Было приятно наконец сменить унылые больничные стены палаты на привычную домашнюю обстановку. За время моего отсутствия Костя поддерживал в квартире чистоту и порядок, что приятно удивило, хотя в глубине души я догадывалась: отец здесь только ночевал. Из участка Костя отправлялся прямиком в больницу, проведать, как я себя чувствую, и не забывал прихватить чего-нибудь съестного.
От запаха и вида больничной еды меня воротило. Впрочем, нельзя было сказать наверняка, что являлось первопричиной: качество пищи и регламентированных рецептов или же обострённое обоняние. Без шуток, теперь я могла распознать запах стирального порошка от Костиной водолазки, стоило отцу выйти из машины на парковке. И это находясь на третьем этаже, с окнами на внутренний двор.
Не только отец стал частым гостем в больнице, но и одноклассники, с лёгкой руки Эдуарда. Доктор Смирнов на пару с Костей убеждали, что после проявления ликантропии, мне стоило чаще видеться с людьми в спокойной обстановке, а личная больничная палата идеально соответствовала требованиям. Я не только чувствовала себя иначе, но и видела, слышала иначе, точно на каждый из органов кто-то поставил фильтр. Зрение точно расширило угол обзора, делая все объекты чуть более выпуклыми, чем я помнила. Краски же воспринимались контрастнее и, по-своему, это раздражало больше всего: смотришь на дождевик, который абсолютно точно помнишь, что покупал солнечно-жёлтого оттенка, а он оранжевый. Терпеть не могла оранжевый!
После школы в палате появлялись одноклассники в сопровождении Эдуарда, который следил не столько за обстановкой, сколько за изменениями во мне. Я была не против. Скорее даже наоборот, спустя неделю Смирнов воспринимался, как привычная деталь интерьера. Он почти не участвовал в разговорах, только наблюдал из кресла, которое облюбовал ещё в первое посещение.
Чаще всех приходила Даша и Таня. Насколько я понимала, Ростова продолжала встречаться с Эдуардом, и между ними всё развивалось легко и непринуждённо. Во всяком случае, ни о каких бедствиях Татьяна не упоминала, хотя, возможно, причиной тому было присутствие «второй половины» в помещении. Девчонки рассказывали школьные сплетни, которые я даже не старалась запомнить за ненадобностью. Обколотая причудливым коктейлем из антибиотиков и ещё чего для поддержания здоровья, я едва концентрировалась во время посещений. Ничто не вызывало ярких эмоций и не беспокоило меня в то время. Даже рассказ о хэллоунской вечеринке слушался отстранённо, вызывая личную вереницу из воспоминаний того дня.
Дома же всё изменилось и как я подозревала, всему виной были капельницы от доктора Смирнова. Скорее всего, мне давали и успокоительные. После рассказа Галины я ни на секунду не была готова довериться этому человеку, старалась сторониться. Стать новым подопытным кроликом не выглядело привлекательным.
Перед выпиской из больницы Костя оформил отпуск, и эта новость меня обрадовала. Я была не готова ещё находиться в четырёх стенах без присмотра, не осознавая до конца, на что способна. Эмоции постепенно возвращались в родных стенах, а вместе с ними раскрывались и новые раздражители для обострённого восприятия. К примеру, я не могла выносить ароматизированные свечи, которые заботливо расставила чуть ли не в каждом уголке квартиры. Додумалась ведь ещё купить с разными ароматами! Заметила, что что-то не так, сразу же, стоило Косте распахнуть приглашающе дверь в квартиру. Пришлось тут же покрыть и нос, и рот, обеими руками. Крича, я объясняла отцу, что не так и позднее руководила из коридора спасительной операцией по сбору и утилизации всех ярких баночек с мерзкой вонючей отдушкой. Только когда враги были пойманы, отсортированы и вынесены в уличный бак, а следом – открыты окна в каждой из комнат, я смогла переступить порог.
Лавандовое постельное бельё в комнате виделось насыщенно-фиолетовым и так мне даже больше нравилось. Опустившись на постель, я принялась рассматривать потолок. Острота нового зрения позволяла подметить на когда-то идеальной для меня белой глади множественные царапинки и выпуклости. Хотелось пересчитать каждую. Найти всё, что не замечала ранее.
– Лучше особо не увлекайся, – подал голос отец: – Так можно зависнуть на неделю, а то и на парочку. Помню, после обращения, сам заглядывался на иглы деревьев, гадая, сколько может разместиться на одной ветви.
– И сколько?
Отец замялся, не спеша ответить. Он лёг, как и я на постель, подложив руку под голову.
– 7293, – равнодушно сообщил Костя и указал на микротрещину в потолке: – Видишь вон ту? Похожа на треугольник.
– Скорее на ромб.
Отец нахмурился и немного наклонил голову, чтобы сменить угол обзора.
– И правда.
Мы продолжали лежать и разглядывать потолок в тишине. Ну, в относительной тишине, если не брать в расчёт гудение холодильника, журчание воды в батареях и доносящиеся диалоги из включённого телевизора двумя этажами выше.
– Пап, – поняв, что мы с отцов впервые с происшествия остались одни, я решила задать вопрос, что давно крутился в голове: – Какое оно: первое обращение?
– Тебе страшно?