– До чего же вы любите, пускать пыль в глаза.
– Не понял? – удивлённо спросил в ответ мистер Сенатор.
– А что не понятно-то. За вашими словами никогда ничего нет. Одна пустота. – Отвечает товарищ Гвоздь.
– А за вашими-то, что есть? – язвительно усмехнулся в ответ мистер Сенатор.
– Смотри. – Только и сказал товарищ Гвоздь, и тут же изо всех сил дунул на стол, на эту кучку стружек. Ну а дальше вдруг выясняется, что позиция товарища Гвоздя всё также непоколебима, а вот позиция мистера Сенатора оказалась не просто шаткой, а мало основательной. И мистер Сенатор, ахнув из глубины темноты: «Да ты кто такой!?», – как всем догадливо увиделось и звучно услышалось, смог удержать себя от безответственного шага, только там в самом низу, на полу под стулом.
Ну а товарищ Гвоздь, посчитав, что мистер Сенатор, пожалуй, поспешил задаваться столь для всех очевидными вопросами, ответ на который он скорей всего уже обрёл там в своём новом положении, внизу, откуда окружающий мир видится в более реальном соотношении, нежели на него смотреть из своего величавого поднебесья, решил ограничиться молчанием, пока Президент и его доверенные лица, объявив перерыв, отправляют мистера Сенатора в больницу.
Что же касается самого этого происшествия, то оно конечно же, не осталось без своих должных последствий. Так мистер Сенатор отныне держал себя более ответственно, то есть осторожно по отношению к товарищу Гвоздю, чья непредсказуемость поведения, теперь всем была очевидна. Ну, а сам товарищ Гвоздь, всё же вняв стоящим мольбам в глазах Президента, сменил простой карандаш на своего более технически подкованного собрата – механический или цанговый карандаш со сменными стержнями.
Ну а такая новинка в руках товарища Гвоздя, разве могла пройти незамеченной, и, конечно же сразу родила массу к нему претензий и язвительностей, правда только в язвительных головах его коллег по клубу, которые не преминули обвинить товарища Гвоздя в отходе от своих твёрдых принципов, которые всегда чётко были, как проставлены на контуре карандаша в виде знака «ТТ», так и слышались в отражении рваных звуков, возникающих в результате твёрдых до жёсткости, взаимоотношений бумаги с грифелем его карандаша.
– А теперь, что получается, – нервно и с долей зависти размышлял, посматривая на этот очень удобный для написания детективов карандаш товарища Гвоздя, сеньор Феррари, которому такой инструмент для зашифровки своих злодеев и разборок с летальным исходом, с боссами мафии конкурентов, был бы очень полезен, – когда он захочет, и вполне возможно, что незаметно, – а для того чтобы поставить своего собеседника в безвыходную ситуацию, – то мгновенно может сменить стержень карандаша с мягкого, и не на просто «ТМ», а на безапелляционно твёрдый «ТТ». А это заводит все дальнейшие отношения с товарищем Гвоздём в свой тупик.
– Это он всё специально так устроил с мистером Сенатором, чтобы иметь аргументированные обоснования для смены, а я однозначно считаю, что для перевооружения, с простого карандаша на его обновлённую, со сменными стержнями версию. – Сделал для себя однозначный вывод, потемнев лицом, мистер Далтон. А мистер Далтон всегда темнел лицом, когда видел опасность для своего творчества со стороны и в том числе со стороны своего потенциального противника – любого грамотного человека. К тому же полное вовлечение и даже временами погружение с головой в шпионскую жизнь своих героев, с которых мистер Далтон старался брать пример, и не только с прототипов, которые были только слабой тенью его героев шпионажа, сказалось на нём, и он редко на кого смотрел без подозрения на шпионскую деятельность, а на самых подозрительных, со своим тайным умыслом перевербовать.
А ведь между прочим, паранойя мистера Далтона, в которой он не собирался признаваться, потому что считал себя отменно здоровым, неплохо ему служила в деле поставки для него новых героев и сюжетных линий для его шпионских романов. И мистер Далтон можно сказать, всегда находился в работе, не чувствуя недостатка вдохновения. Ведь стоило ему только посмотреть по сторонам, с того же балкона на дворника или же даже ещё ближе, не вставая с постели понять, – до чего же тонкие у них в доме стены, откуда так и доносится скрип пружин, – как мистеру Далтону всё уже ясно. И он уже знает, откуда нарисовался в такую рань этот и не дворник вовсе, а работающий под прикрытием дворника агент иностранных спецслужб (кого они хотели обмануть, с такой высокоинтеллектуальной рожей в дворники не берут). Ну и заодно, откуда все эти звуки сверху доносятся – сверху!
Ну а те, кому нужны пикантно убийственные подробности о высоковероятной связи между этим агентом спецслужб, и не запланировано для находящегося сейчас на службе в агентстве нацбезопасности, мужа живущей наверху миссис Стрейдж, возникшими звуками со стороны дивана в виде скрипа его пружин, то об этом в следующей книге мистера Далтона – размещено на правах рекламы (надо же как-то с ним знакомить) мистера Далтона.
– Коллаборационист и конъюнктурщик. – С ненавистью глядя на товарища Гвоздя через очки, в душе так и не может успокоиться, и простить остальным членам клуба их пассивного поведения по отношению к товарищу Гвоздю, мистер Сенатор.
– И как ещё этого Гвоздя терпит наш президент? – с надеждой посмотрев на Президента, подумал мистер Сенатор, и тут же понял всю глубину коварства товарища Гвоздя. – У него на него, да не только на него, а на всё руководство клуба, что-то компрометирующее их есть. Что и позволяет ему себя так по-хамски вести. – Мистеру Сенатору стало до чего же больно в руках, которые он, что есть силы сжал в кулаки. – А он, подлец, вовсю использует свою вседозволенность, постоянно задевая и дёргая более культурных, чем он, а значит практически всех, членов клуба. Ничего. И на него найдётся управа. И когда-нибудь появится такой человек, супергерой, который заявит: «Всё! Баста!», – и ударив ему по рукам молотком (а чем же ещё), отобьёт у него всё желание тянуть свои руки, куда не следует.
Но пока такой, более вседозволенный человек здесь не отыскался, товарищ Гвоздь продолжает третировать своих, можно сказать собратьев по оружию. Нет говорит у вас того стержня, который есть только у него. И ведь всё логично и правильно, и нечего возразить этому Гвоздю, у которого может и вправду есть какой-то свой особенный стержень, который позволяет ему себя чувствовать так несгибаемо даже тогда, когда все и всё против него. И ведь нельзя сказать, что другие члены клуба чем-то обделены, и у них в ручках нет своих стержней. А они у них есть, и даже не простые стержни, а созданные по последним технологиям стержни. Но видимо у товарища Гвоздя есть какой-то свой особенный секрет, раз даже имеющие в своих руках самые последние прогрессивные разработки члены клуба, не спешат идти на открытую конфронтацию с товарищем Гвоздём.
А и вправду, что могут или как тот же Дебютант, а с некоторых времён Дебютантка, может, если не возразить, то как-то дать отпор этому Гвоздю, который не только отлично умеет рисовать и делать, живот надорвёшь, шаржи, но и в своей изобретательности, любому здесь даст фору.
И вот в одно из самых скучных, не предвещавших особых событий заседаний клуба, где всё шло своим обычным, под монотонный голос читающего чью-то работу Президента, ходом, товарищ Гвоздь определённо уморённый всей этой нудностью времяпровождения, вместо того чтобы взять пример с других более ответственно относящихся к своему членству в клубе коллег и спокойно вздремнуть, берёт в свои руки свой карандаш и начинает всех своих коллег, среди которых были и те, кто собирался вступить в ряды дремлющих собратьев, тревожить его звучным скрипом об бумагу.
И, конечно, под такой противный звук, разве заснёшь спокойно. Вот то тоже. И коллеги товарища Гвоздя по творческому цеху и членству в клубе, постепенно начинают привлекаться вниманием к тому, что же там такого пишет или не дай бог, рисует Гвоздь. И даже сам Президент начинает сбиваться со своего чтения, пытаясь из своего далека, заглянуть под руки товарища Гвоздя, который даже отсюда видно, что-то довольно привлекательное, пикантного вида рисует.
Но вот рисунок закончен, и товарищ Гвоздь вначале откладывает свой карандаш в сторону, а затем, нажав двумя пальцами на этот с рисунком лист бумаги, пододвигает его в сторону сидящей на своём месте Дебютантке. После чего убирает свою руку и все находящиеся за столом члены клуба, в зависимости от своего пространственного расположения за столом, могут рассмотреть то, что нарисовал товарищ Гвоздь.
– Что и говорить, а у товарища Гвоздя определённо талант, вносить смуту и беспорядок в головы членов клуба, смущая такими непристойностями своих коллег. – Со знанием дела и коллег по клубу, вынужден признать за товарищем Гвоздём его талантливость во всём, покрасневший при открывшихся видах красотки изображённой на рисунке Гвоздя, Президент.
– Глаз не оторвать. – Пробормотал мистер Сенатор, не сводя своего взгляда с покачивающейся ножки нарисованной Гвоздём красотки, которая своей безграничной, на грани допустимого смелостью, при короткой по самое хочу юбке, забросила ногу на ногу и, покачивая ею вверх вниз, тем самым растревожила все незаполненные чувственные пустоты его сердца. Ну а с этой очевидной мыслью мистера Сенатора, никто из присутствующих здесь членов клуба, не смог бы поспорить, и не потому, что они глаз своих, и заодно и мыслей не могли оторвать от рисунка, но и, наверное, потому, что они все онемели. И, пожалуй, не схвати этот листок Дебютантка, которая единственная не поддалась чарам нарисованной красотки, то заседание бы затянулось на не определённое время.
И Дебютантке ещё повезло, что она дебютантка, а иначе бы ей потом за стенами клуба, не простили бы того, в чём, так часто набивая себе цену, они обвиняют представителей длинных и всё под себя, без предварительной договорённости, загребущих рук.
Но ладно там, какая-то Дебютантка, но как реагировать на то, что для товарища Гвоздя совершенно не существует никаких авторитетов. И он готов в любой момент попытаться их, не то чтобы оспорить, а поднять на смех. И стоило только сэру Монблану совершенно по делу, справедливо заметить товарищу Гвоздю о недопустимости его такого поведения, которое ведёт к затягиванию собрания, как он был тут же взят на заметку товарищем Гвоздём.
– И если вас, товарищ Гвоздь, дома только ветер и сорванные им обои со стен ждут, то у всех остальных членов клуба, выбор не ограничивается этим поветрием и их так сказать, ждут свои домашние обязанности, а кого и супружеский долг. – С долей патетики заявил сэр Монблан.
На что товарищ Гвоздь, с полным основанием мог бы заметить, что сэр Монблан всем известный скряга, на себя излишне много наговаривает и что такого быть не может, чтобы кто-то в здравом уме и твёрдой памяти рассчитывал бы на то, чтобы сэр Монблан вдруг надумал рассчитаться по своим долгам, но товарищ Гвоздь не стал ловить сэра Монблана на его, возможно сгоряча сказанном слове, а просто запомнил позицию этого сэра и отложил свой ответ ему до лучших времён.
Ну а эти лучшие времена для товарища Гвоздя не обязательно должны быть такими же, как и для сэра Монблана, да и скорей всего будет так – чем эти времена будут для этого сэра хуже, тем они будут признаны лучшими для товарища Гвоздя. Что и подтвердилось вскоре на одном из заседаний клуба, куда сэр Монблан прибыл не только с насморком, температурой и кашлем, но и как многими членами клуба незамедлительно было заподозрено, с умыслом отправить на больничные койки своих более здравых умом и не только нравственным здоровьем коллег.
И ведь попробуй только что-то скажи или возрази против такого нездорового поведения сэра Монблана, поинтересовавшись его здоровьем, с которым лучше бы дома в кровати оставаться, а не испытывать нервы и здоровое терпение своих коллег, чьё здоровье не железное, как этот разносчик бацилл сэр Монблан, не собираясь отмалчиваться и, не прикрывая рот платком, тут же обрушивает всю мощь своих бацилл и инфекций в виде кашля, на всего лишь бережно относящемуся к своему здоровью коллегу. И понятно, что у сэра Монблана непререкаемый авторитет и ко всему, что он скажет, стоит прислушаться, что многие и делали до этого злополучного для сэра Монблана дня, но всё же всему есть предел и носовой платок, да и сэр Монблан не истина в последней инстанции, и значит, надо всему меру знать, и не чихать на всех подряд членов клуба, среди которых могут быть и классики.
И, пожалуй, на этот раз сэр Монблан, своей нездоровой и главное, не считающейся с другими членами клуба позицией, сумел не просто настроить против себя общее мнение, но и добился того, чего никогда в этих стенах не было – все с надеждой посмотрели на товарища Гвоздя, ожидая от него решительных действий по выдворению с заседания клуба этого, чихать на всех хотел, до чего же, как оказывается, авторитарного сэра Монблана. И ведь в очередной раз попробуй только сделай сэру Монблану замечание, – мол, вы сэр распространяете нездоровые, наполненные болезнетворными бактериями слова, – так он перегреется от возмущения и обвинит посмевшего ограничить его свободное волеизъявление члена клуба, в притеснении свободы слова.
Но товарищ Гвоздь хорошо знает гибкую позицию своих коллег по клубу, и поэтому не собирается прислушиваться к их молчаливому гулу голосов, да ещё с требованием к нему, как-то повлиять на сэра Монблана. Правда при этом товарищ Гвоздь не может не прислушаться и к сэру Монблану, который не даёт никому слова сказать, раз за разом перебивая своим кашлем, а в особых подчёркнутых случаях и прямым чихом в лицо.
