Она сидит напротив меня. Мы вместе уже пятый час. Она обдумывает каждое слово, прежде чем сказать. Часто заискивающе смотрит мне в глаза. Много говорит, но ещё больше скрывает, недоговаривает.
– Почему она это делает? – спрашиваю я себя. – Ей стыдно или не знает, как сказать? Она – одна из большинства моих клиентов, с которыми у меня нет ничего общего. Она бы никогда не была моей подругой или приятельницей. Мои друзья – люди особенные. Она тоже особенная в своём роде, потому что напротив меня сидит Одиночество.
– Таких людей очень много на белом свете. Весьма странно, что она пришла на приём к психологу. Как психолог понимаю, что у меня с ней будут непростые отношения. Когда она получит мой отчёт-анализ, у неё будет масса претензий и сплошное несогласие со мной. Она будет всё оспаривать и злиться. Так и было в результате.
– Почему она пришла ко мне? Много психологов добрее и дешевле меня. Ведь я тот психолог, который не ставит целью сказать клиенту, какой он хороший, и пожалеть его. Я, напротив, – психолог, который вытаскивает всю внутреннюю грязь наружу. Грязь, которую он натаскал темными мыслями, желаниями, поступками. Грязь, которая делает человека одиноким, потому что обществу такой человек не нужен. С виду такой человек вполне чистый и ухоженный, да и грязь эта – особенная.
– У одиночества разный вид. Она – одно из них. Достаточно посмотреть на неё, чтобы увидеть его яркие черты. Ей чуть больше тридцати. Она кроткая во всём: внешне – неуверенная походка, ожидающий взгляд, в глазах грусть и тоска. Постоянное ожидание подзатыльника и устойчивый страх быть отвергнутой. Существенная физическая дистанция при совместной прогулке с собеседником. Зажатость плеч, кистей, скованность тела демонстрирует неуверенность, ненужность. И запах. Запах, как из бездонной пещеры, куда не попадает луч солнца. В пещере прячутся разные мелкие твари, которые выходят наружу, только когда темно. Так же и у неё. Она всё делает исподтишка. Она не любит людей, её не научили и всё время борется с ними. Вся её жизнь это борьба. Даже её единственная приятельница стала для неё объектом осуждения и борьбы.
Но моя задача – не осуждать её, а помочь. Я много думала о её нелёгкой жизни, взвешивала каждое слово, написала для неё серьёзную работу на языке, который был бы прост и понятен ей. Отправила по почте, и посыпался шквал писем о том, что она скрыла и не договорила на нашей встрече, – о половине своего пережитого горя. Я написала, в чём её проблема, что надо сделать, чтобы реализовать мечту. Конечно, у неё есть мечта. Хорошая здоровая мечта. Прошло три года после нашей встречи, я больше никогда не видела её. Контакты утеряны, но бывает вспоминаю о ней.
– Может, она рядом с вами? – Посмотрите вокруг себя. Спросите, как у неё дела, и передайте, что у неё есть человек, который помнит о ней. Услышала ли она меня, поняла? Да, её реакция была горячей, значит – заработало. И, если она постарается выполнить все мои рекомендации, её главная задача – перевести свои отношения из состояния соперничества в состояние сотрудничества – будет выполнена. Надеюсь, у неё всё получилось.
Одиночество часто скрывается и под маской независимости, блеска, успеха. Одно из них однажды открыло дверь моего кабинета, и на пороге появилась красивая, ухоженная и элегантно, по последней моде одетая женщина чуть за сорок. Заметно, что ей некомфортно в кабинете психолога: она стыдится своего нахождения здесь. Теперь я точно уверена – прийти сюда её заставило нечто очень серьёзное.
– Добрый день, – она робко здоровается, оценивая меня взглядом: можно доверять-нет?..
– Добрый! – приглашаю её занять кресло и сажусь напротив. Беру блокнот и ручку – я записываю каждое слово, сказанное моим клиентом.
– Давайте знакомиться. Прошу вас быть честной с самой собой. Каждое ваше слово работает на вас. Представьте, что вы сидите перед зеркалом. Я – ваше зеркало, и зеркало чётко отражает все искажения. – Она смотрит на меня, делает лёгкий кивок головой и робко начинает рассказывать о себе:
– Меня зовут Марго. Я замужем, у меня трое детей, хорошая семья, но сейчас мне кажется, что моя жизнь принадлежит кому-то другому. Всё не моё, понимаете? У меня большие проблемы. Очень хочу вернуться в семью, но не знаю, как это сделать, – я растратила все семейные чувства. У меня хороший муж, мы двадцать лет в браке. Но в течение многих лет у меня романы с разными мужчинами, и последний закончился моим поражением. У него тоже семья. Мы встречались четыре года, мне надоели эти прятки. Я сказала, что у него есть ровно год, чтобы принять решение и сделать выбор, и назначила дату. Год прошёл. В назначенный день я получила дорогой подарок и молчание. Этот подарок вынуждена прятать – продать его можно только на аукционе в Европе, чтобы как-то остаться незамеченной, – она внимательно смотрит на меня и неспеша продолжает. Вижу, что отчаяние наполняет её доверху. – Вся моя жизнь пропитана тайной. Я всегда добивалась того, чего хочу, и часто перехожу грань разумного – хожу по острому лезвию и это меня возбуждает. С раннего детства занимаюсь спортом, жажда первенства и адреналина захватывает дух настолько, что иногда ни перед чем не могу остановиться. В молодости торговля собой была одним из таких приключений – ни ради денег, а так, просто как спорт. Потом, когда вышла замуж, я приутихла ненадолго. Мы с мужем активно занимаемся спортом, и в клубе я познакомилась со своим очередным любовником. Роман длился шесть лет, причём на глазах у моего мужа. Ненавижу мужа за это, – говорит с ненавистью, раздражение, брезгливость выступают на её лице.
