Нэнси пыталась настроиться, чтобы не слышать дыхания Бретта. Она знала, что он не специально дышит громко, но все равно не могла справиться с раздражением. Бретт безупречен, напомнила она себе. Он молод и красив, остроумен и великолепен, и подруги умрут от зависти, когда его увидят. В этом состояло его главное достоинство. Так что громкое дыхание – не такой уж и страшный недостаток.
– Мы можем включить радио? – спросила она, наклонившись вперед, чтобы привлечь внимание водителя.
Возможно, Бретт подхватил какой-то вирус во время перелета. Грейдон подумала о том, чтобы достать из сумочки дезинфицирующее средство и обработать руки, но такое поведение не вписывалось в образ, который она для него создала. Бретт считал ее безбашенной. Приятный контраст со слишком нервной женщиной, с которой он встречался в Бостоне. Подружки изрядно повеселятся, когда узнают, что кто-то может подумать, будто она способна расслабиться. Но в Штатах нет необходимости требовать, чтобы за ней заехали домой перед тем, как отправиться на свидание, – это делало ее беспечной и очень ей нравилось. Прежде она так себя не вела.
Ее часто дразнили, когда она училась в школе и в университете, – за то, что она слишком организованная, что у нее ОКР[5]. Ей действительно нравилось приходить вовремя и завершать любые задания по расписанию. И она так и не поняла, почему это качество вызывало у всех смех и какое отношение оно имеет к расстройству нервной системы. Учителя снисходительно улыбались, когда Нэнси слишком рано сдавала домашние задания, и, почти как все остальные, смеялись, когда Лила неизменно опаздывала.
– Значит, Лондон, – сказал Бретт, глядя на пролетающую в окне дорогу. – Не могу поверить, что я действительно здесь нахожусь.
Нэнси накрыла его руку ладонью, пытаясь найти нечто привлекательное в его восхищении пригородами Западного Лондона.
– Это пригород. И здесь ужасно.
– А мне нравится, – просто ответил спутник и вновь прислонил свой идеальный лоб к стеклу.
Они опоздают. Ну не в буквальном смысле – приглашение на восемь предполагало появление в восемь тридцать. Но они не будут точными. Им не удалось найти машину, которую Грейдон забронировала, чтобы сразу выехать из аэропорта. Бретт прохаживался по парковке, пытаясь отыскать имя Нэнси на табличке, бодро таская за собой все, что ему могло потребоваться для путешествия – выходные с Джорджией, а потом неделя в Париже, – в маленьком рюкзаке. Нэнси прикусила губу, чтобы не закричать. Она вела себя почти безупречно все то время, что они провели вместе, но чувствовала, как в ней растет протест и как она уже готова взорваться – неизменное спокойствие спутника бесило ее.
Впрочем, она знала, что проблема не в такси. Ее тревожила предстоящая встреча Бретта с подругами. Он расспрашивал о них в самолете, хотя она надела маску для глаз, вставила беруши и намазала кремом руки – с тем же успехом можно было повесить табличку «Не беспокоить». Ее также волновало, что он мог предложить ей вступить в клуб «В миле над землей»[6], чего ей категорически не хотелось делать. Бретт был молод и никогда не покидал Америки. Он даже почти не летал на самолете. И дурацкая идея вполне могла привлечь его. Но он удивил ее, когда не стал поднимать эту тему. Зато умудрился задать правильный вопрос: «Ты нервничаешь из-за встречи с подругами?» Нэнси ответила: «Да», и ее удивило удовольствие, которое она получила, сказав правду. Ну, во всяком случае, часть правды.
Однако потом Бретт все испортил.
– Тебя беспокоит, что они начнут рассказывать жуткие истории о школе? – Он улыбался, демонстрируя два ряда идеальных зубов – работа американских дантистов.
У Грейдон сжалось все внутри, и она коротко рассмеялась, надеясь, что он не поймет, как близко подошел к правде. Все хорошо, снова и снова повторяла она себе во время полета. Прошло двенадцать лет. И нет никаких причин для того, чтобы правда вышла наружу.