Что ж, раз сэр Монблан решил накалить внутреннюю обстановку, и не только помещения зала, где проводится заседание клуба, но и в самой среде членов клуба, которые уже стали хватать себя за лоб, чувствуя подъём температуры тела вместе с нервным волнением, то это не значит, даже несмотря на то, что это у него получилось, что здесь не найдётся того, кто сможет остудить пыл сэра Монблана. И как уже можно было догадаться, то в качестве противоспалительного средства для нуждающегося в анальгетиках сэра Монблана, выступил товарищ Гвоздь, взявшись за карандаш и лист бумаги. На котором в скором времени, и была в уничижающем сэра Монблана хриплом виде изображена пародия на него в виде старухи Шапокляк.
И надо сказать, что рисунок товарища Гвоздя был должно всеми оценён и возымел своё целевое действие на чуть было не подавившегося своим кашлем сэра Монблана, закашлявшегося при взгляде на себя в таком вызывающем различные кривотолки виде (Как похож! Сразу видна рука мастера. А не является ли сэр Монблан пособником и продолжателем мутных дел Дебютанта-Дебютантки?), чья невыносимость была вскоре оспорена Президентом, и он был под рученьки выдворен с собрания на больничную койку.
И, наверное, товарища Гвоздя, можно было поблагодарить за содействие по отправке сэра Монблана подлечиться, но то ли природная скромность не позволила членам клуба отдать должное Гвоздю, то ли они, зная по себе насколько тщеславие штука бесполезная и опасная для нравственного здоровья человека, решили не подвергать товарища Гвоздя такому испытанию медными трубами или может потому, что дух заразы, который принёс сюда в эти стены сэр Монблан, всё же проникнул в головы членов клуба и заразил их недоверием к людям, в общем, они не посчитали нужным смущать товарища Гвоздя своим признанием.
Ну а товарищ Гвоздь, и не против и не за, а он просто знает, что каждому воздастся по его делам и заслугам, так что так и должно быть. Правда при этом он не собирается никому ничего спускать с рук и готов при случае поинтересоваться позицией своих коллег по тому или иному поводу. И видимо сегодня, как раз и настал такой случай, когда настало время спрашивать, и товарищ Гвоздь, оставив в покое свои руки, к затаённому темнотой испугу сэра Паркера, берёт свой механический карандаш, поднимает его совсем на немного над листом бумаги и, застыв его в такой недвижимости, приводит всех вокруг сидящих в немое оцепенение.
– Что на этот раз? – первым, как по должности полагается, мысленно заволновавшись, вопросил Президент.
– Да что я такого сделал-то? – про себя напрягся сэр Паркер, принявшись вспоминать все свои возможные, незамеченные им ранее прегрешения, которые может и не прегрешения для него, но только не для товарища Гвоздя. Ведь у товарища Гвоздя устаревшие, традиционные взгляды на современные нормальности и значит, он вполне вероятно, не испытывает таких же благостных чувств какие испытывает сэр Паркер, при виде основанных на толерантных ценностях, обществ и партнёрств.
– А нечего было слишком высоко задирать нос и выказывать из себя того, кем не являешься на самом деле – знатока и оценщика человеческих душ. – Не удержался от того, чтобы не вставить свою шпильку во взглядах на сэра Паркера и сэр Монблан, который без этого осуждения сэра Паркера, своей жизни давно уже представить не мог.
Между тем товарищ Гвоздь, добившись всеобщего пристального внимания к своей новой акции, опускает грифель карандаша на бумагу и плавным, не без лёгкого изящества движением, размашисто обрисовывает, как он видит, сложившуюся ситуацию, где в самом конце им ставится точка, но только на бумаге и в нарисованном там знаке. Ну а что это был за знак, то это был вопрос и большой вопрос, который и был обращён, вначале ко всем, а вслед за этим рукой товарища Гвоздя, подтолкнут в сторону президентского места.
И надо сказать, что этот обращённый вопрос к Президенту, уже одной самой своей постановкой вопроса, сбивал с обычного хода мысли, где для ответа на вопрос всегда обращаешься к своим памятливым или другого вида памяти, когда как в данный момент, прежде всего, нужно было понять, что подразумевает этот знак вопроса, и если он есть то, что видится – вопрос, то о чём же он спрашивает?
– У товарища Гвоздя несомненно талант, озадачивать публику. – Бросив взгляд в сторону товарища Гвоздя, сделал вывод Президент, чувствуя то, как взмокшая от волнения рубашка прилипла к спине.
Глава 4
От пространства к плоскости
«Если к вам прибывают странные люди, то почему вас удивляет то, что с ними происходят странные вещи», – из головы Антипа так и не выходит это кем-то, где-то, что даже и не упомнишь, где услышанное, очень заметливое, отражающее суть жизни некоторых людей изречение. – Прямо-таки в воду глядел. Или вернее будет сказать, в технически сложный и одновременно простой прибор смотрел тот, кто это всё заметил за этими странными людьми. – Размыслил про себя Антип, продолжая со времени отправки поезда, но ни на секунду раньше, смотреть в окно поезда, ускользающего от прошлого и в тоже время от оставшихся позади пейзажей. – И я догадываюсь, кто это мог бы быть.
И не успел Антип понять, плохо это или не очень, как ослеплённый выглянувшим из-за деревьев солнцем, вдруг осознал, что он по рядовому, так сказать обыденному счёту, скорее был бы записан в категорию этих странных людей, чем в какую другую социальную группу людей, которых между прочим исчисляется запредельным для счёта количеством – и всё это, он к тому же осознал только сейчас.
– Да и жизнь моя, и окружающие меня люди, все запредельно странные и не пойми что за люди. – Окинув мгновенно свою жизнь и всё своё, теперь-то уж уточнённо ясно, что за странное окружение, сделал вывод Антип. – Хотя, наверное, всё относительно. И для какого-то моё не вписывающееся в обычность поведение, есть странность, тогда как для меня обычность этого кого-то, уже есть его странность. – Антип для подтверждения этих своих размышлений, перевёл свой взгляд из окна и, посмотрев во внутреннее пространство вагона, быстро пробежался по находящимся в вагоне пассажирам. Среди которых, он почему-то сразу же заметил и отметил для себя двух сидящих у самого выхода из вагона типовых лица, которые, судя по их беззаботному и отрешённому виду, с которым один из них надвинув на лицо шляпу дремал, а второй увлекательно читал газету, совершенно не интересовались всеми теми вопросами, которыми сам себя от безделья озадачивал Антип. Правда почему-то Антип позволил своим глазам всему увиденному не верить, а записав этих типов в категорию странных людей, быстро отвёл от них свои глаза в сторону – Антип, будучи и сам странным человеком, отлично знал, как их тревожит и побуждает к различного рода действиям, такой приметливый за ними взгляд.
– И почему-то я не удивлён. – Поглядывая в отражение окна на этих типов, записанных Антипом в сообщество странных людей, горько усмехнулся Антип. И судя по тому, что ему отразилось сейчас в окне, то его догадки насчёт этих типов, получив свои видимые подтверждения, были верны.
И стоило Антипу только отвлечься на окно, как тот тип с газетой, тут же проявил своё резкое несогласие с автором читаемой им статьи, который прямо-таки вывел его своей позицией по вопросу места спецслужб в жизни простого люда. Что и привело этого типа к тому, что он быстро посмотрел по сторонам, всего вероятнее для того, чтобы обнаружить этого гада, автора статьи. Но так как этот тип с газетой не знал в лицо этого, теперь столь им ненавидимого автора статьи, который посмел утверждать, что агенты спецслужб не знают удержу, а с недавнего времени, и вовсе вмешиваются во всё куда их не просят и не звали, то ему пришлось полагаться на свою интуицию и проявлять придирчивость взгляда к находящимся в вагоне лицам.
– Так и должно быть. А как же иначе работать спецслужбам. – До степени закипания мозгов, потрясён узколобостью этого журналюги, тип с газетой, с самым обычным именем Сэм.
Ну и видимо этому Сэму нужно было как-то выпустить пар из-за этого некомпетентного журналиста, раз он, остановившись взглядом на Антипе, решил, что этот тип вполне подойдёт на роль ненавистного журналиста и, пожалуй, было бы не плохо за ним присмотреть. А то если за этими журналистами не доглядишь, то они, отбившись от присмотра, уже всё несут в информационную плоскость.
– Невмешательства в личную жизнь им подавай. Да не дождётесь. И без всяких санкций, – на этом месте Сэм, впав в когнитивный диссонанс из-за привычки слышать это слово в запретительном ключе, замешкался, но потом решив не придавать большого значения всем этим формальностям, принялся отстаивать свою точку зрения, пока что только перед собой, – если захочу, то буду не только подслушивать, подсматривать, но и если объект наблюдения окажется привлекателен, то и вмешиваться в личную жизнь объекта. Понятно. – Сэм прямо-таки пригвоздил своим взглядом ненавидимого им журналиста, у которого, наверное, даже шею свело, раз он отвести своего взгляда от окна не может.
Что же насчёт второго, дремлющего рядом с Сэмом типа по имени Хайнц, то и он, что уже и не удивляет, одновременно вместе с Сэмом проявил единство взглядов на прежнюю свою занятость, переведя свой взгляд из под шляпы в сторону Антипа. И, пожалуй, трудно, вот так сразу сказать, что повлияло на взгляды Хайнца и на их направление, которое так удачно совпало с направлением взглядов Сэма, на которого он, только по чистой случайности и опрокинулся из своего сна. Возможно, что это было дружеское плечо Сэма, на которое время от времени наваливался Хайнц, а может и не устраивающий Хайнца своей оконцовкой его сон, где не он выкидывал противника под колёса поезда, а почему-то он сам оказался там под вагоном.
А ведь на стороне Хайнца было практически всё, он был главным действующим лицом сна, за которым стояло его подсознание, вносящее свои правки в сценарий разворачивающихся событий во сне, различные сверх способности, которые только в снах и снятся всякому человеку, что отвечало этой его действительности, и знание всех повадок и направлений действий своего бегущего от него противника. Но как неожиданно для Хайнца выясняется, то всего этого мало, и этот злодей, его противник, умело введя его в заблуждение, отправляет его висеть на подножке вагона.
Правда надо отдать должное Хайнцу, и он не бросается с обвинениями на того своего противника, который так подло поступил по отношению к нему, да он уже и скрылся, а Хайнц принимается методично анализировать свои ошибки. – А я сам виноват. – Подвёл итог своему мысленному расследованию Хайнц. – Я самоуверенно посчитал, что ему от меня никуда не деться, вот и расслабился. А ему единственное, что и оставалось, как только пойти на хитрость, что он и сделал. Правда, откуда он мог знать, эту мою тягу к знаниям? – Хайнц с подозрением, краем глаза посмотрел на Сэма, после чего окинул взглядом Антипа, который определённо чем-то был похож на того злодея из его сна. И это показалось Хайнцу очень подозрительным совпадением, и он решил не сводить с него своего взгляда.
– На этот раз, тебе не удастся так легко меня обмануть. – Решил быть непреклонным к наблюдаемому типу Хайнц, с болью за себя вспомнив, как тот злодей из сна, простым вопросом сбил его с толку и отправил в своё небытиё.
– Я слышал, ты отличный агент и что даже во сне бодрствуешь. – Встретившись или эффектнее будет сказать, столкнувшись в тамбуре с Хайнцем, обратился к нему злодей из сна, как только сейчас понял Хайнц, один в один похожий на того типа сидящего у окна. И что мог на эти его слова ответить Хайнц, если всё это было истинной правдой? Не врать же в конце концов. Мол вы, сэр, меня с кем-то другим перепутали, и я не тот вами заявленный отличный агент и рубаха парень, а как раз наоборот, последний подлец, бездельник, и при удачном стечении обстоятельств и прохвост. Так что утвердительный ответ Хайнца, вполне был ожидаем.
– Да, это так. – Сказал Хайнц, не отменяя своей суровости взгляда на этого злодея, который может и говорит правильные вещи, но всё же это не отменяет того, что за ним нужен свой присмотр.
– Я также слышал, что в деле счёта, вам нет равных. – Продолжает удивлять Хайнца своей осведомлённостью и точностью воззрений на него этот злодей.
И с этим тоже не может не согласиться не терпящий любой неправды в свой адрес Хайнц.
– Не могу и с этим не согласиться. – Даёт ответ Хайнц.
– И неужели, вы на такой скорости можете посчитать то количество шпал, которое наш поезд преодолевает за минуту времени. – Проявляет ничем неприкрытое сомнение насчёт умственных качеств Хайнца этот злодей. И тут же вслед за этим своим, практически вызовом Хайнцу, воротит свой нос в сторону дверей ведущих на улицу. А ведь Хайнц сразу же в глубине своей души почувствовал, что тут что-то не так, какой-то прямо-таки подвох сквозит в этом заявлении злодея. Но видимо этот злодей отлично знал Хайнца, с его затмевающим его разум нетерпением ко всякой несправедливости, в особенности, если она обращена к нему, раз Хайнц не придаёт значение тому, что ему подсказывает чутьё, и в ответ решительно опровергает эти заблуждения на свой счёт со стороны злодея.
– Засекай! – яростно говорит Хайнц злодею, сам тем временем принявшись прислушиваться к стуку колёс поезда об соединительные стыки рельсов. «Вот же придурок, – улыбнулся про себя Хайнц, презрительно посмотрев на столь недальновидного злодея, – мне нужно-то, всего лишь посчитать количество стыков и затем умножить их на количество шпал входящих в состав рельсошпальной решётки. И всё. – Хайнцу даже стало немного жаль этого злодея, который и злодеем стал лишь потому, что не образован и его никуда не берут».
А злодей тем временем, пока Хайнц слегка отвлёкся, подошёл к двери ведущей на выход из вагона и открыл её. Что вызывает удивлённый взгляд на него Хайнца. Но злодей быстро успокаивает Хайнца, убедительно аргументировав свои действия. – Так тебе будет лучше слышен стук колёс.