– В результате, я стала ненавидеть их обоих. Все члены клуба знали о нашем романе – мы титулованные чемпионы в теннисе и гольфе. Спорт для нас – это образ жизни, возможность проявить себя, быть первыми. Мне надоел любовник, я бросила его, но мы часто сталкиваемся в клубе… не менять же из-за него клуб?! Видеть его не могу! – судорога брезгливости кривит её ухоженное лицо, но голос монотонен:
– Он долго преследовал меня со своей любовью. Сейчас с ухмылочкой представляет мне своих подружек – надеется, меня это заденет… плевать я на него хотела, – рука Марго стискивает подлокотник:
– Да, мы с мужем состоятельные люди, и мне это, конечно, нравится, – невозмутимо продолжает она монотонным голосом. – У нас семикомнатная квартира. Есть дом, но я люблю жить в городе, обустраивать квартиру, покупать разные мелочи, которые украшают мой мир. Но сейчас меня перестала радовать даже моя квартира, – Марго достаёт носовой платок из маленькой сумочки, аккуратно промакивает вокруг глаз. Выдохнув, она продолжает:
– Пять лет назад мы с мужем приехали на банкет. Там я сразу заметила Его. Он был неповторим – благородная седина, королевская походка – я не могла оторвать глаз. Нас представили, он пококетничал, вручил мне свою визитную карточку. Визитка лежала в сумочке несколько дней, потом я решила: всё, хватит. Достала её, отчаянно порвала в клочки и выбросила в мусор. Полдня себя успокаивала, но мусор вынести не решилась и в итоге убедила себя, что могу выкинуть что-то важное. Потом я достала обрывки, собрала их и долго настраивала себя на звонок, трясясь от волнения. Во мне боролись два человека: один настаивал на звонке, чтобы покорить Его, второй – боялся этого, очень. Первый победил: я позвонила. Он ответил: «Ты меня выдерживала, как самое дорогое вино!» Ответил, знаете, с каким-то особенным удовольствием. Знал бы он, что я себя выдерживала, как дорогой коньяк. Он сказал ещё, что хотел запускать своих ребят на поиски меня. И… всё! С того момента моя жизнь перевернулась, я потеряла голову, – Марго будто что-то сглатывает, в тоне её голоса появляется возвышенная отстранённость:
– Мы часто встречались, много путешествовали – у него своя яхта, самолёт. Я забросила всё: дом, работу, детей. Он оплачивает все мои прихоти, но я поняла, что мне этого мало – не хочу быть второй. Знаете, во мне сидит чемпион, который всегда, и во всём, должен быть первым. Захотела быть Его женой, готова бросить мужа, выпала из семьи – Он забрал меня оттуда. Но когда поняла, что мне никогда не быть Его женой, то словно умерла. Тоска, уныние, не хочу просыпаться утром. Дома – пустота. Все гниёт. Домашние бьются об меня, как о стену. Но моя дверь закрыта, – её глаза постоянно на мокром места, но она стоически продолжает:
– Мой сын недавно сказал: «Мама, я не хочу, чтобы ты плакала». Мы ехали с ним в машине, у меня текли слезы, я сказала, что мне не звонит один человек. Сынок умоляюще сказал: «Пусть позвонит, лишь бы ты не плакала. Позвони сама». Мне было так стыдно перед ним… – Марго отворачивается и смотрит в окно, но уже через секунду, глядя мне прямо в глаза, твердым голосом заявляет. – Я поняла: всё, надоело, надо вернуться! Хочу состариться с мужем, но даже обнять его мне противно – всё в нем раздражает! Вот что значит растратить семейные ценности. – Дома мне хорошо, только когда мужа нет рядом, – взгляд Марго померк, она опустошена. Кажется, у неё нет позвоночника. Ствол жизни перестал быть опорой. Провались она сейчас в пропасть или проедь по ней паровоз, ей будет всё равно. Бессилие, отчаяние образовали вакуум, который наполнил кабинет пустотой. Марго молчит.
– Возможно, Марго, вы боретесь за то, чего у вас в избытке. А вам всё мало. Но ведь за всё надо платить, – она ёрзает в кресле, опускает голову, закрывая лоб рукой.
– Где гарантии, что сейчас, выйдя из кабинета, вы не найдёте новую жертву? Или вам позвонит ваш король, и семья опять по боку? – так я решила обострить проблему.
– Почему жертву? Он мне звонит, душу теребит, но он не уйдёт из семьи – никогда! – она отворачивается от меня снова и закрывает лицо рукой.
– Знаете, какой ответ я бы хотела услышать на этот вопрос?
– Какой? – Марго смотрит на меня ожидающее и виновато.
– Я хочу вернуться в семью. Но, может, вы ещё не совсем готовы туда вернуться? – я специально расшатываю её желание, чтобы она проверила цель, с которой ко мне пришла.
– Я хочу вернуться в семью, очень хочу вернуться в семью, – убедительно и требовательно заявляет она. – Хорошо. Я поняла. Вижу, что вам очень нелегко сидеть в этом кресле, – отмечаю. – Вам необходимо принять решение. Если это ваше истинное желание, в течение двух месяцев вы вернётесь в семью и откроете себя новую в отношениях с мужем. Я вам всё напишу. Спасибо, что вы смогли преодолеть себя и сделали попытку вернуться домой как жена, мать и хозяйка. – Ещё, – она делает паузу, не решаясь что-то мне сказать. – Важно, чтобы ни один человек не знал о том, что я была у вас на приёме. У нас есть общие знакомые, мы можем случайно встретиться где-нибудь. Вы меня не знаете, хорошо?
– Хорошо. Теперь у вас есть еще одна тайна – это я.
– Провожу вас, – предлагаю я. Мы встаем, выходим из кабинета, она благодарит меня, мы прощаемся.
Водитель ждет Марго у подъезда, она идёт к открытой им задней дверце автомобиля, садится и исчезает за тёмным стеклом.
…Мы провели с ней больше пяти часов, и она вытащила из себя всё. Многие вещи меня поразили, удивили. Никогда их не опубликую, они стёрты навсегда. Потому что многие живут и не знают, что так бывает, и не надо знать. Я сделала для Марго хорошую работу.
Реакция клиентов на мой отчёт-анализ не заставляет себя долго ждать – кто-то пишет, оправдывается, обвиняет, что я не так поняла, но в результате проходит время и меня благодарят. Напротив меня садятся разные судьбы, случается вижу свои отголоски. С кем-то не согласна, кого-то очень жаль, за кого-то радуюсь. Каждый мой клиент – это мой учитель, который показывает мне картинку своей жизни, я делаю анализ и пишу сценарий решения проблем и сбычи мечт. После того как клиент получает от меня работу, он уже не может жить как прежде – все меняется, эти перемены преобразуют человека. Я давно написала сценарий своей жизни и по мере необходимости корректирую его.
Я профессиональный психолог, у меня есть свой кабинет. Я счастлива, когда открывается дверь и заходит человек, садится в кресло клиента и говорит о том, о чём боялся даже думать. Каждый клиент, открывая дверь кабинета психолога, символично открывает свой внутренний мир. И открывает его в том цвете, в котором раскрасил свою жизнь: образом мысли, делами, поступками. Когда проблема налицо, её можно решить. Решение – одна из основных моих задач.
Почему я стала психологом? Во-первых, люблю поумничать, пофилософствовать, во-вторых, у меня куча личных проблем. В детстве мне создавали проблемы родители, потом – делала это сама, потом – мужчины, затем мне создавала их дочь – все шло своим чередом. В лучшем случае я уже прожила полжизни и на многие вещи смотрю просто и безболезненно. Меня мало что беспокоит. У меня большие амбиции – это часть меня, во всё есть жизненная позиция и цель. Я нашла своё место в жизни – это кабинет психолога.
…Всё началось очень давно. Прежде чем стать профессиональным психологом, я сама проходила курс личной психотерапии в кресле клиента. Когда учишься в вузе на психолога – это обязательное требование программы обучения, а дальше это стало моей потребностью. У каждого взрослого человека есть тайны, они несут в себе значение и глубокие смыслы и их просто необходимо иногда с кем-то обсудить. И кресло клиента это вполне подходящее место для размышлений над тайнами. Мой психолог – это моё зеркало, в которое я время от времени заглядываю, она знает всё сокровенное, о котором я не скажу никому. Она беспристрастна и чётко отражает все мои изъяны. Не испытываю к ней никаких чувств и отношусь как к человеку, который мне больше всех подходит для откровений. Мы редко встречаемся – на пару часов не больше, я много говорю, она – внимательно слушает, и после нашей встречи начинается моя работа над собой.
