Олега и Таню я знал с самых детских лет, хотя сказать по правде и дай Бог памяти, знаю, как бы там ни было, оба живы здоровы, но только вот счастливы ли? Как говорят в таких ситуациях: жизнь прожить – не поле перейти, и ведь оно действительно так и есть. Мы можем хорохориться, а жизнь незаметно расставляет свои акценты и, желаешь ты или не желаешь, приходится с ними считаться. Бывает, что во время ссоры и сам не успеваешь заметить, как обидное хлёсткое слово вылетает в пылу, да и самим тоже иной раз приходится слышать подобные выражения в свой адрес, на то, наверное, она и есть жизнь.
А вот попросить прощения, извиниться, как ни прискорбно, не всегда спешим. Гордыня ли тому виной, эгоизм ли, выражая одним словом – стараемся скорее забыть об этом инциденте. Да и то ещё есть: попросим прощения, а его не примут? Хотя и сказано в Священном Писании: «прощайте и будете прощены», но в минуты раздражения и гнева мы, напрочь, забываем об этом.
Радость и грусть, веселье и тоска, сплетаясь между собою самым невообразимым способом, сопровождают нас по дороге жизни. Всякое случается на этой дороге, друзей обретаем и теряем, иные словно комета, мелькнув в ночном небе, исчезают, оставляя самые прекрасные воспоминания. А, бывает, и наоборот, оставляют тягостное ощущение, от которого трудно избавиться. У Тани и Олега тоже в жизни произошла одна небольшая, ничем особо не примечательная размолвка, но перечеркнувшая жизни обоим. Поведав эту небольшую историю, я не ставлю какой-либо воспитательной цели или чего-то ещё, человек всегда старается учиться на своих ошибках или, по крайней мере, совершать их…
И да хочется надеяться, что читатель великодушно простит меня, если историю поведаю от первого лица…
Таня, шустрая девчушка, жила от нас через два-три дома и всегда включалась играть в нашу компанию, играем мы в «казаки-разбойники» или войнушку. Нам, деревенской детворе, достаточно было взять в руки палку и, вот он: автомат. Самые разные подвижные игры были в нашем арсенале, даже в индейцев играли. Станет припекать солнышко, речка рядом, а вода… словно парное молоко, нырнёшь в середину и плывёшь, пока не перехватит дыхание. И вот таким образом в играх и забавах детских, заливаясь весёлым смехом или напротив, громким плачем, мы подошли к тому возрасту, когда становится необходимостью идти в школу.
Первого сентября Таня, с большим букетом белых гладиолусов в одной руке и с портфелем в другой вышла из дома. На длинные и шёлковые чёрные волосы, цвета воронова крыла, словно присели фантастические белые бабочки и, настолько им понравилось, что они раздумали улетать, превратившись в два белых банта. Для нас прозвенел первый звонок, предвещая начало учебного года и, как бы предупреждая, позабыть на неопределённое время о забавах.
Счастью, что освещало наши радостью наполненные лица, не было предела: как же, мы теперь тоже школьники! Как мы гордились своим новым статусом в этот день, поглядывая на остальных ребят, которые вернулись после летних каникул и только и эмоций, что от встречи со старыми товарищами. Нам думалось, два момента в школьной поре: первый звонок, что распахивает двери, впуская в мир знаний и последний, когда, наполнив знаниями, отправляет в далёкое плавание по морю жизни. И в этом море всё или почти всё зависит только от тебя.
С первого учебного дня мы упросили нашу учительницу усадить нас за одну парту, в чём она нам не отказала. Началась для нас новая жизнь полная забот: с утра пораньше собираешься в школу, а вернувшись из школы – для привыкания рук черкаешь палочки и галочки в тетрадке, домашнее задание. На игры оставалось только воскресенье, когда можно проснувшись поутру, позавтракать на скорую руку и бежать к друзьям, что иной раз уже поджидают у калитки.
У детишек моложе нас глаза блестят завистью к нам, как-никак мы уже школьники. И вот в этой суматохе уроков и игр, пролетели несколько лет и, теперь мы уже не «зелёные» первоклашки, а подростки, пришедшие в восьмой класс. Порою просто удивительно, как споро пролетает время, запущенной стрелой, летящей в пространстве, и, ничуть не заботящейся о происходящем вокруг.
