– Очнулся? – сверху прозвучал осипший мужской голос.
Картинка прояснилась еще не до конца. Все тело страшно болело от осколочных ранений, особенно правый бок, рука и нога, тоже правые – взрыв пришелся на эту сторону. Васюков потянулся забинтованной кистью к щеке.
– С лицом все в порядке, – успокоил его тот же голос. – Пара царапин, ничего серьезного.
Фигура прояснилась. Над Васюковым стоял молоденький солдат медслужбы, чьи глубокие морщины и грубая папиросная кожа не соответствовали возрасту. На войне тело быстро стареет, подумал Васюков и спросил:
– Конечности целые? А то вдруг их нет, и у меня фантомные ощущения.
– Все на месте. Можешь даже походить. – Медбрат куда-то отошел, потом вернулся с костылями. – Вот, сгоняй на свежий воздух, как придешь в себя.
Васюков долго ковылял к выходу, блуждая обшарпанными коридорами, вдоль которых лежали носилки с раненными и стояли койки. Где-то далеко слышались прилеты, но снующие всюду бойцы да медики не обращали на них внимания.
Наконец он вышел на улицу. Кругом апокалипсис, разруха, чернота, копоть. Привезли нескольких раненых, они стонут, подбежали носильщики. Снова громыхнуло где-то за зданием. Похоже, тот парнишка уже все…
– Этот двухсотый, несите туда, – подтвердил обыденным голосом врач в грязно-кровавом халате.
– Давно здесь? – на скамейке у стены под окном курил сержант лет двадцати с перебинтованной грудью.