Нэнси открыла рот, чтобы попытаться что-то объяснить, но, как это случалось всякий раз, когда она начинала рассказывать о своей дружбе с Лилой и Джорджией, ей не удалось произнести ни слова.
– Нас связывали очень необычные отношения, – только и сумела выговорить она – и слова закончились.
– Я понял, – ответил Бретт. – Вы учились в школе-интернате. И вместе выросли. Такие вещи обычно связывают на всю жизнь.
Тут Нэнси едва не рассмеялась. Так близко к правде и все же – как далеко!
Чушь, которую передавали по радио, была приятно универсальной. Будь это такси от ее квартиры до офиса в Бостоне или из аэропорта до дома Джорджии в Ноттинг-Хилле, в эфире неизменно возникала чрезмерно веселая парочка, которая несла какую-то ерунду, и их беседу оживляла старая поп-музыка. Бретт провел рукой по бедру Нэнси.
– Детка?
– Да?
– Ты как, нормально?
Неужели она могла дать ему честный ответ на такой вопрос на заднем сиденье машины, которую вел совершенно незнакомый человек? Но даже если забыть о водителе, правдивый ответ на вопрос Бретта представлялся маловероятным. Он был не из тех, с кем можно вести настоящий разговор. Ему нравились незначительные и легко решаемые проблемы. Нэнси всегда заранее заботилась о том, чтобы ей требовалось заменить электрическую лампочку, рассказать о второстепенной дилемме на работе или создать искусственный кризис в отношениях раз в две недели, чтобы он не оставался без дела.
Она словно оставляла для него дорожку из хлебных крошек, по которой он шел, и ему казалось, будто с каждым разом расстояние между ними сокращается. Она старалась казаться уязвимой настолько, чтобы поддерживать у него интерес к себе, одновременно оставаясь вызовом, не дающим ему заскучать.
Функция Бретта состояла в том, чтобы являться приятным отвлечением, а также в исцелении ее от неудобного стремления к физиологии секса. Мастурбация, к которой Грейдон относилась почти как к науке, оставалась неутешительно неудовлетворительной. Что-то внутри, что-то отбившееся от основной части души, нуждалось в коже и прикосновениях другого человека. Таким и стал Бретт. Ей нравилось его успокаивающе плотное тело, к тому же он был достаточно красив, чтобы его не отпугивало богатство Нэнси. У него имелись собственные друзья, и он редко жаловался, что она допоздна задерживается на работе. Если коротко, идеальный сожитель, но не более того. Нэнси планировала избавиться от этого мужчины через шесть месяцев, следуя своей обычной схеме, но тут получила по электронной почте письмо от Джорджии.
Она читала в постели. Бретт доставил ей удовольствие ртом, что искренне любил делать, а потом заснул рядом. Она вытащила телефон из-под подушки, чтобы проверить его в последний раз, и обнаружила сообщение. Без темы. Всего несколько слов – просьба вернуться домой.
Нэнси не знала, что именно в письме убедило ее поехать. Не в ее правилах было мчаться через половину мира, получив одно-единственное сообщение по электронной почте. К тому же Джорджия любила из всего устраивать драму. Она постоянно выдумывала разные истории, когда они учились в школе, воображала подростковые беременности у одноклассниц и лесбийские увлечения учительниц.
Но в этом послании Джорджии содержалось нечто необычное. Нэнси его стерла, а потом удивленно смотрела, как ее пальцы, будто по собственной воле, набирают сайт «Бритиш эйруэйз» и бронируют два билета первого класса до Лондона.
– У меня все хорошо, – ответила Грейдон Бретту, понимая, что пауза получилась слишком длинной. – А ты как?
– Сгораю от нетерпения, так мне хочется поскорее увидеть твоих подруг. Мне хочется, чтобы они рассказали о тебе все.
