Нехорошая встреча, после которой Халид решил покинуть удобную харчевню, случилась с ним не сразу. Может, и не было в ней ничего такого, но Зеринге – змейка осторожная, хватит неуловимого шелеста песка, чтобы насторожиться. А тут не просто песок прошелестел, но всерьез так подуло! Халид откинулся на подушку, подтянул повыше одеяло. Хоть он и не жалел дров, но холод упрямо рвался в щели старенького дома, снятого за бесценок. Тихо на этой окраинной улочке, словно на кладбище: и сам он никого не побеспокоит, уходя рано утром и возвращаясь поздно вечером, и чужие люди здесь будут как на ладони. Хотя харчевню жаль, славно в ней было. Он прикрыл глаза, уже в который раз вспоминая тот вечер и пытаясь понять, не ошибся ли…
– Халид! Ай, кого видят мои глаза! Год удачи отдать за такую встречу – и не жалко, а тут боги сами послали ее на радость моему старому больному сердцу!
Человек, остановившийся у его столика, даже в ладони хлопнул от восхищения, а уж улыбка на круглом лоснящемся лице засияла ярче, чем все лампы в харчевне, вместе взятые.
– Так уж и старому больному, – усмехнулся Халид, сдвигая миску с тушеной бараниной, чтобы подошедший мог присесть к столу. – Скольких ты уже пережил, пройдоха? И еще переживешь.
– Все в воле богов, – не стал отпираться Полосатый – так его прозвали за странный цвет короткой густой бородки, где черные пряди мешались с ржаво-рыжими.
Поговаривали, что Полосатый когда-то был огненной масти, будто драгоценный зурлашский конь, но рыжим людям, в отличие от лошадей, доверия нет, сами боги метят их за шельмовской нрав, а Полосатому в его работе доверие требовалось, вот он и заплатил магу, чтоб тот поменял ему цвет волос на темный, поскромнее и куда попривычнее. А у мага что-то пошло не так, и голова Полосатого стала вожделенного оттенка, зато борода…
Впрочем, Полосатый не унывал и даже не брил двухцветные заросли на подбородке, словно гордясь такой редкостью. А нрав у него как был паршивым, так и остался. Знал бы Халид, что встретится с ним здесь, на другом конце шахства от места, где они виделись в последний раз, обошел бы сегодня эту харчевню стороной. Но не везет, так не везет, вот и еду сегодня разносит не Алиша…
Помириться с девчонкой оказалось нелегко. Извинения она приняла настороженно, а от корзинки сладостей и вовсе отказалась, пришлось просить ее брата, чтобы разрешил сестре взять подарок. Тот выслушал тоже хмуро, но после клятвы пустыней поверил, что ничего плохого Халид не хотел и всего лишь ошибся. А может, не стал доводить до новой ссоры, опасаясь хозяина. Так или иначе, сестру он позвал и велел ей, чтобы помирилась с почтенным постояльцем.
Опустив ресницы, Алиша покорно пролепетала, что не держит зла, и, взяв корзинку, унеслась на кухню, как испуганная лань. Халид лишь вздохнул ей вслед и с тех пор всякий раз, расплачиваясь за еду, оставлял лишнюю монетку – не больше, чем другие постояльцы. Раз уж сговориться насчет приятной ночки не вышло, незачем пугать и смущать хорошую девочку.
– Сколько ж я тебя не видел, Зеринге? – прищурился Полосатый, присаживаясь напротив и рассматривая Халида с подозрительно искренней радостью. – Два года? Или три? Какой благословенный ветер занес тебя в этот тихий город? Или… молчу-молчу… твои дела – только твои!
– Да никаких особых дел, – равнодушно пожал плечами Халид и окликнул подавальщицу: – Эй, цветочек, бутылку лучшего вина и еще один стакан!
Отвязаться от Полосатого, не выпив и не поболтав с ним, все равно что пройти между ульев, намазавшись медом и оставшись незамеченным. Может, кому такое и удавалось, но не на памяти Халида. И хоть старый знакомец появился не вовремя, но… А вдруг и это на пользу?
– Никаких дел, значит? – прищурился Полосатый. – Ну, как скажешь.
