Чем хороша любая университетская кафедра, так это особой атмосферой. Наша кафедра философии этим тоже не обделена. Заходишь и чувствуешь – явно тут люди своеобразные. Простенько, не сказать – бедненько, но – уютно. Может, потому, что места мало.
Со стен смотрят надписи с цитатами великих, сделанные студентами прошлых лет на юбилей кафедры, да так и оставленные на месте с тех далеких пор. Тоже ведь история уже. Не отнимешь. У нас даже есть настоящая пишущая машинка. Сколько ей лет, никто не знает, но она так и стоит на столе как напоминание: все преходяще, а вещи – вдвойне. Вполне себе по-философски.
Господа из далекой Персии прибыли ровно к восьми утра. Тайна раздобыла где-то электрическую плитку и сейчас занималась приготовлением кофе. Вот умеет она все устроить. Не великие хлопоты, а людям приятно.
Гостям было где-то под шестьдесят. Оба смуглые, седовласые, один с небольшой залысиной. Одеты они были в обычные костюмы. С виду, в общем, люди как люди. Никакой экзотики.
Поздоровались они по-русски, но потом извинились и перешли на персидский. Того, что с залысиной, звали Али, другого – Хусейн. Хм, интересно, откуда они узнали, что у меня есть переводчик? А! Ильяс Раилевич, ну тогда все ясно. Хотя нет, не все. Какую роль во всем этом играют Институт и лично Ильяс Раилевич, хотелось бы прояснить. Очень хотелось.
Тайна налила всем свежесваренного кофе и уселась рядом со мной напротив гостей. Те поблагодарили, спросили что-то у Тайны, она ответила. Так беседа и завязалась. О чем они говорили, я, ясное дело, понятия не имел, но, думаю, о чем-то малозначащем. Может, о погоде. Восточные люди сразу к делу не приступают обычно.
Выждав пару минут, я выразительно посмотрел на Тайну и откашлялся. Пора было вступать в разговор. Настроение, впрочем, у меня было с утра затейливое, так что хотелось сказать что-то вроде: как дела на Плюке[1], но я сдержался. Вряд ли господа потратили столько усилий, времени и средств, чтобы услышать такое.
На самом деле я просто нервничал. У меня не имелось никаких предположений о том, кто они и что им от меня нужно. В том тяжелом положении, в котором я оказался после гибели Эдельвейс, у меня практически не было и минуты, когда бы я смог расслабиться и чувствовать себя в безопасности. Я всегда держался настороже и ждал чего-то нехорошего каждую секунду. Впрочем, мой Токен молчал, и это несколько успокаивало.
– Приветствую вас, – вежливо сказал я. – Как прошло ваше путешествие к нам?
– Хвала Всевышнему, все хорошо, – ответил один из них – тот, что с залысиной, Али. Это я и сам понял, хотя Тайна перевела.
– Извините нас за то, что мы немножко отвлеклись, разговаривая с госпожой Халиловой, – подал голос другой гость. – Мы вспоминали наши дискуссии в Париже и Москве.
– А, так вы знакомы! – удивился я. – А ты мне не сказала, – здесь я укоризненно посмотрел на Тайну.
– Я боялась, что вы откажетесь взять меня с собой, – смущенно ответила она.
– Хм, женская логика. Обсудим это позже. А что именно являлось предметом ваших дискуссий, можно узнать? – спросил я, обращаясь к гостям.
– Некоторые особенности шиитской доктрины о Махди, последнем имаме всех мусульман, – ответил Хусейн.
– Я полагаю, что образ Махди связан с зороастризмом и является в существенной степени результатом влияния этой религии, существовавшей, как известно, на территории Персии, – вступила в разговор Тайна и перевела свою фразу гостям.
– Госпожа Халилова считает, что имам Махди не имеет отношения к изначальному исламу и что вся эсхатология шиизма берет начало в зороастризме. Мы с ней не согласны. Вот, собственно, о чем наши споры, – вежливо и даже с улыбкой сказал Али.
– В целом вся идея появления Махди в конце времен сильно напоминает пророчество о сыне Зороастра, который тоже придет в конце времен, чтобы добиться окончательной победы добра над злом, Ахуры-Мазды над Ариманом, – сказала мне Тайна. – Вот о чем шла речь, если уж говорить прямо. В рамках моей работы по сравнительному религиоведению я и познакомилась с ними. Точнее, меня познакомил Ильяс Раилевич.
– А-а-а, – несколько ошеломленно протянул я, – а можно притормозить чуток? – Это я ей, естественно, адресовал. – А то получится, что я не в теме, а тогда о чем разговор?
– А что такого, босс? – с милой улыбкой сказала Тайна.
– Ну я же не знаю фарси, – парировал я.
Гости несколько озадаченно переглянулись, но промолчали.
– Извините, – вежливо улыбнулся я, – просто хотел прояснить кое-что. И если уж речь о таких темах, то я не большой знаток ислама. Но, пользуясь случаем, спрошу вот о чем. Насколько мне известно, идея имамата базируется на признании двенадцати имамов, потомков Али, зятя пророка Мухаммеда, в качестве единственно легитимных правителей исламской уммы, да и всего человечества, собственно. Согласно исламу.
