Н. Н. Неплюев приходил в уныние при любой попытке кого бы то ни было проводить аналогии между Крестовоздвиженским трудовым братством и иными братскими объединениями людей в России, но особенно за границей. Чаще всего ему приписывали попытку внедрить в Российской империи опыт Силезии по образу и подобию братства графа Люттихау. Для прекращения подобных инсинуаций Неплюев обращается в редакцию Черниговских губернских ведомостей с открытым письмом, в котором пытается расставить акценты. В частности, он свидетельствует, что графа Люттихау уважает, дружбу с ним почитает себе за честь, но «заимствовать от него основную мысль и, тем более, учреждать трудовое братство по образцу того, что видел у него, не мог уже по тому одному, что познакомился с ним, когда все дело братства трудового было уже закончено, и что никакого трудового братства, по типу нашего братства, ни в Силезии, ни в какой-либо другой стране Европы не существует. Напротив, во время моего пребывания у графа он созвал представителей многих, основанных им религиозных союзов и просил меня рассказать им о нашем трудовом братстве, желая дать им возможность учредить подобное братство, существование которого он признает весьма желательным для церкви и христианского государства»[51].
Больно и обидно было истинному православному христианину Н. Н. Неплюеву выслушивать в свой адрес суждения о вредных иностранных и иноверных влияниях, оказываемых на него в ущерб верности православию и доброму русскому христианскому патриотизму. Основаниями для обвинения Неплюева в якобы его исключительных симпатиях к протестантскому католическому миру послужили сочувственные статьи о Крестовоздвиженском трудовом братстве английской писательницы Кру (Crewe) в журнале «Армия церкви», издаваемом представителем англиканского духовенства Карлейлем (Carlyle), католического аббата Можиса (Maugis) в бюллетене общества Святого Мартина и протестантского пастора Гутера (Houter) в марсельском журнале «Внутренняя миссия».
Н. Н. Неплюев со всей свойственной ему деликатностью объяснял, что часто ездит за границу и приобрел там много друзей, считает долгом своей христианской совести поддерживать дружеское общение с добрыми христианами всех народов и всех исповеданий. Он искренне радуется тому, что своей просветительской деятельностью приобрел для России и Русской православной церкви много новых друзей. Неплюев неоднократно был свидетелем тому, как сам факт его деятельности и учрежденного им трудового братства совершенно менял взгляды некогда убежденных врагов России и Русской православной церкви на диаметрально противоположные.
В очередной раз Неплюева обвинили в том, что он, дескать, ослепленный гордыней, в своих мыслях и чувствах вынашивает идею стать исправителем церкви. Что и как было отвечать на эти подозрения человеку, во всех своих сочинениях, во всех своих делах и поступках, наконец, во всех своих помыслах исходящему из святости и непорочности Церкви Христовой?!.. Он запирался у себя в кабинете и писал очередные открытые письма, воззвания, обращения к братьям-мирянам вернуться в лоно Церкви Христовой с тем, чтобы неукоснительно следовать заповедям ее главы – Спасителя мира, и тут же получал обвинения то во враждебности к монастырям, то в самодовлеющем аскетизме организованной им жизни.
Умудренный тяжелым опытом и просто доведенный до отчаяния Неплюев начинает оправдываться в том, что он не враг монастырей, что с глубоким уважением относится ко многим представителям иночества, что он никогда не соглашался с теми, кто осуждал монашество за некоторые из немощей и требовал его упразднения. Неплюева глубоко возмущало, когда люди, не сочувствующие насилию вообще, с крайнею непоследовательностью выражали сочувствие насилию в конкретной форме. Для них у него наготове были слова апостола: «Совесть же разумею не свою, а другого: ибо для чего моей свободе быть судимой чужою совестью?»[52]. Тот или иной инок сам по себе может быть далек от желаемого идеала, но сами монастыри пронесли сквозь тьму веков идею трудового братства, за их стенами преодолевается человеческая корысть и стяжательство, признается духовное родство выше родства телесного. Что же касательно якобы насаждаемого в Крестовоздвиженском трудовом братстве аскетизма, то он отнюдь не самодовлеющ, т. к. не является самоцелью, а выступает лишь средством достижения свободы духа и торжества любви.