– И то верно. – Улыбнулся злодею Хайнц, начиная испытывать к нему недопустимые для агента симпатии. После чего Хайнц подходит к двери, смотрит на злодея, который уже приготовился следить за временем, засучив рукава своих обеих рук (–А злодей-то, совсем растерялся, – усмехнулся Хайнц, обнаружив такие ручные приготовления злодея, которому и на одной руке достаточно было бы оттянуть рукав, чтобы было лучше часы видно), затем переводит свой взгляд во внешние пределы вагона и, прикрыв глаза, начинает прислушиваться к стуку колёс.
– Даже несколько укачивает. – Делает вывод из услышанного Хайнц, после чего он собирается было повернуться к злодею, для того чтобы дать старт отчёту времени, но не успевает это сделать, так как злодей уже дал старт, но только своему отчёту времени, – он резко навалился на Хайнца сзади, и без особых затруднений, в миг вытолкал его из вагона.
И пока Хайнц летел из вагона, – а это практически мгновение, но его всё же хватило, – то ему в голову пришла довольно неожиданная мысль: «Так это я сам его подвёл к этому!». И только мелькание перед глазами несущихся в прошлое шпал, на которые сейчас беспрерывно смотрел оказавшийся в буквальной к ним близости, зацепившийся ногой за ступеньки Хайнц, не дало ему додуматься до того, что всё это значило и, вообще, почему ему в голову, в самый неподходящий для этого момент, именно это пришло.
А ведь говорят, правда непонятно кто в таком случае, что в последние мгновения жизни человека, ему в голову, как им думается, приходят самые глупые и ничего незначащие мысли. А раз так, то наверное и Хайнц имел полное право на такого рода глупость, если бы конечно, это были его последние мгновения жизни. Но так как это было не так, то это мгновение не может не вызывать вопросов, но только не у самого Хайнца, чьё желание поработать агентом под прикрытием, полностью поглощало его, – а это в его понимании, вести двойную жизнь, нарушать закон и всё под сплошной вокруг обман, и себя в том числе, – и, пожалуй это и ограничивало его доступ к этой информации (но он всё же подспудно догадывался о том, каким образом он подвёл злодея под эти действия против себя – ведь он сам руководил им и вкладывал в его уста все эти хитрые вопросы).
Но всё это осталось там, за пределами его сознания, когда сейчас Хайнц, очень для себя удачно натолкнулся на плечо Сэма, что уже хорошо, а то он бы даже и не знал, что и чем думать, разбитно упав головой прямо на пол.
Так что то, что Хайнц с некоторой предвзятостью посмотрел на Антипа, невероятно похожего на того злодея из сна, то это было вполне обосновано его сном, ну и заодно и тем, что агентам внешней разведки Сэму и Хайнцу, было поручено незаметно следовать за этим объектом туда, куда он только не пожелает направить свой ход. Ну а так как все эти объекты слежения вечно куда-то спешат, да ещё и без видимых на то причин, стараются отстаивать своё право на личную жизнь, – они специально, для того чтобы запутать и сбить со своего следа наблюдателей, перемещаются по городу неравномерно, переходя в самые неожидаемые для наблюдателя моменты на бег или того хуже, запрыгивают на ходу в пойманное такси, – то нужно поистине обладать большим терпением и крепкими нервами, чтобы не вспылить и не раскрыться перед объектом наблюдения, которому уже с самого начала наблюдения за ним, так хочется дать в морду.
– Нет, чтобы спокойно идти по улице и наслаждаться прекрасным днём. А он берёт, и прётся в эту тень. – Следуя по пятам за каким-нибудь объектом, больше похожим на подозрительного субъекта, частенько размышляли агенты внешней разведки, чья работа хоть и предполагала нахождение на свежем воздухе, но всё же в тех местах, где они всё своё время проводили, – подворотнях, подъездах домов и заброшенных людскими взглядами строениях, – было недостаточно для их лиц внимания со стороны солнца. Отчего, – от недостатка солнечного света и заодно от отсутствия при их обнаружении радости на лицах их ведомых объектов, – наверное, у всех агентов разведки и были такие суровые и хмурые лица.
– Морду ему разбить мало. – Чувствуя озноб от нахождения в тени сырого навеса, сжимая кулаки, чтобы хоть так согреться, постепенно склонялся к кардинальному решению вопроса с этой мордой ведомого объекта …Да самый обычный спец по наружному наблюдению.
Но, как говорится, каждая профессия имеет свои плюсы и минусы, и накладывает свой отпечаток на своего носителя. И вот его-то (отпечаток профессии), видимо, тотчас и приметил за этими господами Антип, стоило ему только взглянуть на них. И, наверное, не надо объяснять факт того, что не работай Антип в тех же сферах, в которых были задействованы и эти господа, то он вряд ли их приметил. А всё потому, что их ритм жизни, существенно отличался от размеренного ритма жизни обычного человека, и этого живущий в той же интенсивности движения человек (в данном случае Антип), не заметить их не мог и не имел права.
– У среднестатистического человека, его обычный ритм сердца находится в пределах 60—80 ударов в минуту, а его артериальное давление считается нормальным при 120/80 мм. рт. столба, что при нашем полным опасностей ритме жизни, совершенно недопустимо. А всё потому, что обычный человек проживает всего лишь одну свою жизнь, когда как в нашей жизни, зачастую на кону стоит, даже ни одна, ни две и не сотня жизней, а жизнь целого государства. И разве здесь обойдёшься каким-то 80-ти ударным рабочим инструментом. – Заявлял Антип, таким образом постоянно отвергая попытки врачей навязать ему свою точку зрения на его здоровье, которое по их и тонометра мнению, а это уже говорить о том, что их позиция не столь основательно крепка, никуда не годится.
– Для обычного человека! – делал необходимое уточнение Антип, сминая листок с рецептом в руке.
И теперь даже проясняется то, что имел в виду Антип, называя некоторых, явно лично ему знакомых людей, странными людьми. Хотя они, наверное, себя такими не считали, но это уже личное дело каждого.
Нам же, понимание того, что имел в виду Антип под странными людьми, даёт возможность увидеть окружающий его мир в фокусировке его взгляда, где теперь всё видится и понимается иначе. К чему бы мы вслед за Антипом и приступили бы, не заяви в этот момент о себе, зазвонивший в его кармане пиджака телефон.
И ведь, что интересно в данном случае, так это реакция окружающих людей на зазвонивший телефон, как будто у них у самих не лежат в карманах точно такие и даже лучше, средства коммуникации. Так всем сидящим в вагоне людям, почему-то в тот же момент становится любопытно, по поводу того, кто там так нарушает тишину. И они, кто краем глаза, кто сразу обоими, а кто и вовсе, развернув свою голову, немедленно обратили своё внимание на источник этого мелодичного звука и его носителя, Антипа, взгляды на которого, не всегда были единодушны. И если для возрастной и мужской категории пассажиров, он показался неинтересным, то живущая мечтами и лелеющая надежду на неожиданную встречу с принцем, которые все знают, иногда ездят инкогнито в самых задрыпанных электричках, легковерная публика из особ такого же возраста, определённо заинтересовалась такой возможностью встретить в лице Антипа принца.
Ну и конечно, вслед за этим сигналом, который некоторых сонных тетерь привёл в раздражение, а кому-то (уже понятно кому) показался захватывающим дух, в растревоженных этим событием головах пассажиров, благодаря этому отвлечению от их сонных мыслей, возникло масса вопросов и размышлений.
– А я считаю, что в поездах, как и на сеансе кино, нужно ввести мораторий на использование телефона. Спать, падлы, не дают. – Первыми, само собой, мгновенно среагировали сонные тетери, которые может быть и ездют на этих поездах, чтобы отвлечься от окружающего мира и хорошо поспать.
– А у меня между прочим, тоже есть телефон. Но я с помощью его, никого не отвлекаю на себя, а мог бы. – Занервничал прыщавый, пока ещё не молодец, но стремящийся к этому, юнец Антон, возмутившись тому, что сидящая на соседнем ряде, чуть слева, лицом к нему, само для него совершенство в женском обличие, на которую у него уже были составлены далеко идущие планы, и она время от времени отвечала ему тем же, как только прозвучал этот звонок, то сразу же выказала себя во всей красе, но только не ему, а тому типу с телефоном. И теперь прыщавый юнец Антон не знал, что дальше делать, ведь она на него больше не смотрела, а вот на того типа, не отрываясь.
– Убью его, затем её, а затем себя. – Пришёл к этому самому логичному выводу для юнцов максималистов, Антон. После чего повернулся, для того чтобы ещё раз посмотреть на своего кровного противника и оценить его шансы выжить после встречи с собой, где-нибудь в тёмной подворотне. И видимо шансы у этого типа были куда предпочтительней, чем у прыщавого юнца Антона, раз он немедленно решил изменить свою схему построения отношений с этими незнакомыми для себя лицами.
– Убью её, затем убью его, а затем себя. И это не обсуждается. – Неумолим в своём новом решении Антон. Но стоило ему только посмотреть на то совершенство, ради которой он готов был на всё и даже убить её, как вдруг сердце Антона облилось кровью, воззвав его к милосердию, хотя бы к ней.
И что же мог ответить Антон, когда к нему с такой просьбой, хоть и посредством его сердца, но всё же, обращается девушка? Наверное, ответ очевиден, да и к тому же к Антону никогда ещё не обращалась ни одна девушка, и было бы совсем неразумно за это её наказывать. В общем, Антон немедленно пересмотрел свои взгляды на своё последнее решение и составил новую логическую цепочку.
– Убью себя, затем его и напоследок её. – Решил Антон. Но что-то и на этот раз, в этой его цепочке последовательных действий, подспудно напрягло его. – Ах, вот оно что! – Догадался ахнувший про себя Антон. – Так вот они чего добиваются! – Антон, воочию увидев, к чему, – их, до боли в глазах, близкому соединению, – может привести им задуманное, глазам своим поверить не может, при виде такого многоуровневого коварства девушки и этого типа.
– Они значит, хотят, чтобы я своими собственными руками, убрал единственное мешающее им соединиться препятствие в виде себя, чтобы потом никого не стесняясь, обниматься и даже целоваться. Да никогда не бывать такому! Только через мой труп! – Грозно заявил про себя Антон. Правда только стоило ему осознать, что его угрозы или вернее, те меры, которые он собирался предпринять против этого соединения их сердец, ведут к тому же, как он не понимая, как так вышло, опустил руки и решил уснуть.
Ну а кому-то, даже если и хотелось до этого момента со звонком спать, – да потому что скучно, и внушающих доверие и интерес лиц не видно, – то после того как Антип таким образом себя всем представил, этим молодым и очень симпатичным лицам, не только не спалось, а не сиделось на месте, в желании хотя бы показать этому, определённо молодчику, что он замечен и интересен.
– Надеюсь, это ему не его подружка звонит. А то я ей все её лахудры из головы повыдёргиваю, за такую навязчивость к моему парню. – Рассудительно про себя решила, то в глазах Антона совершенство, с прекрасным именем Елена и, прищурив свои глазки, принялась внимательно наблюдать за ним.
И скорей всего очень повезло звонившему Антипу типу, что он оказался всего лишь суровым типом, со шрамом через весь правый глаз, а не какой-то лахудрой, которой точно бы не поздоровилось от нетерпящей конкуренции на любовном фронте Елены.
Что же касается самого Антипа, то он прежде чем ответить на этот звонок, отметил для себя самое главное – те двое сидящих в проходе у двери типа, несомненно ведут за ним наблюдение.
– Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет. – Хмыкнул Антип, нажимая кнопку приёма вызова.
– Заставляешь ждать. – Усмехнулся в трубку звонивший.
– Могу себе позволить. – Сгрубил в ответ Антип.
– Мне бы твою самоуверенность. – Смеётся в ответ абонент.
– Что, чужое вечно не даёт покоя. – Усмехнулся Антип. Что на этот раз не понравилось и вызвало раздражение у его оппонента, который решил прекратить все эти предисловия.
– Всё, хватит тратить моё время. У меня есть к тебе предложение. – Жёстко сказал телефонный абонент. На что Антип мог бы заметить, что именно он первым ему позвонил, а раз так, то скорее он растрачивает его время, нежели, как заявляет абонент, он, Антип, его. Но Антип, зная прижимистый характер своего оппонента, посчитав, что того бесполезно в чём-то не укладывающемся в его мировоззрение убеждать, и поэтому коротко спросил. – Какое?
Ну а тот (оппонент Антипа) в свою очередь оказался не только полной различных не вписывающихся в обычность характеристик личностью, но и натурой весьма злопамятливой и язвительной. И он, не желая забывать Антипу его выходки, а иначе авторитет бескомпромиссного и жестокого типа можно потерять, решил подловить его на слове, ответив на его вопрос язвительностью: Внятное.
Антип же не даёт возможности своему оппоненту насладиться весельем, в которое он закатился в трубку, посчитав, что его искромётный ответ того стоит, а резко перебивает его смех, заявив. – Я не слышу внятного ответа. Ты или сейчас же говори, чего хотел, или я бросаю трубку. – На что сбитый со своего смеха оппонент Антипа, бросается в другую крайность – злобу, и, отчеканивая слова, говорит. – Это тебе впору задаться вопросом: Куда тебя твоё упрямство, в конечном счёте, приведёт?
– Не знаю. Но, по крайней мере, я буду уверен в том, что я сам выбрал этот путь для себя. – Без промедления даёт ответ Антип, своим ответом неожиданно заставляя задуматься своего таинственного абонента.
– А знаешь, – после небольшой паузы заговорил оппонент Антипа, – мне, пожалуй, было бы не интересно и даже скучно, если бы всё так быстро завершилось. И я так уж и быть, дам тебе шанс проявить себя, и отпущу тебя в свободное плавание. Всё равно тебя, как бы ты не старался изменить себя, в конечном счёте, прибьёт ко всё тем же берегам, которые всегда ограничивали и ограничивают твоё умственное сознание. – Сделал паузу говоривший и, не услышав возражений от Антипа, заявив: «Тогда как всегда. С красной строки», – тем самым запустил некий, незнакомый для посторонних лиц процесс.