Но партия Али потерпела поражение в ходе борьбы за власть в халифате после смерти пророка, поэтому воззрения шиитов были отвергнуты большинством, которое представляли сунниты, в том числе и в вопросе наследования и передачи власти в мусульманской общине. И это, насколько я понимаю, и есть причина раскола и расхождения взглядов на Махди?
– Сунниты тоже верят в приход Махди, – покачал головой Хусейн. – Но мы еще верим, что имамы могут происходить только из дома пророка, ахль аль-бейт, от потомков Али и Фатимы, дочери пророка. Мы считаем, что за временем, когда был пророк на земле, наступило время валайата – возлюбленных Бога. Дружба с Богом дает этим избранным особое вдохновение и особые откровения, делая из них духовных вождей человечества. Но это часть нашего учения.
– Имам, насколько понимаю, бессмертен? – спросил я у Хусейна. – Это всегда мне казалось самой интересной идеей касательно него. В каком качестве это бессмертие?
– В определенном смысле. Ведь история его жизни очень и очень загадочна. Махди произошел из потомков Мухаммада. А его матерью была византийская принцесса Наргис Хатун, принявшая ислам и рожденная от сына императора Восточной Римской империи. Мы верим, что мать Наргис происходила из потомков Симона Петра, апостола Иисуса. Родословная имама Махди уже сама по себе говорит о его необычности. В день смерти своего отца, имама Хасана, Махди исчез. Это его первое сокрытие, которое длилось семьдесят лет.
– А было и второе?
– Второе сокрытие, гайбат, продолжается и сейчас и закончится с приходом Махди в конце времен. В этом великом сокрытии он пребывает в невидимом, особом мире алам аль-митал. Увидеть его… дано только тем, кто чист сердцем и развил особые органы чувств для того, чтобы видеть и чувствовать имама в своем личном духовном опыте.
– Ясно, – кивнул я (Тайна переводила отлично). – Но все-таки интересно: он жив как личность или он – чистая энергия, идея?
– Мы верим, что он жив и пребывает невидимым среди людей. И хотя он невидим для обычных органов чувств, он присутствует в сердцах верующих и ведет по пути всех, кто обращается к нему за поддержкой. Как я уже сказал, те, кто имеет особые духовные способности, могут установить с ним духовную связь.
– Не слишком уж и отличается от изначальной идеи о Логосе, а? – поделился я скоренько с Тайной. Она что-то сказала иранцам, но, подозреваю, не совсем то, что я имел в виду.
– У Махди много эпитетов, отражающих его непостижимую суть, – произнес Али. – Имам аль-Ка’им (Восстающий), Худжжат (аргумент Аллаха), Махди аль-Мунтазар (Ожидаемый), Сахиб аз-Заман (Господин времени). Имам Времени.
– А вот это особенно любопытно, – вставил я реплику. – Господин времени…
– Есть и другие, – продолжил Али, – хотя верующих удерживают от произношения его настоящего имени. Что касается его эпитета Сахиб аз-Заман, то существует следующий хадис: «Человек, не познавший имама своего времени, умер смертью джахилийя – невежества». Это означает, что имам Махди – имам нашего, – это слово Али выделил, – времени и его полновластный господин. И те, кто желает праведной жизни, должны установить с ним связь, ведь другого времени, чтобы пройти путем праведных, у них не будет.
– Чтобы понять феномен Махди, его важность для мусульман и вообще для всего человечества, – вставил Хусейн, – нужно помнить, что он есть «полюс полюсов», кутб аль-актаб, он высший глава всех иерархий Земли. Он – ось мира, о которой пророк сказал, что люди получают от нее много пользы, даже если и не могут ее видеть.
Вот тут-то я начал потихоньку прозревать, зачем весь этот разговор. Его инициировала Тайна, но у нее были свои резоны, а вот для меня ключевое слово прозвучало – ось мира, axis mundi – и наполнило меня тревожными предчувствиями.
Я знал это определение в другом контексте, и то, что оно возникло здесь, в этой ситуации с нашими гостями, повернуло мое восприятие этого феномена в другое измерение. Как истинные люди Востока иранцы не говорили прямо о причине своего появления и возникшего откуда-то горячего желания познакомиться с моей скромной персоной, если они только не знали о моей иной роли. Но они задавали определенный контекст, который должен был сказать мне то, о чем они молчали.
– Ось мира, говорите… – тут я замер, сраженный мыслью, пришедшей мне после этих слов. Вернее, не совсем оформленной мыслью, но как будто бы все мои предчувствия вдруг обрели некую осязаемость.
– А что вас смущает? – откликнулся Хусейн, и персы переглянулись между собой.
– Нет, ничего, ничего, – попытался улыбнуться я. Вышло кривовато, но что тут поделать.
– Господа, уважаемые, позвольте вопрос, – вовремя вмешалась Тайна. – Какими судьбами вы в Тюмени?
