Я проснулся раньше Алины. Она спала так крепко и безмятежно, что я побоялся даже скрипнуть кроватью. Внимательно рассмотрел ее на утреннем свету. Красивая девчонка, ничего не скажешь. Губы мои растянула усмешка – ишь, как вольно разметалась она на своей половине тахты! Если бы я был поэтом, точно написал бы: «На заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит…» Но я не Афанасий Фет, а всего-навсего Эд Хомайко. Да и зарей на небе давно уже и не пахнет – на часах начало десятого.
Если честно, во мне зародилось желание, которому, однако, не суждено было окрепнуть; в памяти, как фрегат из тумана, выплыл вчерашний день с тремя неординарными событиями – загадочное, от которого и сейчас мурашки по коже, письмо дяди из небытия, «Пиры Лукулла» с вкусной едой, обильной выпивкой и интригующей официанткой Зоей, наконец, нежданный-негаданный подарок судьбы в лице приблудной Алины. Признаюсь честно: именно ребус, на который отважился Модест Павлович Радецкий, и омрачил мне настроение.
Я неслышно, как мотылек, переместился в кухню. Прислушался весьма придирчиво к себе – голова, как ни странно, ясна и совсем не болит. Но чашечка крепчайшего кофе окажется очень кстати. Я вылил из безотказного работяги «Брауна» мертвую воду. Мертвую – значит уже однажды кипяченую, а посему бесполезную или даже вредную для организма. Так, по крайней мере, я где-то прочитал. Когда красный водомерный шарик достиг отметки «minimum», убрал еле слышную, чтобы не разбудить Алину, струйку из крана. Хотелось бы, конечно, отличиться перед моей нечаянной зазнобой, подав ей в постель дымящийся кофе, но жалко будить. Опять-таки я весь уже сосредоточился на предстоящем дне. Не успокоюсь, пока не разберусь, что же на самом деле произошло с моим единственным родственником.