Чего (о таких незнакомых характеристиках) не скажешь об Антипе, который был в курсе того, что говорил тот, с несущим угрозы голосом человек из телефона, и он не испытывая к тому типу никакого доверия, в тот же момент, как закончился разговор, перевёл свой взгляд на теперь уже открыто не сводящих с него своих взглядов Сэма и Хайнца.
– Скорей всего это новички. – Подумал Антип, глядя на своих оппонентов, которые поняв, что теперь скрывать свои намерения насчёт Антипа бесполезно (ну, совершили оплошность, с каждым бывает), тоже прицельно к его лицу, не отвлекались своими взглядами, пока, что за неожиданность такая для них, но только не для Антипа, из кармана Сэма не донёсся мелодичный звук звонка телефона. И что интересно, так это, что он в точности повторял мелодию звонка телефона Антипа. И это музыкальное совпадение, даже несмотря на то, что одна марка телефонов подразумевает в них наличие одинаковых типовых мелодий для звонка, было всеми пассажирами в вагоне замечено и само собой встречено понимающими полными толерантности кивками и в зависимости от фантазии пассажиров, своими пересудами (скукота нахождения в замкнутом пространстве вдохновляет людей на безумные мысли).
– И откуда их столько развелось, что даже яблоку упасть некуда. – Первыми разнервничались всё пытающиеся уснуть бессонные тетери.
– Я так и знал, что у них ничего не выйдет. – Воспылал надеждой Антон, посмотрев на побледневшую Елену, которая определённо такого подвоха со стороны Антипа не ожидала и была застана врасплох таким поворотом событий (справедливости ради надо сказать, что и Антип был вне ведении всего этого и, наверное бы заявил, что всё это кем-то, и он даже предполагает кем, заранее спланированная, направленная против его незапятнанного толерантностью имиджа, провокация).
– Да что же это делается на белом свете. Куда это всех мужиков несёт-то? – Ахнула про себя Елена, с ненавистью посмотрев вначале на малосимпатичного и срывающего все её планы Сэма, а затем с потерянным взглядом на более чем приглянувшегося ей Антипа. – Нет, не верю. И пока собственными глазами не увижу, то не поверю. – Обдав холодным взглядом уже намозолившего ей всё своей прыщавой физиономией Антона, что стоило последнему потери себя в пространстве, Елена решила идти до последнего в своих воззрениях на Антипа.
Что касается самого Антипа, то его взгляды на Сэма не предполагали все эти надуманные глупости, а как и следовало, содержали в себе одну только конкретику и мгновенный анализ всего происходящего в стороне своего вероятного противника.
– Телефон с одной стороны делает тебя уязвимым, где каждый твой шаг и действия прослеживаются, а с другой стороны он даёт широкие возможности для… – Антип вдруг оборвал себя на этой, может показаться, что довольно-таки запоздалой мысли, но только не для людей крепких задним умом (а может причиной всему было что-то совсем другое), и незаметно для ведущих за ним своё наблюдение Хайнца и Сэма, переключил своё внимание на рядом с собою сидящего потрёпанного жизнью человека.
– Вот, наверное, он обрадуется, нежданно, негаданно, обнаружив у себя в кармане телефон. – Прикинул Антип, сверяя отвлечённость от него этого незнакомца и внимательность к нему Хайнца (Сэм тем временем был занят своим телефоном). – И как не обрадуются этому факту нахождения телефона заинтересованные лица. – Краем губ улыбнулся Антип.
И видимо стоящее потрясение на лицах заинтересованных людей, когда они, запеленговав, поймали этого незнакомца на сигнал телефона Антипа, было столь велико и радостно представлять последнему, что это всё решило для него. Правда, оставалось главное, как-то незаметно для глаз Хайнца (насчёт потрёпанного жизнью человека Антип не беспокоился, исходящий от него стойкий запах его образа жизни, благодаря которому он пришёл к такому своему потрёпанному состоянию, очень отчётливо подавал сигналы о том, что на его счёт можно не мучиться сомнениями) подложить свой телефон в карман этого типа. А для этого было необходимо как-то отвлечь этого Хайнца и при этом не так, чтобы при этом привлечь всеобщее внимание к себе. А это значит, что нужно применить прямое обращение к этому Хайнцу. – Но как? – задумался Антип.
И как часто бывает в таких, казалось бы, безвыходных ситуациях, то на помощь пришёл случай в виде открывшихся дверей, ведущих на выход и в другой вагон. Что на одно лишь мгновение отвлекает на себя Хайнца, которого как раз и хватает Антипу, чтобы избавиться от своего телефона. После чего можно успокоиться, и если тот гад, не решит ещё раз позвонить, то начать придумывать план того, как от этого «хвоста» избавиться. Но если с первой частью им задуманного, всё прошло без заминки, то вот с тем, чтобы успокоиться, то с этим придётся повременить.
И всё потому, что дверь в вагон открылась не просто так, лишь для того чтобы только отвлечь на себя одного Хайнца, для которого слишком жирно будет такого счастья, а через неё в вагон вступила такая носительница самой себя, особа самого, что ни на есть прекрасного пола, что просто глаз не отведёшь. Из чего даже можно сделать вывод, что Антип нисколько не рисковал, вкладывая свой телефонный сюрприз тому растрёпанному типу – Хайнц там надолго завис, не сводя своего взгляда с вошедшей молодой особы, которая совсем была не подорожному одета, а прибыла сюда прямо-таки с какой-то презентации, и скорее всего, самой себя (а разве на что-то другое будет интересно смотреть, когда она рядом стоит).
Ну а стоило ей только войти в вагон, то это сразу же всем бросилось в лицо, и даже сонные тетери в миг прозрели и, глядя на неё начали поправлять свои усики и причёски, терзая себя надеждой на то, что будут замечены этим ангелом во плоти. Ангел же во плоти, тем временем носящая другое, но не менее звучное, вместе с интеллектуальным подтекстом имя Ация, остановившись в проходе, пока не спешила без предварительного изучения находящихся в вагоне пассажиров, кому-то из них отдать предпочтение, и тем самым осчастливить его в глазах других, обойдённых ею пассажиров.
И вот это-то появление в вагоне Ации, и не дало Антипу успокоиться и отвлечься от окружающего на свои полные различных планов и комбинаций мысли. К тому же Антип кроме красоты Ации, не мог не заметить за ней то, что она на него особенно как-то посмотрела и возможно даже, что он ей приглянулся. Что, пожалуй, спорное утверждение и каждый из находящихся в этом вагоне пассажиров, с не меньшим основанием мог бы заявить тоже самое, а некоторые даже и полезть в драку. И, наверное, всё это было так. И, не дай бог, случись возникнуть спор насчёт того, на кого эта фея больше всех смотрела или вообще, на один момент остановила свой взгляд, то Антипу пришлось бы довольствоваться местом в последней десятке.
Так что вполне им ожидаемо, но только не всеми остальными пассажирами, в один момент ошеломлёнными её выбором, Ация взяла и пренебрегла всеми их усиками и причёсками, и даже лысинами (вот же привередливая дамочка, ничем ей не угодишь), усевшись рядом с Антоном, потрясённым от такого её выбора и её благоухающей раем близости. А ведь она ещё к тому же, не просто так к нему подошла, а с очень впечатляющим ходом, – подиумной походкой, – для следящей за каждым её шагом публики. После чего она очень мило ему улыбнулась, отчего Антон мгновенно вспотел, и таким незабываемым голосом его спросила о чём-то, что Антон так и не понял о чём, пребывая в обездвиженном положении, в мысленном ступоре, с открытым ртом.
– Ну, тогда я присяду. – Поняв Антона без лишних слов, сказала Ация, занимая соседнее место рядом с ним. После чего Ация под наблюдением стольких глаз, о чём она не просто догадывалась, а знала (ей не в первый раз ездить в гуще народа, в поездах, а может причина была в чём-то другом), открывает свою сумочку, и как все невольные (при виде Ации только о подчинённом ею положении и думаешь) свидетели её действий предполагали и даже убедительно считали, само собой достаёт оттуда небольшое зеркальце.
– Свет мой, зеркальце! Скажи. Да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, Всех румяней и белее? Тьфу. Видеть её никаких нет больше сил. – На этот раз первыми вознегодовали на такую податливость и тягу к красоте мужиков, пренебрегаемая ими прекрасная половина, которой конечно нет никакого дела до их взглядов, но и пренебрежения собой, они терпеть не намерены.
– У. Насмотреться всё на себя не может. Любовала. – Стиснув зубы, запричитали те, кому не то чтобы не на что было любоваться в зеркало, а скажем так, у них помимо себя было куда смотреть, отчего они даже поистёрли своё зрение об эту окружающую их занятость и всегда носили очки на носу и в кровати. – Все они такие. – Нервно заявила, вздёрнув вверх свой нос, мадам Бандаж, посмотрев сверху вниз на эту «любовалу» через свои запотевшие от негодование очки.
– Кто? – не удержалась от искушения спросить свою вечную подругу мадам Бандаж, точная копия её, мадам Липьен. На что мадам Бандаж с некоторым укором в глазах смотрит на свою не слишком далёкую подругу, и так уж и быть, язвительно ей говорит. – Красотки.
– У. Терпеть их не могу. – А вот ответ мадам Липьен вполне удовлетворил мадам Бандаж, которая и сама была такого же невысокого мнения об этой особой категории дам, которым так и хочется выделиться из общей массы людей.
– И этот туда же. – Вознегодовала Елена, обнаружив, что этот прыщ Антон, как оказывается, имеет успех. А такое его демонстративное предпочтение этой красотки ей, не может ревностно не взволновать Елену, у которой тоже в сумочке есть зеркальце и в нём она всегда наблюдает прекрасное во всех отношениях личико. – Да и к тому же, кто знает эту «жердь» на … – Елена оборвала свои размышления на полуслове, вытянув голову, чтобы разглядеть туфли этой дамы и сделать не предвзятый аргументированный вывод. – Вполне сносные туфли. – Елена поморщившись на Ацию за то, что у той всё же, что удивительно, есть вкус и даже деньги, тем не менее не сдаётся. – Это ещё ни о чём не говорит. – Надув губы, Елена решила быть начеку и если что, то поймать эту «жердь» на чём-нибудь не привлекательном.
– Умеет же надувать губы. – Поразились полученному эффекту сонные тетери, невольно потянувшись руками к своим кошелькам, чтобы как-то облегчить муки капризов этого ангела во плоти, который таким кошмарных для них образом, выразил своё недовольство ими, глядя в это своё зеркальце.
– Она в нём видит, не как можно подумать, своё совершенство, а всю нашу никчёмность в сравнении с ней. – Убирая обратно в карманы свои кошельки, с которыми они готовы были расстаться по мановению одного взгляда души этого ангела во плоти, похолодели от своих безнадёжных насчёт себя мыслей сонные тетери, решив незамедлительно вернуться к своему сну, где куда проще обстоят дела со всеми этими ангелами, но только не во плоти.
– И чего она там нового для себя увидела. Ума не приложу. – Всё не успокоится, пожимая плечами мадам Бандаж, время от времени бросая свой полный презрения взгляд на Ацию.
– Наверное, у неё память плохая, вот и смотрит на себя, чтобы не забыть. – Вставила своё слово мадам Липьен, чем ни мало повеселила мадам Бандаж, удовлетворённо посчитавшей, что это её замечание насчёт «любовалы», попало в точку.
А между тем, если посмотреть на обращённый к зеркальцу взгляд Ации под правильным углом, то можно заметить одну странную особенность – он почему-то был обращён, не как все могли подумать, на саму себя, а назад, по направлению, кто бы мог подумать кроме Антипа, – на него!
При этом, несмотря на то, что Антип совершенно не обращает своего внимания на эту пренебрегшую им, наверняка высокомерную особу, – ну, нет у него яхт и дорогостоящих машин, и даже часы простые, хоть и командирские, – да и вообще он гордый и не собирается валяться в ногах у той, кто им первой пренебрёг, всё же возникает такое ощущение, что Антип ещё не готов только на равнодушные с ней отношения. К тому же… Но вдруг неожиданное, – без вникания в более глубокий подтекст, да и хотя бы потому, что не ждали, – появление в дверях незнакомца, с его вмешательством в спокойный ход мыслей пассажиров, заставило замереть все их размышления и перевести все взгляды пассажиров в сторону чуть ли не вылетевших с петель дверей.
Ну, а такое появление, с открытием дверей ногой и яростным криком: «Что, падлы, не ждали?!», – всегда выглядит неожиданно страшным, и заставляет вздрогнуть чувствительные сердца сидящих на пока что (что не есть должные основания для вошедшего, который в любой момент может оспорить эту данность кулаком в лоб) своих местах пассажиров.
И понятно, что этого яростного типа здесь никто совершенно не ждал и не желал бы увидеть, и тогда зачем об этом спрашивать. Но видимо остановившийся в проходе дверей, ураганного типа неизвестный, в этом своём громком обращении к пассажирам этого вагона, что-то другое, с глубоким подтекстом предполагал, раз эта его остановка в дверях, это не только, держась за дверь руками, возможность устоять на своих, как оказывается расшатанных вагонной качкой ногах, а не как многие подумали, его не знанием во всём меры, но и его желание быть к окружающим объективным.
– Говорят, большое видится на расстоянии. И я это большое, определённо вижу. – Громко заявил этот пугающий своим видом субъект и, к напряжению лиц пассажиров вагона, принявшись пугающе вглядываться в лица пассажиров. При этом этот тип решил не ограничиваться одним своим и так нервирующим всех здесь сидящих в вагоне взглядом, а он к нему присовокупил свою руку (возможно она ему потребовалась для привязки к объекту наблюдения, что при его раздвоении зрения, было разумным шагом). И выставив вперёд свою руку, с выдвинутым вперёд указательным пальцем на конце, принялся водить своей рукой по лицам пассажиров, приводя их на одно то самое мгновение, в обморочное состояние.