Помимо злых и подчас надуманных публикаций Н. Н. Неплюева стали сопровождать ложные, но упорно распространяемые слухи. Одни говорили, будто Неплюев, изгнав приходского священника, сам ведет церковные службы, другие – будто члены братства вообще отказались от ношения крестов и стали безбожниками… Николай Николаевич пытался в борьбе за общественное мнение рассеивать всякого рода слухи и домыслы, горячо желая, чтобы осуществляемое им дело мира и любви поставлено было в нормальные условия, как для блага братства, так и для достоинства церкви поместной. Стремясь, чтобы братство, как дело общецерковное, находилось в положении любимого и законного детища, Неплюев умолял рядовых служителей церкви стать миротворцами и выступить защитниками правды. С этой целью он даже обратился с письмом к редактору Черниговских епархиальных ведомостей:
«…При воздвиженской сельскохозяйственной школе я на свои средства выстроил и содержу православный храм во имя Воздвижения Креста Господня. При этом православном храме учредил православное трудовое братство. Братство это с доверием поставил под покровительство православного епархиального епископа. В храме нашем совершаются каждое воскресенье и во все важнейшие праздничные дни православные богослужения. О благолепии православного богослужения в нашем храме заботимся по мере сил, украшая служение внятным чтением и стройным пением соединенного хора обеих сельскохозяйственных школ (мужской и женской) и трудового братства. Священником при нашем храме, законоучителем обеих школ и духовником всех членов братства состоит кандидат богословия Московской духовной академии.
22 июля 1895 года на церковном торжестве открытия трудового братства, во время соборного служения, на нас православным священником были надеты братские кресты, которые мы и носим по праздничным дням, дорожа ими, как вещественным изображением принятого нами на себя креста невещественного – стройной организации жизни и труда на началах завещанного Главою Церкви, Христом Спасителем, братолюбия; дорожим и как вещественным знаком признания дела нашего и благословения его церковью поместною.
Казалось бы, всего этого с избытком достаточно для того, чтобы не могло возникать никаких сомнений в верности нашей церкви и признании ее авторитета.
К сожалению, слишком многие в недоброжелательстве своем доходят до изобретения и распространения самых нелепых слухов, и слухи эти, несмотря на очевидную их нелепость, слишком многими принимаются с доверием…
В защиту трудового братства я вынужден был сказать многое, что может стать источником новых нареканий на меня и братство. Не гордость говорит во мне, так как я глубоко убежден, что мы ничего не можем сами по себе, но что все может Бог живой сделать через нас, во всякой немощи проявить силу свою[53], когда добрая воля позволяет Ему действовать через нас, не насилуя свободы воли своих созданий. Дело трудового братства не наше изобретение и не наше исключительное дело. Трудовыми братствами были и христианские братские общины времен апостольских, и общежительные монастыри. Это дело общецерковное, которое Господь благоволит творить в немощи нашей только потому, что мы имели добрую волю отдавать жизнь и силы наши на это дело, имеем и веру в правду, и осуществимость завета братолюбия, веру, сдвинувшую уже многие горы на нашем пути.
Мы сами – люди слабые, немощные, только постепенно воспитывающиеся на деле, которое делаем, от веры в веру, от любви в любовь. Чего мы желаем, это того, чтобы нам прощали немощи наши, как Господь нам их прощает, благоволя творить силу в немощи нашей, желаем, чтобы к нам относились с доброжелательным доверием и не отказывали нам в братской любви, несмотря на немощи наши, ради любви к общецерковному делу братства трудового, которому мы служим по силе разумения и по требованиям христианской совести нашей»[54].
Но болезненнее всего для Н. Н. Неплюева был толстовский контекст рассмотрения его идей. Именно здесь он усматривал отказ российского общества в признании искренности его убеждений, чистоте замысла, новизне действий. Отдавая должное вкладу Л. Н. Толстого в дело пробуждения в русской интеллигенции религиозного интереса, Н. Н. Неплюев был далек от его взглядов, т. к. неизменно был, что называется, личностно верен классическому православию, восходящему к Святым Отцам, и доброму христианскому патриотизму, всегда оставался верным сыном русской православной традиции и Русской православной церкви. Так что, любое соединение мысли и дела Толстого и Неплюева воедино не только не соответствовало истине, но и порождало определенного рода недоразумения.
