Глава 1 Все с нуля

Приборная панель сообщала, что за окном больше тридцати градусов тепла. Типичное для конца августа пекло в Ростовской области растянулось на начало сентября. Старенькая «Лада» мамы гудела, сопротивляясь на скорости потокам воздуха. В салоне играла музыка, но из-за врывающегося через открытое окно ветра было невозможно разобрать слов песни. Непослушные пряди волос били по лицу и плечам. Сколько ни пыталась заправить за ухо – бесполезно. Все резинки, как назло, убрала в чемодан. Вот же дура! Знала ведь, что до аэропорта путь неблизкий, а на улице стоит такая жара.

Сегодня я «возвращаюсь к истокам», если можно так сказать. Железная птица за считаные часы отнесет меня в Новосибирск, и после непродолжительной тряски в поезде я окажусь в месте, где родилась семнадцать лет назад. Ксертонь – непримечательный городок, где дожди идут чаще, чем в других регионах России, а если верить Интернету, то солнечных дней здесь и вовсе меньше месяца в год. Окруженный кольцом из холмов и лесных чащ, он существовал самобытно. Из мнимой изоляции, лишенной ощутимого тепла и света, мама сбежала, не сойдясь в планах на будущее с моим биологическим отцом, когда мне не исполнилось и года. Большую часть времени я росла в Ростове вместе с Марией, так и не приучившись называть родителей «мама» и «папа»: Костю я видела слишком мало, чтобы привыкнуть без многочисленных напоминаний произносить вслух «папа», а Мария радовалась сложившейся в семье традиции: когда она стояла рядом со мной, ее принимали за старшую сестру или подругу.

В Ксертонь я возвращалась каждое лето, проводя по целому месяцу у бабушки по отцовской линии, но в четырнадцать лет наконец заявила, что с меня хватит сажания картошки на даче, где в округе ни одного сверстника. Костя легко сдался и потому планировал последние три года совместный отпуск ближе к осени: в Турции или еще где потеплее. В этом году мы никуда не ехали, ведь на носу был выпускной класс и приходилось думать о запасном плане на случай, если не дотяну по баллам до места на бюджете. План «Б» обещал влететь в копеечку, и именно из-за него я и отправлялась в добровольную ссылку.

Не буду скрывать, решение далось нелегко, пусть и выписанные на листок в колонку плюсы учебы в Ксертони значительно перевешивали минусы: передо мной гостеприимно раскрыла двери одна из лучших гимназий в Сибири, а если повезет, то и государственный институт.

По дороге в аэропорт ужас накатывал волнами, мерзким шепотом твердя, что новенькую едва ли легко встретят. Чем больше в гимназии учеников, тем меньше шансов на бюджетное место в институте. Несмотря на статус закрытой школы, учились здесь не только дети нефтяников из ближайших городов, но и стипендиаты, что блистали умом на олимпиадах по всей стране. Конкуренция такая, что не соскучишься. И вот я, настоящая белая ворона, которая и в общеобразовательной-то ростовской школе не смогла найти друзей, отправлялась в логово к голодным волкам. Казалось, даже сидя в машине в другом городе, я чувствовала, как жжется между бровями ярко-алая мишень. Дула ксертоньских задир уже взведены и нацелены прямо мне в лоб.

Если терпеть насмешки и уворачиваться от издевательств я отчасти привыкла, то отношения с самим городом меня заочно пугали. Страшнее было не столько то, что Ксертонь могла отвергнуть, не дав и единого шанса, сколько возможное сходство с Марией: вдруг и из меня родное место вытянет последние светлые части, удушая одну мечту за другой? Было страшно, но риск стоил того, чтобы хотя бы попытаться.

Ростов-на-Дону с каждым пройденным автомобилем километром оставался позади. Город, где прошло мое детство, казался прекрасным местом, где дороги, за редким исключением, были ровными, а солнце приятно ласкало кожу. Жизнь кипела в Ростове круглосуточно, в то время как в Ксертони, насколько я помнила, все закрывалось хорошо если не раньше шести вечера.

– Ася. – Мама осторожно потянула меня за край рукава кардигана, когда приветливая женщина на стойке регистрации отдала посадочный талон. – Тебе не обязательно уезжать.

Я заглянула в почти идеальную копию собственных глаз. Единственное отличие – мамины были подчеркнуты паутиной тонких морщин в уголках от частых улыбок. Первое, что я всегда вспоминаю, думая о Марии, – это ее задорный звонкий смех. Я была точной копией женщины с темно-карими глазами и каштанового цвета волосами, вот только ее жизнелюбие и легкомыслие не передались мне вместе с генами.

Во взгляде матери легко улавливалась невысказанная мольба, от которой внутри у меня все сжималось. Казалось, она волновалась куда больше, чем я сама, и от этого внутри становилось только хуже. Хотелось остаться здесь, в безопасной зоне, где каждый поворот давно осмотрен вдоль и поперек, а ноги знают все каверзные камешки, которые так и норовят застрять в подошве. Излюбленные места давно выбраны, а школьные злодеи приручены. Во всяком случае, до той степени, когда тебя в классе давно никто не задевает, если не лезешь на рожон. Мысль о новой школе внушала надежду на перемены, если не по среднему баллу в аттестате, то хотя бы по большему числу приятных людей вокруг. Вдруг никакой конкуренции и нет в стенах гимназии, а я лишь из страха себе надумываю? Могу я хотя бы выпускной класс провести, не отсиживаясь тихо на задней парте, а, как нормальные ученики, строить планы на будущее, общаться и, быть может, даже влюбиться?

Мария знала обо всех моих проблемах, но едва ли могла что-то сделать. Одно время мы с мамой думали о том, чтобы мне перевестись в гимназию получше, но тратить с утра лишний час на дорогу казалось невозможным.

Мама всегда была нежной, ранимой женщиной, которая сама нуждалась в присмотре. Из нас двоих я всегда ощущала себя старше. Даже сейчас личные переживания меркли, стоило подумать, как Мария будет обходиться без меня, если в Ксертони все пойдет по плану: старшие классы, за ними бакалавриат и магистратура в Ксертоньском государственном, работа – при таком раскладе скорым возвращением и не пахло.

Головой я понимала, что груз опеки осторожно снял с моего плеча новый муж мамы, и настало время мне строить будущее. Теперь Сашке следить, чтобы коммуналка была оплачена вовремя, в холодильнике к ужину нашлась еда, а в баке автомобиля – бензин. Но мудрое сердце будто предчувствовало беду, хотя, возможно, я просто цеплялась перед лицом неизвестности за самый удобный уступ, лишь бы не нырнуть с головой в холодные воды.

– Все нормально, мам. Нельзя же подать документы в университет, который я в жизни не видела. Это на сайте он классный и навороченный, а как дело обстоит в реальности, пока не приедешь, толком не узнаешь. Вдруг у него не общежитие, а избушка на курьих ножках? – От упоминания излюбленного фольклорного строения губы мамы растянулись в тонкой улыбке. – Так будет лучше для всех. Тем более я правда хочу пожить в Ксертони. В конце концов, я там родилась. Да и Костя порадуется. Будет время и программу подтянуть в местной гимназии, поспрашивать о факультетах в вузе. Понять, что к чему.

Последнее время я только и искала предлог, чтобы отказаться от переезда. Неизвестность пугала, как и жизнь в городе, в котором мне не было места. Только мысль о возможностях ксертоньской гимназии успокаивала. Даже если институт не оправдает ожиданий, определенный бонус от аттестата в прогрессивной старшей школе, за места по стипендии в которой бились чуть ли не до первой крови, казался стоящим времени и сил. Я цеплялась за эту мысль так отчаянно и часто, что почти научилась укрощать страх.

– Передавай привет Косте.

– Конечно, мама.

– Мария, – поправила она, как делала всегда, стоило нам вместе выйти в люди.

Даже спустя семнадцать лет моя мать настаивала на том, чтобы я звала ее по имени. Когда-то давно Мария так будто старалась казаться моложе, боясь остаться одна с ребенком на руках, но даже сейчас, когда в жизни матери появился Сашка, она продолжала меня поправлять.

Я раскрыла объятия, и мама тут же в них погрузилась. От нее пахло земляничной жвачкой, летом и корицей. Запахами, которые всегда напоминали мне о доме.

– На новогодних праздниках увидимся, – уверяла она. – Но если почувствуешь, что программа слишком тяжела или с одноклассниками не уживешься, возвращайся. Полно времени окончить школу где-нибудь еще. Мы справимся. На бюджет куда-нибудь пусть попроще, да поступим.

Из мамы никудышная лгунья. В ее широко распахнутых глазах легко читались эмоции: я рисковала, переводясь в другую школу в начале одиннадцатого класса. Это билет в один конец. Либо получится, либо плакало мое счастливое будущее. Ни один директор в здравом уме не примет ученика посреди полугодия. Да и новый муж мамы наверняка уже начал обдумывать, во что переделать мою комнату: в тренажерный зал или игровую с консолью и большим плазменным телевизором?

Еще минуту я стояла с мамой, держась за руки, пока по громкоговорителю не объявили открытие гейта. В последний раз мама с чувством обняла меня, и я отправилась на посадку, чувствуя, что она провожает меня взглядом до дверей.

