Соавтор сборников рассказов, призёр марафонов, редактор литературного агентства и школы копирайтинга.
Калитка отворилась глухим скрипом. Ландыши между сливами пытались пробиться к свету из-за травы. Пионы стойко выживали без хозяйского полива и ухода. Справа от дома зацветали черешни.
Каждый шаг по заросшей дорожке отдавался клокотом где-то глубоко в сердце.
Четыре пожилые деревянные ступени отозвались знакомым хрустом. Старый ключ со стоном повернулся, и дверь сама открылась. Предбанник казался ещё меньше, чем в детстве.
Запах уставшего дома спорил с картинками из детства, всплывающими в памяти. Вот она, пятилетняя, бежит на маленькую террасу, приманенная ароматом любимых свежих пирогов с капустой. Не зимних, с лежалым овощем, которые готовила мама на каждый Новый год, а молоденьким, тушённым почти до каши. С мелко порубленным яйцом внутри и щедро смазанным снаружи. Бабушкины нежные, маленькие растворялись во рту, как карамельки.
Через год, стоя в этом предбаннике, Митька с букетом люпинов и леденцами в кармане будет звать её на «прошменад» до речки. Или хотя бы до автостанции, поглазеть на приезжающие автобусы.
Каждый год Буся, как ласково называла Катя бабушку Асю Георгиевну, ждала внучку с осени по весну. Девять месяцев экономила, чтобы за три попытаться откормить «городской скелет на спичках» – так дразнили приезжую деревенские мальчишки.
Дед по утрам взвешивал доходягу на больших весах, обменянных у соседки – кладовщицы Люськи после пожара в местном магазине. Упорно вёл записи в толстой большой тетради. Тоскливо вздыхал: «Не в коня корм. Даже не в кролика. Мои ушастые и то больше набирают». Знал бы сейчас, как Катька борется за каждый грамм своего веса. Только теперь не в плюс, а в минус.
– Мам, дом – старьё… – Кристина заставила её вздрогнуть.
– Конечно. Здесь уже двадцать пять лет никто не живёт. Надеюсь, что электричество не отключили после смерти тёть Люси.
Катя щёлкнула выключателем. Маленькую прихожую подсветила маленькая люстра.
– Мам, лампочка дому ровесница, что ли? Об энергосберегающих тут не слышали? Да, деревня, – девушка закатила глаза и слегка покачала головой. – Что мы сюда приехали-то? Продай его хоть за сто тыщ и забудь. Зачем нам эта халупа?
– Я тебе всю дорогу объясняла, что это часть моего детства, часть меня. Как можно продать воспоминания?
– Ну, ты говорила, что дом старый, но не такой же. Думала, что как бабы Лиды в Гуляевке, кирпичный. Тут хоть туалет есть? Я воды нахлебалась в дороге, сил терпеть уже нет.
– Конечно, есть. Пойдём, – Катя взялась за цветную стеклянную ручку и толкнула дерматиновую дверь вовнутрь. Та открылась до упора и знакомого стука. Комод, что стоял в коридоре, служил стопором.
Дед всегда ворчал, когда слышал этот звук. Требовал порядка и приложения детской силы не в дверь, а в ум. Бабушка же шептала под нос: «Нет бы тряпку какую прибить, ходит всех воспитывает». Громко не произносила, иначе в ответ услышала бы, что очередные порванные на рыбалке штаны не заштопала.
Половицы похрустывали, отдаваясь гулким эхом в подполе. Катя шла, опираясь на стену. То ли от волнения, то ли от дальней дороги её слегка пошатывало. Долгие десять шагов маленькой девочки превратились в три взрослой Екатерины.
Белая дверь с зарубками на наличнике и подтёками от неумелых детских рук, желающих помочь бабушке, скрывала деревенский комфорт класса люкс. Дед своими руками выложил стены и пол. Плитку собирал в ближайшем городке. Пригодились даже кусочки, отколотые при транспортировке. Получился пёстрый «ковёр». По мнению автора, даже лучше, чем в Версале.