Мы встречаемся как старые друзья, но между нами есть существенная разница – во всём. Я всегда говорю, что рада её видеть, а она отмечает мои перемены. Недавно я попалась на крючок проблем, с которыми самой не разобраться. Так в очередной раз оказалась в кресле клиента – зашла в кабинет психолога, чтобы посмотреть в зеркало на себя и решить проблемы.
– Добрый день! Как ваши дела? – с улыбкой на лице поинтересовалась я.
– Добрый. Я хорошо, спасибо! Ты в хорошей форме, – отмечает она. – Последний раз мы встречались два года назад, ты всё время плакала. Как ты сейчас?
– Надеюсь, сегодня плакать не буду – сейчас мне гораздо лучше, чем два года назад.
– Как складываются твои отношения с клиентами? Романы крутишь? Остыла от тех чувств? – спросила психолог и посмотрела в глаза так, как будто хотела что-то увидеть, о чём я промолчу.
– Нет, с клиентами только работа. Наверное, мне нужно было это пройти, чтобы многое понять. Романом это назвать нельзя – там всё закончилось ещё до того, как я к вам пришла на приём. Долгое время это продолжалось внутри меня, мне было очень плохо. Не знаю, что со мной тогда случилось, но я сходила с ума. Это был какой-то амок. Сейчас оглядываюсь назад и не понимаю себя. Позор всей моей жизни, – с грустью и сожалением говорю.
– Вы встречались ещё?
– Да, через полгода или больше. Не по моей инициативе. Пили кофе в кафе, я ощущала неловкость, мне было некомфортно. Я не задавала вопросов – просто слушала и смотрела. Но больше себя не завожу по этому поводу, всё это осталось там. Мне стыдно перед самой собой, – убедительно заключаю и даю понять, что говорить об этом не имеет смысла.
– Что на этот раз? В чём проблема?
– Два месяца назад я посмотрела фильм. Он что- то задел внутри меня, а если точнее – перевернул мою жизнь с ног на голову. Время от времени пересматривала его. Мне нравилось в нём всё: музыка – она неповторима, она уносит меня, главные герои просто другие люди, и то, как они себя ведут, как живут, – всего не могу передать. Позже нашла книгу, по которой был снят фильм. Прочла её залпом дважды, и время от времени возвращалась к ней. Мне очень нравится, как автор описывает чувства и отношения, но книга и фильм отличаются. Сценарист всё упростил, но ничего не испортил. Автор книги – человек не только большого ума, но глубокого чувства.
Понимаю, что становлюсь маньяком, – именно так люди маньячат. Начала интересоваться главными героями этой картины в других фильмах: всё не то, там они мне неинтересны. Не испытываю интереса, который переживаю в этом фильме, значит, меня задели сюжет и характер главного героя. Я запомнила все диалоги героев, каждое их слово, каждый жест. В конце концов наелась этим фильмом, просмотрев его много раз, он наскучил мне и стал неинтересен. Я обрадовалось, что у меня это прошло, но пауза была недолгой. Вскоре увидела другой фильм, в который влюбилась не меньше на какое-то время, и всё пошло по знакомому кругу…
Всё это оказалось какой-то новой волной в моей жизни. Она несёт меня непонятно куда, я открываю в себе неизведанные и нехарактерные мне чувства. Я прожила полжизни, и выяснилось, что не совсем знаю себя.
– Что ты называешь неизведанными, нехарактерными чувствами?
– Чувство зависти. Жуткой зависти. У меня этого нет. Лучше не впускать в себя что-то неизведанное. Живёшь и не знаешь, что так бывает. Но когда узнаёшь, это некуда деть, с этим приходится жить, а жить с этим не умеешь. Кино меня научило красоте новых отношений, и я поняла одну вещь: актёры показывают такую гениальную игру именно потому, что тонко прочувствовали своих героев.
– Понимаете, я ни с кем не могу обсудить это. Почему-то это стало моей тайной, в которой мне стыдно признаться. Единственный человек, который знает все, что со мной происходит, – это вы. Ещё священник, но с ним я говорю совсем о другом. У меня нет масок перед людьми, и мне комфортно быть закрытой.
Психолог сделала паузу и задумчиво сказала:
– Ты поддаёшься сиюминутным влечениям, сначала – герои фильма, потом – сценарист. Ты творишь себе кумиров, раболепствуешь им. Но это путь в никуда, ты уничтожаешь себя как личность.
Я медленно поворачиваю голову и пристально смотрю на психолога, отвечая почти шёпотом:
– Сотворила кумира… Конечно! Потеря себя и разума – вот оно что! Нельзя сказать, что я поклоняюсь, но много думаю об этом. Что такое открылось во мне?
– А что у тебя в личной жизни? – переключает она тему.
– В личной жизни у меня неплохо. Есть мужчина. Не люблю его, но он первый человек за много лет, с кем я хочу быть. Иногда, – произнеся эти слова, чувствую, что мне совсем неинтересно говорить об этом, это неважно для меня. – С ним мне хочется быть иногда – он совсем не тот, с кем хочу состариться и быть до конца дней, я не вижу счастья с ним в старости. Опять что-то такое временное… – мой психолог прочитала это на моём лице и не стала копать дальше, поняла, что есть ещё что-то, до чего мы не дошли.
– Из чего сейчас состоит твое счастье? – она встает с кресла, подходит к столу, достает из сумки пачку сигарет, зажигалку, закуривает, затем берет пепельницу со стола и возвращается в своё кресло.
– Слова. Комбинация слов, в них коды. Я люблю слова. Они решают и создают проблемы. Обожаю свою работу. Когда написана работа для клиента, я наслаждаюсь ею, смакую каждое слово. Мои работы отличаются друг от друга – что-то лучше, что-то хуже. Но после того как анализ готов, я отправляю его клиенту и нахожусь в эйфории ещё пару часов. Это очень сладкое время в моей жизни.
– Как раз сегодня я получила письмо от клиентки. Это письмо – маленький отрывок моего счастья. Я очень хочу вам его прочесть, – достаю из сумки лист, очки, надеваю их и начинаю читать:
– Добрый день. Спасибо вам за работу. Когда получила ваше письмо, я была на даче. Читала его на террасе и сокрушалась от страха, стыда, ненависти, своего ничтожества. У меня отнялись ноги, буквально по стеночке я зашла в дом. Бессилие, слабость, пустота. Не было сил жить. Каждую секунду думала только об этом. Через два дня начала ходить по-новому. Сейчас открываю своего мужа. Бедный мой муж, если бы он только знал, с кем он прожил долгие годы! Для себя я приняла твёрдое решение: больше не буду тем, кем была. Скоро мы будем венчаться, очень жду этого дня. Счастье моих детей не выразить словами, мы дурачимся, и вы не представляете, как стало хорошо в нашем доме. Спасибо вам. С уважением, Марго, – я снимаю очки и на моём лице сияет улыбка.
– Что ты с ней сделала? – красиво затягиваясь сигаретой, спрашивает психолог.