* * *

Четыре часа перелета из Ростова-на-Дону до Новосибирска, еще два на пригородном поезде до станции Большая Торана. Ни перелет, ни тряска в поезде не беспокоили меня так сильно, как перспектива провести час наедине в машине с Костей. Предметом наших извечных споров было то, что я почти никогда не называла его папой. В отличие от матери, он никогда не пытался откреститься от положенного звания, но, признаться честно, мешало мне другое – слишком мало и непостоянно Костя был в моей жизни.

Первые годы после бегства Мария не позволяла мне видеться с отцом. Она растила меня вместе с бабушкой, перебиваясь на двух работах, пока однажды на пороге все-таки не объявился Костя. До сих пор не понимаю, как ему удалось тогда нас разыскать в чужом городе. Мария думала, что все дело в связях: хороший полицейский ими быстро обрастает, а со стремительным развитием карьеры Кости знакомые множились, как пирожки из бабкиной печки. В тот день мама с папой несколько часов проговорили на кухне, шепчась за закрытой дверью. Пару раз я на цыпочках прокрадывалась по коридору подслушать, но едва мне удавалось прикоснуться ухом к двери, как откуда ни возьмись появлялась бабушка. Словно провинившегося котенка, она отгоняла маленькую меня от двери, и вскоре я оставила тщетные попытки, вернувшись к просмотру «Тома и Джерри».

Когда родители появились в гостиной, лица их были серьезны. Мама и папа расселись на диване по обе стороны от меня. Мы много говорили в тот день, но я едва ли запомнила конкретные слова. Наиболее ярко в памяти запечатлелся момент, когда Костя, не находя подходящих фраз, пытался на пальцах объяснить, что он – мой отец, избегая не по возрасту интересующей меня темы «откуда берутся дети». С тех пор я и начала проводить в Ксертони несколько недель в год, чтобы получше узнать Костю.

Прокручивая это воспоминание в голове, я мысленно повторяла про себя непривычное обращение «папа». Пробовала каждую букву, стараясь в подходящий момент поздороваться с Костей и как ни в чем не бывало выпалить дежурную фразу, надеясь сделать ему приятно. В конце концов, нам предстояло жить бок о бок как минимум до новогодних каникул, и важно было начать с позитивной ноты: чем меньше поводов для разногласий, тем лучше.

Однако планы, насколько бы продуманными они ни были, редко срабатывают так, как мы бы того хотели. Когда поезд остановился на моей станции, перрон оказался ниже, чем я ожидала. Схватившись обеими руками за чемодан, я попыталась его приподнять и охнула от тяжести. Завалившись на бок, еле удержала равновесие, но спиной быстро нашла опору в виде ближайшей стены. Позади неожиданно скопилась толпа недовольных людей. Одни цокали языками, другие недовольно вздыхали, но никто не спешил помочь. Зеваки стояли и смотрели на мои отчаянные попытки спустить неподъемный для хрупкой девушки чемодан с милой фиолетовой лентой, завязанной бантом на ручке. Бессилие раздражало, уходящее время – еще больше. Некоторые незнакомцы оказались настолько нетерпеливы, что с силой протискивались на выход к двери, оставляя беспомощное создание позади, спеша дальше по своим делам. Я понятия не имела, через сколько минут вновь закроются двери и поезд отправится дальше. Пробовала обхватить свой багаж и так и эдак, но упрямый чемодан казался таким же неповоротливым, как и его обладательница. Непослушные пряди упали на лицо, закрывая обзор. От усилий лоб покрылся потом. Хотелось пнуть чертов чемодан и смотреть, как он полетит плашмя вниз. Я была уже готова отправить неподъемную ношу в полет, как послышался знакомый голос:

– Ася! Ася, брось! Я спущу.

Я разогнулась и увидела отца.

– Спасибо, Костя.

С момента нашей последней встречи он почти не изменился. Черная кожаная куртка подчеркивала широкие плечи, а белая водолазка облегала подтянутый торс. Неизменные, черные как смоль усы красовались ровной полоской над верхней губой. Сильный и проворный, отец легким движением спустил багаж на платформу, а затем подал мне руку. Я осторожно вложила ладонь, принимая помощь. Позади раздался смешок, от которого лицо обдало жаром. Костя выглядел достаточно молодо, несмотря на пробившуюся в висках седину. Довольно часто нас принимали за парочку влюбленных, а не за отца и дочь. Повезло мне с генофондом, ничего не скажешь. Я ненавидела косые взгляды, которыми нас одаривали на улице. Ужасно стыдилась. Поскорей бы мы доехали до Ксертони, где каждый прохожий знал отца в лицо и не думал чего-то не того.

Во всей этой ситуации Костя проявил исключительное благородство: не только широко улыбнулся ожидающим людям, а даже помог им спустить сумки, в то время как я, наверняка залившись краской, стояла рядом, изучая взглядом неровности асфальта. Отец был таким во всем.

Когда я решила обсудить с отцом перевод в ксертоньскую гимназию, он, вопреки моим ожиданиям, очень обрадовался и предложил перебраться к нему на время обучения. Мне было трудно представить, что мужчина, столько лет носивший звание холостяка, будет готов принять дочь на неизвестно какой срок, ведь если со школой все пройдет хорошо, то впереди около шести лет в местном институте. Костя же, наоборот, принялся охотно хлопотать с документами и даже, насколько я знаю, ходить по старым знакомым, лишь бы достать для дочери место.

Ничто в Ксертони меня не интересовало больше, чем местный институт. Разнообразие факультетов и, судя по отзывам, неплохих учебных программ вселяло надежду. Я много и прилежно училась в школе, да и не имела никогда проблем с учителями. Проще говоря, характеристика по выпуску должна быть превосходной, как и аттестат. Не золотая медаль, но без троек. Оставалось только наконец решить: кем же я захочу быть?

Эта задача казалась мне непосильной. Вот как в семнадцать лет можно точно знать, на кого отучиться, чтобы работать по специальности всю оставшуюся жизнь? Я восхищалась бывшими одноклассницами, что остались в обжигающе жарком Ростове. Уж они-то знали, чего хотели от жизни. Некоторые были твердо намерены отучиться на врачей, другие на юристов, считая, что это будет всегда востребовано. Мне же предстояло определиться до февраля – крайнего срока выбора предметов для сдачи ЕГЭ.

По дороге к дому Костя неумело пытался меня разговорить, чтобы в машине не висела неловкая тишина. Мы оба не были болтливы, к тому же понятия не имели, о чем друг с другом разговаривать. В отпуске тему для беседы найти несложно, когда вокруг тебя в новой стране всегда что-нибудь эдакое происходит, а вот посреди монотонного скопления машин в пробке – это задача со звездочкой.

– И все-таки снова в Ксертонь, да? Я всегда думал, что тебе, как и Марии, здесь не очень-то нравится.

– Так и есть. – Я пожала плечами и продолжала смотреть в окно на проносящийся мимо лесной пейзаж. – В Ростове нет стольких бюджетных мест на интересные программы, как здесь. Я подумала, почему бы не попытать удачу и хотя бы немного не облегчить вам с Марией жизнь. Если недоберу баллы в этом году, то хотя бы платное отделение будет не так сильно бить по кошельку. Можно попробовать дать городу еще один шанс.

– А еще можно попробовать звать меня «папа». – В тоне его голоса улавливалась легкая насмешка.

Костя так часто поправлял меня, что сомнений, насколько сильно его задевала эта тема, не оставалось, однако поделать с собой я ничего не могла.

– Можно и попробовать, – только и выдавила в ответ, не разделяя его веселья.

– Что-что? Не расслышал? Здесь, кажется, чего-то не хватает?

– Можно и попробовать, па-па, – сказала я, выделив по слогам последнее слово.

Отец радостно засмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, как бы говоря «все у нас с тобой будет нормально», но я не была настолько же уверена.

Грустное осознание, что вся привычная жизнь осталась там, в Ростове, нахлынуло на меня со слезами. Хотелось помолчать и просто позволить себе это чувство. К счастью, по радио заиграла любимая песня отца. Кажется, это была группа Iowa. Подпевая, Костя прибавил громкость. Я невольно прониклась к ритму песни, в такт притопывая ногой. Оставшуюся дорогу мы ехали молча, а музыка кое-как помогла совладать с настроением. К концу дороги я подпевала вместе с отцом задорную песню «Улыбайся», начиная думать, что, возможно, Костя прав – все у нас будет нормально.

Почти через час мы проехали дорожную табличку с надписью «Ксертонь», и вот уже на третьем повороте после въезда в город машина свернула в наш поселок городского типа – Буград. Не глядя, Костя петлял по дворам, где едва ли могли разъехаться встречные машины из-за припаркованных и тут и там авто соседей. Вскоре мы пробрались по серому лабиринту к заветному длинному дому, что местные прозвали «Ель» из-за пятнистой окраски фасада из всех оттенков зеленого цвета. Трехэтажный дом растянулся на три подъезда, в одном из которых и находилась квартира Кости.