Не поверил. Но расспрашивать, конечно, не стал, среди ночного люда это не принято даже у близких друзей, а они всегда были знакомцами, не более. Ну и заказы ему Полосатый несколько раз находил. Хм…
Девчонка-подавальщица принесла бутылку вина и чистый стакан. Улыбнулась обоим, легонько задела юбкой руку Полосатого, и тот не упустил своего – погладил круглое бедро, обтянутое цветастой тканью. Подавальщица хихикнула и похлопала ресницами, снова бросив томный взгляд на гостя, причем не на того, кто заказал дорогое вино, а на второго, только что подошедшего. Хм, похоже, этого пройдоху тут знают. Вон как девчонка старается. Явно для него, не для Халида.
– Иди-иди, перепелочка моей души, – хлопнул ее пониже спины Полосатый. – Мы позовем.
Подавальщица, притворно взвизгнув, умчалась, а Полосатый, проводив ее маслеными глазами, повернулся к Халиду, открывающему бутылку.
– Так откуда же тебя принесло, Зеринге? Хоть это расскажешь?
– Из Харузы, – не стал скрывать Халид, наполняя оба стакана доверху. – Я здесь ненадолго. Был в Аккаме да решил завернуть по дороге, посмотреть город.
– Хорошее дело! – Полосатый принюхался к вину и блаженно закатил глаза. – Ах… Не аккамское, но не намного хуже. Да пошлют тебе боги столько лет счастливой жизни, сколько капель в этой бутылке!
– И тебе пусть выделят пощедрее, – поднял Халид стакан с густой темной влагой.
С аккамским оно и в одном подвале не стояло, конечно, разве что с самым дешевым, но когда-то Халид и такому вину был рад, это жизнь рядом с Раэном его испортила. Вина – только аккамские и халисунские, кофе – иршаадский, не иначе, другой после иршаадского в рот взять неохота. Того и гляди, скоро шелковые рубашки носить начнет, будто высокорожденный!
Халид усмехнулся такой глупости, но Полосатый принял его улыбку на свой счет, отпил вина и немного наклонился через стол, таинственно сообщив:
– Есть работа, Зеринге. Медовый шербет, а не работа, пальцы оближешь. Один купец…
– Э, не гони коней, Полосатый, – решительно прервал его Халид и тоже поднял стакан, будто заслоняясь. – Зря только время потратишь, я больше не работаю.
– Что так?
Брови пройдохи посредника взлетели на самый лоб, и Халид заметил, что они тоже пегие, черно-рыжие. А раньше и не приглядывался. Полосатый задумчиво осмотрел его, словно незнакомца, и Халид глотнул еще вина под этим пристальным взглядом, в котором, будто на абаке, мелькали косточки, подсчитывая, сколько стоит одежда Халида, уже не новая, но добротная и ладно сшитая. И небрежно висящая на спинке стула куртка из кожи дарнашской выделки, что подороже иного доспеха станет. И сабля… Ее Полосатый сейчас не видел, но если приметит изящный драгоценный эфес, выглядывающий из простых ножен, то непременно заинтересуется. Да, бедняком Халид не выглядит. И неприметным ловцом удачи – тоже, пожалуй.
– На службе у кого-то, что ли? – сделал Полосатый совершенно правильный вывод.
– На службе, – кивнул Халид и подумал, не заказать ли еще вина?
Самому больше пить не стоит, но он и раньше не был любителем хмельного, этому его старый знакомец не удивится. Зато наверняка польстится на дармовую выпивку, а там можно будет и оставить его за столом, отговорившись делами.
– Ну и что? – расплылся в улыбке Полосатый и отставил недопитый стакан. – Один-то вечер у хозяина выпросишь? А с твоим умением больше и не надо. И с твоей удачей…
Та-а-ак… а что это он больше не пьет? Халид подвинул ближе тарелку с остатками ужина, невозмутимо отломил лепешку и оглядел харчевню, словно в поисках подавальщицы. Вроде все как обычно. Разве что в самом дальнем углу за столиком пара якобы гуляк уже час скучает за одним-единственным кувшином. И не в том дело даже, что лица трезвые, а слишком уж тихо ребятки сидят. Ни с радости, ни с тоски, а будто по обязанности.