Ребята заметно вытянулись в росте, окрепли, кое-кто и к курению успел пристраститься, хотя и усиленно пытается скрывать эту пагубную привычку. И вот к этому времени в наших отношениях с Таней произошли некоторые невидимые, но от этого не теряющие своей упоительности, отношения. И если поначалу я воспринимал это как влюблённость только со своей стороны, но в разговорах с Таней всё же заметил, как она старательно маскирует свои чувства, тщательно старается скрывать.
И даже наши совместные прогулки приняли новый оттенок, что-то ещё не совсем осознанное нами уже витало, дрожало в окружающем пространстве. Так бывает ранним утром, на восходе солнца, когда над горизонтом сгустившиеся облака прикрывают восходящее солнце и пусть его ещё не видно, но душой и сердцем трепетно ожидаешь: вот-вот проглянут первые лучи солнца, приветствуя новым днём.
И хоть по-прежнему я продолжал подтягивать Таню по черчению и точным наукам, она в свою очередь была мне опорой в гуманитарных предметах, где я оказался не так силён. Возможно, тогда появились первые несмелые всходы любви? Или, быть может, несколько раньше? Когда я носил её портфель в школу и из школы?
Одноклассники, заметив очевидное, не замедлили подтрунивать над нами, обзывая женихом и невестой, однако же, отсутствие реакции с нашей стороны, какого-то иного внимания принудило их искать другие объекты для своих насмешек. А чуть позже, они же с завистью посматривали в нашу сторону, в моменты нашей отвлечённости, бывало, и вздыхали периодически. Пробуждающаяся чувственность или похоть, как хотите, примите, требовала выхода, внимания. Кто из великих, однажды изрёк провидчески: «первая любовь редко бывает счастливой. Но если Ваш случай именно счастливый, берегите его», но мы по своей беспечности едва ли обращали внимание на разного рода, высказывания. Такое отношение, конечно, более присуще парням, девушки же обычно к этому возрасту заводят дневники, куда записывают свои тайные мысли, свои восприятия.
Таня из угловатого подростка преобразилась в стройную, с осиной талией, красавицу. Её мягкий волнующий голос, большие карие глаза, словно с некоторым удивлением наблюдающие за окружающим миром, происходящим вокруг да чёрные волосы, причудливым образом собранные на затылке – если коротко, приблизительно так можно описать её образ в нескольких словах. Мне казалось, красоту её не то, чтобы описать, на холсте красками и то не передать.
Но что было в ней особо примечательного, при встрече на улице, она никогда не проходила мимо, высоко задрав голову, обязательно поприветствует, перекинется парой-тройкой слов: с малыми по-своему, со старшими по-взрослому. Разве кого подобное отношение к людям оставит кого-то равнодушным? Кто сможет устоять перед обаянием такой красавицы?
Но при всём, при этом о любви, о взаимных чувствах мы предпочитали не говорить до завершения учёбы, может статься стеснялись или в чём ином была причина, кто сейчас упомнит по прошествии времени. В школьных буднях пролетели ещё два года и для нас прозвенел последний звонок, явно намекая о начале нового периода жизни, взрослой жизни, к которой нас готовили целых десять лет. Выпускные экзамены мы выдержали легко и, получив заветные аттестаты, разлетелись кто – куда.
Правда незадолго до этого всем классом мы отметили выпускной вечер у озера, разложив небольшой костёр, рядом на мангале жарили шашлыки, вчерашние одноклассники делились планами и мечтами. С бездонной глубины тёмно-голубого небосвода, местами затянутого тучами, мерцали звёзды, словно напутствуя во взрослую жизнь. И в тот самый вечер, впервые, осмелев от принятого лёгкого вина, я осмелился признаться Тане в любви. Признание, правда, оказалось взаимным, хотя Таня немного и стушевалась от неожиданной откровенности.
Судьба разбросала вчерашних одноклассников по разным городам и весям. Меня прямо с курсов, вручив повестку, призвали в ряды Вооружённых Сил, Таня же, получавшая образование в областной столице, на проводы и то, не попала. Ничего не поделаешь, знать, на роду так было написано. И единственной нитью, связывавшей нас, стали белые листки бумаги, исписанные красивым бисерным девичьим почерком.