– Убила в ней шлюху, которая таскала её по жизни как шабаш. Уверена, она будет сейчас лучшей женой на свете. Она справилась с собой, вычистила своё нутро. Несмотря на то, что вся ее жизнь пропитана тайной, она вдохнёт в неё новую, чистую жизнь, – с непоколебимой надеждой заявила я.
– Она смаковала свои тайны, а ты? Тебя беспокоят твои тайны. А там, я так понимаю, вся жизнь была тайным приключением, – продолжая курить, она внимательно смотрит на меня.
– Что такое жизнь человека? Это какое-то бесконечное открытие, познание, преодоление, приключение. У каждого свой жанр: у кого-то – фантастика, у кого-то – триллер, есть и ужасы.
– Мне кажется, ты поправилась, – вдруг замечает она.
– Да, это так. Больше ем, чем прежде, что-то заедаю. К алкоголю странное отношение – выпиваю редко, не особо хочется, да и некогда. Но когда выпиваю, не могу насытиться: есть ощущение, что выходит какая-то проблема и мне надо её залить, погасить, затопить – не могу остановиться. На следующий день очень болею, меня накрывает тоска, душа рвётся на части. Так было всегда, но сейчас это стало сильнее.
– Не всё так плохо. Зато ты в хорошей форме, – улыбаясь отмечает психолог.
– Но это ещё не всё – кино был толчком. На днях смотрела ленту новостей о кино и вижу, как американский режиссёр снимает кино и комментирует фрагменты своего фильма. Это новый фильм, он ещё не вышел на экраны. Боже мой, во мне поднялась такая ревность, что меня накрыла грусть. Зависть к таланту, возможностям сделать что-то, потрясающее мир, съедает меня. Вот она и проблема налицо. Такие же люди, как я, берут и делают. Они верят в себя. Они любят своё дело и, главное, умеют подать и продать свою работу, – неважно, фильм это или любой другой процесс. – Как раз-таки важно, – оспаривает она. – Тебя же не волнует, что кто-то печёт вкусные пироги или открывает космос?
– Меня вообще ничто не волнует – ни роскошь, ни вкусные пироги – правда, рядом со мной сплошной космос, мне действительно ничего не важно, я давно уже живу в своём мире.
– Может, тебе надо было стать актёром или режиссёром, сценаристом в крайнем случае? А ты стала психологом, и у тебя зависть к успеху других. Ты завидуешь, что кто-то лучше тебя, – она чуть ли не ругает меня.
– Так и есть, хочу быть смиренной, но это мне сейчас не по силам. Тщеславие заставляет меня делать работу лучше всех. Может, именно поэтому у меня есть кабинет. Его я не променяю ни на какое кино. Моё тщеславие раньше носило конкурентный характер, это перфекционизм – всё доводить до совершенства, – в этот момент я ловлю себя на оправдании своего порока и заигрывании и мне становится стыдно. Замолкаю и опускаю голову.
– Больше двадцати лет назад, когда мы начали с тобой работать, ты не жила «здесь и сейчас», ты всегда жила «потом-потом». У тебя не было прошлого, ты от него бежала, настоящее было только временем, но не ощущением. У тебя было только будущее и грандиозные планы. Я тебе говорила: «Так нельзя, ты пропускаешь настоящую жизнь». Но всё, что ты хотела, сбывалось. Сейчас ты живёшь настоящим и виснешь в нём. Два года назад ты пришла ко мне с разбитым сердцем, сегодня – с фантомом, фильмом, который опять вынес тебя из жизни. Ты бежишь из реальности? Что дальше? – строго спрашивает она у меня.
– Не знаю. Но два года назад, когда я вышла из вашего кабинета, всю боль оставила у вас. Тогда у меня ещё случился серьёзный конфликт в семье, – начинаю оправдываться и обосновывать важность наших встреч.
– Для начала разберись-ка со своим одиночеством. Ты ищешь успеха в том, к чему не имеешь никакого отношения, но на самом деле это одиночество. Оно не покидает тебя. Почему ты не впускаешь никого в свою жизнь? – спрашивает она.
– Что с ним разбираться, я уже много лет одна: в компании, толпе, даже иногда среди близких – дело во мне. Это я не отпускаю его. Мне с ним комфортно, не чувствую себя одинокой. Лучше буду одна, чем с людьми, которые не вызывают у меня радости в сердце. Я делала попытки быть с кем-то, но нет – проходит время и меня начинает напрягать чьё-то присутствие, человек становится лишним в моей жизни. Наверно, потому что я не люблю его.
– Конечно, не любишь. А что делать с твоей завистью? Между прочим, это мерзко для психолога, – замечает она. И я начинаю объяснять:
– Это барьер, который где-то далеко, я его не вижу, но он точно есть впереди. Расстояние до него это время, в котором я должна что-то сделать, понять. Но что понять? Что понять? Зависть может вылиться мне боком где угодно – вот, чего я боюсь. Я могу заболеть.
– Делай свою работу, и ты обязательно поймёшь. Над чем сейчас работаешь?
– Над музеем чувств, – совсем другим тоном отвечаю, и улыбка пробегает по моему лицу, – мне радостно от одной мысли об этом.
– Что за музей? – интересуется она.
– О нём могу рассказывать сколько угодно, – счастливая заявляю я. – У наших чувств есть интеллект, эмоциональный интеллект, который надо развивать и воспитывать. Одна из проблем современного человека – распущенность и враждебность чувств. Люди будут приходить в музей и познавать характер своих чувств. Это будет красивое увлекательное интеллектуальное пространство. Даже если один человек из двух- трёх осознает природу своих чувств, моя цель будет достигнута.
– Хорошо. На сегодня всё. Ты стала совсем другой. Каждый раз новая, и так будет всегда. Подумай только, откуда зависть? Может, это твоя новая цель? – психолог встает и дает понять, что приём окончен. – Благодарю, мы прощаемся, выхожу из кабинета. Я всегда выхожу от неё пустая – вся тяжесть остаётся за дверью, внутри кабинета, она снимает с крючка мои заморочки и больные чувства, которые меня беспокоят: иногда мне хочется кричать, это некий вой изнутри, иногда – спрятаться под одеялом в темноте и одиночестве, но это быстро проходит.
В этот раз я шла по улице и мне казалось, что я одна на всём белом свете. Присев на скамейку, сложилась вдвое, практически положила туловище на ноги, в этот момент мне захотелось стать одним целым, какой-то общей массой… Зазвонил телефон, но я не реагировала – мне было всё равно, кто звонит, не была готова говорить. Телефон умолк, но через какое- то время снова зазвонил:
– Привет, мам! Всё хорошо, как ты?
– Я решила: когда закончу с музеем чувств, напишу сценарий фильма, и не мыльную оперу, а волшебный сценарий, – отвечаю. – Ладно, позвоню позже, – отключаюсь и смотрю на свой телефон с сожалением: как жаль, что не могу рассказать маме о том, что творится у меня на душе. Расправив плечи, встаю и тороплюсь домой. Встреча с психологом дала новую цель, теперь надо только действовать.