Выйдя из машины, я пошла к багажнику за чемоданом, но стоило за ним потянуться, как послышалось бормотание Кости, строго-настрого запрещающего поднимать «такую тяжесть». Не имея ничего против, я направилась к подъезду и на мгновение застыла у входа, вспоминая код. С третьей попытки дверь поддалась. К счастью, Костя был слишком увлечен возней с багажом, чтобы стать свидетелем моего позора – ну как можно было забыть код от родного дома?

Что меня всегда удивляло в квартире отца, так это ее опрятность. Четырехкомнатная квартира с просторным залом не вписывалась в мое представление о холостяцкой жизни. Она больше подходила большому шумному семейству, что способно наполнить окружающее пространство звонким смехом и суетой домашних по выходным. Наверное, когда отец оформлял ипотеку, он планировал для Черны́х большую семью, вот только у судьбы оказались другие планы.

Насколько я знала, после мамы у Кости не было серьезных отношений. Во всяком случае, отец ни с кем меня не знакомил, да и в доме никогда не наблюдалось неопознанных женских вещей. Признаюсь, первое, что я сделала, переступив порог, – бегло скользнула взглядом по коридору в надежде найти хотя бы отдаленный намек на присутствие женщины, но тщетно.

Квартира Кости была светлой и практичной. Зал отделялся от кухни высокой барной стойкой, где всегда царил порядок, обманчиво намекая на присутствие суетливой хозяйки в доме, но на деле здесь просто очень редко готовили. О том, что владельцем дома был Костя, говорил лишь уставленный фотографиями стеллаж. В рамках красовались кадры из наших совместных путешествий, а также памятные трофеи об удачной рыбалке.

Отец много времени проводил на реке. Он рассказывал, что Обь полна рыбы и только ленивый может уехать оттуда с пустыми руками. Я ленивой не была, однако во время немногочисленных попыток отца привить мне любовь к фамильному хобби ведерко оставалось предательски пустым. Такой вид спорта, как рыбалка, был мне чужд.

Впрочем, как и любой другой, требующий ловкости и координации, ведь от природы мне не досталось ни того ни другого. Этот факт подчеркивали бесконечные сдачи нормативов на уроках физкультуры. Какое-то время учитель не оставлял надежд, что рано или поздно у непутевой школьницы все получится, но и он вскоре сдался. На смену нормативам в мою жизнь пришли бесконечные доклады о видах спорта или итогах прошедших олимпиад, которые позволяли иметь в аттестате натянутую четверку – и на том спасибо. Куда больше мне нравилось по несколько часов подряд сидеть с книгой в руках, вдыхая неповторимый аромат тонких страниц, присущий лишь бумажным изданиям. Говорят, вся магия запаха кроется в чернилах.

Я могла окунуться в новую историю с головой, игнорируя все на свете, жадно проглатывая слова, что будоражили порой не только воображение, но и сердце. Чем дольше я увлекалась чтением, тем больше хотела связать жизнь с литературой, но стоило об этом заговорить, как родители хором принимались отговаривать. Интересно, что опасения Кости всегда сводились к деньгам, в то время как мама считала мое увлечение в целом недостойным высшего образования. Говорила, что это скорее хобби, чем профессия. Слышали бы Марию писатели, для которых она рисует иллюстрации, вот бы удивились!

Дальняя комната в квартире запиралась на ключ и отводилась мне в редкие летние визиты. Даже когда я сгоряча зареклась возвращаться в Ксертонь, Костя не стал обустраивать помещение под другие нужды. Это казалось мне одновременно милым и довольно грустным. В сердце отца всегда оставалась надежда.

Отпирая дверь, он протянул мне ключ и пропустил вперед, бегло рассказывая:

– Я обновил обои на стенах к твоему приезду и установил антимоскитную сетку. На дворе, конечно, шестое сентября, но здесь тебе не Ростов, не обманывайся: если захочешь проветрить, лучше не включай свет – налетит столько мошкары, не избавишься. – Костя поморщился. – Мелкокрылые летнебукашки куда угодно протиснутся.

Завуалированное ругательство Кости было забавным, но я улыбнулась, вежливо сдержав смех. Я окинула комнату взглядом, и создалось впечатление, будто я никогда ее не покидала. Свежие сиреневого цвета обои с изображением мелких соцветий лаванды напоминали мне предыдущие, что давно выцвели в пастельный оттенок. В остальном все было по-старому: на окне висел неизменный полупрозрачный тюль с витиеватым кружевом, а на подоконнике стояли знакомые кактусы – единственные растения, что я не способна убить.

Над рабочим столом возвышалась полка с любимыми детскими книгами: виднелись потертые корешки томов «Хроник Нарнии», «Артемиса Фаула» и «Алисы в Стране чудес». Даже сейчас я нежно любила воспоминания об этих историях. Когда мне было восемь, ночи проходили под одеялом с книгой. Вооружившись фонариком, я, точно вор, боялась быть пойманной за руку, осторожно выписывала иероглифы и искала к ним расшифровки внутри томов Йона Колфера, пытаясь узнать, о чем же говорилось в тайном послании к «Коду вечности».

Костя ретировался, позволив мне немного передохнуть с дороги и разобрать вещи. Я была за это благодарна и немедленно приступила к распаковке чемодана, чтобы и дальше не увязнуть в потоке воспоминаний.

* * *

Едва я закончила раскладывать вещи, как раздался звонок в дверь. В зале послышались тяжелые шаги Кости, и вскоре дом наполнился еще двумя мужскими голосами. Я отчетливо улавливала приветливые интонации и звонкий смех, но едва разбирала слова. Взяв в руки телефон, я открыла браузер, сверила расписание спортивных программ и посмотрела на время.

«Ну конечно – матч Премьер-лиги», – с горечью подумала я, понимая, что ради меня Костя вряд ли стал менять привычный распорядок. Помимо рыбалки и лихой езды, отец любил футбол, а потому часто приглашал друзей и коллег вместе посмотреть очередной матч. Не зря же он купил целый домашний кинотеатр?

– Ася, у нас гости! Выходи поздороваться, – крикнул Костя, и я быстро поправила волосы, используя вместо зеркала выключенный экран телефона.

Скользнув за дверь, я быстро прошла через коридор в зал и увидела крупного мужчину в инвалидном кресле. Аккуратно подстриженные смолянистого цвета волосы открывали добродушное лицо мужчины, чьи глаза превратились в две тонкие щелочки от искренней улыбки. На госте красовалась белая футболка с изображением волка – символа тамбовской команды. Клетчатая рубашка, в тон ореховых глаз с изумрудными прожилками, была свободно наброшена на плечи. Лицо старого знакомца носило отпечаток времени в виде хитрого узора морщин. Наиболее глубокими из них были те, что тянулись из уголков глаз:

– Ася! – Мужчина развел в сторону руки, приглашая в объятия.

– Здравствуйте, дядя Дима. – Я наклонилась и на мгновение сердечно обняла его, радуясь, что дядя все так же жизнерадостен. – Как ваши дела?

– Все еще танцую. – Дмитрий игриво подмигнул и коротко осмотрел меня с головы до ног. – И когда ты успела так вырасти? Еще вчера копалась в песочнице во дворе, а уже вот – взрослая девушка.

Костя, убирающий в этот момент подушки с дивана, услышав последнюю фразу, отбросил недовольный комментарий:

– И ничего не взрослая! Вот институт окончит, тогда поговорим.

– А вот твой старик не меняется.

Я рассмеялась вместе с дядей, понимая, насколько Дмитрий прав. Отец бухтел под нос что-то нечленораздельное, пытаясь оправдаться, когда из-за спины послышался новый голос:

– Дядь Кость, напитки в холодильник?

– Денис, оставь пару банок на сейчас, а остальное убирай.

«Денис?» – имя показалось знакомым, и я обернулась. В доме дяди Димы всегда было много детей. Слишком много времени прошло, чтобы вспомнить, как выглядел сын дяди. Дмитрий охотно присматривал за дочерями и сыновьями всех знакомых, когда родителей звал долг – настолько любил возиться с малышней. После того как дядя Дима попал в аварию, присматривать за детворой стало некому. На том мое общение со сверстниками в Ксертони и закончилось.

Передо мной оказался хрупкий, чуть загорелый юноша с вздернутым носом и россыпью недозревших прыщей. Юношеский пух пока не преобразился в аккуратную мужскую щетину, а тело парня скрывал просторный балахон на молнии с принтом неизвестной мне рок-группы. Фамильные черты Дроздовых легко прослеживались: волосы у Дениса оказались того же цвета, что и у дяди Димы, но спускались ниже плеч. Челка сбивалась в просаленные пряди, которые при каждом шаге касались кончика носа.

Он не был даже отдаленно похож на героя моих любимых романов. Впрочем, чего еще ждать от современных мальчишек, которым интересны видеоигры да мемы из Интернета?

Я встретилась с Денисом взглядом, и на мгновение мне показалось, что он хотел что-то сказать, но запнулся. Парень рассматривал мое лицо, словно старался изучить до мельчайших деталей. Я почувствовала, как от смущения запылали щеки, и отвела взгляд. Неловкую паузу нарушил дядя:

– Ну что вы стоите, как чужие? Все детство, значит, вместе козни мне строили, а теперь стоят, потупив взгляд.

