Оригинальная версия данной работы впервые опубликована в журнале The Psychoanalytic Study of the Child, 2:359–396, 1946.
Психоаналитик, с большим успехом разрабатывающий исторические аспекты, и в 1944 году не уставал повторять, что «даже среди огромной массы людей каждый обладает индивидуальностью, и в то же время он неиндивидуален, он частичка толпы, подчиненная психологическим законам, отличающимся от тех, которые действуют, когда он один, дома» (Zilboorg, 1944, p.6).
Если на минуту представить себе человека, который географически находится в одиночестве (а это может быть его дом), вопрос о том, действительно ли психологические законы, управляющие им как одиночкой, будут иными, чем те, что руководят им, когда он «в толпе», все же не столь однозначен. Не будет ли точнее сказать, что иной будет ситуация – а с ней и характеристики сознания и подвижности, доступные каналы коммуникации и способы самовыражения и действия? Нужно понимать, что человек может быть всегда одиноким психологически; что человек-одиночка – это «лучше», чем тот же человек «в толпе»; что человек, временно оставшийся один, перестает быть политическим животным и изымает себя из социального действия (или бездействия) на каком угодно классовом уровне; эти и другие стереотипы мне следовало озвучить здесь лишь для будущего анализа.
В универсальном труде Фенихеля о теории неврозов (1945) тема социальных прототипов возникает лишь в конце главы, посвященной умственному развитию, и даже тогда – как отрицание: «Ни вера в “идеальные модели”, ни некоторая степень “социального страха” не являются безусловно патологическими». Проблема источников суперэго не обсуждается им вплоть до 463-й страницы главы о расстройствах характера.
Эта работа написана после публикации труда «Детство у двух племен американских индейцев» (Erikson, 1945) и перекликается с ним во вступительной части.
Как уже было подробно описано (Erikson, 1945), такая коллективная фиксация является важной частью общей инстинктивной саморегуляции культуры.
Очевидно, что с «перевоспитанием» «плохих» народов не все так просто. Можно утверждать, что ни признание грехов, ни обещания вести себя хорошо не превратят нацию в «демократическую», пока предлагаемая ей новая идентичность не будет интегрирована в предшествующие концепции сильного и слабого, мужского и женского, базирующиеся на опыте географическо-исторической матрицы нации и детского опыта индивидуума. Только победитель, демонстрирующий историческую неизбежность наднациональных целей и понимающий, как обосновать их на существующей региональной идентичности, может превратить старую нацию в новых людей.
Бруно Беттельгейм (1943) описал свой опыт выживания в одном из первых немецких концентрационных лагерей. Он рассказал о различных действиях и внешних проявлениях (например, в позах и одежде) отказа заключенных от своей идентичности как антифашистов, которые как бы принимали идентичность своих мучителей. Сам он сохранил свою жизнь и рассудок, сознательно и последовательно поддерживая свою историческую еврейскую идентичность необоримого духовного и интеллектуального превосходства над физически более сильным внешним миром. Он сделал своих мучителей объектом молчаливого изучения, результаты которого, оказавшись в безопасности, представил свободному миру.