Вроде бы крепко уснувшее за последнее время чутье встрепенулось, напомнило, что и подавальщица сегодня другая, не Алиша. Тоже ничего странного, могут же у девочки быть другие дела, но Полосатого новая подавальщица явно знает, значит, бывает он здесь нередко, однако еще ни разу не попался Халиду на глаза. Тоже объяснимо, мало ли куда уезжал…
– Кончилась удача, Полосатый, – уронил он, снова подняв ко рту стакан, но только смочив губы и сделав вид, что пьет.
Благо стенки у глиняной посудины были высокие, а лампа, освещавшая стол, висела далековато.
Интересно, этот пройдоха по-прежнему не расстается с амулетом, позволяющим услышать ложь? Очень полезная вещичка при его занятиях, просто необходимая, и раньше Халиду не было нужды что-то скрывать от Полосатого, но сейчас… Надо бы сначала выяснить, на кого этот облезлый толстый лис нынче работает. Вдруг не только на себя? Лис? М-м-м… «А ведь и врать не обязательно, – подумал Халид, вспомнив девятихвостую тварь из Харузы. – Иногда достаточно правильно сказать чистую истину». Вот и пригодился урок.
– На последнем заказе и кончилась, – сказал он, ничуть не лукавя, потому что чем-чем, а удачей работу на Разифа Черного называть не стоило. – Наняли меня повстречать одного мага…
Глаза Полосатого понимающе блеснули, он еще немного наклонился к Халиду и даже вина отпил по-настоящему, добрым таким глотком.
– А я и дело провалил, и страже попался, – продолжил Халид, досадливо опуская глаза и понижая голос ровно настолько, чтоб никто случайный ничего не услышал и при этом, проходя мимо, не заподозрил их в особо интересном разговоре. – Да еще такой страже, которая меня в управу сдавать не стала…
– Знакомые, что ли? – сочувственно поинтересовался Полосатый.
– Знакомые, – кивнул Халид. – Бросили меня, когда решили, что сдох, даже добивать не стали. Да и не было в этом нужды. А на меня лекарь наткнулся. Хороший, умелый. Из Бездны, считай, вытащил. И денег не взял, велел отслужить. Джандар ему понадобился.
Говорить правду оказалось на удивление легко! И даже забавно. Полосатый кивал и явно верил, да и с чего бы ему сомневаться, наверняка амулет показывал, что с губ Халида еще не слетело ни одного лживого слова.
– Вот я и подумал: раз удача отвернулась в одном ремесле, вдруг в другом вернется? Остался у него. Джандаром, да, – улыбнулся Халид, показывая, что и сам понимает, как забавно все вышло, да что, мол, поделать?
– Бывает же, – с веселым удивлением покачал головой Полосатый. – Ты – и джандар! Любят же боги пошутить. Платит неплохо, я смотрю?
Он окинул выразительным взглядом самого Зеринге, потом ужин, особо задержавшись на вине, и Халид опять кивнул:
– Неплохо, – сказал он все так же искренне, вспомнив…
Ему было что вспомнить. От Ласточки до пригоршни гульих драгоценностей. И чего, дурень, не взял с собой что-нибудь? Хоть сережки с теми красивыми голубыми камешками… Хотя можно и здесь что-нибудь купить. Так даже лучше получится, если позвать Алишу с собой на рынок и попросить, чтобы девочка помогла выбрать подарок. Вроде как для кого-то, а там посмотреть, что ей приглянется.
– Да…
Полосатый смотрел на него, и в этом взгляде Халиду снова привиделось что-то странное. Посреднику полагалось огорчиться, что Зеринге отказывается от найма, а он глядел чуть ли не с облегчением. Потом еще выпил, оглядел зал, равнодушно мазнув взглядом по парочке в углу, и чуть громче необходимого спросил:
– А может, все-таки договоримся? Ради старой дружбы? Твой лекарь и не узнает ничего.
– Нет, не договоримся, – качнул головой Халид, старательно не смотря ни на что, кроме бутылки и мяса в чесночной подливе, которую принялся вымакивать лепешкой. – Даже змеи по своим следам не возвращаются, а я… говорю же, удачу потерял. Поищи другого, Полосатый.
– Ай, да кого тут найдешь, – махнул рукой посредник, не выглядя, впрочем, всерьез расстроенным. – Если уж ты, лучший нож из всех, кого знаю, за стариком кошель носишь!