Костя оказался более чутким и оценил обстановку лучше, а потому похлопал дядю по плечу:

– Да они не помнят друг друга. Смотри, как оба изменились! Это отеческими глазами, они что в памперсах, что в пубертате выглядят одинаково. Ася же еще и постарше Дениса на пару лет. Сколько тебе, напомни?

– Пятнадцать, – парень произнес цифру с такой гордостью, будто за нее полагалась медаль.

– Ага, правильно помню, – кивнул отец и представил нас друг другу: – Ася, это Денис. Вы играли в детстве у дяди Димы на даче. Денис, это моя дочь Ася. В детстве у нее были волосы посветлее и щеки побольше.

За «щеки побольше» я шлепнула отца по ноге кухонным полотенцем, что нашлось на журнальном столике. Это непредусмотрительное движение стало началом настоящей бойни: едва я шлепнула отца, как тот снял с головы фирменную кепку с символикой команды и козырьком щелкнул меня по лбу. В ответ я ухватилась за лежащую на полу диванную подушку и хотела кинуть в Костю, но промахнулась и попала в Дениса. Ответ не заставил себя долго ждать: тот же снаряд полетел прямиком к моей голове. Мы играли, звонко смеясь, словно были детьми, к которым родители приехали в лагерь.

Веселье кончилось, когда дядя посмотрел на настенные часы и охнул:

– Матч! Матч уже начался!

Все мужчины быстро расселись на диване. Включив телевизор, они принялись внимательно следить за игрой. Меня же футбол не интересовал, поэтому я направилась к кухонному островку сделать бутерброды. В холодильнике нашлась докторская колбаса и кусок неопознанного сыра. Сделав по три бутерброда каждому гостю и уничтожив тем самым весь имеющийся в доме хлеб, я подошла с тарелкой к журнальному столику и была встречена радостным улюлюканьем, как охотник, вернувшийся к племени с добычей. Костя подвинулся, освободив место, и я с удовольствием поела в компании и в какой-то момент даже начала смотреть игру, пусть и мало что пони-мала.

Мужчины кричали, называя фамилии игроков и советуя, что те должны сделать в следующий момент. Размахивали руками и выли, когда в ворота их команды забивали гол. Я почти молча наблюдала за Костей, слушая пояснения к игре, но так ничего толком и не поняла. Даже несмотря на это, мне по-настоящему понравился вечер. Когда гости ушли, я позабыла обо всех тревогах и в хорошем настроении легла спать, хотя завтра предстояло то еще испытание – первый день в новой школе.

* * *

Густой туман – вот что я увидела, выглянув с утра в окно. Пасмурное небо нависало над домами, как и в детстве. Я грустно вздохнула, смотря на молочную дымку между домами, и поняла, что к такому виду еще нужно привыкнуть.

Несмотря на размер квартиры Кости, полноценная ванная комната была только одна. Мне повезло, отец встал раньше и к моему выходу из комнаты уже суетился на кухне, готовя завтрак. Коротко поздоровавшись, я поспешила в ванную, борясь с соблазном прямо сейчас сесть за стол: по всей квартире разливался аромат свежезаваренного кофе, румяных тостов и яичницы. Мое любимое сочетание.

Наспех умыв лицо и расчесав непослушные пряди, я собрала волосы в высокий хвост. Несколько коротких прядей выбились из-под резинки и были отправлены в ссылку – то есть за ухо.

Прошмыгнув из ванной в свою комнату, я сменила любимую пижаму с оленями на одежду, более подходящую для школы. К счастью, в ксертоньской гимназии не было формы. Разве только синие джинсы носить запрещалось, но у меня отродясь таких в гардеробе не водилось. Раскрыв дверцы шкафа, я заглянула внутрь, пытаясь вспомнить, что из одежды привезла с собой. В моем гардеробе преобладала «лесная» палитра, как окрестила ее мама: то есть все оттенки зеленого, коричневого и черного с редкими находками белого цвета на самых дальних вешалках. Немного поразмыслив, я выбрала суженные книзу черные джинсы и темно-зеленую кофту с V-образным вырезом, которую я решила надеть поверх белой майки на тонких бретельках. Я не представляла, как сильно топят в местной школе, поэтому надеть вниз что-то легкое казалось более чем осмотрительным: в ростовской школе случалось, что по ошибке отопление включали даже в мае. Чего я могу ожидать от Ксертони в начале сентября, оставалось загадкой, поэтому лучше триста раз подстраховаться, чем позже причитать.

Я вернулась на кухню, когда Костя уже раскладывал яичницу по тарелкам. На столе с вечера было убрано, оставалось только положить столовые приборы. Поочередно открывая выдвижные ящики, я пыталась вспомнить, где лежали вилки. Память меня подвела, поэтому обнаружить желаемое удалось лишь случайным образом, в самом близком к раковине ящике. Выудив пару ножей и вилок, я прихватила сахарницу и отнесла все находки на стол.

Ели молча, но с аппетитом. Я скучала по простой домашней стряпне. Не то чтобы Мария не умела готовить, скорее, просто не любила. С ранних лет я училась готовить и неплохо в этом преуспела, облегчив маме жизнь. Однако пока сам суетишься у плиты, пресыщаешься приятными ароматами, а когда дело доходит наконец до еды, уже не улавливаешь и половины. Именно поэтому ни одна яичница в мире не могла быть для меня вкуснее той, что с любовью приготовил Костя.

Помимо ритмичного лязга ножей по поверхностям тарелок, тишину в зале нарушал монотонный голос ведущей программы новостей. Даже полчашки кофе спустя мне не удалось прогнать сон до конца, отчего ее слова превращались в неразборчивый шум. Только после видеоряда с кадрами разрушенных домов и горящих машин стало ясно: произошла трагедия. Диктор же беспристрастно произносила заготовленную кем-то речь. Глаза стеклянные и пустые. Ничего не выражая, они смотрели в камеру, словно трагедия, о которой женщина вещала с экрана на всю страну, не имела никакого значения. Последний кусок яичницы встал комом в горле от мысли, что можно оставаться равнодушным, в то время как мир рассыпается на части и собрать его никто не в силах.

* * *

Костя любезно подвез меня до школы. Путь был неблизким, но, к моему удивлению, трасса пустовала, будто ни один горожанин не спешил в столь ранний час на работу. Придерживаясь скоростного режима, отец вел машину, непринужденно держа руль, – и по его виду казалось, что нет ничего более естественного, чем управлять автомобилем, но я уже знала, как обманчиво впечатление.

Однажды мама выехала со мной в поле и предложила поменяться местами: узнать, каково это – водить машину. Мария почему-то считала, что научить меня просто обязана она, как мать, а не профессиональный инструктор. Позднее я подумала, что у мамы просто не было денег его нанять.

Никогда больше я не испытывала такого страха, как в миг, когда моя нога отпустила педаль сцепления и машина рывком дернулась вперед, а после и вовсе заглохла. Меня тряхнуло так неожиданно, что затылком я ударилась о подголовник и вскрикнула. Вслед за мной испугалась и мама, машинально дернув за ручной тормоз. Здесь закончился, не успев начаться, мой водительский опыт. В тот день я зареклась садиться за руль. Не все люди рождены для вождения. Да и у пассажиров куда больше привилегий. Сидишь себе, наслаждаешься лесным пейзажем, проносящимся изумрудным вихрем за окном. Никакой ответственности, никакого контроля, никакого стресса – сплошное удовольствие. Еще и музыку выбираешь, если водитель не против. Красота!

Мой мнимый прагматизм разбился о голос Кости.

– Нужно подумать, как быть с утренними поездками в школу, – начал он. – У меня не всегда будет получаться тебя подвезти. График дежурств сейчас нестабилен. Местные потихоньку возвращаются из отпусков, и даже у нас в городе растет преступность. Как новую трассу открыли, работы не продохнуть. Еще этот проклятый сезон картофеля: фуры мотаются туда-сюда, перевозчики прячут в мешках контрабанду, а мы, как трюфельные свиньи, вынюхиваем. Чужих в Ксертони стало столько, кошмар! – Отец помолчал и добавил: – А хуже всего, что девушки молодые пропадают.

Отец обернулся и серьезно посмотрел на меня, произнося последнюю фразу, проверяя, слушаю ли. Удостоверившись, что моим вниманием полностью завладел он, а не проносящиеся за окном сосны, Костя продолжил, вновь переведя взгляд на дорогу:

– Сейчас уже рано темнеет. После занятий мой коллега тебя подбросит. У него такая ярко-синяя «четверка», быстро заметишь на парковке. Сегодня постараюсь раздобыть велосипед. Пока совсем не похолодало – самое то. Вон там, видишь, – он указал пальцем в сторону дороги, не снимая руку с руля, – чуть ниже дороги, ближе к лесу, идет узкая дорожка, асфальтированная. Вот по ней прямиком и доедешь до дома. Нужно будет только свернуть у указателя…

– …на Буград, – закончила я за отца, догадавшись. – Если что, спрошу у одноклассников дорогу. Наверняка кто-то живет поблизости.

