Когда темнота станет прозрачной и морской туман упадет на город – я возьму бутерброды и пойду на пристань. Город тихо спит в темной истоме прохладного утра. Пустые улочки шепчут каплями тумана на стенах домов. Пар вырывается изо рта, унося с собой часть моего тепла. Портовые собаки, завидев меня издалека, радостно бросятся ко мне и будут ласкаться, боязливо поджав хвосты и заглядывая в глаза. Я поглажу каждую и отдам им бутерброды, как и каждое утро, что я ухожу в море. Собаки, чувствуя разлуку, немного поскулят, тыкаясь головами в ладонь и облизывая руку. Когда я пойду дальше – одна, как всегда, все чувствуя, несильно схватит меня за штанину, не пуская. Я сяду в лодку и буду грести, пока линия моря не скроется из видимости, пока я не достигну места с предупредительным буем. Я достану консервную банку и исполосую себе руки. Опустив их в морскую воду я буду ждать, пока море заполнит меня и я усну. Когда я открою глаза – я увижу тебя на берегу вечного города мертвых, ждущей меня с кроткой улыбкой. На том же месте, что и всегда.
Ее груди качнулись в последний раз и она тяжело дыша опустилась на мою грудь. Я прижал ее и поцеловал. Волосы пахли пылью и полынью.
– Не нюхай мои волосы. – Она подняла голову.
– Я так скучаю по тебе.
Она посмотрела на мои запястья.
– Больно каждый раз?
– Как в первый.
Она поцеловала незаживающую россыпь шрамов на моих руках, несколько соленых холодных слезинок упали в свежие раны и я сжал зубы от боли. Дождь шумит за окном, ручьи воды текут по боковым желобам каменной мостовой. Мы идем на угол к Зандеру и я смотрю как она ест еду мертвых, серую и твердую как камень. Я посматриваю на небо, в ожидании знака. Уже скоро. Зандер привык ко мне, но все еще смотрит с некоторой неприязнью. Мертвые быстро забывают свою прошлую жизнь. Я смотрю как она ест. Когда-нибудь она тоже забудет, забудет кем была и забудет меня.
В отсветах городских факелов Зандер поднял палец. Ночной воздух наполнялся звоном колокола.
– Слышишь?
Я кивнул и посмотрел на небо. Холмы над городом уже начали вспыхивать пурпурными всполохами. Небо начало светать.
– Мне пора.
Она сжала мои руки. Как всегда, она спрашивает один и тот же вопрос.
– Ты же вернешься?
"Каждый день, пока ты меня не забудешь"
Я поцеловал ее руки, такие холодные.
– Конечно.
– Икхаа. – Сказал Зандер, будто я мог забыть про него.
Я слышал как пес-хранитель города мертвых спускается с холмов. Я больше не мог находиться здесь, скоро все мосты будут в огне. Мы вышли к пристани и я сел в лодку. Она смотрела на меня так, что сердце рвалось на куски. Я доплыл до места перехода в мир живых. Перед тем, как порезать себе руки, я посмотрел на нее на пристани. Икхаа, огромный как гора, сидел рядом и скалился мне.
Я пришел в себя в лучах заката. Голова пульсировала уколами боли, руки выли от едкой соленой воды. Я налег на весла и поплыл к пристани. Город переливался вечерними огнями, в нем кипела жизнь.
Недалеко от пристани стоит маяк, где мы устраивали с ней пикники. Она плакала каждый раз, когда солнце опускалось в море и дымка падала на горы позади нас. Она была красива только когда плакала.
Я пришвартовал лодку и отправился в кафе, на улице Тюльпанов, в десяти минутах от пристани, желудок крутило в пароксизме голода. Я вошел и охранник устремился ко мне.
– Эй, не трогай, пропусти. – Крикнул ему с кассы бармен. Охранник вопросительно посмотрел на него и отошел.
Я кивнул головой бармену, он налил мне большой стакан рому, и я сразу ополовинил его. Когда еда была готова – я поел и пошел домой. Моя квартира выглядит нежилой и насквозь провоняла пылью. После ее смерти она пуста и пугающа. Я допиваю ром и ложусь спать, в ожидании завтрашнего дня с ней.
– Я умру, когда ты забудешь меня.
– Я не забуду. – Говорит она, но я уже замечаю, как воспоминания о жизни уходят от нее.
Вчера она спросила была ли у нее собака. Я сказал, что была.
– Так странно. – Ветер развевает ее волосы и она похожа на испуганную птицу. – У меня последние дни была навязчивая мысль, которую я не могла понять.