«И с чего он решил, что лекарь – старик? – удивился Халид. – Хотя понятно с чего. Чтобы держать собственного охранника, денег нужно немало. А хорошо платят лишь опытным целителям, что заслужили почет мастерством и уважение – долгой жизнью.
– Лучше носить чужой кошелек, – сказал он спокойно, – чем получить петлю на шею. У шаха палачей вдоволь. Да и я уже не тот мальчишка, что слаще фиников ничего не ел, а за пару серебряных готов был махать саблей ночь напролет.
– Э, не обижайся! – примирительно поднял ладони перед собой Полосатый. – Не вини дурака за лишнее слово, это я от зависти, видят боги!
И улыбнулся с такой веселой хитрецой, что оскорбись Халид всерьез – и то простил бы. Теперь же и вовсе кивнул и подлил в оба стакана вина, которое Полосатый исправно потягивал, будто не замечая, что себе Зеринге наливает куда меньше.
– А сюда с ним, значит, приехал?
Уходить Полосатый не собирался. Глянул на опустевшую бутылку и поднял руку, решил, видно, что его очередь заказать угощение. Халид собрал остатки подливы лепешкой, закинул в рот и так же спокойно ответил:
– Да нет, говорю же – проездом. Письмо он мне велел отвезти в Аккам, друг у него там жрец в Храме Света. А теперь возвращаюсь. Да вот задержался немного. Красивый город.
«И снова не соврал ни единым словом. Просто не сказал, что отвозил письмо не обычному жрецу, которых в Аккаме – словно комаров летней ночью у пруда, а самому Верховному Предстоятелю. И Салмина – вправду красивый город. Чистый, богатый… Сразу и не понять, что гнилью несет, словно от смертельно больного человека».
Полосатый снова одобрительно кивнул. Почему бы почтенному целителю и не иметь такого же почтенного друга-жреца? Обычное дело. И не всякое письмо доверишь шахской почте, иной раз приходится послать верного и неболтливого человека. Все это – Халид понимал – подозрений вызвать никак не могло. А ему почему-то все сильнее хотелось, чтобы не вызвало. Почти так же сильно, как убраться отсюда подальше, и плевать на вторую бутылку, что уже несет сладко улыбающаяся подавальщица. Может, спросить ее, где Алиша? Не стоит, еще сплетни пойдут.
И тут дверь как-то особенно звонко и весело хлопнула, процокали деревянные подошвы башмачков – тоже весело, задорно. Халид невольно глянул туда – и взялся за стакан, поспешно глотнув остаток вина. Не зря он подумал про серьги с голубыми камнями, Алише они пришлись бы к лицу. И к нарядному голубому платью с длинной узорчатой юбкой, по подолу которой вились алые и белые цветы… Стрельнув глазами в сторону Халида, Алиша тут же опустила ресницы и отвернулась. К ней подскочила подавальщица, ахнула, потянулась пощупать рукав – новое платье, значит, – и девчонки вместе убежали в заднюю комнату харчевни.
– Город, говоришь, красивый? – ухмыльнулся Полосатый, проследив за его взглядом. – Ух, какая перепелочка…
Повернулся к Халиду – и осекся.
– Да что ж такое, – сказал притворно жалобным голосом. – Что ни ляпну – все некстати. Молчу-молчу.
– Вот и молчи, – невозмутимо посоветовал Халид, досадуя, что выдал себя перед этим лукавым распутником. – Хватит с тебя той, другой перепелочки.
– Да-а-а, – не упустил отплатить ему Полосатый, – вижу, не скоро тебя дождется твой лекарь. Смотри, как бы со службы не выгнал!
– Не выгонит, – буркнул Халид, чувствуя, как и без того дурной день стремительно становится еще хуже. – Подождет.
– И то правда, – рассудил Полосатый. – Хорошего джандара найди попробуй. А знаешь, вот теперь я верю, что ты с кривой дорожки свернул. Гляди – женишься, совсем смирным станешь. Дом, жена, дети… Жалованье ох как пригодится, так что держись покрепче за своего лекаря, я тебе как друг говорю.
– Непременно, – улыбнулся одними губами Халид, а по сердцу словно полоснуло лезвием, и на миг неважно стало, кто там присматривается к нему из угла, и почему темнит старый пройдоха Полосатый.
Не нашел бы он, кому заказ поручить, Зеринге дожидался – как же!