Костя пожал плечами:

– Очень может быть. Я, честно говоря, не в курсе, кто будет в твоем классе. Ребята всякие, конечно, есть. Даже в гимназии. – Отец слегка свел брови, что не ускользнуло от меня, но лишь на мгновение. – В любом случае, ты найдешь с кем подружиться. Не понравится – успеешь перевестись в общеобразовательную.

Оптимизма у Кости хватало на двоих. Мне бы хотелось поддаться хорошему настроению отца, вот только трепет в груди с каждым километром нарастал перед лицом неизвестности. Мысль о том, что в маленьком городе навряд ли кто рискнет обидеть дочь полицейского, успокаивала, но недостаточно. Приходилось успокаивать себя тем, что раньше я как-то справлялась, а значит, и сейчас разберусь. Ох, только бы самой в это поверить!

* * *

На подъезде к школе образовалась пробка, и мне удалось хорошенько рассмотреть здание. Оно выглядело удивительным и совсем не напоминало ничего из того, что я видела в Ростове. Огромный куб возвышался на целый этаж над макушками стройных сосен, наверняка маскируясь бледно-голубой облицовкой под небо в ясную погоду. Разноразмерные окна в темных рамах, казалось, расставлены беспорядочно, будто дизайнер настолько увлекся игрой в «Тетрис», что, вдохновившись, перенес несколько брусков на фасад своего творения.

Дорогие автомобили медленно тянулись к входу, где то ли родители, то ли частные водители оставляли учеников и затем отправлялись дальше по своим делам. Я предложила Косте высадить меня у поворота к парковке, но он отказался, не поддавшись моим уговорам: мол, все равно отцу уже не выехать так просто. Пока мы спорили, на стекле появились первые капли дождя, больше напоминающие размером пыль. Вскоре поток усилился, а между машиной и школой теперь образовалась стена из ледяного дождя, поэтому я быстро сдалась – мокнуть совсем не хоте-лось.

Вскоре настала наша очередь. У входа, разбившись на небольшие компании, стояли старшеклассники. Нехотя я выбралась из уютного салона автомобиля, накинула на голову капюшон куртки и мысленно помолилась всем известным мне богам, приговаривая: «Не споткнись». Сделав глубокий вдох и придав лицу бесстрастное выражение, я зашагала по дорожке с мелким ромбообразным мощением и вскоре очутилась под навесом здания. Опустив голову еще ниже и тем самым скрыв лицо, быстро взбежала по лестнице. Оказавшись у входа, я обернулась на мгновение и выдохнула с облегчением: никто на меня даже не посмотрел. Миссия пройти незамеченной прошла успешно.

Я толкнула деревянную дверь светлого оттенка с витражной вставкой по центру и попала в просторную рекреацию, залитую теплым светом от ажурных ламп, развешанных по обеим стенам. Так вот чем отличалась гимназия от обычной школы! Справа от входа стоял небольшой стол, за которым сидела щуплая женщина в сиреневом костюме в мелкую кислотно-желтую клетку. При виде ее одежды собственная показалась мне неуместно тусклой. На кончике носа дежурного учителя, почти спадая, ютились очки с круглыми линзами, как у «мальчика, который выжил». Преподавательница уткнулась в бумаги, разбросанные по поверхности стола, активно изображая умственную деятельность.

Учительница подняла голову, стоило мне приблизиться к столу:

– Чем могу помочь?

– Доброе утро. Я Анастасия Черна́я, – сообщила я, и женщина тут же поправила очки на переносице, после чего одарила меня изучающим взглядом.

– Ах, ну конечно, – отозвалась она и выудила из стопки опасно накренившихся бумаг на краю стола лист с еженедельной таблицей. – Вот твое расписание, класс 11 «А». На обороте распечатана карта школы. Большая часть занятий у старшеклассников проходит в северном крыле.

Она проговорила название каждого предмета из расписания на день и подчеркнула на распечатанной карте нужные номера кабинетов, после чего вручила мне библиотечную карточку, в которой должен был расписаться каждый учитель после выдачи на руки учебника. В конце недели мне следовало принести ее обратно, на место дежурного преподавателя, чтобы обходной лист передали в библиотеку.

Ответив на немногочисленные вопросы, женщина выразила надежду, что мне понравится Ксертонь, и пожелала хорошего дня, так и не представившись. Я постаралась улыбнуться в ответ как можно естественнее, но отражение в очках преподавателя мягко намекнуло, что ничего не вышло.

* * *

До звонка оставалось пятнадцать минут. Дождь стих. Я вышла на улицу, желая глотнуть свежего воздуха и немного проветрить голову от непрошеных тревог. Присев на ближайший бордюр, подальше от компаний других учеников, я уткнулась в карту, стараясь выучить маршрут на день. Кубообразное здание школы внутри было разбито на четыре крыла, объединенных рекреацией на первом этаже. Рассмотрев карту внимательнее, я обнаружила на третьем этаже сквозной переход между северным и южным крылом, который проходил как бы сбоку от спортивного зала. Какой же высоты там потолок?

Маркером я отметила обнаруженный переход в надежде сэкономить время и, если повезет, не заблудиться в будущем среди множества кабинетов. Достав из рюкзака апельсиновый сок, я промочила горло и вернулась внутрь. Поняв, что куртка все еще на мне, я вернулась к столу дежурного учителя и спросила, где можно сдать верхнюю одежду. К моему удивлению, гардероба с номерками в школе не было. Зато по левую сторону длинного холла первого этажа, недалеко от стола дежурного учителя, находилось несколько помещений с длинными рядами крючков на стенах, куда любой желающий мог повесить куртку или пальто. По привычке я проверила содержимое карманов и, удостоверившись, что не оставила ничего важного, приметила крючок в самом углу, ближе к двери.

До первого кабинета я постаралась дойти без помощи карты. С приближением к заветной двери мое дыхание настолько участилось, что я очутилась на грани гипервентиляции. Попытавшись задержать дыхание, я переступила порог класса вслед за двумя другими ученицами, которые боролись с зонтом-тростью, что отказывался закрываться. Я быстро проскользнула за спинами девушек и уже хотела направиться к столу учителя, когда заметила, что рядом с ним находится другой ученик. Встав рядом с доской в ожидании, пока преподаватель освободится, я осторожно посмотрела на одноклассниц. Хорошо и опрятно одетые. Одежда сдержанных, нейтральных цветов в светлых оттенках от белого к охристому. Ни одной складки на глади юбок длиной чуть выше колен. На блондинке с тонкой фарфоровой кожей, сквозь которую просвечивали линии вен на висках, легкая воздушная рубашка с рукавами-воланами. Вторая девушка была тоже бледная, но с пепельно-русыми волосами. Вместо элегантной блузки, как у подруги, на ней в обтяжку сидела светло-бежевая водолазка с узкими рукавами и высоким воротником, что подчеркивал длинную шею. В шутку я подумала, что хотя бы цветом кожи не буду отличаться от других учеников – несмотря на ростовскую жару, загар ко мне прилипать отказывался.

Когда учитель освободился, я подошла к его столу, на котором красовалась начищенная табличка с надписью: «Георгий Васильевич Радчинский». Преподаватель – рослый мужчина с дряблым вторым подбородком и клиновидной лысиной, берущей начало у висков. Получив обходной лист, он посмотрел на мою фамилию и вытаращился так, что я почувствовала, как густо раскраснелась. После неловкой паузы Георгий Васильевич достал из выдвижного ящика стола учебник, расписался в листе и отправил меня на единственное свободное место на последнем ряду. Глазеть на новенькую в конце кабинета одноклассникам было непросто, но они все же умудрялись, стоило учителю отвернуться к доске. Досадно, что то же самое меня ждало и на других уроках. Я поняла из объяснений дежурного учителя, что большие лабораторные классы не успели переоборудовать за лето из-за каких-то проблем с доставкой материалов, а потому некоторые предметы ученики всей одиннадцатой параллели вынуждены были посещать в первом полугодии смешанными группами. К несчастью, в первый же день в моем расписании нарисовался такой урок биологии.

Дыши, Ася. Дыши. Нужно справляться с проблемами по мере их поступления. Сейчас ты на литературе, и это вовсе не так страшно. Не так страшно, как лабораторная по биологии.

Пол-урока я не поднимала взгляда от списка книг по программе школы. Стандартный: Булгаков, Пастернак, Солженицын, Куприн, Горький. Всех я давно уже прочла. Открытие было приятным и в то же время скучным. Мысленно я пожалела, что не стала везти в Ксертонь старые конспекты.

Литература была моей страстью. Я читала много и порой опережая программу. Старалась вести записи о прочитанном, выделять любимые цитаты. Порой даже клеила стикеры-закладки на любимые моменты. Каждый цвет имел значение. К примеру, синие наклейки я использовала для рассуждений героев или самого автора, что тронули для глубины души. Желтыми отмечала веселые моменты и остроумные фразы, в то время как зеленые отвечали за глубокие, завораживающие метафоры. Я бережно собирала увесистые тома и рукописные заметки, чтобы спустя время, если захочется перечитать, сравнить впечатления. Интересно, если я попрошу маму отправить тетради по почте, она согласится? В голове отыгрывая спор с Марией и придумывая аргументы, почему сдача старых работ не может считаться жульничеством, я не заметила, как закончился урок.