В письмах Таня писала о своих успехах в учёбе, о своих пожеланиях и надежде на скорую встречу. Но письма полные самых сокровенных желаний и чувств писали едва ли не каждый день. В части, где проходил службу Олег, а это предгорья Южного Урала, ему завидовали белой завистью. Пусть и не так далеко от родного края, а по собственной воле дома не побываешь, устав есть устав, служба солдатская. Но когда на сердце легко, дома и родители, и невеста ждут, то и службу нести сплошное удовольствие. После первого года службы мне выделили десятидневный отпуск. Счастливая улыбка озаряла моё лицо в эту пору.
В деревне самая жаркая пора: сенокос. Кто жил в деревне, тому знакомы эти заботы: с рассветом, покуда ещё держится роса и не особо досаждают оводы и комары, взрослые спешат в лес, а в деревне же остаются одни мальцы и бабушки. В лесу там и сям слышны голоса косарей, что, подтрунивая друг над другом, укладывают покосы взмахами искусно отбитой косы. Высокая и густая трава ложится ровными рядами.
Птицы щебечут, словно подбадривая, из чащи. И вот так между делом и не замечаешь, как на восходе забрезжат первые лучи восходящего солнца, предвещая жару. Олег, отдохнув в первый день, после дороги, на второй со всеми вместе отправился на покосы. Вечерами же встречался с Таней, тоже отдыхавшей на каникулах в деревне. Но десять дней, они и есть десять дней, а в летнюю пору, когда с утра уже впрягаешься в заботы, даже не успеваешь заметить, как солнце клонится к закату. И вот уже пора собираться в дорогу.
Таня, моя невестка, поехала со мной до самой станции, провожая в дальний путь. Мы неспешно беседовали на скамеечке, когда диспетчер по громкой связи оповестила о прибытии поезда «Москва – Иркутск» на второй путь. А это значит, мне пора подниматься на ноги и искать свой вагон. Во время этой беседы по поводу и без, мы с ней договорились о женитьбе после того, как отслужу, но ни у кого и в мыслях не было, что это наша последняя счастливая встреча, полная радостных ожиданий, радужных надежд.
…Поезд, громко возвестив о своём отбытии, начал медленно набирать ход, отстукивая на стыках рельс. Я же, стоя на последней ступеньке вагона оглянулся назад и помахал Тане рукой на прощание и разглядел ответные взмахи платочком среди провожающих. Вот уже с двух сторон замелькали последние строения и поезд, набравший ход, вышел в открытое поле, тянущиеся бесконечно далеко и лишь на горизонте, в синеватой дымке, заметна полоска леса, да и по пути следования поезда нет-нет да, попадаются участки лесного массива.
Листья на деревьях в предчувствии скорой осени потеряли былую сочность зелени и приняли золотистый оттенок, как если бы живописец несмело нанёс мазки на холст, желая удостовериться в желаемом колере. Где-то густо, а где-то легко коснулась кисть художника, но пройдёт ещё месяц-полтора и лес весь покроется багрянцем, золотом, и воцарится осень в своих правах.
Вторая половина служебного периода прошла споро: в первый год на службе тяжело приходится, а после, то ли входит в привычку, в размеренный уклад или что-то ещё, но время летит не заметно. И ведь оно, и вправду так и происходит. Вышел приказ министра обороны, и Олег, попрощавшись с сослуживцами, начал укладываться, готовиться к отправке домой. На душе легко и лишь непонятная грусть расставания. Как-никак два года бок о бок провели в одном строю, в одной казарме.
…Поезд ровно мчится по Уральским горам, мерно отстукивая на стыках рельсов, выводя свою извечную песню. В окна вагонов, словно прощаясь, напоследок заглядывает таёжный лес. Невыразимо прекрасная природа, что не хочется никуда уходить, но… за тысячу километров ожидает родной край. На редких станциях поезд притормаживает, высаживая одних, и, набирая других пассажиров, чтобы продолжить свой путь: кто-то в гости едет, а кто из гостей. Вторых сразу заметно: хмельные, иные, как только разместятся, выставляют на стол выпивку, закуску дабы продолжить застолье. Некоторые сразу заваливаются спать, видимо, всю ночь продолжалось веселье и, не до сна было перед дорогой.