Однако правда состояла в том, что о Нэнси не существовало забавных историй. Она не напивалась до потери сознания, не сбривала брови и не танцевала у шеста в стрип-клубах. Никаких свиданий на одну ночь или телефонных разговоров в пьяном безобразии. Все, что она рассказывала Бретту, каждый анекдот, в котором она выглядела глупо, каждая история не имели к ней никакого отношения. В течение восемнадцати месяцев, что они встречались, она поведала ему дюжины сказок о своей жизни в Англии, но на самом деле главными действующими лицами в них были Лила и Джорджия.
Конечно, у Грейдон имелась собственная жизнь. Она напивалась, употребляла наркотики и трахалась с теми, с кем трахаться не следовало. Но все эти эпизоды не являлись ошибками. Нэнси все продумывала и планировала заранее. Именно так устроена ее жизнь. Легкомысленная, непринужденная и глупая особа, которая нравилась мужчинам, была полностью вымышленной. И она едва не испортила эту иллюзию в аэропорту. Бретт предложил воспользоваться «Убером», потому что заказанное такси не приехало.
– А в Лондоне есть «Убер»? – спросил он.
Нэнси не уловила шутки и резко ответила ему, но сразу поняла свою ошибку и постаралась отыграть все назад – во всяком случае, она очень на это рассчитывала, – обняв его за плечи и прижавшись к нему. Казалось, Бретт не заметил, как сильно бьется ее сердце у его груди. Она не хотела «Убер». Нэнси заказала изящный лимузин неделю назад, потому что приехать во дворец Джорджии в Ноттинг-Холле на грязном «Приусе» не входило в ее планы.
– У тебя все нормально? – повторил Бретт свой вопрос, и его темные глаза наполнила тревога.
Утешительный приз за приезд для спасения Джорджии и Лилы состоял в том, что Грейдон будет наблюдать, как они знакомятся с Бреттом. Они охренеют, как только его увидят. И дело не в том, что он моложе, хотя и это не помешает. Дело в мощи его рук, в его широких плечах и полных губах, всегда готовых смеяться. Он был безупречен. В темно-оранжевом уличном свете Нэнси напомнила себе еще раз взглянуть на него. Ей не терпелось увидеть Бретта, агрессивно красивого, с классической внешностью, стоящего рядом с их молочно-бледными английскими мужьями в темно-синих костюмах и со слабыми подбородками.
Бретт предложил переодеться – однако Нэнси знала, что Джорджия не одобрит его футболку и джинсы, поэтому сказала, чтобы он этого не делал. Она хотела, чтобы подруги увидели его поджарые предплечья и мощные бицепсы, когда он будет передавать салат. Хотела, чтобы позже, когда они лягут спать, они думали о том, как их руки обнимают широкие плечи Бретта или как они сжимают ногами его талию.
Она думала о полных сочувствия взглядах, которые бросала ей Лила, когда выходила замуж за Ру, и о неприятных свиданиях вслепую, на которые ее отправляла Джорджия перед тем, как она уехала в Америку. На ее губах появилась улыбка.
– У меня все о’кей. Честное слово. Просто возвращаться так странно.
– Ты взволнована из-за встречи с подругами?
– Очень взволнована, – солгала Нэнси. – И немного нервничаю. Я хорошо выгляжу?
Бретт отстегнул ремень безопасности, повернулся и поцеловал ее в губы. Глупый, театральный жест, который она обычно ненавидела.
– Ты выглядишь изумительно. – Он улыбнулся. – Мне не терпится сообщить им наши новости.
– Как и мне, – ответила спутница, не сводя глаз с огромного камня, блестевшего на безымянном пальце ее левой руки.
– Ого, – сказал Бретт, пока тащил сумку Нэнси вверх по белым ступенькам дома Джорджии и Чарли. Особняк оказался даже больше, чем она думала, глядя на фотографии. – У них здесь квартира?
Его подруга указала на домик в саду.
– Вот квартира. А все остальное принадлежит им.
– Ничего себе! – Бретт улыбнулся. – А я думал, это у тебя большая квартира.