Прозвучал гнусавый звонок, и все ученики как один принялись собирать рюкзаки и сумки. Я не спешила вставать со своего места, не желая столкнуться с кем-нибудь в проходе, когда заметила движение в мою сторону. Нескладный парень, с ниспадающей на глаза темно-каштановой челкой и юношеским пушком на подбородке, шел прямиком к задним партам.

– Ты вроде новенькая? Настя Черная?

Незнакомец выглядел чрезмерно доброжелательным, как мэр маленького городка с телевизионного экрана во время избирательной кампании.

– Ася, – поправила я. Ученики у соседних парт разом обернулись, обратившись в слух.

– У нас следующим уроком ОБЖ с Мазепиным в четвертом крыле. Если хочешь, можем вместе пойти.

– Как, в четвертом? Неужели я неверно запомнила? – раздосадованная тем, что не смогла запомнить расположение даже следующего урока, я полезла в рюкзак за картой, чтобы убедиться наверняка. Стоило мне выудить лист, как одноклассник склонился над столом и тоже принялся изучать схему.

– Ага, вот, видишь? – Он обвел пальцем нужное крыло, а затем указал на нужный кабинет. – Пойдем вместе, а то точно запутаешься в переходах.

Он подождал, пока я поднимусь с места, и вместе мы вышли в коридор.

– Кстати, я Андрей.

– Очень приятно, – сказала я дежурно, а не потому, что на самом деле это чувствовала. – А разве переход здесь не один?

– Не-а, четыре: два на втором этаже и два на третьем.

Не понимая, как я могла упустить еще несколько проходов, я еле подавила желание вновь развернуть перед собой лист и свериться. Рассудив, что прямо сейчас это не имело никакого смысла, я пообещала себе получше изучить карту на следующем уроке.

Пока мы шли к нужному кабинету, я всюду ощущала на себе любопытные взгляды. Идущие позади одноклассники держались к нам с Андреем так близко, будто пытались подслушать.

– Что, не готова была к сегодняшнему дождю? – Андрей окинул взглядом мои встопорщенные волосы, которые успели просохнуть за урок и распушиться.

Я вновь пожала плечами:

– Меня отец подвозил до школы, так что я как-то и не подумала прихватить зонт. Думала, капюшона куртки будет достаточно, чтобы добежать от одной двери до другой, но просчиталась. В Ростове редко шли дожди. Разве только по весне, бывает, льет, но от силы два-три раза за месяц.

– Настолько редко? – На лице Андрея было искреннее удивление.

– Ну, – я замялась, примерно представляя, – может, чуть чаще. Но до ливней, как сегодня с утра, не дотягивает.

– Ого! А в остальное время как с погодой?

– Солнечно в основном и ветрено.

Андрей, нахмурившись, осмотрел меня сверху вниз:

– Разве ты не должна после жизни в таком климате быть хоть насколько-то загорелой?

– Аристократы не стоят лишний раз под солнцем.

Он настороженно всматривался в мое лицо, и я с грустью вздохнула. С такими успехами моему сарказму в Ксертони грозило отмирание.

Спустившись на третий этаж, мы свернули в переход и вновь начали подниматься до пятого этажа, но уже другого крыла. Дойдя до конца коридора, мы уперлись в дверь нужного кабинета. Андрей остановился перекинуться парой слов с другим одноклассником, я же направилась к столу учителя с обходным листом.

Остаток утра прошел примерно так же. Учитель геометрии, которого я автоматически недолюбливала вместе с предметом, стал единственным, кто в первый день вызвал меня к доске: заставил встать перед другими учениками и рассказать о себе. И ладно бы в лектории, больше похожем на уменьшенный в масштабах амфитеатр, где длинные ряды как бы возвышаются и расходятся вширь от рабочего стола учителя в центре кабинета, сидел только мой класс. Напротив, урок геометрии оказался общим для всей одиннадцатой параллели! Я заикалась и краснела, не зная, что сказать. К удивлению, по классу не разнеслось ни одного смешка, даже когда я попыталась вернуться на место, но споткнулась о край чьего-то рюкзака в проходе. Не скажу, что одноклассники слушали мой скупой рассказ о себе с интересом, но хотя бы за то, что не отпускали едкие комментарии, я была уже благодарна.

К третьему уроку мне удалось запомнить нескольких ребят из всей параллели. Каждое занятие находился кто-нибудь посмелее и представлялся, следом интересуясь первыми впечатлениями от Ксертони. Никто даже не догадывался, что я была в городе и раньше. Стараясь отвечать вежливо и доброжелательно, я заводила новые знакомства, а бонусом больше ни разу не потянулась за школьной схемой: одноклассники охотно шли вместе со мной до следующего кабинета, будто и сами прекрасно понимали, как сложно быть новенькой.

Одна девушка села вместе со мной и на геометрии, и на английском, а потом позвала пообедать в столовой в компании ее друзей. Одноклассница была настолько худой, что смотрелась подчеркнуто хрупкой. Ростом на пару сантиметром ниже моих ста шестидесяти пяти, она выглядела выше из-за объемных мелированных кудрей, собранных в высокий хвост. Я не расслышала ее имени на геометрии, поэтому всю дорогу только улыбалась и кивала, стараясь не выдать себя.

Мы подошли к длинному столу по центру столовой. Вдоль него на белых скамейках уже сидели одноклассницы. Девушки быстро представились, но имен было слишком много, чтобы запомнить все сразу. Через несколько столов от девчачьей компании расположился знакомый темноволосый парень с урока литературы. К счастью, хотя бы имя Андрея я запомнила. Заметив меня, он приветственно махнул рукой.

Именно тогда я заметила пятерых учеников за широким квадратным столом в углу у окна, через которое открывался зеленый лесной пейзаж. Как один с идеальной осанкой, они сидели и переговаривались между собой с бесстрастными лицами, точно были не старшеклассниками на обеде, а министрами на встрече по особо важному вопросу. Ни намека на улыбку. Лишь девушка с короткой элегантной стрижкой слегка жестикулировала руками, поясняя что-то. Перед каждым учеником лежал поднос с нетронутой едой и напитками, словно было важно договорить именно сейчас, а поесть, если повезет, успеется. Они были так увлечены, что до меня – новенькой, которая откровенно на них пялилась с другого конца зала, – ребятам не было никакого дела.

Кажется, вторая из девушек, что я разглядела за столом, сидела передо мной на ОБЖ. Еще на уроке я обратила внимание, как красиво ниспадали аккуратными волнами ее золотистые волосы до поясницы, будто пытаясь скрыть идеальную фигуру – «песочные часы» – от любопытных глаз. Она обернулась ко мне, чтобы попросить запасную ручку, и, когда наши взгляды встретились, я потеряла дар речи: настолько красивых девушек, точно сошедших в мир смертных со страниц глянцевого журнала, я еще не встречала! Мне бы хоть долю ее красоты, но природа распорядилась, как распорядилась.

А вот троих парней я видела в классах только мельком. Должно быть, они сидели за партами позади меня. С виду такие разные. Один – крупнее других, с телосложением атлета. Приталенная рубашка сидела на нем в обтяжку, подчеркивая широкие плечи здоровяка. Темные кудри топорщились в разные стороны, сохраняя, в отличие от моих, идеальный завиток, словно парню каким-то чудом удалось не попасть под сегодняшний ливень. Второй юноша был выше здоровяка, хотя, возможно, так казалось из-за статной осанки, которая со стороны выглядела непринужденной, не требующей усилий. Его поло глубокого фиолетового цвета открывало взгляду сильные руки. Он медовый блондин, пряди волос едва ниспадают ниже ушей. Последний старшеклассник за столом на фоне других выглядел не таким крепким, но едва ли уступал ростом светловолосому. Каштановые волосы с выраженным бронзовым отливом аккуратно подстрижены у висков, контрастируя с взъерошенной челкой. В нем было больше дерзости, присущей подросткам, хотя я легко бы приняла парня за студента университета, а не ученика старшей школы. Во всяком случае, серый жилет с бордовыми ромбами, надетый поверх рубашки в тонкую полоску, ассоциировался у меня именно с вузом.

Я была готова поклясться, что именно эти ученики – местная элита, на которую все засматриваются. То, как они выглядели и держались на виду, отдавало чем-то строгим и взрослым, но в то же время притягательным и чарующим.

Вдруг девушка с короткой стрижкой поднялась из-за стола. Невысокая и такая миниатюрная! Иссиня-черные волосы торчали во все стороны, как многочисленные шипы, готовые в любой момент дать отпор любому негодяю. Но как она была одета! Я будто смотрела на законодательницу моды в простых и в то же время идеально сочетающихся между собой элементах строгой одежды, характер которой добавляли крупные серьги и серебристая цепочка с кулоном в тон. Если бы я подружилась с такой стильной девушкой, то, кто знает, быть может, тоже начала бы одеваться лучше.

Одноклассница взяла поднос с нетронутой едой и легкой поступью танцовщицы направилась к ленте для приема посуды. Пораженная ее грацией, я затаила дыхание, сомневаясь, что простой смертный вообще может так передвигаться без усилий. Мгновение – и она поставила поднос на ленту, а затем упорхнула за дверь. Только тогда я очнулась от наваждения. Последний раз бросила взгляд в сторону «пятерки» и увидела, что остальные по-прежнему сидят на своих местах.