И только поезду нет никакого дела до людских забот: знай себе мчит по отполированным до блеска, до рези в глазах, рельсам вперёд. С двух сторон обступают деревья, образовав коридор, и, устремившись ввысь, к небесным просторам. Солнечные лучи едва пробиваются до земли сквозь их кроны. Да и земля в этих местах больше представляет собой каменные россыпи или человеку из средней полосы, привычному к чернозёму, так кажется.
Километры за километрами глотает поезд, оставляя позади и вот уже массивные кедры уступили место широким лугам, бескрайним полям. От того, что лето перевалило на вторую половину, поля отливают золотом, обещающим богатый урожай. В какой-то момент, он очнулся от задумчивости, услышав голос проводницы. Оповещая пассажиров, она громко произнесла название станции. «Так, это же и моя станция тоже», – всполошился Олег, спешно собираясь к выходу. Поезд, громко извещая о своём прибытии, просигналил и некоторое время спустя, громыхая сцепами, встал на путях.
…На радостях, что стоит на родной земле, даже сам не заметил, как добрался до родной деревни. Всё происходило словно в тумане. Каждый, кто хотя бы единожды выезжал в дальний путь, знает: нет большей радости, чем возвращение домой. Как бы красиво ни было где-то там, а сердце тянет на родину. И лишь дошедши до родного дома, Олег смог перевести дыхание. Душу переполняла необъятная радость: наконец-то, я снова дома. Снова в родных краях, он готов был обнять весь мир, душа просто трепетала от волнения охватившего его всего.
Медленно открыв дверь, он пошёл в сени, пахнущие живительной прохладой и до боли знакомым запахом родного дома. Мать с отцом в эту минуту сидели за столом, погружённые в какие-то житейские размышления, что возникают на каждом шагу в сельской жизни и требуют приложения рук: то одно, то другое; в одном месте латаешь, в другом уже ломается.
Увидев родного сына на пороге дома, они опешили вначале, как-то не додумался Олег на вокзале ещё отбить телеграмму. У матери от радости тут же увлажнились глаза от набежавших слёз, да и в голосе отца ему почудилась дрожь. Но несмотря на это, мать тут же пошла собирать родственников в честь возвращения родной кровинушки, защитника Отечества.
Олег же, не откладывая дела в долгий ящик, направился к своей любимой девушке. Столько времени были в разлуке, оба изрядно соскучились друг по другу. Влюблённым сердцам и день в разлуке кажется месяцем, а тут целый год не виделись.
Добротный дом, выстроенный из белого кирпича, издали ещё бросается в глаза, подойдя ближе замечаешь в палисаднике изобилие цветов самой сказочной расцветки, каких только цветов здесь нет. Бархатцы своими жёлто-оранжево-коричневыми соцветиями, эшольции всех цветов, гордые кусты роз с кроваво-красными лепестками. Подойдя к калитке, Олег легонько толкнул калитку и прошёл внутрь. Во дворе громко кудахча, курицы подбирали рассыпанное зерно, между ними, словно маршал на параде, расхаживал петух. На ступеньках крыльца, прогретых от солнца, важно возлежал пушистый чёрный кот, нежась под ласковым ветерком. Заметив Олега, он даже ухом не повёл, продолжая лежать, и только сощурил глаза, по всей видимости желая сказать: «ну что, застрял-то у калитки? Проходи дальше, раз явился».
Кончиками пальцев, Олег постучал в дверь сеней. Вскоре за дверью послышались лёгкие шаги, направляющиеся к выходу. Дверь открылась и перед обомлевшим Олегом предстала его любимая, его ненаглядная Таня. Но не одна, как он и рассчитывал, подходя к дому, в руках девушка держала ребёнка, заставив Олега на миг потерять дар речи. Младенец сладко спал в нежных руках Тани. «Может быть, сестра приехала погостить, – промелькнула шальная мысль у Олега, – сейчас вот поймёт, что к сестрёнке пришли, и заберёт ребёнка, оставив их наедине».
Но никто не появился. С трудом обретя дар речи, Олег, справившись с волнением, нерешительно произнёс: – Привет, Танечка.
– Привет, милый. С приездом, тебя, – ответила девушка ласково, лучащиеся глаза сияют счастьем, – как доехал?
– Да в общем-то, нормально, – и в надежде рассеять все сомнения, Олег решился спросить относительно ребёнка, что невольно лишил покоя, – племянник?