Кристина отодвинула мать от входа и шмыгнула вовнутрь.
– Крис, там только воды нет. Принеси тогда из машины, если что-то осталось. Если нет, посмотрим, может колодец не развалился. Ведро бы только найти.
Катя прошла дальше. В зале у трюмо всё так же стояло красное бабушкино кресло с деревянными лакированными подлокотниками. Дед подарил на юбилей, купив у местного алкаша за бесценок. Обменял отрез красного бархата у Зинки, местной модницы и любительницы щегольнуть не только фигурой и нарядами, но и связями «в верхах» – местным директором лакокрасочного завода. Что конкретно стояло на кону за столь драгоценный лот, Катя так и не узнала. Но хорошо помнила, как Буся медленно сползла от восторга по стенке на пол, увидев, что муж затащил «трон для королевы» в дом.
Никому не разрешалась садиться в него, кроме хозяйки. Лишь изредка, когда никого поблизости рядом не было, внучка примеряла «наследство», воображала себя принцессой, ждущей спасителя в замке на берегу Волги. Почему этой реки, а не Оки, которая текла рядом, объяснялось просто. Раз отец мечтал о машине именно с таким названием, значит это стоило того, чтобы поселиться в детских грёзах.
На потёртом гобеленовом диване по-прежнему виднелся провал. Его организовала Катя, когда прыгала от радости, что поедет на море и прогуляет первую неделю сентября в третьем классе. Как ей удалось сломать поперечину внутри, так и останется тайной. Сколько бы дед не чинил последствия повышенной пружинистости внучки, яма таинственным образом возвращалась на место пару раз за лето.
В какой-то момент Катя стала догадываться, что провальная аномалия появлялась не без помощи бабушкиной твёрдой руки. Пока дед разбирал, а потом сколачивал диван обратно, не ходил с мужиками на рыбалку. Хотя, за мелких карасей, обжаренных до хрустящей корочки, она могла прополоть пару грядок лука. Но раз Буся так делала, значит, с целью. А без цели нельзя ничего получить. Катя это быстро усвоила после того, как дед разрешил погладить кроликов только после сбора пятилитрового ведёрка красной смородины для компота на зиму. Сейчас, конечно, понимала, что бабушка так занимала деда, чтобы не пил с друзьями.
– Мам, а тебе не кажется, что здесь слишком чисто? Столько лет дом без присмотра стоял, а унитаз даже почти чистый. И рядом в ведре вода, – неожиданная наблюдательность дочери заставила Катю окинуть взглядом комнату.
Окна не блестели чистотой, но не походили на забытых брошенок. Пыль прикрывала поверхности лёгким покрывалом, а не тяжёлым одеялом. На столе лежали свежие квитанции. Оплаченные. Катя внимательно их просмотрела. Всё вовремя, без долгов несмотря на то, что со смерти Люси прошёл почти год. Дела не пускали её доехать и разобраться с платежами.
– Если не тёть Люся, то только Светка, дочь её, могла приходить и оплачивать. Хотя, денег не присылала, не просила. И зачем прибирать дом, в котором никто же живёт? – вопрос повис в воздухе.
– Мам, смотри, а тут фотки прикольные. Что ж за манера была фиксировать всех одинаково? Я почти такие же у Миланкиной матери видела, когда она ремонт делала, а мы помогали кладовку разбирать. Кубики, машинка… Все студии одинаковые, что ли были? – Кристина перебирала карточки, лежащие на трюмо. – Это ты, похоже.
С фотографии смотрела маленькая Катя, в вязанном крючком белом платье. Испуганные заплаканные глаза – не самый лучший момент для съёмок.
– Тут мне четыре, но хорошо помню, что отобрали любимого мишку. Фотографу он не понравился, а мама почему-то не настояла, чтобы вернул. Вот и получилась плакса. Платье бабушка связала, родители хотели её порадовать.