– Кто это? – спросила я девушку, с которой пришла в столовую.

Кудрявая обернулась посмотреть, на кого я указываю, хотя, вероятно, и так догадалась по заговорщическому шепоту, как вдруг в нашу сторону посмотрел он – мальчишка с бронзовыми волосами. Долю секунды незнакомец смотрел на мою соседку, а после метнул взгляд на меня.

Он отвел глаза быстрее, чем я, однако этого вполне хватило, чтобы щеки обдало жаром. Этот едва уловимый взгляд был совершенно равнодушным, словно кто-то позвал его по имени, и парень машинально обернулся.

Одноклассница смущенно захихикала, заправляя за ухо выбившуюся прядь, и уставилась на ровную гладь стола перед собой.

– Два парня – Смирновы, Станислав и Артур. А рядом с ними сидят двойняшки Яковлевы – Максим и Виола. За столом не хватает только Дианы. Они живут вместе у доктора Смирнова и его жены, – подавшись вперед через стол, прошептала она.

Я мельком взглянула на красавца, который выглядел моложе остальных. Теперь он сидел, уставившись в поднос, пока говорили другие. Его длинные пальцы по маленькому кусочку отщипывали от лежащей перед ним пиццы.

Такие распространенные фамилии в сумме с редкими для этой местности именами причудливо сочетались. Неестественно, словно их выбрали небрежно, на скорую руку. А может, здесь, в Ксертони, так принято? Задумавшись, я наконец вспомнила имя соседки по парте – Татьяна Ростова. Обычное имя. Обычная фамилия. Естественное сочетание.

– Они все выглядят… очень симпатичными, – осторожно добавила я, стараясь не показать искреннего восхищения.

– О да! – Таня захихикала, кивая. – Но даже и не думай пытаться подкатить к кому-нибудь из них. Они все время вместе, держатся особняком и сторонятся других учеников. Ну и четверо из пяти уже заняты: Артур с Виолой, а Максим с Дианой.

От меня не ускользнули ноты осуждения и досады в Танином голосе. Как, наверное, это скандально для маленького городка, когда подростки, воспитанные в одной семье, не только не скрывают отношений на людях, да еще и спят под одной крышей. Могу только догадываться, какие слухи ходят о Смирновых и Яковлевых по Ксертони. Вот уж точно кто находится в моей шкуре круглый год. О том, что я новенькая, все забудут уже через неделю, а вот об их семье – навряд ли.

– А кто из них Смирновы? – уточнила я. – Они совсем друг на друга не похожи. Не уверена, что даже близнецов смогу определить.

– На деле они и не родственники. Ну, в кровном смысле. Доктор Смирнов совсем молодой, чуть за тридцать. Все дети – приемные. Яковлевых легко определить, они светловолосые. Близнецы временно живут у доктора. Племянники, что ли? Кажется, родители уехали на заработки в Европу.

Мои глаза округлились.

– А им еще не исполнилось по восемнадцать, чтобы воспитываться опекунами? Они выглядят какими-то слишком взрослыми.

– Двойняшкам и Стасу уже по восемнадцать, остальным вот-вот исполнится. Яковлевы живут у Смирновых примерно с десяти лет. Жена доктора вроде им теткой приходится. Могу ошибаться. – На лице Тани появилось задумчивое выражение.

– Наверное, Смирновы-старшие хорошие люди, раз были готовы взять столько подростков под крыло. Моя мама всегда говорила, что одну меня-то воспитывать непросто.

– Возможно. – От тона Тани у меня закралась мысль, что доктор и его жена вызывают у одноклассницы необъяснимую неприязнь, хотя, возможно, это была обычная зависть.

– Я слышала от родителей, что жена доктора не может иметь детей, – добавила Ростова после небольшой паузы, словно это исчерпывающе все объясняло.

Пока мы разговаривали, я продолжала то и дело посматривать в сторону стола «пятерки», но за ним ничего не менялось.

– Они всегда жили в Ксертони? – Я не могла поверить, что не слышала ничего об этой семье раньше.

– Не-а, года два как переехали откуда-то с севера. Из Мурманска, что ли, – пробормотала наспех она, словно это не стоило внимания.

Я одновременно испытала и грусть, и облегчение. Грусть оттого, что даже пару лет спустя они остались в Ксертони чужаками. Непризнанными, несмотря на доброту родителей и внешнюю безупречность. Облегчение, потому что прекрасно понимала: не мне с ними тягаться за общественное внимание. Не пройдет и недели, как пристальные взгляды исчезнут, и я снова превращусь в невидимку.

– Слушай, а как зовут того, рыжеватого? – хотелось спросить ненавязчиво, но я быстро осознала, что голос выдал меня с потрохами, когда на лице Тани появилась снисходительная улыбка.

Осторожно я продолжала наблюдать за ним. Парень смотрел в окно, и что-то в его отрешенной позе говорило мне: он разочарован. Но кем или чем – оставалось только догадываться. Из-за рассказа Тани о семье Смирновых я почувствовала легкое сочувствие, пытаясь представить, каково им живется в этом маленьком городе. Что, если там, откуда они уехали, все было иначе? И теперь, переехав, ребята потеряли друзей, любимые места. Все то ценное, чем особо дорожишь, будучи подростком.

– Это Станислав. Он, конечно, классный, но ты не обманывайся, даже если одарит двусмысленным взглядом. Ему никто здесь не пара, даже самые богатые девчонки. Видимо, остался у него кто-то там, на севере. – Таня притворно фыркнула, пытаясь показать, как ей все равно, но печальный взгляд твердил об обратном. Кажется, одноклассницу не так давно отшили.

Я прикусила губу, стараясь сдержать смешок, после чего снова посмотрела в сторону Станислава. Теперь парень сидел, отвернувшись, однако я заметила, что его щека слегка напряглась, выдавая улыбку.

Через пару минут все четверо, как сговорившись, поднялись из-за стола и двинулись в сторону ленты с подносами. Каждый из них двигался с той же грацией, что и ушедшая ранее Диана. От этого зрелища становилось немного не по себе, словно я попала на съемочную площадку мюзикла, где выступала жалкой декорацией на фоне именитых актеров.

В окружении Ростовой и ее подруг я просидела намного дольше, чем планировала, и теперь беспокоилась о том, как бы не опоздать на следующий урок. У одной из моих новых знакомых, которая предусмотрительно напомнила, что ее зовут Даша, тоже была биология в небольшом лабораторном классе, в то время как у других одноклассников была физика или химия. Всю дорогу до кабинета мы прошли молча. Даша стеснялась не меньше меня, за что заочно завоевала место в моем сердце.

Зайдя в класс, она тут же свернула к ближайшему ряду лабораторных столов и устроилась на высоком стуле, похожем на барный, за белой столешницей из металла, величаво возвышающейся метра на полтора от пола. К несчастью, напарница у Даши уже была. Занятыми оказались все места, кроме одного: по центру, в первом ряду. По левую руку от Станислава Смирнова.

Я пошла к учителю, чтобы подать на подпись обходной лист и получить взамен учебник. По пути мельком посмотрела на Станислава, стремясь разглядеть его поближе и убедиться, что божественный профиль в столовой мне не привиделся. Но стоило мне пройти мимо, как лицо парня напряглось. Глаза, что были цветом темнее самой ночи, буравили меня насквозь, пытаясь достать из тела душу и вывернуть наизнанку. Под силой этого взгляда на коже проступили мурашки, а горло сдавило от неприятного предчувствия. Потрясенная, я быстро повернулась к учителю. Прочистив горло, назвала свою фамилию и слишком резко подсунула под руку преподавателя обходной лист. Смущенная и испуганная, я была готова провалиться под землю.

Кирилл Николаевич немногословно поприветствовал меня, подписал лист и выдал учебник, после чего указал на стул рядом со Станиславом.

Я мысленно поблагодарила себя за то, что распустила хвост еще на первом уроке. Я опустила голову, тем самым скрыв часть лица под густым занавесом волос, и прошла к единственному свободному месту.

Инстинктивно мне хотелось вжаться в самый край стола, стараясь сохранить как можно больше расстояния между мной и Станиславом. Неуклюже я выудила из рюкзака тетрадь с пеналом и положила на стол. Скрываясь за непослушными прядями, я посмотрела в сторону Смирнова и поняла, что он до сих пор не отвел взгляд. Я видела, как напряглись его пальцы, впиваясь в ручку. Само мое присутствие раздражало Станислава настолько, что казалось, будто он готов тотчас вогнать стержень мне под кожу. Затем одноклассник отклонился от меня, отодвинулся на самый край стула и отвернулся, словно уловил неприятный запах. Я предположила, что слишком близко сидела в столовой к линии раздачи, и почти незаметно принюхалась к волосам, а затем – к кофте. От меня пахло все тем же ванильным гелем для душа, лавандовым кондиционером для белья и мягким шампунем с ромашкой. Быть может, Смирнова так бесят ароматы, которые нормальных людей призваны успокаивать?