…Стоит ли начинать всё сначала? Конечно, любое дело нужно начинать с себя. Вот и я для начала решила написать рассказ о себе. Начиная с предков. Цель этой работы – провести анализ прошлого, настоящего и его влияния на будущее, выделить яркие моменты и то, чему научили меня эти события. В этой работе – прежде всего над собой – должна быть главная идея моего будущего. Человек я далеко не простой и давно выстроила отношения с самой собой. Мне очень комфортно в жизни. Я живу в своём мире и очень люблю его.
Я родилась во второй половине двадцатого века в Советском Союзе, тогда у руля великой нашей страны был Леонид Ильич Брежнев. 28 лет прожила в Сибирской глубинке, в провинциальном городке Колпашево. Этот город расположен на высоком яру правого берега Оби. Река постепенно меняет русло, высокий яр осыпается. В 1979 году в реку рухнул Сталинский могильник, и местная ребятня, первая обнаружившая останки убитых людей, бегала по улицам города с человеческими черепами в руках… В 30-е годы НКВД располагался на центральной улице города, за полвека яр осыпался, добравшись и туда, и до времени тайное преступление стало явным. Энкаведэшники ничем не брезговали: смерть носили в руках и топтали ногами, убить человека для них было работой, далеко не ходили, людей стреляли и закапывали прямо у себя под ногами…
Не помню этого события, в то время я была совсем маленькая. Я – незапланированный ребёнок. Мои родители просто встречались и нравились друг другу, я получилась случайно. Мама хотела сделать аборт, но по дороге в больницу передумала, развернулась и пошла назад. Бабушка не верила, что я ребёнок её сына, пока не увидела меня, а когда увидела, у неё не возникло вопросов.
Мои родители в молодости были очень красивые – мама блондинка с синими, как океан, глазами и миловидным лицом, папа – кудрявый брюнет. У меня хороший род, это я сейчас понимаю как психолог. В моём роду нет психических заболеваний, наследственных болезней, у нас даже никто не курит – ни деды, ни мои родители. По молодости я покуривала, но уже давно оставила эту привычку. Как все русские мы любим выпить. Мы православные, законопослушные и боголюбивые. По наследству мне передали трудолюбие. Все мои предки были трудяги, многие – ветераны труда. Труд сделал меня тем, кто я есть. Но по сравнению с предками я менее трудолюбивая.
В то время, когда я родилась, не было психологов, были только психиатры. В школе преподавали марксизм-ленинизм как смысл жизни, атеизм был нормой. Мы обязаны были учить съезды партии, я в них ничего не понимала, но книга ХХ… съезда партии у меня была. В школе были дружины пионерии и комсомола. Я была октябрёнком и пионеркой, но не успела стать комсомолкой, чему очень рада, как говорится – Слава Богу. Тогда страна жила в социализме, строила коммунизм и верила в светлое будущее. В самой проходимой рекреации моей школы висел портрет Ленина на фоне октябрятской звёздочки и лозунг: «Пионер – это сын комсомола. Пионер – это внук Ильича». Ежегодные фотографии всего класса снимались исключительно на этом фоне. Хрущёв разоблачил Сталина, мы изучали культ личности Сталина и над лозунгом «Спасибо товарищу Сталину, за наше счастливое детство» уже язвили в открытую.
…Наш род со стороны мамы и отца пострадал от репрессий Сталина. Мои деды и бабушки были раскулачены и сосланы в Сибирь, все мои предки насильственным образом стали переселенцами и пережили большое горе на новой земле. Мамины родители – белорусы – были раскулачены в 1927-м и сосланы в Сибирь, в небольшую деревню Томской области Ивановка. В деревне была одна улица, на ней располагалось шестьдесят дворов, а за околицей текла речка Татош. Дед работал в колхозе – скирдовал лён, бабушка на мельнице молола хлеб. Дед построил большой дом, двор был полон скотины. Прошло время и на новой земле они стали такими же зажиточными, как и в Белоруссии. В 1941 году дед ушёл на войну, в бою был контужен. В 1943-м он вернулся домой совсем глухой. В их семье было одиннадцать детей, моя мама была одиннадцатой – бабушка родила маму, когда ей было 48 лет. Первой была Маруся, она умерла маленькой. Остальные дети практически все пережили средний возраст, пятеро здравствуют до сих пор. Бабушка – полный кавалер орденов «Мать героиня», в том числе и Золотой звезды. Моя мама родилась в Ильин день, поэтому очень боевая. Дед умер, когда мама училась в восьмом классе. В день смерти дед просил свою любимую Фенечку остаться с ним, но она ушла в школу. На похоронах деда запрягли коня, чтобы везти его на кладбище, но конь не мог сдвинуться с места. Сейчас на месте Ивановки – поля, засеянные пшеницей, и могила деда затерялась без следа. Отец деда(мой прадед) прожил 105 лет, в свои 100 лет он косил сено и держал большую пасеку. В деревне была начальная школа до четвёртого класса. Мама закончила её, потом училась в райцентре и закончила восемь классов. Тяги к знаниям у неё никогда не было, школа была нужна только для галочки – чтобы получить специальность. По окончании восьми классов она вернулась в свою деревню. Все братья и сестры разъехались по городам и райцентрам, мама осталась в большом доме вдвоём с бабушкой. Она устроилась почтальоном – стала возить почту из райцентра в свою деревню на лошади: газеты, журналы, пенсию, банки с кино. По тем временам путь был далеким – восемнадцать километров. Бригадир дал ей хорошего коня – Черныша. Она сама его запрягала, летом – телегу, зимой – сани. Черныш мог на полпути выбросить почтальона из саней и прийти домой один. Тогда бабушка строго спрашивала: «Черныш, где почтальон?» Черныш фыркал и отворачивался. Бабушка садилась в сани и ехала за почтальоном. Почтальон сидел на берегу или на обочине дороги и ждал свою лошадь. Мама вела себя, как хозяйка почты, – односельчане сами приходили к ней домой за корреспонденцией. На зарплату она обустраивала свою молодую жизнь и покупала мебель в дом – комод, шифоньер, диван, патефон, проявляла музыкальный интерес – выписывала пластинки и устраивала музыкальные вечера.
…Через два года, как мама вернулась в свою деревню и отработала почтальоном, старший брат забрал бабушку жить к себе в райцентр. Дом в деревне продали, и в возрасте восемнадцати лет мама переехала жить к сестре – в город. Так я и появилась на свет в городе Колпашево. Бабушка умерла, когда мне было десять лет, сын привез её умирать в наш город, к старшей сестре. Я совсем не знала бабушку и не могу сказать, что унаследовала от неё. Но моя младшая сестра носит её имя и унаследовала от бабушки многодетность, у неё трое детей.
…В городе мама выучилась на продавца и устроилась на работу. С подружкой они купили избушку (землянку) в Шанхае – так назывался густо заселённый район в городе. Даже я пару месяцев прожила там. Во всех городах есть свои маленькие Шанхаи. Весной в этой избушке было воды по колено, и они ходили в резиновых сапогах. У меня от сырости по телу пошли чирьи, тогда отец перевез маму к себе в квартиру и продал избушку.