Вдруг представилось Халиду, что все, сказанное им, правда не только с виду, но и по сути. Ладно, пусть с караванными тропами его разлучил Шемзи со своими дружками-гиенами, но ведь в мире полно и другой честной работы. Ведь мог он свернуть с дороги, чтопривела его к Крысиному колодцу, еще до встречи с Раэном? Еще как мог. Не связался бы он, голодный и озлобленный, едва добравшись до Харузы, с тем же Полосатым и подобными ему, не польстился бы на легкие деньги, а пошел в обычные охранники или даже, чем боги не шутят, в городскую стражу… Нет, в страже он бы не удержался. Чтобы драть мзду с мелких лавочников, непотребных девиц и мальчишек, надо быть особой породы, не змеиной, а шакальей. Но вот охранником – почему бы и нет?
Глядишь – нашел бы со временем службу в приличном доме, стал достойным человеком, которого уважают, а не боятся… И, приехав как-нибудь в Салмину с поручением хозяина, почтенного седовласого лекаря, встретил бы Алишу. Только встретил бы ее совсем другой Халид, не сменивший змеиную кожу наемного убийцы на новую, еще непонятную шкуру Тени, а… да хоть бы и сторожевой пес-джандар, с которым презрительно сравнил его Разиф Черный. Достойный зверь, могучий и верный! Способный постоять за себя и подругу, а потом, кто знает, и за потомство, продолжение себя и любимой женщины в детях и внуках…
«Только ничего этого уже не будет, – с беспощадной откровенностью напомнил себе Халид и осторожно поставил стакан на стол, чтобы медленно разжать стиснувшие гладкую глину пальцы. – Засмотрелся на девчонку, дурак, подарки дарить уже решил? А дальше – что? Приедет Раэн, и снова ты станешь Тенью. Погулял без хозяина, хлебнул свободы – и хватит с тебя. Дом, жена, дети… Знал бы Полосатый! Да и к лучшему, что не знает. И на милую кареглазку заглядываться – тоже хватит, еще, не дай боги, Алиша решит, что он всерьез, и сама задумается… Зачем тревожить хорошую девушку?»
Все это были очень правильные мысли, рассудительные – и мерзкие. Будто Халида окатило с головы до ног вонючей водой, застоявшейся в бочке и протухшей на жаре.
Полосатый, чутьем поняв неладное, хлопнул его по плечу, пожелал напоследок счастья и мгновенно убрался. Халид только вслед ему глянул с той же пронзительной острой тоской, режущей душу. «Свернуть с кривой дороги? – усмехнулся он, поднимаясь и оставляя на столе заказанное Полосатым и даже не откупоренное вино. – Это, оказывается, можно. А вот куда идти потом? Если свою собственную дорогу ты навсегда оставил позади, а по чужой тебя судьба тащит волоком, и ничего хорошего впереди не ждет?»
* * *
Метались по стенам тени, которые никто не отбрасывал, и Наргис казалось, что чьи-то вкрадчивые голоса шепчут ей в уши. Рядом сидел, поджав ноги, Маруди, и его большая горячая ладонь крепко сжимала руку Наргис. Но вот странно, стоило прикрыть глаза, как почему-то казалось, что стены небольшой комнаты раздвигаются до необозримых пределов, и вокруг шелестят деревья, поют птицы, и пронзительно, свежо пахнет родниковой водой и цветущей вишней.
Первый раз, когда ей это показалось, Наргис так вздрогнула, что едва не выдернула руку из цепкой хватки Маруди. Открыла глаза – и снова вокруг сомкнулась маленькая комнатка без окон, затерянная где-то в сердце Пестрого Двора. Закрыла снова – и вокруг раскинулся то ли цветущий сад, то ли и вовсе лес…
– Бывает, что сердце видит и слышит больше, чем глаза и уши, – мельком обронила Минри, когда Наргис опять принялась ошеломленно вглядываться в стены, пытаясь понять, где за ними прячутся птицы, деревья и ручей.
Больше чинка ничего не сказала, только воткнула в курильницу для благовоний палочку с горьковатым запахом какой-то смолы, взяла тонкую длинную флейту и поднесла к губам. Наргис в очередной раз опустила вмиг потяжелевшие веки, и птичий щебет слился с удивительно нежной, словно прозрачной мелодией, которой тут же откликнулся ручей.