– Вот ты, мурло! – яростно заявил этот тип, уткнувшись пальцем в одно безуспешно притворяющееся спящим лицо пассажира из категории сонных тетерь. А такое слышать, да ещё когда тебе тыкают пальцем в лицо, невыносимо для любого слуха, а что уж говорить об этой сонной тетери, к которой никогда так фамильярно не обращались, да и, вообще, она привыкла к самоуважению, преумноженному льстивым обращением подчинённых: «Достопочтенный Пал Палыч». А ведь при этом нельзя сказать, что Пал Палыч не был знаком и, вообще, был не в курсе того, кто или что, это за мурло такое. Ведь его в основном такие, не обогащённые умом лица, и окружали на его государственной службе, и Пал Палычу на дню не раз приходилось использовать эту, так нравящуюся его подчинённым, фамильярность по отношению к ним.
– И с этим мурлом мне приходится работать. – В конце рабочего дня, Пал Палыч, как правило, подводил итоги и переходил на обобщения, от усталости перестав различать лица всякого мурла.
И, конечно, этот Пал Палыч, когда к нему таким образом обратились, то он в ответ делает не понимающий вид, и смотрит по сторонам в попытке отыскать то мурло, за которое его по ошибке этого типа посчитали.
Но судя по непроницательным лицам соседей, никто из них, вот так просто и возможно даже под пытками, на себя не собирается брать эту вину за мурло Пал Палыча, да и всего вероятней, и этот, до чего же нервный, даже на ногах не может крепко стоять тип, не согласится на оплаченную Пал Палычем замену. И Пал Палычу ничего не остаётся делать, как смириться со своей неподкупной гордыней и под красноречивыми взглядами соседей: «Мурло и есть мурло», – повернуться лицом к лицу к опасности в виде указательного пальца этого типа.
А ведь этимология этого слова, так часто привлекаемого к обозначению, почему-то больше лиц мужского пола, ещё недостаточно изучена и в желании разобраться, что к чему, вызывает множество яростных споров даже в кругах в своём состоянии близких к значению этого слова. Вот почему оно, как правило, и звучит в устах тех людей, чьё состояние близко к этой ипостаси – им непременно хочется выяснить правду, и для себя понять, что это такое. А иначе ошибка будет дорого стоить бармену, который вполне может перепутать одно мурло с другим, и ошибочно выставить счёт не тому мурло, которое и знать не знает, что такое счёт, если его сюда, как оказывается, то ещё мурло пригласило.
В общем, из всего этого можно сделать вывод, что этот ураганного поведения тип в дверях, не так-то прост, как видится, и он не только, как всем в вагоне думается, хочет лишь по испытывать им нервы и в особых случаях, кулаком проверить крепость невыносимого для него вида голов пассажиров, но и найти для себя ответы на мучающие его вопросы.
Ну а так как путь к истине всегда тёмен и тернист, то, наверное, нет ничего в том удивительного, что он не сразу нашёл для себя ответы на поставленные им вопросы, и для поиска ответов, ему пришлось преодолеть ни один вагон. И судя по стоящей в его глазах усталости, здесь-то он и собирался закончить свой поисковый путь.
– Ну, я тебя слушаю. – Обратился к Пал Палычу этот тип, чем поставил Пал Палыча в невероятную для него ситуацию – он совершенно не представлял, что от него требует этот тип и поэтому не знал, что ответить. Но при этом, судя по нервному виду этого типа, его Пал Палыча не ответ, будет воспринят этим типом как личное оскорбление, а там до кулака в нос всего лишь два шага этого типа. И Пал Палыч глубоко вздохнув, задаёт наводящий вопрос.
– Чтобы ответить на ваш вопрос, мне хотелось бы знать, какой вы вкладываете в него подтекст. – Но Пал Палычу не удаётся завершить свой вопрос, как его тут же перебивает вдруг разъярившийся тип, теперь с дулей на руке вместо указательного пальца. «Хочешь знать подтекст!», – вдруг заорал этот тип, которого все пассажиры тут же, – непонятно на каких основаниях (может быть потому, что все его заявления были многоуровневого характера и понимания), и насчёт того, что так увиделось, то это не аргумент, а всё тот же подтекст, – об именовали Подтекст.
– А это ты видел! – заорал Подтекст, сунув дулю в нос Пал Палычу. И хотя расстояние между ними не позволяло говорить о том, что дуля Подтекста оказалась прямо в его носу, всё же Пал Палычу этого хватило, чтобы обмякнуть на сидении и начать стекать на пол. Но не успевает Пал Палыч достичь собой глубины местного дна, пола, как до него доносится чем-то обрадованный голос Подтекста. – Оба, что я вижу.
И не будь Пал Палыч высокопоставленным чиновником, которого сюда в этот поезд занесло лишь недоразумение, о котором он кое-кому вскоре на службе припомнит, для которого умение интриговать и лицемерить есть важная составляющая способствующая его продвижению по карьерной лестнице, то он бы эти слова Подтекста ошибочно уразумел на свой счёт. Но так как Пал Палыч был тем, кем он был, то он сразу же почувствовал здесь какой-то подвох, который и заставил его открыть глаза, чтобы убедиться в верности его догадки. И точно, Подтекст, расплывшись в невероятно противной улыбке, так эмоционально выражал себя по отношению к замеченной им Ации.
– Ну, славу богу, – облегчённо вздохнул решивший расслабиться Пал Палыч, – что есть… – но на чём хотел акцентировать своё и внимание бога Пал Палыч, так и не удалось узнать, а всё по причине забывчивости Пал Палыча. Так он забыв о том, что сейчас находился не в том устойчивом на кресле положении, в котором ранее был, несколько преждевременно расслабился и в результате чего, не удержался на сиденье и, как решили его соседи по местам, впал в свой собственный маразм, а не как Пал Палыч ощутил своим задом, на пол.
И если это происшествие с падением Пал Палыча, в какой другой момент, бурно бы повеселило пассажиров вагона, всегда готовых радостью вознаградить за смелость и за такие акробатические способности, что и говорить, смелых пассажиров, решивших таким образом разнообразить скучное пребывание в вагоне, то сейчас на него мало кто обратил внимание, так как всё внимание пассажиров было приковано к разворачивающимся событиям вокруг Подтекста и Ации. Где заводилой, неоспоримо никем, был Подтекст, который как только заметил Ацию и выразительно об этом всех здесь в вагоне оповестил, решил сразу же навести на себя лоск, для того чтобы не ударить в грязь лицом (а то что он это на профессиональном уровне умел делать, то в этом совершенно никто здесь не сомневался) перед такой шикарной дамой.
Впрочем, для этого много времени не понадобилось, да и особенных средств не на надо, и Подтекст, смочив руки плевком, быстро делает укладку на голове, где его волосы, как и его мысли, находились в растрёпанном состоянии. Ну а как только Подтекст таким образом привёл себя в образцовый порядок («Хоть прям женись», – усмехнулся Подтекст), то он выдвинулся по направлению Ации, которая всё также увлечённо всматривалась в зеркало, и как казалось со стороны, то она даже не подозревает о том, какая опасность в виде этого жениха на неё надвигается.
Но это, то, что Ация была не в курсе того, что происходило сейчас в вагоне, действительно только казалось, когда как на самом деле, то она умела видеть не только себя в своей жизни, но и себя в жизни окружающих её людей. А сейчас её, прежде всего волновало то, почему тот тип у окна посмел не обращать на неё внимание, всё продолжая пялиться в окно.
– И что там есть такого более интересного, чем во мне? – нахмурив свои брови, строго спросила этого типа Антипа, Ация. Но разве он, находясь на таком расстоянии от неё, может услышать то, о чём его спрашивает Ация. Скорее нет, чем да. Так что если Ация хочет того, чтобы её услышали, то ей придётся что-то более существенное, да и поскорее придумать, пока её новоиспечённый жених не подошёл. И Ация, бросив взгляд в сторону окна, а затем на своё зеркальце, придумала. Так она подлавливает в своё зеркальце солнечный блик и в виде солнечного зайчика перенаправляет его в сторону глаз Антипа.
Ну а сам Антип, несмотря на свою такую внимательную отвлечённость в сторону окна, как оказывается, не на 100% был поглощён пейзажем за окном, а держал на постоянном контроле всё, что происходило в вагоне. И когда его глаза осветились солнечным светом совсем не с той стороны, которая время от времени его тревожила, он не так уж и сильно удивился этому, а лишь радостно усмехнулся про себя. – Значит, говоришь, что у тебя есть насчёт меня один пунктик. – Антип вспомнил свой давнишний разговор с Ацией, с которой он, как можно было уже догадаться, не почему-то, а потому, что по-другому в данных обстоятельствах и быть не могло, был близко знаком.
– Есть. – Ничего не собирается скрывать от него Ация.
– Какая ты пунктуальная. – Улыбаясь в ответ, говорит ей Антип, готовясь подойти к ней поближе и уточнить на ушко, что она подразумевает под этим своим заявлением. Но Ация своим преждевременным ответом, которого Антип ранее от неё не слышал: «Значит, скоро будет остановка», – останавливает его и выводит из его воспоминания в действительность.
– Я понял. – Антип едва заметным кивком дал знать Ации, что он её понял. И хорошо, что Антип всё это так вовремя понял, а то новоиспечённый жених Подтекст, очень требовательный к своим невестам жених и он не терпит любых препятствий на своём пути.
И только Ация закрыла своё зеркальце, как вдруг перед ней нарисовалась переполненная радости и сопутствующими ей напитками, физиономия Подтекста, который к потрясению головы напротив Ации сидящего пассажира, для устойчивости своего стояния, опёрся рукой на его голову – на что только не пойдёшь для того чтобы во всей своей красе выглядеть перед невестой. И этот его поступок по отношению к голове, даже не сильно и сопротивляющегося пассажира, показывал, не как можно было подумать, пренебрежение Подтекстом личных свобод окружающих людей или того больше, его хамское отношение жизни, а он подчёркивал насколько Подтекст большой хозяйственник – ничего не пропустит мимо себя.
Правда Ация не смогла сразу оценить самого Подтекста, и его готовности ради неё пойти на многое, и поэтому вместо призывной улыбки, несказанно удивилась при виде его. Что ж, Подтекст, судя по всему, был не гордым, о чём он мог бы немедленно утвердить в таком мнении насчёт себя всех вокруг сидящих пассажиров, но посчитав, что это и так видно, отпустил голову пассажира-подставки и всем своим весом бухнулся на него. И видимо пассажир-подставка был к тому же скользким типом, раз он как-то незаметно для Подтекста выскользнул из под него и растворился в глубинах вагона.
Но Подтекста, несмотря на потерю мягкости сидения, это всё не волнует, когда у него есть масса заманчивых предложений к своей будущей невесте, Ации. Правда он их сейчас, от неожиданного наплыва чувств, внятно выразить не может и поэтому, пока что ограничивается немигающим плотоядным взглядом, которым он одаривает Ацию с ног до головы. Где в самых интересных её и видимо для него тоже местах, смеет выразительно, – облизывая губы, – подчёркивать своё удовлетворение им увиденным, и всего вероятней, уже опробованным в его голове полной всяких нескромностей.
И вполне вероятно, что такое положение вещей вполне устраивало Подтекста, но вот насчёт Ации, то этого не скажешь, судя по её удивлённому виду. Чего она и попыталась изменить, обратившись с вопросом к Подтексту:
– И что же вы такое увидели, что не можете сомкнуть своих глаз?
– Возможности. – С таким неприкрытым, до чего же грязным намёком это сказал облизнувшийся Подтекст, что даже злорадствующие тётки и мадам, до этого занимающие критическую позицию по отношению к Ации, вознегодовали на этого Подтекста за то, что он так распускает свои слова и полные вожделения взгляды.
– Я не позволю! – вдруг к полной неожиданности всех окружающих и в том числе Подтекста, в этот разговор встрял весь красный Антон.
– Чего? – удивился изумлённый Подтекст, хлопая глазами в сторону Антона.
– Так себя непозволительно вести по отношению к девушке. – Сбиваясь на свой повышенный сердечный ритм, проговорил Антон, полный страха и счастья оттого, что на него смотрит, не только этот злодей Подтекст, но и эта красавица Ация. Ну, а что можно ожидать от выбравшего для себя путь злодея человека, кроме как только подлости и провокаций. И Подтекст не преминул пустить вход все эти инструменты своих злодеяний, подло приметив за Антоном то, что у него ещё молоко на губах не обсохло, чтобы встревать в разговор взрослых дяденек и тётенек.
Что и говорить, а это был подлый удар со стороны Подтекста, на который вот так сразу, даже после того как Антон невольно проверил на своих губах несоответствие заявленного с действительным, и не ответить. При этом Антон, пока, что только сопляк, а не дурак, и он конечно же уловил скрытый подтекст в заявлении Подтекста, который в очередной раз показал, что его недооценивать не стоит. Но и промолчать Антон не может, когда на него так заинтересованно смотрит Ация.
– Это к делу не относится. – Набравшись духу, заявил Антон. – Я сказал, что не позволю, значит, не позволю. – Но Подтекст уже пришёл в себя от неожиданности встревания этого прыща, и теперь его лицо вновь обрело суровость для окружающих и в особенности для несогласных с ним, типа Антона.
– А если я не соглашусь? – спросил Антона Подтекст, взяв свои руки в замок и звучно щёлкнув пальцами.
И если по растерянному Антону видно было, что он к этому вопросу как-то совершенно не был готов, и он в ответ только захлопал ртом, пытаясь наловить ответов, то того же не скажешь по Подтексту, который не только был готов на ответ, но и знал, что дальше будет. А дальше будет то, что всегда бывает с теми, кто смеет встать на пути Подтекста.