…Бабушку, маму отца, сослали из Алтайского края, когда она была подростком. Их семью раскулачили – у них забрали всё, погрузили, как дрова, на баржу и сплавили вниз по реке. Таким методом по программе Сталина заселяли свободные сибирские земли, всё рассчитано было на силу – сильные доедут до места, а слабые не нужны. Слабые умирали в дороге, их с камнем на шее выбрасывали за борт «белого теплохода». Так и было, доехали только треть. Баржа причалила у посёлка, и бабушка покинула «белый теплоход». Прибывшие ссыльные выкопали землянки и стали строить новую жизнь. Коренные жители были селькупами, это северные народы. Селькупы были людьми безграмотными, но в области знания живой природы им не было равных: они были прирождёнными рыбаками и охотниками, слышали лес и знали реку. Мой дед жил в этом посёлке и был лучшим охотником Западной Сибири. Когда бабушка оказалась на причале селения, он был вдовец, у него было две дочери. У деда умерла жена – селькупка. Женщины селькупки почему- то умирали молодыми, так мне сказала экскурсовод в зале музея истории селькупов. Тогда дед положил глаз на мою бабушку. Бабушка была ссыльная – подневольная, каждый день она работала за трудодни. Оплата была фиксированный трудодень – галочка в трудовой, что день отработан, значит, в тюрьму не посадят. Работу выдавали как повинность и награду. Условия для ссыльных были простые – женишься или выходишь замуж за местного аборигена, получаешь свободу, но не паспорт. Единственный человек с паспортом был мой дед селькуп. У всех ссыльных переселенцев отнимали паспорта. У людей того времени свободы не было ни в каком виде. Так моя бабушка оказалась замужем за местным. В посёлке жили остяки в народе и селькупы по национальности. Но мой дед родился далеко от этих мест: в архиве я выяснила, что он «инородец». Селькупы занесены в Красную Книгу, как вымирающая нация, у них есть право рыбачить и охотиться без ограничений. Свидетельство о рождении деда хранится у нас, оно выдано в 1904 году, внизу печать православной церкви, а вверху надпись Народный комиссариат «Пролетарий всех стран, соединяйтесь». У моих прадедов были имена того времени – Фёкла Мартыновна, Викул Евстафиевич (так написано в документе). Дед с бабушкой прожили всю жизнь вместе. На мой взгляд, они прожили как чужие люди, даже под разными фамилиями – каждый был сам по себе. Каким-то образом у них родилось пятеро детей, мой отец – самый младший. Володенька, старший, умер маленьким, – бабушка всех своих детей ласково называла по имени.
Когда началась Великая Отечественная Война, дед получил бронь. Всю войну он охотился и рыбачил для фронта. У него был план заготовок, и каждый месяц он добывал несколько тонн рыбы, стрелял медведей, лосей, ставил ловушки – на зайца, лису, норку. Мой дед был хозяин в тайге. Когда я стала взрослая, у меня случайно состоялся разговор с профессиональным охотником. Он сказал: «Твой дед был выдающийся охотник. Таких больше нет и не будет». Я никогда не питала тёплых чувств к деду, но в этот момент воспылала гордостью за него. Уверена, что унаследовала от деда нюх охотника и рыбака, я отлавливаю в людях зверей и рыбок.
В 1950 году семья отца в полном составе переехала в город. Отцу было два года. Они поселилась в районе Шанхая, во вшивых банях. Сейчас этот район стал другим, но там мои родители начинали городскую жизнь, они много работали. Отец с ранних лет проводил время с дедом на реке. Они уезжали по суше далеко вверх по её руслу, ловили бревна, которые сплавлялись течением, собирали плот и сплавлялись на нём вниз по реке до города. В это время на плоту горел костёр, они ловили рыбу и варили на нём уху. Сейчас отец не может понять, как дед всё это делал – река Обь глубокая, широкая, с сильным течением и непрерывным судоходством – как дед управлял плотом? Впоследствии плот служил дровами в их доме.
…Сыновья выросли и стали мужчинами. Мой отец и его братья были завидными женихами в городе. Они работали и увлекались рыбалкой и охотой, а любовь к реке – их наследие. Разбуди отца в два-три-четыре часа ночи и предложи поехать на рыбалку, он бегом соберётся. В доме у нас всегда было много лодок, моторов, сетей, ружей…
Ближе всех на свете мне была бабушка, мама отца. Её я очень любила. Она показала мне, что такое верность, преданность отношений, терпение и тихая любовь. Она заботилась обо мне без излишеств. Бабушка была очень богата, но её финансовое состояние было какой-то пустотой, точно так же, как и дед в доме. Есть дед и есть, и никакого толку нет, от деда и денег бабушки. У бабушки в спальне стоял сундук под замком, как сейф, в нём лежали пачки денег, отрезы материалов, пуховые шали и одежда «на смерть». Она часто говорила: «Когда умру, похороните меня в этой одежде». Тогда слово «смерть» для меня стало чем-то ужасным. Я боялась смерти бабушки, при этом воровала у неё рубль – мне нужно было купить конфет. Чуть больше ста грамм «Метелицы», ровно десять штук, иногда девять. Конфеты стоили восемь рублей килограмм. Мне было очень стыдно – не за воровство, деньги были фантиками – стыдно, что ела конфеты одна. Я бы с удовольствием поделилась, но не знала, как объяснить, где взяла конфеты? Я не хотела врать. На рубль можно было купить много других конфет, но мне они были не нужны – «Метелица» так и остались моими любимыми.
…Мои родители были самой обыкновенной супружеской парой. За всё время существования нашей семьи мы жили на двух квартирах, не считая избушки в Шанхае. Первая квартира была маленькой, в центре города и практически через дорогу от бабушки, я часто бегала между нашими домами. Как-то тёплым летним вечером мама отправила меня к бабушке за бигудями. Мне было четыре года. По дороге ко мне подошёл мужик, взял меня на руки и понёс в сторону парка. Это увидела знакомая моей бабушки. Я плакала у него на плече, а она шла следом и настойчиво требовала, чтобы он меня отпустил. Она говорила ему – это Любина внучка. Мужик хоть и не сразу, но отпустил. Потом мой отец начал на него охоту – приводил домой много разных мужиков, на опознание. Однажды вечером он привёл Его. Когда я снова увидела этого мужика, меня обуял дикий страх и я спряталась в нише серванта. Не знаю, что отец с ним сделал, но точно знаю, что ангел-хранитель в виде старушки оберёг меня от насилия и ранней смерти.
…Моё детство можно назвать счастливым до восьми лет. Мама с папой жили хорошо: мама работала продавцом в продуктовом магазине, отец – водителем в огромном геофизическом тресте. Он часто забирал меня из детского сада, мы шли домой, топили печку и готовили ужин. Потом встречали маму с работы. Отец нёс полные сумки вкусной еды, но меня интересовали только сладости. Как-то зимой мы встретили маму, отец нёс на плече большой арбуз, около дома он поскользнулся и упал. Арбуз раскололся на части, я хотела плакать, но родители засмеялись. Мы пошли домой, взяли большую чашку и собрали осколки арбуза. Пришли домой, сели на пол и стали есть арбуз. Мы часто ходили в кино, там мне покупали мои любимые сладости. А зимой мы всей семьёй лепили пельмени, для меня была отдельная порция галушек: я не любила мясо в пельменях и ела только тесто. Вообще я всегда была сладкоежкой, меня невозможно было заставить проглотить что-то существенное, единственное, что ела с удовольствием, была «посылка от зайчика» – и неважно, что в ней было. Когда отец уезжал в командировку, мама всегда собирала ему еду с собой, что там было, я не видела, но когда отец возвращался, он привозил остатки своего питания и выдавал мне – яйца или колбасу – как посылку «от зайчика». Всё это я уминала с большим аппетитом, мне было очень вкусно. Бабушка всегда жаловалась на мою вредность – я была очень вредная и таковой осталась по сей день. Она возила меня в сад на санках, я ещё плохо ходила, но мне нужно было идти пешком, уже тогда я проявляла свою позицию. Мои дорожные приключения бабушка вспоминала всегда.