Нэнси попыталась улыбнуться и нажала на кнопку звонка. Услышав стук каблуков по полу, который наверняка безупречно блестит, она сумела растянуть губы в улыбке. Она делала презентации, обеспечивала сделки на миллиарды долларов – разве она могла нервничать, встретившись со школьными подругами?
Конечно, стоило ей об этом подумать, как она сразу получила ответ. Огромная сине-зеленая дверь распахнулась, и на пороге, на фоне коридора, появилась улыбающаяся хозяйка.
Джорджия практически не изменилась со времени их предыдущей встречи. Сколько прошло с тех пор? Восемнадцать месяцев? Два года? Она набрала вес, тут не могло быть сомнений. Не меньше десяти фунтов[7]. Но глаза оставались огромными, а личико в форме сердца все еще было неоспоримо хорошеньким. С таким можно рекламировать по телевизору завтраки.
– Нэнс! – хозяйка улыбнулась. – Заходи!
Нэнси не могла отрицать, что увидеть стоящую в коридоре Джорджию, которую практически не изменило время, было равносильно возвращению домой. Гостья перешагнула порог, стараясь увидеть сразу все. На столике, стоящем в коридоре, свечи «Диптик»[8]. Полированный мраморный пол. Потолки огромной высоты, аромат цветов и запах готовящихся блюд. В общем, что-то из модного журнала. И в тот самый момент, когда Нэнси почувствовала, как в горле у нее появляется горький вкус, она заметила, как Джорджия смотрит на Бретта, оценивая безупречное тело, безупречную короткую стрижку и безупречное лицо.
– Бретт, это Джорджия, – улыбнулась Грейдон. – Джорджия, познакомься с Бреттом.
– Очень приятно, – выдохнула хозяйка, целуя его в обе щеки.
Неужели Нэнси только показалось или Джорджия действительно покраснела?
– Вы можете войти и быстро со всеми поздороваться, прежде чем устроитесь, или сначала освежитесь, а потом спуститесь вниз?
Она стояла перед дверью в кухню и указывала в сторону ведущей наверх лестницы, так что не оставалось сомнений, как им следует поступить.
– Давайте мы немного освежимся, – решил Бретт, как всегда оставаясь джентльменом.
– Как замечательно, что Джорджия и Чарли пригласили нас остановиться у них, – сказал Бретт, затаскивая чемодан Нэнси вверх по лестнице.
Колесики оставляли полоски на толстом ковре, и это порадовало владелицу чемодана. Не настолько серьезные полоски, чтобы действительно испортить ковер, но достаточные, чтобы Джорджия пришла в ужас и захотела проверить, следует ли его немедленно заменить.
– Да, – ответила Грейдон. – Она такая милашка.
Бретт присвистнул, когда открыл дверь гостевой комнаты. Одной из гостевых комнат. Вне всякого сомнения, лучшей в доме. Джорджия была не столько карьеристкой, сколько отчаянной альпинисткой, стремящейся к запредельным высотам. И она не могла упустить шанс устроить шоу. Нэнси пришлось признать, что здесь очень красиво. На высоких окнах шелковые занавески, стены изысканного розового цвета, такого бледного, что он казался почти белым. Под ногами половицы древнего, тоже белого паркета, посреди комнаты лежит роскошный ковер. Огромная кровать, на бархатном покрывале разбросаны многочисленные подушки. Передняя спинка кровати не меньше шести футов высотой, розовато-лиловые простыни украшает ряд пуговиц. Все очень большое или очень мягкое и невероятно дорогое. Типичная Джорджия: избыток вкуса. Она прошла долгий путь с тех пор, как была школьницей.
– Это больше, чем вся моя квартира, – сказал Бретт, бросая на пол рюкзак и глядя на высоченные потолки.
– М-м-м, – пробормотала Нэнси, размышляя о том, каковы размеры спальни Джорджии и Чарли. Или подруга все еще живет по понятиям низших классов и отдает лучшие комнаты гостям?