– Ой, а это тоже ты? А парень рядом – это кто? Поклонник? Или как вы там говорили? Ухажёр? – Кристина вглядывалась в очередное фото.
– Всё, хватит, – Катя выхватила фото, засунула в середину стопки и провела пальцем по зеркалу.
– Мам, может тут кто-то живёт? Не прям совсем, но приходит погостить. Странно, конечно, говорить про этот дом так. Но что-то здесь происходит.
– Да я сама не понимаю. Кроме меня он никому и не нужен. При разводе со Славой не делили, это наследство. Нет больше родственников прямых. Ира только, троюродная сестра, но вряд ли она будет ездить из Владивостока сюда, чтобы счета оплачивать и дом мыть. И не похоже, что бомжи какие-то поселились. Здесь всё осталось как и было после смерти деда, – она перебрала в памяти родню и вглядывалась в мелочи. Даже кружка деда стояла на любимом месте – подоконнике.
Катя повернулась и забежала в спальню. Осмотрелась, распахнула дверцы шкафа и выдохнула:
– Здесь тоже чисто. Вещи только бабушкины и дедовых немного. Никто здесь не живёт. Чу-де-са!
– Да, тайна века. Кому понадобилось следить за этой рухлядью? Да ещё в такой дыре. Тут хоть магазин-то есть нормальный? Я есть хочу, – Кристине достались материнские гены. Худощавое тело с миниатюрным кукольным лицом делало её максимум двенадцатилеткой.
– Не дыра это, тут и лакокрасочный завод крупный был, и известный на ближайшие области хлебокомбинат. Уверена, что найдём магазин и что-нибудь купим. Но давай сначала к Свете зайдём, узнаем, кто здесь чистоту поддерживает. Будто музей какой, – последнее слово оборвал знакомый скрип калитки.
Обе побежали на улицу. Пусто. Ни души.
– Может, ветер? – Катя огляделась и на пару секунд закрыла глаза. Чувствовала взгляд, но разобраться откуда, не смогла. – Ладно, пошли к соседям.
Вышли со двора и повернули налево. Тротуар хоть и не сохранил целостности покрытия и походил больше на тропинку, но не был забыт людьми. В детстве по нему бегало много ног на стройку, сразу за Люсиным домом. Хотели привлекать молодых специалистов жильём на завод, но то ли спроектировали не так, то ли при строительстве напутали. Рухнула стена у дома, придавила двух рабочих. Шума много было, год разбирались, виновных искали. Пока не приняли решение снести и снова построить, стройка служила местом встречи местной детворы.
Люсин дом почти не изменился, только цвет трансформировался из голубого в жёлтый. И забор свежий, из морёного штакетника. Катя нажала звонок.
Первыми выбежали малыши лет трёх, оба чумазые и с баранками в руках. Следом показалась хозяйка. Она хоть и была чуть младше Кати, но выглядела постарше, лет на пять.
Неудавшиеся попытки матери Светы устроить личную жизнь потрепали нервы подростку и отложились лишними кило уже к шестнадцати. Но стоит признать, что похудение, к удивлению, оказалось неудачным. Не из-за того, что не получилось сбросить жировой баласт, а из-за результата. Впалые щёки, синяки под глазами с бледно-русыми волосами делами её тенью или поганкой, как нарекли взрослые соседки. «Наливным пэрсиком», как называл её последний отчим Арсен, нравилась всем больше. И парням тоже. Так она и прекратила изнурять себя голодом.
Сейчас полнота ей всё так же шла. Приятные округлости в нужных местах придавали спелости бабе-ягодке.
– Катька-трусиха, приехала! Сколько лет не видела тебя. Ну ты мать, хороша! Москва тебе, конечно, пошла на пользу. Выглядишь – отпад! Только цвет волос смени, холодный блонд тебе не к лицу. Теплее, теплее нужен. Я тебе как парикмахер говорю. Ой, это Кристина? Красотка какая! Сколько ей? Двенадцать? – Света бежала к калитке.