Хрущёв засадил необъятные просторы СССР кукурузой. За сараями у бабушки был питомник, во времена Сталина там выращивали овощи помидоры, огурцы, но со сменой верхов корневая система полей изменилась. Хрущёв засадил поля кукурузой в промышленных масштабах, но в Сибири кукуруза никогда не была чем-то привлекательным, не помню, чтобы мы в детстве питались ею – для нас она была силосом. Мы играли в прятки на кукурузных плантациях, до тех пор, пока мальчик лет 5–6, мой ровесник, не попал под уборочный комбайн. В тот год на поле собирали части его тела. Он жил через два дома от нас. Бабушка сказала, чтобы я не ходила на похороны, я не пошла, и до сих пор, если есть возможность не ходить, не посещаю такие процессии. После той трагедии все поля выкосили и построили на этом месте огромный жилой микрорайон «Геолог», в памяти всех горожан он так и остался «питомником».
…Я росла, ходила в детский сад, родители работали. Отцу дали квартиру в другом районе. Это был дом на окраине, на улице в частном секторе, наш дом был крайним. Мы переехали туда. В этом доме не было удобств, только холодная вода в кране. Отец заготавливал дрова, мы топили печку. На печке жарили картофельные печёнки – это было наше барбекю. Летом садили огород, зимой – чистили снег. У нас был кинопроектор – мы смотрели кино на большом экране стены, «как в кинотеатре». Многие жители нашей улицы приходили к нам. Если это была весёлая комедия, то наш дом наполнялся громким смехом.
Когда мне было лет 5–6, у меня откуда-то взялся взрослый велосипед, как вариант, его кто-то выкинул, он был страшный и больше меня в два раза, я ездила на нём под рамой. Ранней весной, вероятно, был выходной день, родители копались в огороде, а я каталась по улице в большой компании детей-соседей. На велосипеде слетела цепь, я сразу к отцу: «Папа, отремонтируй мне цепь, я тороплюсь», – отец подошёл, взял велосипед и разбил его об угол дома, велосипед сложился пополам. Мама сказала ему, что он «долб…», я заплакала и убежала домой, а велосипед навсегда вернулся на помойку. На следующий день, у меня был красный, новенький подросток, я была рада, от того что вчера старичок подвёл – слетела цепь и он вернулся на своё место…
Как-то мама купила сандали по моей просьбе, такие были у многих девчонок на нашей улице, к нам в гости пришла бабушка, увидела мои сандалики и, пришла в ужас – сказала: «Немедленно сними эти посмертные тапочки, в таких только нищих хоронят, чтобы больше никогда не видела их на тебе». Я действительно их больше не одевала, не знаю их дальнейшую судьбу, мы не были богачами, но, что попало, был не наш вариант. Моя подруга родилась и выросла в Москве, её папа был архитектором, мама – работала на телевиденье, в её жизни было время, когда она не ходила в школу две недели, потому что у неё не было сапожек. Представить себе не могу ситуацию, чтобы я сидела дома, потому что мне нечего одеть.
Я не любила детский сад, но вынуждена была ходить в него. На выпускном вечере всем девочкам в группе подарили по кукле Золушка. Эта кукла стала большой любовью моего детства, до сих пор вспоминаю её. Я была с ней до четвёртого класса, любила и берегла её. Потом одноклассница обманом забрала её у меня – она сказала моему отцу, что я обещала ей подарить куклу. Меня не было дома, и отец отдал мою Золушку ей. Я очень скучала по кукле, отец откупался от меня и давал мне кучу денег. Я покупала десяток кукол, но ни одна не заменила мне Её, а забрать куклу обратно мне было стыдно. Это сейчас я могу сказать «верни!», а тогда не хотела обижать подружку. У каждого человека есть вещи, которые невозможно заменить ничем: душой прикипаешь и переживаешь тихую радость, а без неё – грусть, тоску. Я грустила по своей кукле, что-то было в ней дорогое и важное для меня.
Я очень хотела братика или сестрёнку. Когда мне было восемь лет, мама родила сестрёнку. Она родилась недоношенная, они с мамой долго лежали в больнице. Отец в это время затеял дома капитальный ремонт, поэтому я жила у бабушки. У нас дома работала бригада строителей, и я изредка по заданию бабушки приезжала на велосипеде домой с ревизией. В одну из моих инспекций я зашла в дом и поняла, что-то не так. Дома в это время никого не было, посреди комнаты стояли строительные леса, но я почувствовала, что в нём что-то надломилось – какую-то пустоту, что- то ценное покинуло наш дом. До сих пор помню этот день, температуру и запах воздуха.
Через месяц маму с сестрой выписали из больницы. Я вернулась жить домой, и отец стал редким гостем в нашем доме. Мама сказала, что у отца другая женщина, но тогда я ещё не совсем поняла, что это такое. Отец приезжал домой, привозил коробки мороженого, ящики пепси. У нас всё было коробками, ящиками, сундуками. Если рыба – то большая ванна осетрины, но и рыбу я тоже не любила. Отец всё привозил и уезжал, я всегда очень его ждала и скучала. В каникулы он брал меня с собой в командировки. Когда я выросла, мне сказали, что мой отец был элитным водителем. Мама говорит, он очень много работал. Мы ездили вдвоём на моторной лодке на рыбалку, ночевали в палатках в спальниках. Иногда я просыпалась ночью от холода и перебиралась к отцу в спальник. Прижималась к нему и сладко засыпала – это было очень тёплое место на земле.
В школу я пошла без удовольствия. Мне очень повезло с первой учительницей, это была и есть выдающаяся женщина. Уже в первом классе я поняла, кто такой интеллигентный и образованный человек. Учительница никогда не переходила на личности – для каждого могла подобрать нужное, важное слово. Она умела раскрыть каждого своего ученика – для неё нам всем хотелось быть лучше, муштровала нас для конкурсов «Строя и песни», первые места нам были обеспечены. Мне и сейчас иногда хочется оказаться в том времени – второго или третьего класса. Иногда Валентина Семёновна оставляла нас после уроков, чтобы рассказать историю или рассказ. В классе в это время стояла тишина, все любили этот момент. За окном обычно было темно и холодно, слышно было, как шумят высокие деревья и ветер стучится в окна нашего класса – моя школа была на опушке леса. Валентина Семёновна почти шёпотом говорила: «Ну, слушайте…», и мы слушали затаив дыхание. С тех пор я очень люблю слушать интересных, увлечённых людей – они наполняют меня радостными и добрыми чувствами. Встретить человека, которого интересно слушать, – большая удача. Сейчас у меня есть подруга – чтец, Лена читает мне разные произведения, обожаю слушать рассказы Зощенко в её исполнении. Она озвучила мой мультфильм – «Дело адвоката», получилось у неё, по-моему, отлично. После озвучки мультфильма я стала её звать «Приглашённая звезда». Мультфильм можно посмотреть на сайте sureva.ru
…Самое большое моё достижение в школе было во втором классе. Валентина Семёновна за два дня до каникул сказала: «У того, кто сейчас сдаст таблицу умножения без единой ошибки, прямо сегодня начнутся каникулы». Я встала и вышла к доске. Меня аттестовала отличница, у меня всё было безупречно. Валентина Семёновна сказала, что я «молодца», и сдержала своё обещание. На следующий день мои одноклассники шли в школу, а я каталась на коньках – мы учились во вторую смену. Это был самый счастливый момент за всё время учёбы в школе, больше у меня таких преимуществ перед одноклассниками не было никогда.
