Я много раз думала и пыталась понять, почему и откуда у меня появилось стремление худеть, ведь я всегда себя любила. Я считала себя самой красивой и привлекательной и всегда ела всё. Никто меня не называл толстой и страшной, я всегда себя уважала и лелеяла. Когда я вспоминаю, что в моей жизни было до активации расстройства, то в голове могут всплывать некоторые моменты, которые указывают, что всё-таки, хотя любовь к телу была, мелкие подозрительные детали в моей жизни проскальзывали.
Не знаю почему, но когда в 2009 году мы с братом были в гостях у бабушки на Кавказе, я записывала всё, что я ем. Я не знала слова «калория», ничего об этом не знала, но меня взял интерес фиксировать съеденное.
Когда в 2015 году я поняла, что у меня есть признаки расстройства, то я начала копаться в прошлом, вспоминать, где было начало. Оно шло чуть не из детства. Я писала в дневнике: «Надо бы похудеть на яблочной диете!», потом, естественно, это успешно забывала. Но откуда это у меня появлялось? У нас даже компьютера не было, чтобы погуглить, как потерять вес.
Читая свой дневник, который я вела на Кавказе, я видела, что каждый день в записях были указаны сладости, куча сладостей. Я очень много их ела. Не ограничивала себя ни в чём. Зачем я это записывала? Не ясно. Всё с точностью до пачки. В конце было подписано: «Да уж, думала, приеду сюда, похудею, буду овощи есть. Но не получилось!»
Однажды отец принёс домой три листа А4. Это были таблицы «Кремлёвской диеты». Насколько я могу помнить, еду можно было есть «по баллам». Чем калорийнее еда, тем её балл выше. «Если вы хотите похудеть, ешьте на 40 баллов, поддерживать вес – 60 баллов, набирать вес – более 60 баллов». Как ребёнка, меня это очень заняло. Куча цифр, множество строчек с названиями еды (которую нам мама редко готовит), нужно набрать нужное количество баллов, всё так интересно.
Я решила посчитать, на сколько баллов я ем. Мне это очень понравилось: я всё прикидывала «на глаз» – мамино «второе», конфеты, лимонад, 2 порции ужина. Я сидела и считала эти баллы в столбик. Оказалось, что я съела за день примерно баллов 400. Я удивилась и подумала, что посчитала что-то не так, и стала пересчитывать снова. Когда я убедилась, что всё верно, и я действительно ем точно даже не 60, я подумала, что я точно не худею. Всё, больше меня это не волновало, и я сразу же забыла об этих таблицах. Но интерес к записыванию съеденной еды и подсчёту, «что можно есть людям на такой диете, а что – нельзя» меня просто сводил с ума.
Я помню момент из детства, где я писала в своём дневнике с Барби на обложке что-то похожее на это: «Папа только что пришёл с работы, ест. Он ест хлеб и чай. Он так любит. Хотя я тоже так хочу сейчас, пойду поем. А надо бы худеть…» Я по сей день в ступоре от этой записи. Мне было 12, я даже не знала, что существует Интернет. По телевизору не было пропаганды худобы, и я читала только книжки школьной программы.
Как-то отец решил сбросить вес «просто так». Это не было похоже на что-то долгосрочное – больше походило на эксперимент. Он сказал, что всю неделю будет пить отвар шиповника и ничего больше. Никакой еды. Ни чая, ни кофе. Просто шиповник. Мама вообще никак не отреагировала: «Ну, не хочешь есть, так и не ешь, ты взрослый человек – сам принимаешь решения». Мы – дети – так вообще по барабану.
Я помню страдальческое выражение папиного лица. В то время он работал на заводе. Он был токарем, весь день стоял на ногах и делал детали. Это тяжёлая работа. И мой отец сам по себе крупный. Такому человеку с высокими нагрузками нужно очень много еды, но мой отец решил пить «по приколу» только отвар.
Мама, брат и я обедали втроём на кухне, ели суп, хлеб, салат, пили чай с парой конфет. В это время в большой комнате сидел отец и смотрел телевизор с глазами как у побитой собаки. Суп пахнул на весь дом. Отец не ел сутками. «Да ё-моё, по телевизору тоже еду показывают!» – говорил он и сидел, страдал и не ел. Его никто не уговаривал и не лез к нему с едой, чтобы не раздражать. Рядом с ним стояла только литровая банка с отваром шиповника, из которой он попеременно пил.
Больше я не помню, чтобы кто-то в нашей семье не ел. Я не помню, что было после недели голодания отца. Наверное, он ел. Много. Не знаю, как мой отец, который столько работал на ногах, смог выжить на крашеной воде целую неделю.