– Почему племянник? Наш ребёночек, наша кровинушка, – с гордостью и восхищением ответила Таня.
– Как наш? Откуда? В письмах ты же ни разу не упоминала об этом? – ничего не понимая, в полной растерянности ошарашено смотрел Олег на девушку.
Таня не в меньшей степени оказалась удивлённой и к тому же, она посчитала себя ущемлённой.
– Как это не писала? – но кроме этих слов, больше ни слова не сказала.
– Вот так и не писала, – слова, видимо, прозвучали холодно, и Таня, не дожидаясь никаких объяснений, закрыла перед самым носом Олега дверь. Но не только дверь, как показало дальнейшее, само будущее, счастливое будущее с любимое захлопнулось перед ним в этот миг.
Ему бы поспешить следом, просить прощения, но гордыня, проявившая себя не вовремя, не позволила сделать решительный шаг навстречу счастью. Сколько влюблённых пар разрушено этим ничего не стоящим, но всепоглощающим чувством, именуемым – гордыня. Редко находятся люди, способные перешагнуть через него, на секунду затмевающего собою всё вокруг. И насколько они бывают счастливы, что сделали это, что не позволили минутной слабости пересилить себя. Буквально в ту же минуту вспомнилось произошедшее минувшим летом.
…Небольшая скрытая от любопытных взглядов, лесная полянка, окружённая непроходимыми зарослями орешника, чуть в сторонке от которой протекает небольшая речка, образовавшаяся от бьющего из-под земли родника. А воздух такой духмяный: и сейчас, как вспомнишь, голову кружит. Только-только скошенная трава парит под солнцем, распространяя неописуемый аромат, ромашки колышутся на ветру своими белыми головками. На Тане соответственно погоде лёгкое ситцевое платье, облегающее стройную девичью фигурку, когда же она оказывается с солнечной стороны, то и вовсе кажется обнажённой, словно на ней ничего и нет. Мы с ней только вдвоём на этой полянке, Таня, сидя на траве, плела венок из лесных цветов.
Мы и сами не успели ни понять, ни осознать, как всё произошло: руки стали ласкать послушное и податливое девичье тело, губы слились в поцелуе с губами. И вот уже обняв её упругое тело, Олег почувствовал биение, рвущегося наружу девичьего сердца. Да и у него самого сердце готово было выпрыгнуть из груди. И только губы, горящие жадные губы горячо шептали: я люблю тебя! Я люблю тебя. Дальнейшее произошло столь стремительно, словно в далёком сне…
И всё же сознание, разум не спешили признавать правду. Почему в таком случае, она умолчала о последствии летнего приключения, сверлило мозг сознание своим вопросом. Тот факт, что письмо могло затеряться в дороге, разум ни в какую не желал признавать, учитывать, как одно из обстоятельств того, что Олег остался в неведении. Да ещё гордыня подзадоривала разум, сказавшись союзником. Так о каком прощении может идти речь в подобной ситуации. Наломать ещё больше дров, это вполне реально, но не более того.
Таня буквально через пару дней покинула деревню. И только через подругу Тани, Олегу довелось дознать, что девушка уехала к сестре, так и не решившись встретиться ещё раз. Кто знает, возможно, при зрелом размышлении, Олег и признал бы свою ошибку? Признал бы ошибку, попросил прощения за необдуманное высказывание и всё бы было прекрасно, да только жизнь не имеет сослагательного наклонения и многое происходит лишь единожды. Но теперь уже поздно. Желая забыть прошлое, вычеркнуть из памяти, на следующий год Олег соединил свою судьбу с другой. Да память разума можно усыпить, а что же делать с памятью сердца? Оно-то не отпускает… Как бы ты ни желал, а закроет глаза Олег, тут же перед глазами встаёт образ Тани и смотрит укоряющими глазами…
…Прошло достаточно времени, когда Таня приехала погостить в деревню. Рядом шёл статный высокий мужчина, двое детишек. Старший лицом и статью похожий на Олега. Лишь однажды они встретились без свидетелей. Но и тогда они молча прошли мимо друг друга, едва поздоровавшись. Но глаза, её лучистые карие глаза ясно сказали: «Прошлого не вернёшь».
Да и без этого, он понял, давно уже понял: поздно теперь просить прощения. Запоздало его прощение, запоздало…