– Мам, почему ты трусиха, а мне двенадцать? Что она несёт? Тебя Толик красит, ему виднее, какой цвет тебе идёт! – девушка возмущённо прошипела и демонстративно отвернулась.
– Привет, Свет. Передам мастеру, что теплее нужно оттенок подбирать, – Катя шагнула навстречу, как только дверца открылась. – Дочке уже пятнадцать.
– Проходите, проходите, не стесняйтесь. Пойдёмте, как раз к столу. Ради вас открою последнюю банку клубничного варенья, уважу дружбу старую. А то Лизка притащила внуков, всех четырёх, а сама укатила отдохнуть. А эти троглодиты всё смели подчистую в подвале. Еле успела припрятать заначку, – Света тянула под локоть подругу детства.
– Да нет, Свет, спасибо. Я зашла тебе спасибо сказать, что дом не бросила, по счетам платишь и прибираешь. Сколько я тебе должна за год? Ты извини, развод со Славой тяжёлым выдался, забыла обо всех делах, и о доме тоже, – она распахнула сумочку и достала красный лакированный кошелёк.
– Так это ж не я. Ты ж сама Аньке поручила за домом смотреть. Я удивилась, думала, что обиделась за что. Может, плохо поблагодарила, когда мать похоронить помогла. Я ей ключ отдала и знать не знаю ничего.
– Какой Аньке? Я никого ни о чём не просила. Никому не звонила. Говорю же, не до этого мне было. Славка делёжку устроил, я полгода по судам моталась, – мысли сплетались в клубок и вопросов становилось всё больше.
– Как какой? Митькиной сестре. Она почтальоншей работает. Пришла однажды и ключ попросила. Я тебе позвонила, ты недоступная была. Вот и отдала.
– Я об этом знать не знаю, никого не просила. Зачем ей ключ? – с каждой минутой вопросов становилось всё больше.
От волнения голова закружилась, и Катя прикрыла рукой глаза. Качнулась.
– Что стоишь, глазёнки вылупила, помогай. Давай отведём её в дом, – безапелляционного приказа Кристина ослушаться не решилась.
Подхватив с двух сторон, они завели Катю в дом. Желудок подростка предательски заурчал, когда нос ухватил запах борща и чего-то шоколадно-ванильного.
– Голодаешь, небось? Или вся в мать, как ведьма? – от Светкиного гогота Катя пришла в себя. – А вы обе на баб Асю похожи, прям копии. Хорошая женщина была, добрая. Жаль, что рано ушла, ей бы жить да жить. Но, судьба. Ладно, что тут в прихожке стали, на кухню идите, хоть покормлю доходяг.
– Свет, спасибо, у тебя своих полно, а тут и мы ещё на голову свалились, – она кивнула в сторону зала, откуда выглядывали два любопытных мальчишечьих носа.
– Напугала! У меня, когда Лизка вместе с Костиком подбрасывают, шестеро становится. Жена его, Алиска, хоть и недолюбливает меня, но детей привозит регулярно. И не лень таскаться за восемьдесят километров ради педикюров-шредикюров. А мне главное что? Чтобы сыну хорошо было. Поэтому не привыкать. Пошли на кухню.
Катя будто вернулась лет на тридцать пять назад. Светка сдержала слово, данное отцу. Мебель резную не выкинула, всё на месте. Комод, на который у дяди Паши ушёл год, даже был свежеполачен. Вешалка-отказник держала детские куртки и пальто. Не ошибись тогда клиент с размером, не дождалась бы тёть Люся крючков.
На кухне только гарнитур изменился. Низ хозяин успел сделать, вырезать на дверцах завитки и узоры, а верх нет – слёг с инсультом. Света постаралась, насколько это возможно, подобрать комплект, но разницу в цвете внимательный глаз приметит. Стол и стулья остались прежними, массивными, дубовыми.
Как только загремели тарелки, хлопнула дверь и на кухне появилась малышня. С недоверием поглядывая на непрошенных гостей, явно претендующих на обед, уселись по местам.