Были ли личные контакты между Неплюевым и Толстым, когда и при каких обстоятельствах виделись эти два человека, каков был характер их переписки – сказать сегодня трудно, а точнее, вообще не представляется возможным. Со слов Н. Н. Неплюева можно судить о том, что специально Л. Н. Толстого он не посещал и в Ясную Поляну к нему никогда не ездил. Документально подтвержден лишь факт, что 12 ноября 1893 года из Воздвиженска Неплюев направляет графу Толстому письмо, в котором излагает свои религиозные взгляды. 10 декабря 1893 года из Москвы последовал ответ Толстого:
«Многоуважаемый Николай Николаевич, я очень рад был вашему письму и тому доброму расположению, которое вы в нем выражаете мне. Поверьте, что хотя я только один раз видел вас, я знаю про вас столько хорошего, что это чувство совершенно взаимно! Но старому лгать, что богатому красть. Я очень люблю эту пословицу, она так ясно выражает часто испытываемое мною в старости чувство. Жить остается недолго, как же скрыть то, что перед Богом считаешь правдой, такой правдой, которой живешь и с которой предстанешь на суд тому, кто послал нас сюда. Я бы не стал вам говорить того, что считаю правдой, если бы, за что я вам очень благодарен, вы не сочли нужным высказать мне то, в чем вы не согласны со мной. Но раз вы сказали это, с моей стороны была бы ложь промолчать.
Я думаю, что ученье Христа есть прежде всего ученье истины, как он сам сказал это, и что поэтому все, что отделяет нас от истины, усложняет, путает понимание ее, все это мешает нам соединиться с Христом, с Богом, а потому и друг с другом. В вашем же исповедании есть много лишнего, мешающего вам самим, такого, что вы с трудом можете облечь в понятную, удобовоспринимаемую форму. А это опасно. Я знаю и перестрадал ту страшную дилемму, которая становится перед каждым человеком, проснувшимся к религиозному чувству и начинающим устанавливать свое отношение к Богу: отделиться от людей, но не принять ничего лишнего, или остаться с людьми, загромоздить свое понимание Бога сложными, ненужными, застилающими Бога верованиями, стараясь придать им искусственный смысл. Выбор второго выхода опасен. В деле веры нельзя удовлетвориться à peu pràs[55]. Истина всегда ясна и проста. И я избрал первый выход; сначала остался один, но, как я верю, с Богом; но потом оказалось, что я не только не один, но со всеми теми людьми и прошедшего и настоящего, с которыми более всего желал единения. Боюсь же за вас того, что вы, желая остаться с людьми и для них сделав уступки, почувствуете себя одиноким, потому что сближение, единение людей только в одной любви, в одном Боге; ни в Христе, ни в Магомете, ни в Будде, а в Боге.
Пожалуйста, кротко и сердечно отнеситесь к моим словам, главное не забывая того, что я не себя защищаю, не на вас нападаю, не имею никакого при этом личного чувства, а одну мысль, что, войдя в общение, и любовное общение с искренним человеком, как вы, я поступил бы дурно, если бы не сказал того, что думаю и чувствую.
Если вам покажется несправедливым все, что я сказал, простите меня, если же что-нибудь из этого пригодится вам, буду очень рад. Поклонитесь от меня милым технологам[56], которых я искренне полюбил.
Делу вашему я сочувствую всей душой и желаю ему продолжения успеха»[57].
Сохранились еще два свидетельства обращения Л. Н. Толстого к Н. Н. Неплюеву. В письме к Л. Ф. Анненковой (19 августа 1895 года, Ясная Поляна) Толстой пишет:
«…Рассказывал мне Сергей Терентьевич, что у вас был разговор о Неплюеве и пользе, которую приносят его приюты и тому подобное, и что вы или еще кто-то говорит, что он бы больше принес пользы, если бы не делал уступок для успеха своего дела, а показывал бы пример твердости. Я и с этим не согласен. Вопрос о пользе должен быть совсем оставлен христианином. Никто не может знать, какую и чем и кому он может принести пользу. Польза вся вне нашей власти; но знать, что мы должны делать для исполнения воли отца, это мы знаем и это должны делать. Я пишу это, потому что часто про это думал и говорил в последнее время и считаю это очень важным…»[58].
В конце июня 1909 года Л. Н. Толстой получил письмо от крестьянина Федора Андреевича Абрамова – организатора симбирской «Общины свободных христиан». В нем, в частности, говорится:
«В будущую весну мы намерены открыть земледельческую школу, как у Неплюева в трудовом Крестовоздвиженском братстве, для этого мы хотим войти с ним в близкое общение. Вам, конечно, известна Неплюевская школа, будте так добры, не знаете ли вы за ней каких-либо недостатков»[59].