В 4-м классе (мне было 11) я посещала так называемую «Площадку»: лагерь дневного пребывания. Я приходила туда рано утром и уходила примерно в 16 часов дня домой. Я помню, что иногда я чувствовала сильный голод, и тогда в столовой я ела всё, что давали, с огромной радостью. Но в большинстве случаев я была привередой в еде.
Когда нам выдавали сладости, я их не ела. Не потому, что боялась или это считалось вредным, нет. Я хотела их принести домой, брату, чтобы он это попробовал. Я помню чувство превосходства, когда все дети набрасывались на эскимо, а я просто сидела и смотрела на всех. Учительница говорила мне: «Настя, а ты почему не ешь своё мороженое? Оно же растает!» Я отвечала: «Я просто не хочу его есть» – и я не чувствовала депривации при этом. Я чувствовала гордость.
Я приносила домой всё несъеденное – родители этому умилялись. Мне так нравилось, что брату досталось сладкое, а я его даже не попробовала. Порой принесённое мороженое превращалось в «воду» с ошмётками шоколадной глазури, и я просто выливала его из пачки в стеклянный стакан. Не знаю, относительно тревожным ли это было сигналом для будущей активации расстройства или просто своеобразной заботой о Никите.
В конце «Площадки» нас взвешивали в медицинском кабинете, и тот, у кого вес больше всего отличался от показателей до нахождения в лагере (перед сменой нас тоже ставили на весы), награждался… едой: «Молодец, ты ел хорошо, держи подарок». Все дети хотели такой подарок! Но вспоминали о нём только тогда, когда уже заканчивалась смена, соответственно, никто ради такого специально не переедал.
Я помню, что в конце смены и я хотела выиграть в этом и даже пожалела, что я не ела как на убой: когда меня взвесили, оказалось, что вес стал больше только на 200—300 граммов. Какой же я при этом буду победитель?
Моя семья жила под Барнаулом (Алтайский край) до 2008 года. Отец решил перевезти нас – брата и меня – в большой город, чтобы мы могли получить качественное высшее образование, а затем и устроиться на хорошую работу. На тот момент я заканчивала 8-й класс, Никита – 3-й. С собой мы взяли бабушку тоже, чтобы не оставлять её в посёлке одну.
Мы были с братом обычными детьми. Могли вместе над чем-то смеяться, а могли и драться, как в последний раз. В моей семье никто никогда не называл друг друга «толстым» и тем более «жирным». Никто никого не обижал подобными словами. Телосложение для каждого из нас ничего не значило, мы не осуждали друг друга за съеденную еду («Ну ты и съел! Вагон еды просто! Куда в тебя столько влезает вообще?!»).
Мамы не стало в 2007 году – она тяжело болела. Мы переехали в Москву и жили вчетвером: отец, брат, бабушка и я. Как и все, мы могли ссориться, вместе проводить вечера, общаться о разном. Всё, как обычно. Каждый день был простым и понятным. Мы с братом учились в школе, отец много работал, бабушка была весь день дома.
Мне было только 16 лет: я училась в 9-м и 10-м классах и не чувствовала, что я «не такая», «толстая» и так далее. Я всегда много ела: мне нравилось, что у меня постоянно присутствует ощущение сытости. В посёлке, где мы жили, некоторая еда была лимитирована. Например, мама выдавала нам по 2 конфеты в день, чтобы сладкого хватало надолго. Так мы могли экономить. В Москве мне будто развязали руки. Я впервые увидела супермаркеты, где можно брать шоколадки прямо с полки, а их стоит так много! Поэтому я очень активно пыталась «всё попробовать» и постоянно ела.
Дома на эту тему мне никто ничего не говорил, но в школе как-то раз одноклассница после летних каникул сказала мне, что я поправилась за лето. Я не расстроилась, не обиделась. Я подумала: «Ну и что? Что в этом плохого?»
В 2010 году я записалась на платные подготовительные курсы в институт. Нам давали информацию для ЕГЭ по истории, обществознанию и русскому языку. Можно было учить, а можно и нет – вся ответственность на тебе. Я помню, что выучила почти наизусть все предложенные материалы.
Когда я выходила из метро и шла к ВУЗу, то я практически каждый раз покупала слойки в переходе. Я покупала штуки 2—3 и ела, пока шла на курсы и обратно. Ещё я покупала плитку «Альпен-Голда» и на обратном пути я съедала её всю, кроме последней полоски. Не знаю, больше не могла есть. Мне нравилось так делать. Даже когда была зима, я шла, рука ужасно мёрзла, но я держала в ней что-либо и ела. Я очень любила жевать по дороге.