– Здрасьте, приехали! А здороваться кто будет? – строго отчитала уже не Светка, а баба Света.
Мальчишки шмыгнули под стол, только макушки и глаза виднелись, и тихонько протянули «Пливет»
– Это Андрей, Кирилл, Ваня и самый маленький Димка. Не смотри на возраст, делопут ещё тот. Прям как твой, Митька, – Света осеклась и едва удержала тарелку ароматного борща в руках. – Ой, Кать, прости, с дури я. В памяти та история так и осталась, будто время попятилось.
Кристина прыгала взглядом с матери на соседку и пыталась понять хоть что-то из происходящего.
– Ничего, всё хорошо, Свет. Дело прошлое, забытое. Корми своих, корми, – Катя машинально схватила безымянный палец. Год прошёл, а привычка крутить обручальное кольцо, когда нервничает, осталась.
Хозяйка с размахом заставила стол едой. Маринованные грибочки, огурчики, куриный рулет только разжигали аппетит. Последней прибыла «Зебра». Кристина впервые уплетала без капризов и избирательности всё, что попадало в тарелку.
– Свет, спасибо тебе. Ощущение, будто тёть Люся жива и мы с тобой маленькие. Свёклу запекаешь для борща, да? – Катя доела последнюю ложку первого и не удержалась, закинула кусочек пирога.
– Конечно, всё как мать учила. Вкуснее её борща нигде не сыскать. Как и пирогов баб Аси, – Света захрустела огурчиком.
– Спасибо ещё раз, мы пойдём. Надо разобраться, зачем Ане ключ нужен был и кто дом в чистоте поддерживает, – она толкнула дочь, расправляющуюся уже со вторым куском десерта.
На весь дом разнёсся звук дверного звонка. Света с причитаниями, что Андрюха-бездельник никак громкость не убавит и угрозами развестись, пошла к двери:
– Ой, как ты вовремя, заходи! Щеколду дёрни, открыто.
Хозяйка вернулась и из-за спины показалась худощавая фигура. Катя вглядывалась в знакомые черты. Что-то близкое, уловимое было во внешности женщины. Та, увидев гостей, попятилась назад.
– Это ты куда собралась? Ты нам как раз и нужна, – Света дёрнула её за руки и усадила за стол.
– Ань, что происходит? Ты зачем ключ взяла? Кто платил год и убирал? Даже в туалете вода стоит, – Катя пыталась собрать все вопросы, бурлящие в голове.
– Я не специально, так получилось. Димке помочь хотела. Пока тёть Люся жива была, не подпускала его к дому. Как умерла, шанс появился. Это не я, это он убирается, как может ухаживает. Так, чтобы никто не видел. Ему важно, понимаешь? Он даже скамейку припёр, на которой вы за хлебозаводом всегда сидели. Поставил за домом, под окном комнаты, где ты жила, когда приезжала. И камень со стройки с написанными краской инициалами умудрился сохранить.
– Так вот кого я видела! А то не пойму, кто там шарится. Подбегу – пусто. А он, засранец, быстрее улепётывает, – Света шлёпнула кухонным полотенцем себе по коленке. – Поймаю, уши надеру несмотря на то, что выше.
– Мам, а что здесь происходит? – Кристина попыталась разобраться в местных хитросплетённых историях.
– Подожди, Крис, сейчас не до этого, – она резко оборвала дочь. – Митя разве здесь? Его выпустили? А почему я не знаю?
– Так давно он вернулся. Нашли убийцу настоящего, его и отпустили. Реабилитировали, он ферму организовал в соседнем посёлке. Но сюда часто приезжает, – Аня съёжилась и от испуга почти перестала дышать. – Я думала, что ты знаешь.
– Откуда? Откуда я знаю? Вы издеваетесь, что ли? Почему он вернулся, а мне никто не сказал? А, Светка, подруга тоже мне! Анюта, ну ты что не позвонила, не сказала? – рык разъярённой женщины заставил ребят проползти под столом и скрыться в комнате.