– Мы навещали нашу небольшую общину здесь, – ответствовал Али. – Ну и решили повидать вас, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
– Я, признаться, думала, что в этой местности нет шиитов.
– Наши братья есть везде. И здесь – тоже. Не так много, как хотелось бы, конечно, но…
Мы с Тайной тоже переглянулись. Господа казались слишком весомыми, чтобы просто так посещать местную общину верующих. Они явно что-то недоговаривали. И хотя цель их визита нам была непонятна, прямо спрашивать мы пока не решались.
– Если вам нужна какая-либо помощь здесь, мы с удовольствием вам ее окажем, – вежливо и с милой улыбкой произнесла Тайна и перевела мне. Сказано это было с такой интонацией, что даже я, не зная языка, уловил тонкий намек на то, что пора и поговорить.
– Мы благодарны вам за предложение, но на самом деле мы завтра утром вылетаем в Москву, – учтиво ответил Хусейн.
– Мы очень благодарны вам за возможность поговорить, познакомиться, – добавил Али. – Для нас это важно.
По тому, как они это сказали, для меня стало ясно, что протокольная часть беседы закончилась. Мы с Тайной улыбнулись, она встала (я тоже). Персы поднялись вслед за нами. Али что-то спросил у Тайны; она принялась отвечать. Тем временем Хусейн, наклонившись доверительно ко мне, сказал на прекрасном английском:
– Мастер, братья просили меня передать вам пожелания мудрости и терпения во всех ваших делах.
После этой фразы он как ни в чем не бывало продолжил движение и уже в дверях, на выходе, с улыбкой кивнул мне. Так мы и расстались: не сказав ничего важного, не узнав о причине их внезапного появления.
Проводив персов, я изучающе посмотрел на Тайну. Ну хоть что-то она должна мне рассказать о том, что все это значит?
– Не смотрите так, босс. Я тут ни при чем.
– А кто «при чем»?
– Институт, я думаю.
– Ладно. Институт «при чем», ты ни при чем. Я понял.
– И сарказм ваш неуместен. Неужели вам не было любопытно?
– Любопытно – было. Но вот что хотел бы я знать, так это то, в чем реальный интерес этих людей к моей скромной персоне.
– Не такая уж вы и скромная персона, босс.
– Да? И в чем же моя нескромность?
– Вы – представитель Института.
– Ты – тоже, но они же не к тебе приехали?
– Коллуэй тщательно подбирает людей, можете мне поверить. И уж если вы работаете на «Проект», то это точно не просто так. Возможно, вы еще не совсем осознаете масштабность тех задач, в которые вас вовлекли, но скоро такое понимание придет, я уверена.
– Но почему иранцы? Да еще и фанатики какие-то.
– Привыкайте. Я убеждена: они будут не единственными желающими познакомиться.
– Не уверен, что я таким желанием озабочен.
– Это… часть работы, босс. Но не волнуйтесь: я буду рядом.
– Ну хоть что-то… – улыбнулся я примиряюще. – Так в чем же был реальный интерес этих людей? Зачем они искали встречи?
– Что вы знаете об Иране?
– Боюсь, немного. Одни клише. Никогда особенно не интересовался.
– Иран – одна из опор Евразии. Соответственно, важность его трудно переоценить. Во времена Российской империи он входил в зону ее непосредственного управления. Сейчас все сложнее, конечно. Тем не менее все значимые мифы создавались на территории Евразии. Они и владеют миром. Евразия – их центр и источник. Вы ведь не будете опровергать утверждение, что миром правят идеи?
– Не буду, и?
– В том числе – а может, и в первую очередь – идеи религиозные. Столкновение цивилизаций есть столкновение идей.
– Как ново, – хмыкнул я.
– Коллуэй считает, что за религией скрывается нечто более фундаментальное, то, что влияет на цивилизационный выбор. Миф. И его архетипы, которые трансформируются с течением времени в новые формы. В том числе религиозные. Но первичен миф. Для него столкновение идей – это развитие первомифа. За этим он пристально следит. Иногда мне кажется, это и есть то, что его по-настоящему волнует.
– А при чем здесь я?
– Босс, вы – в зоне столкновения. В самом что ни на есть его эпицентре.
– Темнишь что-то, – недоверчиво протянул я, – мы с Коллуэем вообще про другое говорили. Я же здесь про обычаи отчеты готовлю.
– Ну тогда вот, как говорится, сюрприз будет. Мы здесь на передовой нескольких программ Института. Так что, босс, не обессудьте, если придется поработать над чем-то кроме ваших любимых философских статей.
– Не уверен, что хочу этого, – буркнул я нехотя, хотя знал, что в ее словах есть свой смысл. Мне впарили мешок с котом, и, похоже, это будет не последний сюрприз.
– Не хмурьтесь, босс. Есть и плюсы.
– Да? И какие?
– Как уже сказала, я с вами.
Что тут скажешь? Я только руками развел, глядя в эти хитрющие смеющиеся глаза. И ведь не возразишь!