Она берет меня за руку пониже локтя, как если бы не знала о том, что у меня свежие шрамы. Я морщусь и беру ее ладонь в свои.
– А потом вечером пришел Икхаа, и я подумала: "Блин, надо покормить собаку". – Она виновато улыбается. – И имя всплыло, то ли Кивос, то ли Чавес.
– Чаус.
– Точно!
Я вижу по ее глазам, что она все понимает. Когда оттуда выкатывается слеза, я прижимаю ее к себе. Тонкий убывающий месяц луны мертвых медленно выплывает из-за гор. Он напоминание, что всему приходит конец даже после смерти. Смерть это не предел.
Сегодня на море шторм. Корабли торговцев янтарем не заходят в порт и качаются на волнах чуть поотдаль. Мы стоим на маяке, ветер развивает ее волосы, совсем так же, как в мире живых.
Сколько месяцев назад это было, пять? Я совсем потерял счет времени в этой бесконечной ночи.
– Они сказали, что мне осталось пара недель. – Сказала она тогда.
Уже тогда она жива с неотпускающей болью. Я с грустью наблюдал, как ее глаза выцветали из-за болеутоляющих. Чем ближе к концу, тем меньше она их употребляла.
– Тебе же больно.
– Я не хочу быть овощем в наши последние дни.
Она сохранила свои волосы, отказавшись от бесполезных уже попыток вылечиться.
Мертвый ветер развевает их и я не могу на нее наглядеться. Мы одни на маяке, остальные жители города мертвых слишком брезгуют и боятся приближаться к живому.
Ее рука проходится по волосам, потом ложится на кулон на груди. Она озадаченно смотрит на него, потом узнает и сжимает в руке.
Крики торговцев янтарем доносятся сквозь грохот бьющихся о скалы волн.
Она лежала в кушетке, время от времени дергаясь от боли. Все ее руки испещрены воспаленными уколами от капельницы. Она уже почти не приходит в себя, только ее палец судорожно и безостановчно продолжает жать на кнопку подачи морфия капельницы, в бесполезном пароксизме ослабить боль.
– Обещай мне это! – Она кричит.
– Прости, я не могу. – Я могу говорить только шепотом.
– Обещай мне это! – Она начинает лупить меня по лицу. – Обещай, если любишь меня!
Я закрываю лицо ладонями и больше не могу сдерживаться, слезы катятся по лицу.
– Обещаю. – Еле слышно выдавливаю я.
Она несколько секунд смотрит на меня и уходит. Я сижу до самой ночи, закрывая лицо руками. Когда я поднимаю голову, то вижу большой угасающий серп уходящей луны. Серебряная дорожка бежит по поверхности моря.
Возле ее кушетки время больше не идет, а бежит как дикий мустанг.
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
Последнюю неделю я слышу как тикают часы. Я слышу этот звук отовсюду, от стучит в стенах, в небе, в моей голове, от него невозможно убежать. Я услышал его первый раз той ночью, когда пообещал ей. Ночью я проснулся от этого стука, хотя у меня дома нет часов. Звук было еле слышен, как скребущаяся под полом мышь. Теперь же, сидя у ее постели, я слышу, как он барабанным боем пульсирует в самих моих ушах. Это ее часы смерти.
Но, перебивая весь этот ужасный стук, еще громче я слышу ту ее просьбу.
"Пообещай, что поможешь мне уйти, когда я перестану приходить в сознание"
В городе мертвых идет дождь. Тягучие капли черной патокой падают в красную уличную пыль. В храме мертвых, на склоне горы, монотонно звонит колокол и жрецы смерти склонились над свитками в бесконечной медитации. Я стою у входа, мне не разрешается входить в святилище смерти, наблюдая за ними. Черная слизь стекает по моей голове и плечам. В каждой капле дождя плавают частицы пепла из вечно извергающегося вулкана. Он махиной сиждется за холмами, огромным черным столбом серы закрывая небо по ту сторону. Жрецы открывают отверстие в крыше, чтобы вода стекала по желобам в специальную белую чашу в середине залы. По полу тут и там бегают многоножки и скалапендры вечной жизни, переливаясь своими хитиновыми панцирями. Они сплетаются друг с другом, обвивают жрецов и пьют воду из белой чаши. Я стою у порога, слышу колокол в башне храма, но если пересечь порог, то все звуки пропадут и наступит полное безмолвие. Смерть – это тишина.
Многоножка подползает к порогу, чувствует меня и замирает, потом расправляет свои лапки и угрожающе поднимается, вытягиваясь на два метра вверх. Она медитативно качается в стороны, подрагивая своими лапками. Я неподвижно стою и через пару минут она опускается и убегает в глубину храма.