Весь первый класс и до весны второго в определённые дни мне нужно было ходить на приём к логопеду. В моём произношении слов и звуков совершенно отсутствовала буква «Р», вместо неё я говорила – «Л»: «ЗдЛавствуйте», «КоЛобка», «Лыба»… В результате писала с ошибками, так же, как и говорила, и логопед был моим наказанием. Говорила я так, потому что мама так со мной разговаривала – выражая свою любовь, она сюсюкалась. Хорошо помню тот день, когда логопед, пожилая полная, невысокого роста женщина, с калачиком волос на голове, усадив меня у большого зеркала, показывала, как должен вести себя язык при произношении звука «Р»: в руках у неё была железная палочка врача, с помощью которой осматривают горло. Мы сидели вдвоём в кабинете, и она долго правила мои звуки. В конце приёма логопед сказала: «Больше ко мне приходить не надо, у тебя появился звук «Р», дальше справишься сама». И я действительно справилась. От неё шла домой рыча от чувства свободы – была счастлива. Классная руководительница в школе часто называла меня «тепличным цветочком», и она была отчасти права, я была цветочком до тех пор, пока у нас была полная семья. Все тряслись надо мной, а потом резко бросили – каждый стал заниматься собой, но во мне навсегда остался тот маленький ребёнок, за которым если не приглядеть, он сам не справится, потому что не умеет или не хочет этого делать.
С одноклассниками у меня были конфликты только в начальной школе. Во втором или третьем классе они объявил мне бойкот – со мной не разговаривал весь класс, даже хотели побить меня и, собравшись после уроков, окружили со всех сторон плотным кольцом. Я не испугалась, но сделала вывод. Одноклассники выпустили стенгазету обо мне – какая я разбойница и драчунья. Газета провисела в классе всего пару часов, потом я её сняла и порвала. Валентина Семёновна никак не отреагировала на это событие, но я помню её взгляд: она посмотрела на стенгазету и на меня, но не сказала ни слова. Мне было очень стыдно перед ней – тогда я поняла, что так нельзя себя вести. Всегда понимала её с одного взгляда, совсем не требовалось слов. Дальше мои конфликты были редким исключением – в частном порядке. После этого конфликта мои отношения с одноклассниками стали налаживаться и стали стабильно хорошими.
Наш дом стоял на окраине улицы и находился в невыгодном для меня положении: когда все учителя шли в школу или из школы, они встречали мою маму, она шла на работу или домой им навстречу. Ей даже не надо было ходить на собрания, потому что преподаватели рассказывали ей все обо мне по пути. На нашей улице жила моя одноклассница, и в силу нашего соседства мы с ней дружили. Именно соседство и обучение в одном классе стало причиной нашей дружбы. Ей повезло оказаться в классе у Валентины Семёновне по той же причине, что и мне. Её семья была странной – бабушка, муж бабушки и мама. У неё была врождённая физическая деформация на теле, об этом среди посторонних никто знал, но я знала. Когда нам было девять-десять лет, её мама родила сына от мужа бабушки. Я случайно услышала об этом от взрослых и спросила её: «Отец мальчика ваш дед?» «Нет, – ответила она, – сейчас есть таблетки, принимаешь их и беременеешь». О нашем разговоре она рассказала своему семейству, а уже они – всем, выставив себя на смех. Из-за этого у меня были неприятности: её бабка с матерью прибежали к нам домой и закатили истерику с визгом и угрозами. После этого мы с ней не общались какое-то время. Сейчас понимаю, что не имела права спрашивать её об этом, потому что это не наше с ней дело.
В доме этой одноклассницы всегда пахло вкусными пирогами, была идеальная чистота – и не только в комнатах, и сенях, а даже далеко за оградой дома. В восемь утра снежные дорожки около их дома были вычищены и выметены так, что снега не оставалось даже на подошвах обуви; летом в их палисаднике было изумительное цветение. Эту одноклассницу мои однокашники не любили, так же, как и девчонки на нашей улице. Если кто-то её нечаянно обижал, она обязательно жаловалась своему семейству. Бабка с матерью бурно реагировали на обиду и караулили обидчиков. Они всем обещали «ноги вырвать и спички вставить». Поэтому с ней все старались быть аккуратными, и никто особо не дружил. Про спички вместо ног я часто слышала от ее бабки с матерью в свой адрес – у нас с ней были хронически нестабильные отношения.
В пятом классе на её день рождения мы с ней решили поставить кукольный спектакль – каждый день после школы репетировали, сшили куклам костюмы, сделали пригласительные билеты для её гостей. В каждом билете было указано название спектакля и время начала представления. Накануне своего дня рождения она поставила меня перед фактом: «Спектакль отменяется. Мы не будем его показывать гостям». Мне стало обидно – мы много времени репетировали, а теперь, оказалось, всё напрасно. Когда наступил день её рождения, я уехала к бабушке. На дни рождения у нас всегда собиралась большая компания девчонок с улицы. В этот день именинница задержала начало своего праздника и всюду искала меня. Девочки мне сказали, что она сильно плакала, переживая, что я не пришла. Мне было стыдно, я сожалела, что так поступила. Но тогда я поняла, что, если мне говорят «нет», это нет.
Позже она влюбилась в нашего одноклассника и страдала от неразделённых чувств. Я придумала легенду, что мне рассказывает мой сосед по парте – по прозвищу Сапеля, что она нравится этому мальчику. Конечно, это было не так, и вскоре мой обман открылся. Сапеля на меня обиделся и её любимец тоже. После этого мы с ней не общались какое-то время, но потом всё как всегда – самая крепкая дружба, и опять на время. Когда я ушла из школы – учиться в училище, она пошла в девятый класс, мы перестали общаться. Мы с ней встречались иногда, но максимум, что говорили друг другу, это «привет, как дела». На свою свадьбу она меня всё-таки пригласила, а я её – нет. Странная у неё судьба: родила ребёнка после десятого класса от солдата, воинская часть была через дорогу от наших домов. Они по очереди, всем семейством, стояли у забора части с тарелками пирогов и ждали своего солдата. Солдат пироги съел, ребёнка зачал, службу отслужил и… уехал домой. Допускаю, что с чувством выполненного долга перед отечеством.