– Аня, привет! Ты сегодня чего такая уставшая? Все нормально?
– А вообще нормально так начинать всего лишь нашу вторую встречу?
– А что я такого сказал?
– Кирилл, мне очень приятно слышать, что я выгляжу так себе.
– Я за тебя переживаю. Мне не всё равно, что происходит в жизни моих друзей, – он сделал большой акцент на последнем слове. А у тебя был опыт такой, что ты дружила с парнем без всякого там?
– Нет.
– И у меня такого не было ни с одной девчонкой. А вообще это возможно?
– А я откуда знаю!? – посмотрела на него Аня.
– Давай порассуждаем об этом. Интересно ведь.
– Ну давай.
– Вот смотри, для меня, к примеру, очень важно, чтоб с близким человеком было о чём поговорить. Ещё я люблю, когда от общения весело. То есть когда много шутишь и смеешься. А тебе что нравится?
– Мне, в принципе, всё то же самое, но ещё я люблю с близким человеком помолчать. Вот мне прям уютно, когда не надо занимать паузы болтовней. Просто быть в себе и знать, что рядом тот, кто принимает тебя такой.
– Слушай, ну потупить я тоже люблю.
– Это даже не про потупить, хотя иногда так тоже делаю. Это скорей про внутренний монолог, про разговор с самой собой. Но ты так доверяешься тому, кто рядом, что можешь расслабленно болтать внутри себя и не бояться, что тебя услышат. Понимаешь?
– Ну как тебе сказать. Не совсем. Как это, если ты молчишь, то тебя никто и не услышит. Вроде всё логично.
– Это да, но иногда твои чувства и эмоции могут быть громче любых слов. И ты либо сонастроен и понимаешь это, либо ты груб и безразличен. Мне вообще тяжело это сейчас разложить на слова. Вот скажи, тебе комфортно быть рядом с человеком, когда он молчит?
– Просто сидит и молчит?
– Да.
– Я подумаю, что он того. Зачем мы тогда встретились, если нам не о чем поговорить?
– А может, ему есть что тебе сказать. Только сейчас, именно в этот момент, он или она не готов. Или его внутренний монолог настолько сильнее внешнего, что он не может справиться с собой.
– Какой-то сумасшедший тип получается. Хочешь помолчать, сделай это где-нибудь там, а затем встречайся со мной. Аня, ну что ты так на меня смотришь? Ну что, я не прав?
– Кирилл, я не дочка судьи, чтоб решать, кто прав, а кто нет. Ты меня спросил, что я думаю по этому поводу, я ответила. К тому же мы начали про дружбу между мужчиной и женщиной, а ушли куда-то в сторону.
– Это да. Просто хочется поподробнее покопаться в теме, которую ты сейчас подняла.
– Мы же не слышим сейчас друг друга.
– Чего у тебя всё так кардинально? Я пытаюсь понять твои мысли. Ладно, если не хочешь, проехали. Скажи лучше мне, у тебя был такой опыт, что ты сначала дружила, а затем влюбилась?
– Нет. Мне всего двадцать. Я, в принципе, не так много влюблялась.
– Прикольно. Я сейчас вспомнил своего другана Ваньку, вот у него всё по классике. Я уже имена его девушек даже не запоминаю. И не поверишь, каждый раз всё по любви, да по большущей. И, конечно, вечной. Мне кажется, что он уже сам поверил в то, что заливает в ушки девчонкам.
– И они ему верят?
– Ты не представляешь. Да. Причем половина из них – сокурсницы или студентки параллельных факультетов. Я поражаюсь этой наивности. Каждая считает, что до неё всё было ошибкой и сейчас будет по-настоящему.
– Смешно. Я бы так не смогла. Для меня важно быть особенной для своего молодого человека. Чтоб он не просто мной заменил кого-то, а для начала узнал меня получше.
– Получается замкнутый круг, – резюмировал Кирилл.
– Почему это?
– Ну чтобы узнать, надо сначала подружиться. Надо много поболтать о том и о сём. А ты так не готова.
– Слушай, а что ты пристал. Я как будто кровью подписываю себе приговор.
– Ты когда-нибудь вообще влюблялась?
– Как тебе сказать.
– Скажи как есть. Вот у меня был такой случай в школе. Вроде ничего не предвещало, но в один день как током шибануло, и всё. Смотрю на одноклассницу, она вроде такая же, как была вчера, но только не для меня. Думаю о ней, мечтаю, придумываю себе всякое приятное и запретное.
– Ты ей сказал о своих чувствах?
– Нет. Представляешь, не смог. Я реально несколько раз собирался это сделать, даже пару раз порывался, но как-то всё не повод был. Она отличница, такая вся серьезная и неприступная.