– Ты хочешь распаковать вещи? – спросила она у Бретта, глядя на благоговение на его лице.
Вопреки собственной воле Грейдон почувствовала, что его восторг вызывает у нее умиление. Он повернулся и направился в ванную комнату, прихватив с собой маленькую пластиковую сумочку с напитками из самолета.
Он был не так уж сильно моложе Нэнси, всего на шесть лет. Но к тому моменту, когда ей исполнилось двадцать семь, она повидала и проделала много самого разного. А у Бретта были лишь поездки на пляж и не особо сложный и весьма либеральный курс гуманитарных наук, где «профессора» давали студентам выходной, если те в нем нуждались, который назывался «день охраны психического здоровья». Бретт считал, что многое повидал, потому что ему удалось сбежать из Айдахо. Он из мира, где жить в Бостоне уже достижение.
Конечно, он ошибался. Но его энтузиазм и убежденность в правильности всего, что он делал, – Нэнси пришлось признать, что это впечатляющее сочетание, которому не каждый мог противиться.
Именно по этой причине они оказались вместе. Бретт приглашал ее на свидание семь раз, неизменно вежливо и ни секунды не сомневаясь, что она просто не может ему отказать. И он оказался прав. Нэнси не только согласилась с ним выпить, но и с удивлением обнаружила, что ей нравится находиться в его компании.
– Конечно, – ответил он из ванной комнаты. – Господи, у нее здесь шампуни из отеля! – Он выскочил из ванной комнаты с кучей бутылочек «Л’Окситан» в руках.
– Можешь их забрать, если хочешь.
Грейдон улыбнулась и сбросила джинсы и джемпер, после чего принялась вынимать из чемодана тщательно сложенные платья и блузки и вешать их в белый шкаф.
– Как тебе удается выглядеть так замечательно после того, как мы столько времени провели в самолете? – с улыбкой спросил Бретт.
Нэнси посмотрела на свое обнаженное тело, делая вид, что удивлена впечатлением, которое оно производит.
– В самом деле?
Он кивнул:
– Ты неотразима.
Она снова рассмеялась. Все в Бретте было таким мужским. Она желала его на уровне биологии.
– Хочешь трахнуться? – спросила она.
– Но разве мы можем? – ответил он. – Нас же ждут внизу.
В качестве ответа Нэнси засунула руку в трусики.
– Ну, – сказала она, – я намерена кончить, поможешь ты мне или нет.
Бретта не пришлось просить дважды. Когда Нэнси провела рукой по его спине и почувствовала, какая у него плотная кожа, она, наверное, в сотый раз подумала, что трахаться с тем, кто моложе тебя, с мужчиной, полным агрессии и жизни, очень приятно. Он застонал ей в ухо, а потом прижался к ней и громко вскрикнул.
– Тише, – сказала она, сделав вид, что ужаснулась, и мужчина улыбнулся. – Они нас услышат.
– Не беспокойся, – прошептал он, целуя ее шею. – Дом огромный. Будем надеяться, что они ничего не услышат.
Кода Грейдон кончила, она почти закричала.
Бретт заявил, что должен принять душ, и пока он этим занимался, его спутница изучала комнату. Даже намек на пыль, оставшуюся в каком-нибудь темном углу, приведет Джорджию в ужас, и прислуга будет уволена. К счастью для прислуги, Нэнси ничего не удалось обнаружить. Теперь она уже не сомневалась, что хозяйка приложила немало усилий, чтобы все выглядело безупречно, и Грейдон это понравилось. Букеты одинаковых цветов – толстые розовые бутоны – в вазах на прикроватных тумбочках, белые халаты на внутренней стороне двери, на туалетном столике увлажняющий крем. «Ты содержишь настоящий бутик-отель», скажет она, когда спустится вниз. И Джорджия не сможет понять, комплимент это или оскорбление.
