннар был в своем праве, так как увей утвердительно кивнул и отступил в сторону, чтобы не загораживать нас с Кромом и Тарвазом.
– Я, Лерий Сжатый Кулак, аннар рода Усмаров, видел не один Посох Тьмы и знаю, что значит каждая зарубка на Пути Бездушных. Поэтому задам только один вопрос: скажи, Кром, сколько душ ты спас от ухода за грань?
– Шесть десятков и восемь… – тут же ответил Меченый.
– Семьде… – дернулась было я, а потом сообразила, что меня, то есть одну душу, он спас несколько раз.
– Теперь вопрос к Каменной Длани! – насмешливо глядя на Тарваза, воскликнул Сжатый Кулак. – Как называют воина, сумевшего одолеть пять десятков противников один на один?
Старший отец рода Аттарков побагровел, сжал кулаки, но все-таки ответил:
– Баас’ори’те…
По губам Лерия зазмеилась довольная улыбка:
– Что ж, я тебя услышал!