– Ты так сказал, будто отличницы не могут любить. Может, они это делают на пять с плюсом!
– Ха! Классная шутка. Может, и так. Только я был троечником в те времена. Знаешь, она такая правильная, а я такой не подходящий ей совсем. Понятно, что я всё придумал. Понятно, что затрусил. Хотя сейчас думаю, что всё к лучшему. Видел её недавно и не понимаю, что со мной тогда было. Абсолютно не моего типажа девчонка. Но в то время прям химия какая-то, не мог спать ночами.
– Ну ты даёшь! – воскликнула Аня.
– Хотя, знаешь, один раз я всё же набрался смелости и позвал её на день рождения к моему другу. Она, конечно же, отказалась. Я, конечно же, сто раз на себя поругался, какой я идиот и придурок.
– Ну почему? Ты же решился, а это главное!
– Только что-то осадочек от отказа остался. Я вообще вот думаю, что любовь – это болезнь. Ею наказывают.
– Кирилл, но это полный бред!
– Не согласен. Посуди сама. В итоге всё равно все расстанутся и будут слезы и претензии.
– Знаешь, это не объяснение. В итоге всё равно все умрут, так что, теперь не жить?
– Аня, это вообще разные вещи.
– А мне кажется, очень даже похожие. Всегда неприятно наступать туда, где болит. Но если этого не делать, то как получать новый опыт? Ведь он приходит всегда через преодоление.
– Скажи мне ещё, что жизнь – это боль.
– Отчасти.
– Аня, мне за тебя страшно становится. Ты этого всего в своих хосписах насмотрелась. Ты как вообще туда попала?
– Шла, шла и попала, – отшутилась она.
– Я серьезно.
– Как? Друзья дали что-то почитать или рассказали. Я не помню уже.
– Друзья, называется.
– Но это ведь был мой выбор – идти туда волонтёром или нет. Друзья здесь ни при чём. К тому же я в любой момент могу перестать этим заниматься.
– Так перестань!
– Не хочу! Мне нравится.
– А что там может нравиться? Мне кажется, это деятельность больше для людей, которые в возрасте. Им особо нечего уже терять.
– Кирилл, ты так сейчас смешно и по-детски рассуждаешь.
– Я не ребёнок! – возмутился он.
– Но ведёшь себя как самый настоящий малыш. Возраст вообще условен. По-твоему, если человек перешёл определенную черту, то он не должен и не может чего-то хотеть. Он не хочет улыбаться с утра. Не хочет отражаться в глазах любимых. Не хочет мечтать? Он что, просто должен свой остаток жизни сложить в пакет с надписью «жалкое существование» и ждать, пока кто-то снесёт его к мусорке?
– Чего ты прям завелась?
– И какая разница, сколько мне лет? – продолжила она действительно на взводе. Если я чувствую, что могу быть полезна в этом деле, если мне подсказывает сердце, что там моё место, я иду и делаю это.
– Но ведь это реально морально тяжело. Я не прав?
– Прав. Катастрофически тяжело и морально, и физически. Иногда мне требуется несколько дней, чтобы прийти в себя и отлежаться. Ещё тяжелее, когда привязываешься к кому-то из постояльцев хосписа. Это просто запрет. Я себе много раз уже говорила, чтоб так не делала. Но я не могу. Они все такие остро нуждающиеся в тепле, поддержке, заботе, что просто невозможно им помогать и не стать ближе.
– Слушай, но хирурги ведь как-то научились кромсать ножами народ и спокойно после этого, без слез наворачивать котлетку с макаронами в перерывах между операциями.
– Я так не могу. Поэтому и никогда бы не смогла быть врачом.
– Но а кто-то может. Мы все разные.
– С этим я полностью согласна.
– Так к кому ты привязалась сейчас?
– Это женщина.
– Кто она?
– А что тебя конкретно интересует?
– Сколько ей лет. Почему она попала в хоспис. Где ее семья? Как ее зовут? Чем она занимается или… – и он замер на пару секунд… – наверное, правильнее сказать – занималась?
– Кирилл, да пойми ты, что люди в больницах – это не то же самое, что люди в моргах. Они живые! Слышишь! Они хотят любви. Они хотят тепла! Они хотят знать, что на них не всё равно! Они хотят там мало. Но они знают, как много это мало теперь стоит. И уж точно чего они не хотят – это быть для всех в прошлом.
Они готовы отдать за прежнюю жизнь всё: деньги, работу, «вечно занят и не могу», спешку в никуда и не за чем, посиделки в барах и пляски в ночных клубах. Ничего не надо, только чуть меньше боли и чуть больше надежды на завтра. А про послезавтра даже мечтать не приходится.