Урок был посвящен лактобактериям. Чтобы хоть как-то отвлечься, я конспектировала каждое слово учителя, стараясь игнорировать ненормальное внимание со стороны Станислава. Время от времени я все же поглядывала в сторону соседа, надеясь, что мне показалось, но, увы: Смирнов выглядел все так же враждебно. Он так и просидел весь урок, загадочным образом удерживаясь на краю стула. Я видела, как под столом его рука сжалась в кулак. Из-под кожи проступали вздутые линии вен. Длинные рукава рубашки были закатаны до локтей, предплечье выглядело таким же напряженным, как и ладонь. Казалось, он высечен из мрамора: красивый и крепкий одновременно. Без двух братьев на фоне он не воспринимался худым и миниатюрным.

Урок тянулся целую вечность. Ожидание звонка растягивало каждую секунду втрое. Я никогда не ждала чего-то настолько сильно, как этого проклятого звонка. Вот что со Смирновым не так? Неужели он такой всегда? Или насолила я ему чем? Мысленно я успела пожалеть, что поспешно осудила Таню за неприязненный тон. Кажется, у нее были веские причины, которые я смогла понять только теперь, находясь со Станиславом рядом.

Не может быть, чтобы дело было во мне. Я первый день в школе, да и в городе почти никого не знаю. Даже плохого слова никому не успела сказать, не то что сделать непростительное.

Я повернулась в сторону Станислава последний раз и увидела в отражении его глаз свои. Он пристально уставился на меня темными, почти бездонными глазами, что, как черная дыра, пытались затянуть смотрящего внутрь. Губа Смирнова дрогнула в отвращении. Я отшатнулась, едва успев ухватиться за стол, чтобы не упасть, как раздался звонок. Станислав плавно поднялся с места и быстрым шагом покинул класс. Напряжение, все это время витавшее в воздухе, тут же разрядилось, и я вздохнула с облегчением.

Столько злобы и ненависти, но почему? Я вяло потянулась за рюкзаком к крючку под столом. Небрежно закинула в средний отсек все принадлежности, даже не пытаясь предварительно убрать ручку в пенал. Меня ужасно задело такое отношение к себе. Я злилась. От злости на глаза наворачивались непрошеные слезы. Обычно я плачу, когда злюсь. Удивительное и одновременно унизительное свойство, которое сейчас еще больше выводило меня из себя.

– Эй, – раздался мужской мягкий голос. – Это ты – Настя Черная?

Повернувшись, я увидела симпатичного высокого парня. По-детски невинные голубые глаза, обрамленные густой подушкой из пушистых ресниц, смотрели заинтересованно. Русые волосы, поцелованные летним солнцем, переливались под естественным светом из окна, как лист золотистого металла. Короткая челка небрежно спадала на лоб, не доставая до бровей. Парень тепло улыбался и явно не затыкал нос, а значит, пахло от меня абсолютно нормально.

– Ася. – Я поправила его и с усилием растянула губы в улыбке.

– А я Каримов Никита, друзья зовут меня Ник.

– Привет, Ник, – никогда не понимала любви некоторых одногодок к иностранным сокращениям, но портить первое впечатление душным комментарием не хотелось.

– Помочь тебе найти следующий класс?

Я отмахнулась:

– Да нет, у меня физкультура. Спортивный зал я как-нибудь найду, думаю.

Ник растерянно моргнул и чуть тише пробормотал, уже поворачиваясь в сторону двери:

– Ну, как знаешь…

Увидя, как померк за мгновение дружелюбный парень, услышав ответ, я спохватилась. Неужели резко ответила?

– Ник, постой! – окликнула я, и губы одноклассника вновь растянулись в улыбке, стоило его нагнать.

Мы пошли к спортивному залу через переход на третьем этаже. Ник оказался болтливым и энергичным парнем: всю дорогу он что-то рассказывал, периодически идя то по правую руку от меня, то по левую. Выяснилось, что на английский мы ходим к одному и тому же преподавателю. Из всех, с кем мне удалось познакомиться в первый день, Ник был самым доброжелательным. Он, как ясное солнце, разогнал сгустившиеся над головой тучи. Мне почти удалось позабыть о Смирнове, когда Никита спросил:

– Что ты сделала Стасу? Он сидел так насупившись! Первый раз его таким видел.

Меня невольно передернуло. Значит, не ошиблась: поведение Смирнова действительно было странным. И причиной тому, без сомнений, была я. Но что я ему сделала? Глаза снова обожгло подступившими слезами, и я отвернулась, прежде чем их заметил Ник, – слухов еще не хватало. Запишут автоматически в лист «отверженных Смирновым». Ну уж нет!

– Ты о моем соседе по парте? – невинно уточнила я, притворившись, что ничего не заметила.

– Ага, – подтвердил Никита и продолжил с нервным смешком: – Он выглядел так, будто сейчас вскочит и разорвет тебя на части.

– Не знаю. – Я коротко пожала плечами. – Мы не перекинулись и парой фраз.

Ник присвистнул:

– Это он дал маху, конечно. – Он весело подмигнул. – Если бы меня посадили рядом с тобой, я бы обязательно заговорил.

– Даже сидя под носом у учителя?

– Даже сидя под носом у учителя, – без промедления подтвердил Никита, и мне это понравилось.

Распрощавшись с Ником, я скрылась за дверью в женскую раздевалку. Последняя фраза намекнула мне, что я симпатична солнечному мальчику, и в груди от этого разливалось приятное тепло. В прошлой школе парни редко обращали на меня внимание. Что и говорить – я в жизни-то ни разу еще не целовалась, а до восемнадцати осталось всего ничего. Кто знает, быть может, Ник окажется тем самым? Даже сокращение имени на западный лад теперь не резало слух, стоило подумать об однокласснике.

Учитель физкультуры – я от волнения расслышала только его фамилию, Бобылев, – разрешил во время первого занятия отсидеться на скамье. Идею с рефератами вместо сдачи нормативов он зарубил на корню. В Ростове я ходила на уроки физкультуры в старших классах только два раза. Все остальное время меня и еще нескольких девочек отпрашивала с урока классная руководительница (святая женщина!) под предлогом помощи в оформлении школьной газеты. На деле мы запирались в ее кабинете на ключ от любопытных глаз. Пили чай со сладостями, что каждая приносила из дома, и обсуждали прочитанные книги. Я обожала литературные четверги. Наверное, это то, по чему я буду сильнее всего скучать из прошлой жизни.

Моя дружба со спортом не сложилась еще с детства из-за плохой координации. Мама всегда шутила, что мои ноги бегут впереди головы и именно по этой причине я так часто падала и спотыкалась. Отец был с ней не согласен. Едва Мария привозила меня на лето в Ксертонь, как Костя начинал таскать по всем открытым спортивным кружкам в надежде, что я просто еще не нашла подходящий. В неравной борьбе с природой пало плавание, волейбол, баскетбол, художественная гимнастика и даже балет.

Спокойно отсидев весь урок на скамейке и радостно подметив, что в мою сторону ни разу не полетел мяч, я побрела на первый этаж за курткой. Только я свернула в раздевалку, как подскочила от увиденного и чуть не побежала обратно, в спортивный зал: у дальней стены стоял Станислав. Я узнала его со спины по растрепанным бронзовым волосам. Надеясь, что он не заметил моего появления, я тихонько прижалась к дверному косяку и медленно, стараясь не поднять шума, потянулась за курткой, как вдруг услышала часть разговора:

– И чего они все продолжают и продолжают приезжать, как будто в Ксертони для всех найдется место, – зло бросил Стас брату, и в это мгновение темный взгляд Артура встретился с моим.

– Тише ты. – Здоровяк отвесил Станиславу легкий подзатыльник и кивком указал туда, где, замерев от ужаса, стояла я, сжимая в кулаке капюшон куртки так сильно, будто от этого зависела моя жизнь.

Станислав медленно обернулся. Между бровями пролегла глубокая складка.

– Пошли, – властно скомандовал Стас и, вздернув подбородок, прошел мимо меня к выходу. Артур поджал губы, коротко повел плечами, и на мгновение создалось впечатление, что он извиняется.

Когда и Артур вышел из раздевалки, я так и осталась стоять, прижавшись спиной к дверному косяку. Это что, было обо мне? Он ко всем новеньким так? Я же ничего ему не сделала! Наверняка была еще какая-то причина. И вообще, должно быть, от стресса я воспринимаю все на свой счет. Переезд, новые знакомства, тревога о будущем – есть от чего сойти с ума. Не может быть, чтобы это было обо мне. Мы даже представиться друг другу не успели, не то что сказать пару неласковых, хотя признаться, сейчас в голове у меня для Станислава скопился внушительный список.

Чуть не задев меня, в раздевалку вбежали два парня, и я пришла в себя. Торопливо надела куртку и поспешила выйти в коридор. Уже на пути к выходу меня окликнула дежурная учительница:

– Как прошел первый день, Настя?

– Прекрасно, – еле слышно ответила я, потому что от обиды сдавило горло. Не было даже сил ее поправлять. На удивление, учительница не стала дальше меня расспрашивать.

Выйдя из школы, я быстро нашла машину коллеги отца и, забравшись на заднее сиденье, тут же расплакалась.

Загрузка...