– К нам, к нам, – зашептали в уши Наргис тоненькие девичьи голоса. – Лети к нам, сестрица! Стань нашей, вернись к нам! Посмотри, вишня снова зацвела, вдохни ее запах, впитай ее силу! Ты так давно покинула дом, вернись к нам, сестрица!
«Сестрица? – вяло удивилась Наргис, чувствуя, что и вправду летит куда-то. Тело потяжелело и обмякло, кровь текла в нем медленно, и каждое биение сердца отдавалось в висках болезненным молоточком. – Кому это они?»
– Рожденная в горах, вскормленная вишневым цветом, вспоенная слезами земли… – продолжали шептать голоса, то ли уговаривая, то ли напоминая. – Ты наша, наша! Зачем ты убежала так далеко от дома? Зачем оставила позади источник своей силы? Человеческие судьбы летят по ветру, словно лепестки, что тебе за дело до тех, у кого в жилах ни капли вишневого сока? Они полны жадности и жестокости, они забыли мудрость гор и воды… Вернись к нам, сестрица, мы ждем!..
– Я вернусь, – шепнул где-то рядом удивительно знакомый голос, и Наргис поразилась, что понимает сказанные им слова. Звуки незнакомые, а смысл ясен! – Я непременно вернусь, когда исполню свое желание. Скоро, сестрицы, скоро я снова буду с вами. Я – и моя дочь, мое бесценное сокровище! О, великую цену я заплатила за то, чтобы родить ее, но моя девочка того стоила… Сегодня же мне нужна ваша помощь, милые сестрицы. Ради гор, что вершинами держат небо, я прошу вас. Ради слез нашей матушки-земли, что ручьями текут по ее лику. Ради вишневых деревьев, чей сок струится в наших жилах. Молю – помогите мне! Сплетите сеть вместе со мной, и пусть две души и два тела станут уловом в ней. Душу на душу, кровь на кровь, плоть на плоть! От луны до луны, днем и ночью, под небом и крышей, у огня и воды… Измените, сохраните, запечатлейте… и верните, когда кончится срок…
Голос то пел, то бормотал, и Наргис понимала каждое слово, но тут же забывала его, как только затихало звучание. Смутно она осознавала, что это говорит Минри, что происходит что-то важное и, может быть, даже страшное! И что краешком сознания она может прикоснуться к тайне чинки, понять, кто она такая, но тут же слова снова ускользали, и только рука Маруди держала Наргис крепко, словно якорь – рвущийся под ударами волн корабль.
А потом все кончилось. И лишь густой запах вишни, уже не цветущей, а спелых ягод, полных сладкого сока, наполнил комнату. Наргис вдохнула его полной грудью – и очнулась. Поняла, что лежит на полу, и рывком села, так и не расцепив свою ладонь с пальцами Маруди. Джандар тоже пришел в себя, Наргис глянула в его сторону – и позорно взвизгнула от ужаса, словно застигнутая за кражей служанка! Вместо Маруди с ней рядом лежала незнакомая девица. Рыжеватая, скуластая, некрасивая, но с высокой грудью и крутыми бедрами, которые нелепо распирали мужскую одежду джандара.
Только по этой одежде Наргис поняла, что Маруди никуда не делся. Что вот эта странная девка самого простонародного вида и есть он. А что же… Что она сама?
Выдрав руку у ошеломленно выпустившего ее Маруди, Наргис глянула на свою грудь – плоская! Мальчишеская грудь под воротником ставшего слишком просторным платья! Похолодев от страха, она провела по лицу ладонями, тронула волосы… Тщательно переплетенные косы исчезли! Пальцы нащупали невозможное – коротко обрезанные под ушами пряди!
– Зеркало! – проговорила Наргис изменившимся голосом, тоже незнакомым, ломким и звонким, как у юнца. – Мне нужно зеркало!
Чинка, что устроилась неподалеку среди подушек, лениво взмахнула рукой, словно ожидала этой просьбы, и в Наргис полетело небольшое зеркальце, которое она попыталась поймать – и не смогла. Руки двигались совсем не так, как она привыкла. Неправильно!