Светка грохнула кулаком по столу:
– Так, стоп! Мать не позволила! У тебя семья была, дети, муж. Москва, в конце концов! Вон в какую фифу превратилась! Сидит тут, орёт. Подумай, что хорошего случилось, если бы тебе сообщили? Ты бы всё бросила? Примчалась сюда и что? Что дальше-то? Правильно всё, на своих местах. Вот собирайся и чеши обратно в свою Москву. Документы пришлёшь, дом постараюсь продать. Забудь ты эту историю, жизнь уже по другой дорожке побежала.
– Кать, я твой телефон найти не могла, не давали эти, – Аня мотнула головой в сторону хозяйки дома. – Надеялась, что приедешь как-нибудь, увидимся и расскажу. Но годы бежали, ты не появлялась. А сегодня машину увидела, думала, может покупатель. Вот пришла у Светки узнать. Тут ты…
– Так, хватит! Я устала, что за меня кто-то что-то решает. Сначала родителям подавай жениха московского, потом замуж уговорили выйти, пока в стрессе была от приговора Митьке. Потом тёть Люся со Светкой решили судьбы вершить. Вы у меня спросили? Хоть раз! Чего хочу я? – она вскочила, дёрнула за руку дочь и выбежала из соседского дома. Грохнув дверью посильнее, помчалась к своему.
Привычно скрипнула родная калитка. На ступеньках сидел мужчина. По каштановым волосам прошлась седина. На чуть тронутом морщинами лице проявилась улыбка.
– Мам, это ж сериал какой-то! Это он, да? Тот самый Митя? «Скажи мне хоть что-нибудь», – прошептала Кристина матери.
– Не сейчас, – обрубила Катя, даже не шелохнувшись.
– Люпинов твоих любимых ещё нет, это всё, что смог достать, – он встал и поднял со ступенек будет бордовых роз. – Помню, что не любишь, но пока только так.
Воспоминания калейдоскопом прокатились в голове. Катя вернулась туда, где бегали купаться на речку, гуляли в поле на рассвете, клялись в любви друг другу на лавке у хлебокомбината. Всё, что усердно глушила долгие годы.
Дима протянул цветы:
– Я знал, что ты вернёшься!
– На что ты рассчитывала? Посмотри на себя. Правильно сынок говорит, что ты серая задрипанная мышь! Никчёмная! Совести совсем нет! – Антонина Степановна, извергая возмущение, притопывала правой ногой.
– Мам, да ладно тебе, не кипятись. Сердце прихватит, мне к тебе потом через весь город в больницу таскаться, – развалившись на стуле, Андрей барабанил пальцами по столу.
– Жениться надо было на нормальной бабе, а не на этой гулящей. Гляньте на неё! – свекровь махнула сумкой.
Наташа вжала голову, словно черепаха в панцирь. Зажмуренные до боли глаза уже подсохли и не выдавали новую порцию слёз.
– Уймись тут трястись! На кой ты мне нужна, сумку об тебя марать.
– Да ничего я не делала плохого. Он просто подвёз меня и всё… – прихрамывая, сделав два шага назад и упёршись в холодильник, Наташа почувствовала себя в мышеловке.
– Ну ты глянь на неё, совести совсем нет! По чужим машинам шляется и врёт. Глядя в глаза врёт! Всё я видела. И как дверь тебе открыл, и как на руках нёс до квартиры. Иди другим свою лапшу вешай, а мне не надо. Я таких как ты, за тыщу метров вижу. Опозорила на весь город нашу семью, – грузное тело Антонины Степановны опустилось на диван и тот жалобно заскрипел.
– Да ничего не было. Это курьер наш, Пашка. Да женат он! Я просто каблук сломала, ногу сильно подвернула, а он как раз ехал к поставщику в наш район, подкинул. Я идти не могла, – она глянула на распухшую щиколотку и едва слышно застонала.