И не успевает кто либо вокруг сидящих пассажиров, и главное сам Антон сообразить, как так быстро его голова оказалась накрыта массивной правой рукой Подтекста, как последовавший удар оттянутого Подтекстом пальца этой руки, вместе с черепом Антона, от жуткого отзвука «пиявки», содрогнул сердца пассажиров всего вагона.
Дальше наступает практически мёртвая пауза, где только стук колёс вагона об стыки рельсов нарушает эту тишину. И только когда Антон обмяк в теле и бессознательно повалился головой на Ацию, то только тогда пассажиры начали приходить в себя. И первым, кто пришёл в себя, был Подтекст, который, в общем-то, никуда не уходил и не собирался этого делать. И он, посмотрев на дело рук своих, усмехнулся и своим последовавшим заявлением, прямо-таки всех добил. – А парень то не промах и с головой. Знает, как воспользоваться ситуацией. – Засмеялся Подтекст, и это оказалось последней каплей терпения для мадам Бандаж. Которая и так не отличалась терпеливым нравом, а тут на её глазах происходит такое. Ну а то, что она первоначально имела свои критические взгляды на Ацию, то всё это в прошлом. К тому же перед лицом опасности, которую источал Подтекст, все обиды нужно забыть и единым фронтом встать против общего врага.
– Да сколько мы ещё можем терпеть всё это издевательство. Неужели среди нас не найдётся настоящих мужчин, которые наконец-то утихомирят этого, всего-то одного хулигана?! – подскочив на ноги, прогремела на весь вагон мадам Бандаж, принявшись озираться по сторонам в поисках настоящих мужчин. Ну, а мужчин всегда украшала скромность, особенно в таких востребованных случаях, так что мадам Бандаж не сразу удалось отыскать этих представителей исчезающего рода человечества. Так что к ней даже пришлось прийти на помощь, и с очень неожиданной для неё стороны – со стороны Подтекста.
Так Подтекст, явно видя, в каком оказалась затруднении эта, по его взглядам противная тётка, – возможно, что этот не привлекательный факт и сказался на её поиске, а так будь на её месте привлекательная особа, то и от желающих показать себя настоящим мужчиной, не было бы отбоя, – решает оказать ей помощь и, поднявшись на ноги, грозно орёт. – Ну что. Кто-нибудь желает стать покойником?
И надо признать, что до чего же Подтекст ловок, умеет он манипулировать человеческим сознанием – кто спрашивается, в твёрдой памяти и здравом уме, захочет утвердительно ответить на заданный им вопрос. И, конечно, среди пассажиров никто не спешит, таким образом себя выделять. И Подтекст определённо догадываясь о том, что так и будет, ещё раз обводит взглядом вагон и, не обнаружив среди пассажиров нарывающихся на неприятности пассажиров, уже было собрался вернуться к своему требующему его внимательности делу, как вдруг там натыкается на устремлённый на него, полный недоброжелательства к нему взгляд пришедшего в себя Антона.
Ну, а разориентированный в пространстве Антон, вполне вероятно, ещё не соответствовал всем тем параметрам, – твёрдой памяти и здравости ума, – которые не позволяли основной здравой массе пассажиров откликнуться на жуткий вызов Подтекста, и он решил попробовать. А вот что попробовать, то это так и осталось не совсем ясным, но всем тем, кто заметил этот бросок Антоном своего телефона, показалось, что он хотел сбить с лица Подтекста эту, смотреть уже тошно, улыбку. А вот это-то ему вполне удалось сделать, но и только. При этом, на удивление многих, Подтекст проявил неожидаемое от него проворство, с которым он достаточно умело уклонился от встречи с брошенным ему в лицо телефоном.
Чего правда не скажешь о Сэме, который к своей полной неожиданности (а мог бы предусмотреть, ведь сам же видел где сидел), оказался под ударом этого телефона, который в один миг, с треском выбивает из его прижатых к уху рук, уже его телефон. Но прерванный таким образом разговор, не самая большая неприятность, которая случилась с Сэмом. А вот то, что его голова, рефлекторно откинувшись назад на стенку, сотряслась и вынесла из неё все его доброжелательные мысли, оставив там только чёрную злость, то от этого даже самому Сэму стало страшно.
Что, впрочем, некоторыми, а в частности Антипом, видится в ином, продуктивном для себя свете. И, вообще, он на всё происходящее смотрел со своей, отличной от всех других точки зрения, которая окончательно была сформирована после истеричного заявления мадам Бандаж, которой так не терпелось отыскать настоящих мужчин. И тогда-то Антип и увидел в истинном свете Сэма и Хайнца, которые сделав рожу кирпичом, что у них лучше всего получается, не откликнулись на этот призыв, сославшись на непонимание местных языков
– А эти типы, стопудово принадлежат не дружественной нам спецструктуре. – Сделал для себя вывод из их поведения Антип. – Они предпочли долг службы, долгу чести. – И, наверное, можно было те же претензии выдвинуть и против Антипа, с его таким недобросовестным поведением. И он, пожалуй, и сам-то ничем не лучше их, – отсиживался в кустах. Но у него были неоспоримые причины для такого своего поведения, о которых вскоре всё будет рассказано.
Но Антип на одном таком понимании ведущих за ним наблюдение людей в штатском, не ограничивается, он также понимает, что те, кто решил вести его по следу, непременно будут последовательны, и своими людьми также заблокируют и второй выход из вагона. Куда бы не мешало заглянуть, чтобы посчитать свои шансы на успех и шансы противника на его оплошность.
– И там двое. – Посчитал Антип, посмотрев назад с того трудного угла, на который он развернул свою голову в бок, чтобы отсюда можно было одновременно смотреть назад и позволять сзади находящимся наблюдателям, только догадываться насчёт его оборотных действий. – И что будем делать? – задался вопросом Антип и немедленно получил ответ солнечным зайчиком в лицо. – Я всё понял. – Улыбнулся Ации Антип, приготовившись ловить момент и действовать по обстановке.
И этот подходящий для своей ловли момент, как не трудно догадаться, наступил в тот самый момент, когда Антон со всей своей яростью обрушился на Подтекста, но попал в Сэма. Что приводит к некоторой растерянности в рядах сотрудников из группы Сэма, который как вскоре выяснилось, был старшим группы. Ну, а временная потеря управления, часто приводит к несогласованности и ошибочным действиям рядовых членов группы. И вторая, находящая у другого выхода из вагона группа сотрудников, неверно оценив ситуацию, – они увидели в ней угрозу целостности группы, – бросились на выручку Сэма. Чем и воспользовался Антип, хлёстким ударом скосив с ног остановившегося для присмотра за ним, сзади шедшего сотрудника.
И хотя всё это произошло в одно мгновение, всё-таки проследовавший быстрым шагом вперёд мимо месторасположения Антипа первый сотрудник, услышал отзвук удара и последующее за ним грузное падение, что и заставило его остановиться. Только вот ненадолго, а стоило ему попытаться выяснить для себя, что же послужило причиной всех этих звуков, как его лицо в своём повороте натолкнулось на летящий прямо на него кулак Антипа, после чего оно без ненужных промедлений на оханье, вместе с собой утянуло на пол и всё его тело.
Антип же тем временем стрясывает свой кулак и переводит свой взгляд на изумленные, с опаской на него поглядывающие лица Сэма и Хайнца, которые явно не рассчитывали, что всё так повернётся. Где теперь их прежнее явное численное преимущество не столь явно, а после того, что они сейчас видели, то и их кунг-фу уже не столь грозно в их руках выглядит, и даже за результат столкновения с этим, как оказывается непредсказуемым типом, уже не столь предсказуем. И ведь не сошлешься на то, что ударился головой и не находишься в форме.
Правда можно сослаться на своё главенствующее положение в группе и выдвинуть вперёд Хайнца, а самому остаться на подстраховке, что и попытался сделать Сэм, вытолкав Хайнца вперёд – мол иди первым, у тебя удар послабже. Ну а Хайнц, совершенно не видит никакой связи между этим, скорее спорным обстоятельством и тем, что ему идти вперёд, но Сэм главный и он должен подчиниться. И он, нехорошо посмотрев вначале на Сэма, затем перевёл свой грозный взгляд на Антипа, быстро оценил окружающую обстановку, – всё внимание окружающих было приковано к нему и всех интересовало, что же он сейчас предпримет, – и воодушевлённый поддержкой зрительским вниманием, выдвинулся вперёд.
И не просто так выдвинулся, а демонстрируя на лице такую ехидную улыбку, которую в кино всегда бросали в лицо злодеям любимые Хайнцем киногерои, по большей части шпионы. И одна только эта улыбка, как не раз было доказательно продемонстрировано в кино, уже деморализует противника, который тут же начинает сомневаться в своих собственных силах и хвататься за нож. Что конечно говорит о его слабости и неуверенности в своих собственных силах. А ведь он ещё не знаком с кунг-фу Хайнца. Да уж, не позавидуешь Антипу, на пути которого встал такой грозный противник, каким был Хайнц. И только его, Антипа, не знание всех этих преимуществ, которыми был против него наделён Хайнц, – а улыбка на его лице только ввела Антипа в заблуждение насчёт умственных способностей Хайнца, – не повергла его к немедленному желанию рвануть отсюда.
Правда и сам Хайнц, будучи поглощён самоуверенностью, – а как не быть, если он чётко следовал показанным в кино инструкциям, – находился вне ведении мысленастроения Антипа, который по его расчётам уже дрогнул и ему осталось только лишь продемонстрировать какой-нибудь эффектный приём из кунг-фу, с обязательным криком, побуждающим противника к панике.
И вот с этими мыслями Хайнц, сократил расстояние до Антипа до критичного, с которого будет самый раз продемонстрировать … – Что же лучше на него обрушить? Удар тигра или дракона? – неожиданно перед Хайнцем встала дилемма выбора, чего он совершенно от себя не ожидал, тем более в такой неподходящий момент. А всё, наверное, потому, что всё это зрительское присутствие сбивало его с мысли, и Хайнцу подсознательно хотелось поэффектнее себя перед всеми показать, тем более, кто знает, может среди пассажиров есть кинопродюсеры и быть замеченным, на будущее не повредит.
– А может когти орла? – вопросил себя Хайнц, как вдруг обнаружил перед собой физиономию того самого возмутителя спокойствия, прозванного Подтекстом, который по своему разумению сообразив, в какой он находится растерянности насчёт выбора удара, вот и решил ему по-своему помочь. И пожалуй Хайнцу, уже ранее видевшему, на что способен этот непредсказуемый тип, не нужно было бы вот так искренне удивляться тому, как этот Подтекст своеобразно подошёл к оказанию ему помощи. А быть готовым к тому, что тот выкинет какой-нибудь сюрприз, на которые он был такой мастер, то это не помешало бы.
Но Хайнц всем этим пренебрёг, а может быть, просто не успел, так как этот Подтекст, к изумлению всех находящихся в вагоне пассажиров, в глазах которых он уже заслужил для себя соответственную никчёмную репутацию, вдруг показал себя с неизвестной для всех, мастерской стороны. Так он не стал привередничать в выборе приёмов, а проявив себя с неприхотливой стороны, где эффективность удара стоит на первом месте, провёл очень резкую и короткую серию ударов, которой хватило Хайнцу, чтобы понять, что сегодня не слишком удачный для него день и до чего же жестка сидушка сиденья, об которую он затылком треснулся, прежде чем оказаться дальше на полу.
Но и это ещё не всё, а стоило только событиям вокруг Хайнца так неожиданно для всех завертеться, как стоящий за его спиной Сэм, мгновенно сориентировался и рванул прочь из вагона к дверям. И, наверное, в какой другой раз, ему бы дали убежать, но вот эта его поспешность в принятии таких нетоварищеских решений, видимо сильно разозлила Подтекста, да и Антип не собирался стоять в стороне, и они бросились за ним вдогонку.
Ну а эта погоня, как можно было предположить, могла закончиться, либо в самом конце состава поезда, где Сэм, уткнувшись в двери ведущие к машинистам, чуть ли не плача, будет безуспешно пытаться до них достучаться, чувствуя на своей мокрой спине взгляд презрения нагнавших его Подтекста и Антипа, либо же он может попытаться на ходу спрыгнуть с вагона и свернуть свою шею об удачно попавшийся на его пути столб. Но до этого всего дело не дошло, а всё потому, что в поездах любого следования, всегда найдётся место бескультурью, с которым некоторые пассажиры льют крепкие напитки мимо своего рта, заливая ими пол, который на удивление, почему-то становится липким.
И вот когда ты находишься в состоянии спешки, где совершенно нет времени смотреть себе под ноги, то вероятность того, что ты наступишь на это препятствие, не просто существует, а оно невероятно близится к непременному осуществлению того, что ты обязательно в него, не только вступишь, но и как ожидается догоняющими тебя людьми, среди которых может быть и тот, кто это всё предусмотрел, споткнёшься и всю свою рожу об стенку размажешь. Что, как можно было уже догадаться, и случилось с Сэмом, для которого всё это так неожиданно произошло, что он даже не понял, как оказался висящим вниз головой на улице, лицом к лицу к колёсам поезда. Где ему сразу же вспомнилась мама, о которой он столько времени не вспоминал, а вот сейчас вспомнил и изо всех голосовых сил позвал: Мама!
И видимо она его услышала, раз его начали подтягивать за ноги вверх. Правда, как вскоре оказалось, что это была и не мама Сэма, которая, если честно сказать, когда-то давно ему сказала, что она его и его безработное состояние души, и семью не потянет, и поэтому маловероятно было то, чтобы она отступилась от своих слов и сейчас оказалась на месте тех, кто его наполовину подтянул из выводящих на улицу дверей в тамбур. А вытянули его, чего бы не очень сейчас хотел Сэм (правда окажись на их месте Хайнц, то кто знает, не был бы это для него куда хуже), Антип и Подтекст и, судя по их суровым лицам, то они не просто так его ещё не отпустили, а им определённо, что-то от него было надо. О чём Антип незамедлительно, а сложившаяся обстановка, где ветер заглушал звуки голоса, а проносившиеся в буквальной близости от головы Сэма столбы интриговали его мысли, мало способствовала обстоятельному разговору, и спросил его:
– Кто?