– Память тела вскоре вернется, – с безмятежной удовлетворенностью сказала Минри, разглядывая их, словно тетушка Навадари – особенно удачную вышивку. – Ты, воин, опять станешь сильным и ловким. Ты, дитя, мягкой и плавной в движениях. Следи за этим, потому что мужеподобной девице, резкой и быстрой, все-таки живется проще, чем женственному мальчику. Тебе придется тяжелее, чем твоему спутнику. Но каких только уродов ни водится в повозках бродячих трюкачей. Я нашла вам хорошие личины, никто не узнает вас в этих оболочках, ни стражники, ни Ночная Семья, ни маги, ни даже создания тьмы и сумрака. Изменилось все – вид, голоса, запах души и тела… О да, славная работа!
– А когда все вернется обратно? – дрожащим голосом спросила Наргис, разглядывая в зеркало страшненького лопоухого мальчишку, сероглазого и конопатого.
Рядом пораженно ощупывала себя девица, в которую превратился Маруди. Бывший джандар то и дело косился то на чинку, то на саму Наргис, и лицо у него было такое, словно он не знает, благодарить или кинуться в драку.
– Ровно через месяц, – так же спокойно отозвалась чинка. – Когда на небе будет та же луна, что сегодня, обличье слезет с вас, словно старая змеиная шкурка. Если захотите вернуть его раньше, найдите родниковую воду и бросьте в нее несколько вишневых ягод. Сухих или вареных с медом – неважно. Умойтесь – и все станет как было.
– Спасибо, госпожа!
Встав, Наргис почтительно, с истовой благодарностью поклонилась чинке. Сердце захлебывалось радостью, так что хотелось кричать от восторга. Джареддин ее не найдет! Никто не заподозрит красавицу благородного рода в этом тощем лопоухом недокормыше!
– Спасибо, госпожа… – прохрипел Маруди. – С бродячими трюкачами, значит?
– Именно, – кивнула чинка, и в ее бесцветных глазах заплясали лукавые искорки, а фарфоровое личико на миг показалось полным злой радости. – Пусть-ка попробует вас вынюхать, однохвостая дрянь… Сегодня вечером дружное семейство дядюшки Бахавура отправляется в Тариссу. Чужих людей трюкачи не любят, но мне в просьбе не откажут. Для них вы осиротевшие брат и сестра, дети торговца тканями. Вам надо убраться из Харузы подальше от жадных родственников, что нацелились на ваше наследство. Дом вы продали, деньги отдали в рост порядочному купцу, знавшему ваших родителей, а сами отправились посмотреть Тариссу. Учтите, место в повозке и еду придется отработать. Ты, красотка Лалин, умеешь метать ножи, драться на саблях, владеешь кнутом и отлично ездишь на лошади. Я ведь права? – Рыжеватая девица в нелепо сидящем мужском наряде ошеломленно кивнула. – Ну а ты, малыш Хамзи, будешь на подхвате. Сбегать по поручениям, почистить навоз у лошадей и быков, последить за костром. Парнишка ты придурковатый, не без странностей, но старшая сестрица за тобой приглядывает. Во что переодеться, вам сейчас найдут, и если сумеете следить за языком да не сидеть без дела, доберетесь до Тариссы к сроку.
Чинка удовлетворенно улыбнулась и махнула рукой. Дверь в коридор тут же отворилась, и мальчишка лет двенадцати, показавшись на пороге, поклонился Минри, а из-за его спины выглянула прехорошенькая круглолицая девчушка с большими озорными глазами цвета спелых вишен.
– Джеди, персик мой сладкий, иди ко мне, – улыбнулась ей чинка. – Гости уже уходят, Имран проводит их, а потом вернется, и я научу вас новой игре. Хочешь поиграть в «три дракона и четыре ветра»?
– Хочу, матушка Минри! – закричала девочка и бросилась к чинке, которая раскрыла ей объятия.
Наргис и Маруди вышли за парнишкой, и дверь в комнату гадалки плотно закрылась за их спинами. Что-то стучалось в память Наргис тревожно, как птица в закрытое чердачное окно, за которым осталось под стрехой ее гнездо. Что-то, связанное с этой девочкой… Дочь Минри? Странно, ничего чинского в облике девочки не было. Полукровка? Но девочка выглядит такой обычной, как она может быть дочерью столь странного существа, имеющего два облика и владеющего невероятной магией?! Что ж, Наргис это ведь не касается, правда?