Прислушиваясь к шуму, доносившемуся из душа, Нэнси посмотрела на висевшие на стене часы. Бретт всегда проводил в душе не меньше десяти минут, но прошло всего пять, и у нее еще оставалось время. Она выскользнула из комнаты, прошла босиком по коридору и поднялась на этаж выше, к спальне Джорджии. Распахнув дверь, гостья почувствовала, что та задела толстый ковер на полу. Грейдон знала, что ей не следовало здесь находиться.
Будь они обычными, нормальными подругами, ее поступок выглядел бы до невозможности странным. Но они таковыми не были. Нэнси это знала и не сомневалась, что знают и остальные. Они, подобно трем побегам лозы, по чистой случайности оказались вместе, сначала связанные жесткой проволокой, а потом – временем. Другие одноклассники и школьные подруги могли иметь несколько общих анекдотов и ряд забавных фрагментов воспоминаний, однако Нэнси, Джорджию и Лилу объединила кровь. Так что нет, ей не следовало здесь находиться, но это было нормально, и Грейдон не сомневалась, что Джорджия поступила бы так же, появись у нее хотя бы полшанса.
Под кроватью она обнаружила коробку с тестами на овуляцию и коробочку с тестами на беременность, обе наполовину использованные. Ничего примечательного, если не считать того, что Джорджия их спрятала. Было бы куда менее подозрительно хранить их под раковиной в ванной комнате. Все знали, что они с Чарли хотели детей, как и то, что они пытались. Нет, тут явно что-то не так. Нэнси открыла прикроватные тумбочки. Книги, бумажные салфетки, болеутоляющие, бутылки с водой… Ничего. Словно Джорджия ее дразнила. Под кроватью тоже больше ничего интересного. Как и в ящике у изножия кровати – только чистое белье с запахом роз и прачечной.
Нэнси немного помедлила на площадке лестницы, прислушиваясь, а потом вошла в гардеробную. Сердце громко стучало у нее в груди, но она знала, что сюда никто не придет. Они слишком заняты внизу, выпытывая у Джорджии подробности о Бретте. На верхней полке Грейдон увидела коробки от обуви. Запомнив порядок, в котором они лежали, она потянулась вверх, достала до них кончиками пальцев, и через мгновение они оказались внизу. Да, это должно быть здесь, Нэнси подняла крышку коробки от «Ральфа Лорен» и обнаружила внутри пару туфель на высоких каблуках. Она быстро сорвала крышку «Гуччи». С тем же результатом.
Последней оказалась коробка от сапог – длиннее остальных. Ее углы были помяты, как будто ее открывали сотни раз, и Нэнси поняла, что нашла то, что искала. Сделала вдох. Коробка была тяжелой. Слишком тяжелой для сапог. Большая, равномерно распределенная масса. Что там такое? Спиртное? Нет, конечно же, нет. Джорджия могла пить сколько угодно у себя на кухне – никто бы не заметил, не говоря уже о том, чтобы задавать вопросы. Здесь находилось то, чего Чарли видеть не следовало. У Нэнси появилась новая мысль. Быть может, не стоит открывать коробку? Возможно, лучше не знать, что внутри? Эта мысль ей понравилась. Она успокоила пылающий жар. И напомнила, что Нэнси – хороший человек с хорошими мыслями и инстинктами. Успокоившись знанием, что она вовсе не должна это делать и вполне может просто уйти, женщина сняла крышку.
Пятнадцать, может быть, двадцать детских комбинезонов, свернутых колбасками. Все оттенки белого, голубого и кремового. Нагрудники. Носочки. Крошечные джемперы. Коробка была полной. В ней не осталось места ни для одного предмета, пусть даже очень маленького. Словно Джорджия обещала себе одну коробку – одну, и все. Как если бы она верила, что после того, как коробка будет заполнена, она сумеет остановиться. Нэнси накрыла коробку крышкой, поставила ее так, чтобы искривленный уголок оказался на прежнем месте, а потом аккуратно вернула в шкаф остальные. И вздохнула, пытаясь понять, что делать с полученной информацией.
Быть может, позже она сумеет ею воспользоваться.