И надо отдать должное благоразумию Сэма, он не стал выкручиваться и уходить от ответа, ссылаясь на своё непонимание вопроса, вызванное его головокружением от нахождения вверх ногами, что может привести к нервозности в отношениях и дрожи в руках держащих его за ноги людей, и он сразу даёт ответ: Ты его знаешь.
Что всё-таки не слишком устраивает держащего его за одну ногу Антипа, который начинает ослаблять свою хватку. А это уже не может устраивать Сэма, затылком чувствующего гравий насыпи, об который если он треснется головой, и то в результате стечения удачных стечений обстоятельств, миновав столб, то ему мало не покажется. Правда при этом, такое перевёрнутое его положение, начало сказываться на нём и, ударившая ему в голову кровь, повлияла на его дерзость ответа.
– Не беспокойся, он за тобой вскоре придёт. Он всегда за всеми приходит. – Рявкнул в ответ на молчаливый взгляд Антипа Сэм, приподнявшись головой вверх. А вот этого ему, пожалуй, не нужно было делать, так как Антип с Подтекстом не удержались оттого, чтобы не выразить своё отношение к сказанному им, и одновременно отпустили свои руки. Ну а Сэм на этот раз, даже не успел вспомнить свою маму, – хотя ему вполне хватило времени для того чтобы послать Антипа и Подтекста ко всем их чёртовым родственникам, – и он пролетев в створ ворот из столбов, вначале смягчился встречей с подросткового возраста деревьями, а потом собрав собою вставшие на его пути деревца, уткнулся в край дренажной канавы.
Что касается Антипа и Подтекста, то они удовлетворённо переглянулись между собой, после чего Подтекст спросил Антипа. – Это он про кого говорил?
– О Скриптуме. – Дал ответ Антип.
Глава 5
Технические регламенты, выборы и промежуточные результаты
– Господа, – вдруг нарушил затянувшуюся тишину мистер Сенатор, – может быть, уже начнём придерживаться правил. – На что сразу же последовал язвительный ответ со стороны товарища Гвоздя. – Не тех ли, которые ты сам хочешь установить?
– Да хотя бы каких-то. – Пропустив мимо ушей язвительность Гвоздя, сказал мистер Сенатор. – Да тех же, каких придерживались не избранные, а признанные классики.
– И вправду, давайте не будем отклоняться от регламента проведения сегодняшнего заседания. Где первым пунктом, как раз и стоит технический регламент. – В разгорающийся спор вовремя вмешался Президент и остановил спорщиков. Правда товарищ Гвоздь не сразу примолк, а только после того как стукнул кулаком по столу и заявил, что он ни за что не согласится использовать преклонительный наклон букв для выражения своих мыслей. И если его всё-таки вынудят занять чью-либо позицию, то он скорее будет с непримиримыми, и значит, будет писать с обратным, против основного мейнстрима, наклоном букв.
– Пока не выскажется, не успокоится. – С улыбкой в душе пробормотал про себя Президент, покачал головой, затем забрал у сэра Паркера ведомость учёта состава членов клуба и, дав возможность всем успокоиться, принялся разбирать другие бумаги из его секретной папки, лежащей перед ним на столе.
Пункт №1. Выборы.
А ведь Президент клуба, несмотря на то, что все эти творческие личности, из которых и состояли все эти члены клуба, вели себя иногда возмутительно, а ещё чаще, ни в какие ворота не лезущим образом, уже очень долгое время, от одних до других выборов, обладал непререкаемым авторитетом среди членов клуба – каждый член клуба, хоть и внешне выказывал пренебрежение к своему членству, заявляя, что он не держится за эту, всего лишь эфемерную привилегию, всё же дорожил этой избранность, что и приводило их к порядку, к которому постоянно их призывал Президент.
Что же касается самих выборов, то они уже достаточно давно проходили с неизменным результатом – выбором прежнего Президента президентом. Ну а такое постоянство в выборе на должность президента всё одного и того же кандидата, первое, о чём говорит, так это о единстве взглядов на личность президента среди членов клуба, которые, если честно сказать, не любили кардинальных изменений. Что, наверное, отчасти и так, а отчасти и нет. Где второй «нет» ответ, был завязан на том, что каждый из членов клуба, чтобы они не говорили, был переполнен самоуверенностью и даже тщеславием, что в своём соединении вряд ли даст на чём-то одном успокоиться своему носителю. Так что внутри каждого члена клуба, тлела надежда на занятие именно собою места президента. А вот почему они до сих пор не сместили прежнего президента и не оказались на его месте, то это вопрос другой, требующий для себя обстоятельного и что главное, тайного рассмотрения.
Так первым препятствием на пути к президентству, любого навскидку члена клуба, как бы это неудивительно звучало, была его неуверенность в своих силах, или вернее сказать, никто из них не был уверен в том, что его кандидатуру на выборах председателя поддержит большинство голосов. И эта их неуверенность, зиждилась на очень весомых обстоятельствах – каждый по своим целеустремлениям на президентское место знал, что и другие члены клуба жаждут занять его. А такое положение вещей, где совершенно нет уверенности в том, что тебя поддержат, а есть непременная уверенность в обратном, с параллельным втаптыванием в грязь, конечно, не позволяло всем тайным кандидатам на этот пост, стать явными. И возможно, что благодаря этому обстоятельству, и сохранялся действующий баланс сил в клубе.
Правда попытки, но только закулисные и весьма неловкие, выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, всё же предпринимались. И, как правило, они все начинались одинаково, с заверений о глубоком уважении к личности одного из членов клуба, например к сэру Иксу, имеющему определённый вес в клубе, так и за его пределами. Настоящее имя или вернее псевдоним этого члена клуба, по соображениям его безопасности, которая во время предвыборной гонки никогда ни кому не помешает, временно будет замолчан. К тому же в правилах клуба прописано, что член клуба, выставляющий свою кандидатуру на выдвижение в президенты, должен придерживаться всё тех же правил псевдоанонимности под которыми проводятся заседания клуба. Тут имеется в виду то, что каждый кандидат на время предвыборной гонки брал для себя другой псевдоним и как выборное лицо, плюс ко всему, дополнительно надевал на своё лицо маску, какими в своё время пользовались на маскарадах жители Венеции.
Что могло показаться странным, но в этом был свой затаённый смысл. А всё дело в том, что члены клуба, как натуры более чем скрупулёзно, со своей долей суеверия, – оно, как правило, и руководит их действиями по этому направлению, – относящиеся к своему имени, даже если их имя было скрыто под псевдонимом, так на всякий случай, чтобы потом их имя не ассоциировалось с поражением, брали для себя новое. Но и это даже не самое главное, а главное то, что прежние заслуги любого из кандидатов на президентский пост, совершенно не принимались в расчёт и не имели ни для кого из членов клуба, потенциальных выборщиков, ровно никакого значения – только настоящее что-то значило.
Что же насчёт же масок, то сэр Икс выбрал для себя устрашающего вида, саму за себя и за своего носителя говорящую маску «Баута», которая обладала рядом преимуществ. Так её нижняя часть была устроена таким образом, что человек мог есть и пить, не обнажая лица. Баута обладала еще одним преимуществом: благодаря специфической форме, голос человека менялся, позволяя оставаться неузнаваемым. А что ещё нужно кандидату, чтобы быть избранным. И понятно, что всё это имело значение только в этом специфическом клубе, где отсылка к личному авторитету считалось неприемлемым, а избрание происходило на основании библейского правила: «И по делам узнаете вы их».
Что же касается маски сэра Игрека (о нём вскоре будет рассказано), соперника сэра Икса, то он выбрал для себя наиболее нейтральную из всех маску «Вольто», также известную под названием «Гражданин». В чём сэр Икс сразу узрел хитрость сэра Игрека, решившего таким образом показать свою близость к рядовому избирателю. – Ты мурло, а не гражданин. – Кусал от злости губы сэр Икс, злясь на сэра Игрека за то, что ему первому в голову пришла эта идея надеть эту маску. – Но ничего. Я тебе в страшных снах буду приходить в таком виде. – Успокоил себя сэр Икс, поправляя на голове свою страшную маску.
И ещё сделаем одно весьма необходимое уточнение для должного понимания некоторых, возможно показавшихся нестыковок, позволяющее всем членам клуба спокойно прохаживаться по внутренним пределам замка, но не более того. Так с одной стороны заявляется о строгих правилах анонимности нахождения на заседании клуба его членов и в тоже время рассказывается как они вовсю, не боясь быть узнанным или познакомленными, бродят по залам замка и заводят между собой предполагающие знакомства разговоры. А всё на самом деле просто и имеет такие же объяснения. Так общий состав членов клуба делился на две основные группы. На тех членов клуба, чью узнаваемость ничем не скроешь, её не скрывали, и на тех, кто был бы счастлив достичь для себя такого положения, но пока не достиг и находился на пути к известности и славе, и поэтому из суеверных соображений не торопился открываться и носил на лице маску, а на спрятанных за своей спиной руках, кожаные перчатки. Для чего? Наверное, это не нужно объяснять.
Но давайте вернёмся к сэру Иксу и мистеру Сенатору, чьи слова возымели своё должное действие на сэра Икса, который был известен всем, как натура более чем впечатлительная и грешащая повышенным к себе субъективизмом. Ну, а похвальба или точнее сказать, признание заслуг и отдание должного, никогда лишним не бывает. И сэр Икс, как и всякий здравомыслящий, да и к тому же не обладающий ложной скромностью человек, который запросто может отличить простую лесть от не замалчивания справедливых слов в свой адрес, конечно же признателен мистеру Сенатору, за его умение подмечать за человеком его истинные характеристики и достоинства. Ну, а мистер Сенатор приободрённый сэром Иксом, идёт дальше и издалека говорит ему, что при его таких достоинствах, грех засиживаться на одном месте.
И с этим сэр Икс полностью согласен с мистером Сенатором, которого сэр Икс тут же успокаивает, заявив, что он регулярно посещает фитнесс зал.
– Понимаю. – Посмотрев по сторонам, сделав таинственное лицо, ответил мистер Сенатор. – Ну и как ваши успехи? – перейдя на конспирологический язык, спросил сэра Икс мистер Сенатор.
– Ну, в моём возрасте, уже не так всё легко даётся. – Сказал в ответ сэр Икс. Что мистером Сенатором было понято, как его отсылка к своему не молодому возрасту, который может стать помехой в конкуренции с молодыми. С чем мистер Сенатор не может согласиться и кивает, на вон там, с другой стороны коридора замка прохаживающего сэра Игрека, который не на много сэра Икса моложе, а туда же, со своей не представительной рожей лезет.
– И он тоже? – прямо ахнул, в один момент отшатнувшийся от мистера Сенатора к стенке, побледневший сэр Икс.
– И я вот также как и вы, среагировал, услышав эту новость. – Мистер Сенатор тут как тут и уже обдаёт ухо сэр Икса своим дыханием. Но видимо эта новость так потрясла сэра Икса, что он не может поверить своим глазам, которые он начал протирать, сняв очки. После чего сэр Икс надевает свои очки на нос, и хочет было посмотреть на этого, совершенно непонятно, у кого смог заручиться поддержкой и доверием, сэра Игрека, как вдруг понимает, что ничего не видит и при этом не понимает, по какой причине это с ним происходит. Что приводит сэра Икса в умственный ступор и оцепенение, из которого он, если бы не снявший с его носа очки мистер Сенатор, то, наверное бы, без психологической помощи вызванных санитаров, так бы и не вышел.
А кто бы на месте сэра Икса умственно не взволновался, когда он увидел то, что он зарекался никогда не видеть – люди окончательно сошли с ума, раз возлагают свои надежды на такого безнадёжного и только врать умеет человека, каким был сэр Игрек. Отчего видимо у него и произошёл этот психологический срыв, вызвавший временную слепоту из-за нежелания видеть всё это безобразие своими глазами. Ну а то, что мистер Сенатор не бросился с паникёрским настроением и криками вызывать санитаров сэру Игреку, который явно сошёл с ума, если рассчитывает, что его кандидатура на выборы будет предпочтительней его, то за это ему отдельное «спасибо», а за протёртые очки, ещё одно.
«Может сделать мистера Сенатора начальником своего предвыборного штаба?», – задумался сэр Икс, внимательно посмотрев на мистера Сенатора, который за сегодня уже два раза выказал ему свою преданность. После чего, с некоторой опаской за себя бросил взгляд в сторону ненавистного сэра Игрека, который теперь уже не прохаживался, а нервировал сэра Икса своим весёлым, с подтекстом разговором со своими потенциальными избирателями.
– Да какой дурак может ему довериться? – задался про себя вопросом сэр Икс, пытаясь рассмотреть того, кто стоит рядом с сэром Игреком и кому он так льстиво улыбается. И сам себе ответил. – Наверняка тот, у кого он денег занял. – Немедленно сделал всё объясняющий вывод, было успокоившийся сэр Икс, пока ему на ум не приходит другая, сбивающая его с толка мысль. – А ведь дураков среди избирателей всегда было больше. И значит, сэру Игреку можно не переживать за исход выборов. – Сэр Икс аж потемнел лицом, от таких маячивших перспектив перед своевременно сориентировавшимся в избирательных раскладах сэром Игреком, а не перед ним, не готовым преклонить свою гордыню перед избирателями и подать свою руку всякому дураку, за коих он всех кроме себя считает. И кто спрашивается после этого дурак. Ответ очевиден.