Один из жрецов падает лицом вниз. Двое других подходят к нему и оттаскивают его к чаше. Жрец голой рукой проникает в живот упавшего и извлекает его печень, после чего бросает ее в чашу и оба жреца поспешно уходят. Многоножки устремляются к телу и жадно набрасываются на него, сплетаясь в большой клубок. Через пару минут они расползаются по храму.
Из сумрака залы выступает тень и идет ко мне. Это она.
– Пойдем?
Ее глаза были как два пустых колодца, лишенные белков, полностью черные от края до края.
Время приближается к закату. Я наблюдаю, как она ест комковатую жесткую еду мертвых. Кусочек за кусочком уходит ей в рот, долгое жевание и она отрывает новый кусочек.
– У него есть вкус?
– Что такое вкус? – Ее бездонные черные глаза поднимаются на меня.
Я качаю головой. "Не обращай внимания"
После ее преобразования в храме мертвых, она почти ничего не говорит. Теперь, когда я приплываю к берегу мертвых, она больше не ждет меня на берегу, обычно она где-то гуляет или сидит на одной из скамеек храма мертвых. Когда я подхожу к ней, она молча смотрит на меня своими глазами паука, но, когда протягиваю ей руку, она всегда ее берет.
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
Я сижу возле кушетки и глажу ее руку. Она не приходила в себя уже два дня. Ее тело содрогается от легких судорог. Тиканье ее часов смерти не затихает ни на секунду, не отступая от меня ни на секунду. В моих глазах не осталось больше слез, я только могу бесконечно гладить ее подрагивающуую руку. Сегодня она начала постанывать в забытье, боль начала поедать ее заживо. Мое обещание жжет меня клеймом.
"Я не могу. Не могу. Не могу"
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
Часы ее смерти грохочут так, что я стискиваю зубы. Я смотрю на ее лицо, кожа начинает обтягивать череп от истощения, ее волосы выпадают на подушку.
"Обещай мне!"
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
"Я не могу жить без тебя"
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
"ОБЕЩАЙ МНЕ!!!"
ТАК ТАК ТАК ТАК ТАК
Я поднимаюсь, беру подушку и опускаю ей лицо. Тело содрогается и трясется, ее рука хватает меня за запястье, несильно, пальцы поглаживают кожу, а потом расжимаются, она успокаивается и затихает. Я подкладываю подушку ей под голову, целую в последний раз и ухожу.
Я первый раз слышу песни города мертвых. Они начинаются в храме и разливаются по улицам. Закат прогоняет дневную жару в море. На перекрестках улиц выстраиваются жители и начинают жечь костры. Они собираются вокруг, потом кто-то начинает петь, тщательно выводя мелодию. Через время остальные по очереди подхватывают песню и стройное пение разливается в воздухе, и вот уже соседние улицы заводят ту же самую песню. Песни мертвых немного скрипучие, но, когда они сливаются, то напоминают пение ангелов. Солнце опускается в море, тени ложатся на зеленые холмы и я слышу как оттуда спускается Икхаа. От его ярости вибрирует воздух. Он в бешенстве от того, что живой не покинул город мертвых и смог услышать его песни. Одинокий голос заводит новую песню и хор подхватывает. Я смотрю, как солнце тонет в море. Далеко от берега вода освещается белым цветом, переход в мир живых. Я жду. Слезы капают в воду.
Когда она умерла я долго не мог найти себе места, все было серым и пустым, все потеряло частицу жизни с ней. Улицы, пристани, сады и кафе города опустели без нее и стали невыносимы. Старая Рела посоветовала сходить к Канро, похожей на скелет ведьме почитатающей Санта Муэрте. В своей косой хижине она в первый раз вскрыла мне руки кривым ножом и рассказала как найти переход в мир мертвых. Первые шесть попыток попасть туда были неудачными. И тогда я опустил руки в воду и дал морю убить меня. Когда я открыл глаза я увидел со своей лодки очертания вечного города.
Прошло время и вот я сижу на этой пристани, в первый раз не уходя на закате. Икхаа черной змеей течет ко мне по улицам города, спускаясь к морю.
Сегодня я не нашел тебя. Хотя, может и нашел, но уже не узнал, среди толпы таких же мертвых черноглазых. Ты больше не помнишь меня, поэтому я сижу здесь. Я чувствую как Икхаа нависает надо мною, оборачиваюсь к нему, киваю головой и отворачиваюсь к морю.
Смерть – только начало.