Поэтому люди в хосписах строят хоть и кратковременные, но всё же планы. Они отмечают свои дни рождения, Новый год и все другие праздники. Они читают книги, смотрят кино, выходят в соцсети. Они продолжают жить и очень радуются, когда окружение поддерживает в них это стремление.
– Не злись. Я пытаюсь в теме разобраться поглубже. Чтоб если и молчать рядом с тобой, то с крайне умным видом.
– Дурачок! – рассмеялась она.
– Местами да, но очень редкими, – нашёлся тут же Кирилл. Ну расскажи что-нибудь уже про неё.
– Что именно?
– Как зовут для начала.
– Яна Валерьевна.
– Так официально?
– Она уже взрослая.
– Сколько лет?
– Неприличный вопрос, если что!
– Ладно. Неважно. Чем занимается?
– А давай сыграем.
– Во что?
– В угадайку. Я назову тебе ее фамилию, а ты попытаешься догадаться, какая у неё профессия.
– Это очень сложно.
– Ты чего сдаешься, еще даже не начав?!
– Просто где ты такое видела, чтоб по фамилии узнать, чем занимается человек?
– А ты в курсе, что фамилия накладывает отпечаток на род деятельности?
– С чего ты решила?
– Читала на эту тему много.
– То есть ты хочешь сказать, что фамилия определяет жизнь человека?
– Но, может, не всю и не всегда, но очень часто. К примеру, у меня есть знакомая с фамилией Несмеянова. Так вот, она реально ходит по жизни грустная и угрюмая. Посмотришь на неё, и всё понятно – это же Танька Несмеянова пришла. Сейчас над ней прогромыхает хмурая туча пару раз, может, легче станет.
– Я прям представил себе её, рассмешила.
– Точно тебе говорю. Лучше к ней не приближаться, а то молнией шандарахнет.
– Аня, прекращай прикалываться.
– То есть ты мне не веришь, что это работает!?
– А давай проверим. Называй уже свою фамилию.
– Кнопкина.
– То есть Яна Валерьевна Кнопкина.
– Угу.
– И чем же она могла, ой, прости, может заниматься? Так, надо подумать.
– Давай уже быстрее, сейчас усну.
– Не торопи меня. Я, можно сказать, судьбу человека сейчас предсказываю. Это очень ответственно.
– Ну-ну, Нострадамус. Придумал что-нибудь толковое?
– А то!
– Говори.
– Дай подсказку.
– Ты же хотел какую-то версию сказать.
– А вдруг неверно скажу и нарушим твою статистику.
– Ты за себя переживай, я-то как-нибудь справлюсь.
– Не знаю уже.
– Справлялась без тебя двадцать лет. Итак…
– Подсказку! – требовал Кирилл.
– Ну хорошо. Кнокпина… Прикалываться… к чему что прикалывают?
– Блин. Но откуда я знаю. К доске?
– Так… тепло…
– Что прикалывают?
– Так ты же угадываешь.
– Ну не знаю. Лист бумаги какой-нибудь со списками.
– И-и-и.
– Ну пусть будет училка!
– Бинго! В десяточку!
– Реально?
– Да. А ты говорил, не работает. Статистику не обманешь.
– Но я даже не знаю, почему сказал про учительницу.
– А иногда и не надо что-то знать. Просто довериться потоку.
– То есть она учитель. А какой предмет?
– Русский и литература.
– Б-р-р.
– Что?
– Сочинения всегда не любил писать. Русский тоже хромал.
– Ну да, нелегко живется троечникам.
– А ты откуда знаешь?
– Так сам же говорил, когда про любовь свою внезапную рассказывал.
– А, точно! Но зато к концу школы и в универе я исправился. Сейчас сессию сдал на одни пятерки и четверки. Хотя это неважно.
– Вот! Яна Валерьевна тоже так часто говорит, что оценка абсолютно не важна. Она губит творческое начало, так как заставляет тебя засомневаться в самом себе. Потому что кто-то сравнил тебя с кем-то, не учитывая множество нюансов твоей индивидуальности.
– Здесь я с твоей учительницей полностью согласен. А знаешь, какая в моей школе была самая зачётная училка?
– Нет.
– По геометрии.
– И что было в ней такого? – поинтересовалась Аня.
– Мы про неё говорили, что наша учительница никогда не пропадёт. И знаешь почему?
– И почему же?
– Потому что она чертила! – и Кирилл заржал во весь голос.
– Не поняла.
– Ну игра слов. Она всегда что-то на доске чертила, и в то же время она «чертила» по жизни.
– В чём прикол?
– Ну она типа подруга чёрта. Чертила или Чертиха. В общем, та еще тетка со странностями.
– Ну и шуточки у тебя!
– Нормальные шутки. Пацанские!