И на этом, пожалуй, сэру Иксу можно было отчаяться, чего он и хотел сделать, направившись прямиком к Президенту, чтобы шепнуть ему на ухо, что тут за его спиной делается, но тогда какая может быть интрига в предстоящих перевыборах Президента, и сэру Иксу по наущению случая, немедленно приходит в голову новая мысль, которая всё и расставляет по своим местам и даёт ему свой шанс на победу в президентской гонке. – Да кто ж ему даст в долг? – удивляется самому себе и своей наивности сэр Икс, с этим выборами совершенно забыв о наличии всем известного на сэра Игрека компромата – он всем свои долги прощает.
– Ну, а раз таких людей среди членов клуба по определению быть не может, то у меня появляется большой шанс на победу. – Подведя итог своим рассуждениям, сэр Икс улыбнулся и, повернувшись к ожидающему его ответа мистеру Сенатору, многозначительно ему кивнул. И с этого момента можно сказать предвыборная гонка началась, где каждый из кандидатов, что удивительно и неудивительно одновременно, шёл на свой выбор под одним и тем же лозунгом: «На его месте должен быть я!».
Так вокруг сэра Икса сплотились все те члены клуба, кто придерживался левых убеждений, – те, кто вместе с ним сидел по левую руку от нынешнего президента, – ну а за сэра Игрек соответственно встали горой все те, кто оказался уже с ним по правую сторону от президента. Но это всё касается только лишь наиболее радикально ищущих для себя поддержки со стороны сильных мира сего. Что же касается тех, кто не видел причин занимать ту или иную позицию, и даже редкую оппозицию в единственном числе, которую занимал товарищ Гвоздь, у которого на всё про всё, была своя непоколебимая никакими искушениями точка зрения, то они, как и при всяких политических раскладах бывает, до последнего сомневались и выжидали, что же кандидаты такого экстраординарного предложат, что перетянет их здравомыслие в сторону другого, его не столь многообещающего противника.
Что же насчёт товарища Гвоздя, то попытки его перетянуть на свою сторону неоднократно тоже пробовались (и наверное, если кому-то из кандидатов, удалось бы заручиться его поддержкой, то исход выборов был бы предсказуем), и всегда почему-то в баре, куда его под надуманным предлогом заманивали доверенные лица того или иного кандидата. Где они, через обильное принятие на грудь провоцирующих на изменчивость взглядов напитки, и приступали к перековке товарища Гвоздя. При этом доверенные лица кандидата, зная вспыльчивую натуру товарища Гвоздя, не спешили ему в лоб задавать прямой вопрос: «А ты нашего кандидата уважаешь?», – а после череды последовательных смен пустой посуды на полную и обратно, ударив кулаком по столу, с глазами на выкате, в чём, несомненно, преуспел сеньор Феррари, обрушивали на Гвоздя смесь вопросительного сомнения и своих слюней.
– Вот ты мне скажи! – Орёт на весь погребок сеньор Феррари. – Ты меня уважаешь или нет? – И судя по взгляду сеньора Феррари, где его глаза, под воздействием выпитого, подчинившись физическим законам глядели, не просто раскосо, а в так называемом раздвоении, то тут сразу и не сообразишь, на кого он сейчас смотрел. Так что товарищ Гвоздь имел полнейшее право отклониться от первоочередного ответа, сославшись на то, что пока тот тип, на которого сеньор Феррари сейчас смотрит, не ответит, то и он не проронит слова, пока не разберётся с тем наглецом, который посмел проигнорировать своего лучшего друга, сеньора Феррари. Что прибивает сеньора Феррари на чувствительность, и он немедленно хватает мимо проходящую официантку за её юбку и усаживает себе на колени, чтобы сказать ей то, как он уважает товарища Гвоздя, за которого он любого здесь в этом погребке умоет.
Ну а официанты, а в особенности официантки, народ такой, что они вечно не того от посетителей ожидают, что и на этот раз в полной мере проявилось на лице удивлённой официантки, которая совершенно не рассчитывала на такие откровения со стороны сеньора Феррари, который сперва ей показался куда более деятельным мужчиной. И с этой оценкой, правда в отрицательном контексте, также был полностью согласен и бармен погребка Костя, в чьи планы давно уже входила близость с пойманной сеньором Феррари официанткой, а тут такое дело, что без вызова подмоги, своих друзей из охраны, не разберёшься.
Ну, а как только старший смены группы быстрого реагирования Витёк, прибыл в погребок на помощь своему другу бармену Косте, то он и выступил в качестве парламентёра, поинтересовавшись у сеньора Феррари, а не собирается ли он сегодня здесь подзадержаться, а то заведение испытывает нехватку трудоспособных рук, в деле мойки полов. На что погружённый в пределы лицевого внимания официантки, сеньор Феррари, будучи слишком занят, ничего не ответил, а вот товарищ Гвоздь, со своей стороны не испытывая особой занятости, в один удар кружкой по голове Витьку, свалив его с ног за всех ответил, в тот же миг став для сеньора Феррари единым кандидатом в президенты. О чём он правда по утру совершенно уже не помнил, как и то, как его звали, чему отлично поспособствовали кованные ботинки доверенных лиц другого, только уже местного кандидата в главы погребка, бармена Кости.
Но всё это серые выборные технологии, о которых все знают, и даже знают то, кто использует в тёмную сеньора Феррари, пока они дают сбой, то никого не интересуют. И поэтому кандидаты в президенты, пока не найдут других действенных способов перетянуть чашу весов в свою сторону, вовсю сыплют бисером обещаний, на которые каждый кандидат не должен скупиться. Умение аргументировано, убеждающее и с цифрами в руке делать многообещания, есть тест на профпригодность кандидата даже не в президенты, а хотя бы в отсталые региональные политики.
– А всё очень просто! – сделав умный вид и что-то прикинув на калькуляторе, даёт свой предвыборный ответ на вопрос: «И как же вы справитесь с нашими двумя вечными проблемами?», – один из кандидатов в советчики. – Отвечать за плохие дороги дураков нет. Ну а как только мы добьёмся одного из двух результата, неважно в какой очередности, то и проблема сама собой решится.
– С дураков начнёт. Даже не сомневайся. – Почесав затылок, промолчал избиратель, будучи про себя не дурак, так раскрывать себя и планы кандидата. А ведь это был первый шаг по выполнению предвыборных обещаний кандидата. Во дурак, что промолчал. Но тогда мы вернулись к исходному положению, с равным соотношением дураков и дорог. Какой-то прямо замкнутый круг получается. Что и говорить, а политика дело чрезвычайно не простое. И если уж взялся врать, то ври с умом. И тут можно констатировать факт того, что без этого фигурального оксюморона, без своего впадения когнитивный диссонанс, не перейти из кандидатов в выбранные лица.
Но всё это только слышимая часть предвыборных технологий, которая вряд ли может устроить всех этих зубров от литературы, которых на красноречивое слово не проведёшь, а вмешательства иностранной лексики, со своими не переводимыми речевыми оборотами, только смущает выборщиков, которые могут ещё подумать, что у кандидата не достаточный словарный запас, так что, чтобы добиться хотя бы небольшого отрыва в этой гонке за президентское место, то нужно предложить что-нибудь более существенное.
Что вполне и при этом почему-то одинаково, обоими кандидатами, сэром Иксом и сэром Игреком понимаемо, которые с тех самых пор, как окружным путём узнали о намерении своего противника баллотироваться в президенты, перестали себя по отношению друг к другу обычно вести, и при встрече переходили на только им понятный кандидатский язык недомолвок, намёков и прикрытых эвфемизмами оскорблений.
– Сэр! – встретившись на внутренней террасе оранжереи замка с сэром Игреком лицом к лицу, во время перерыва заседания клуба на ставшую уже церемониальной прогулку вдоль импровизированной аллеи среди цветников, подчёркнуто глубокомысленно поздоровался с ним сэр Икс. На что сэр Игрек, быстро проанализировав ситуацию и, не заметив в этом приветствии сэра Икса никакого подвоха, а в его, по-прежнему высокомерном взгляде (во время этого, на ходу придуманного ими церемониала, своего рода дебатов или дуэли, они на время отказывались от ношения масок в таком виде) намёка на иронию, отвечает ему в той же манере. – Сэр!
– Как ваше здоровье, сэр Игрек? – ну а вот этот вопрос с подтекстом сэра Икса, заставляет напрячься сэра Игрека, которому становится очень интересно, откуда это сэр Икс черпает свою информацию о нём, и какая падлюка, ему рассказала, что он сегодня себя после вчерашнего и вправду чувствует себя не совсем здорово. «А может сэр Икс имеет в виду совсем другое? – Вдруг к сэру Игреку пришло озарение. – Мол, куда тебе со своим хилым, настоянном на крепких напитках здоровьем, против моего, сдобренного булочками миссис Икс. Сволочь, другого слова и не заслуживает». – Сэр Игрек аж взмок при воспоминании булочек миссис Икс, заодно почувствовав, что к нему прямо сейчас вернулся аппетит, а это значит, что он пошёл на поправку. Что наводит его ещё на одну мысль. – А вот если сэра Икса лишить такого преимущества, – булочек миссис Икс, – перенаправив их ко мне, то это будет ощутимый удар по его организму и имиджу. – Что приводит сэра Игрека в отличное настроение, и он в ответ сэру Иксу даже шутит. – Не дождётесь, сэр Икс.
Но сэр Икс в свою очередь рассчитывает, если не на вечную жизнь, то, как минимум, пережить сэра Игрека, так что такое бахвальство сэра Игрека вызывает у него на лице неприкрытую улыбку. А такой отход сэра Икса от правил невозмутимости своего имиджа и лица, заставляет нервно задуматься сэра Игрека. – Если сэр Икс позволил себе отойти от правил вежливости, то это не просто так. И что же к этому его подвигло? – сэр Игрек решил повнимательней приглядеться к сэру Иксу, чтобы попытаться разобраться в том, что же это так неумеренно развеселило этого, всегда чопорного, а сейчас прямо-таки прыскающего от смеха господина.
– И вроде всё по-прежнему, и ничего не изменилось. Но подспудно чувствуется, что тут что-то не так. – Разбирая сэра Икса по пуговицам его клубного костюма, затем по другим малозначительным деталям его гардероба и в итоге, по его ещё менее примечательным внешним характеристикам, за исключением выпирающего вперёд живота, судорожно соображал сэр Игрек, не понимая, что же случилось с сэром Иксом, который вроде был прежним и в тоже время, не таким; как будто стал выше.
– И точно! – вдруг ахнул про себя сэр Игрек, вспомнив общеизвестный факт – нос сэра Икса никогда так высоко не задирался, как его нос, а сейчас он прямо-таки сравнялся с его носом в пренебрежении к этому миру и главное, по высоте. И хотя сэр Игрек знал о многочисленных фантастических возможностях носов, – они умеючи могут влезть в такие узкие пространства, что только диву даёшься, своим вздёрнутым вверх видом, без лишних слов, могут выразительно указать нахалу на его здесь не место, своим плевком понизить статус грубияна, поддеть весёлую даму за её кружевные юбки, своим намёкливым указанием приветливой барышне на дальние пределы комнат, привести её и носителя носа к счастью, – всё же на этот раз он был озадачен и потрясён такими возможностями носа сэра Икса, который ещё буквально недавно, упирался им ему в подбородок.
– Но как такое может быть? – нервно наморщил свой нос сэр Игрек, пытаясь разгадать загадку сэра Икса, который несомненно вырос в его глазах и что хуже, в глазах потенциальных избирателей. – Да он таким образом, и меня вскоре переплюнет, и уже мне своим недалёким носом придётся упираться в свой новый потолок – подбородок сэра Икса.
– Так вот, что имел в виду сэр Икс, интересуясь моим здоровьем. Он волновался моим психическим здоровьем, которое никогда не волнует и не замечается лишь самим больным. – Сэр Игрек от таких своих размышлений дрогнул в коленях и стал ещё ниже напротив стоящего сэра Икса, который молча наслаждался всем тем, что с сэром Игреком происходит – сэр Икс несомненно был догадливым сэром, и он по бледности лица сэра Игрека, и всё под сопровождение движений его носа, сразу же угадал ход его мысли.
И, наверное, вскоре это противостояние между сэром Иксом и сэром Игреком, закончилось бы убедительным унижением павшего в колени к сэру Иксу сэра Игрека. К чему сэр Игрек уже приготовился, бросив свой взгляд на туфли сэра Икса, которые ему, как побеждённому теперь постоянно придётся лелеять в чистоте, в основном, конечно, с помощью щётки, но в особенных случаях, как сейчас, и поцеловать не будет лишним, как вдруг сэр Игрек примечает за туфлями сэра Икса удивительную особенность – их каблуки чрезвычайно выросли в своих размерах. А вот уже этого факта злоупотребления сэром Иксом своим положением, сэр Игрек не замечать не намерен.
– Да это мне впору поинтересоваться у сэра Икса его нравственным здоровьем. – Стиснув зубы от злости, сэр Игрек буквально сразу же продиагностировал сэра Икса, и вновь выпрямившись во весь рост и чуть-чуть на носочки, с высоты посмотрел на этого, до чего же коварного сэра Икса.
– Сэр Икс, позвольте спросить вас. – Обратился к сэру Иксу сэр Игрек.
– Сэр Игрек, прошу вас без этих формальностей. Вы же знаете, что я всегда готов прийти к вам на помощь и вывести вас из очередного затруднения. – И хотя с этим заявлением сэра Икса, сэр Игрек имел все на то основания не соглашаться, – сэр Икс, сколько себя помнит сэр Игрек и знает этого сэра Икса, никогда не выказывал щедрости по отношению к нему, ссылаясь на то, что он решил наследовать всё потомкам, а это уже другая неправда со стороны не имеющего наследников сэра Икса, – он не стал припоминать сэру Иксу, какая он жадная скотина, у которой снега зимой не выпросишь, а своим вопросом несказанно удивил сэра Икса.
– Я хотел узнать. – Сказал сэр Игрек. – А ваша голова на таких высотах не закружится?
– Что-что? – переспрашивает не просто удивлённый, а несказанно удивлённый сэр Икс.