Руку, протянутую к дверце морозилки, перехватили в воздухе слова свекрови:
– Куда свои пальцы тянешь, стой так. Пусть тебе боль будет напоминанием о позоре нашей семьи. Мучайся теперь, как и мы. Как же теперь отмоемся от этой грязи? На пятом Валентина живёт, документовед наш. Если видела, что тебя чужие мужики из машин таскают, мне уволиться придётся, чтобы от стыда не умереть, – прикрыв лицо руками, она причитала, будто оплакивая смерть.
Андрей встал, подошёл к холодильнику и толкнул жену к окну. Та вскрикнула от боли и снова сжалась. Он открыл дверцу, достал пиво и нарезку колбасы.
– Ты же… обещал… – с жалостью протянула измученная Наташа.
– Это было до. До твоей измены. Теперь я буду делать то, что хочу. На, открой упаковку. Ещё воблу достань, почисти, – он вернулся на любимый стул, закинул ногу на ногу и открыл бутылку о край стола.
– Гляньте на неё, – встрепенулась Антонина Степановна. – Она ещё мужу пить запрещает! Ну какова! Он работает, всё в дом несёт, обеспечивает, а она ему отдохнуть не даёт!
Жмурясь при каждом шаге, Наташа достала воблу из нижнего ящика холодильника. Стоя подальше от обеденного стола, разделывала рыбу. Знала, что свекровь сейчас работает на два фронта: гнобит её, подливая бензин в и так пылающий огонь, но и сдерживает своим присутствием сына от рукоприкладства. Знай, что последует, как только захлопнется дверь, уже давно бы бежала домой.
Выбор оказался невелик: либо муж напьётся до беспамятства и рухнет спать, либо она может снова стать ночным посетителем травмпункта с рассказами о падении с лестницы в подъезде.
– Сгинула бы куда, дала сыночку спокойно жить, – Антонина Степановна, поглаживая сына по наметившейся лысине, просияла от заманчивой мысли. – Вон, на нервах даже волосы теряет. Сгубила мужика, и какого! Зачах совсем с тобой. Единственная отрада – Алинка. Слава богу, что в лагере, позора не видит.
План созрел мгновенно. Наташа сложила в менажницу кусочки воблы: ребрышки в одно отделение, спинку в другое. Добавила фисташек из пакета, припрятанного за банкой с гречкой в шкафчике и поставила на стол.
– А говорила, что кончились! – грохнул кулаком по столу Андрей. Часть орехов рассыпалась, пара укатилась на пол. – Поднимай, что смотришь.
Наташа нагнулась и протянула руку за орехом. Муж прижал её пальцы ногой к линолеуму. Она пискнула от неожиданности и услышала раскатистый женский смех:
– Точно, мышь!
– Андрюш, виновата перед тобой, не подумала. Отпусти, я тебе наливки принесу. Сегодня Марина угостила. С прошлого года запасы остались, – Наташа сглотнула, пытаясь успокоить волнение от смелости мыслей. Думала лишь о том, чтобы муж не увязался за ней в комнату.
– А что молчала? Ты же знаешь, как её наливку люблю. Тащи, – он убрал ногу и слегка пнул по руке.
Хромая, но уже не чувствуя боль от волны адреналина, Наташа пошла в комнату. «Главное, чтобы всё получилось» – дрожь отбивала чечётку внутри. Это был единственный шанс на спасение.
Тёмно-зелёная бутылка с гравировкой в виде виноградной лозы опустилась на стол. Рядом встали две стопки.
– Вы пейте, я спущусь в магазин, рыбки солёной куплю и котлет, сегодня как раз должны были подвезти, – контрольный выстрел в желудок мужа провела ювелирно.
– Только продавщице скажи, чтобы свежие дала. А то… сама знаешь, – он подмигнул жене. – И пачку «Капитана» прихвати. Хоть подымлю, пока дочери нет. Нервы успокою. А то дожил до тридцати семи, а в собственном доме покурить не могу.