Изабель Ретель-Бор
Спустя бесконечность в мою опочивальню и с моего разрешения входят трое мужчин.
Двое тащат гигантскую бочку с простынёй внутри. От вида этой ёмкости у меня глаза на лоб лезут.
Третий, молодой юноша небрежно волочит за собой лестницу, оставляя по полу царапины.
Меня это откровенно возмущает. Но я сдерживаю свой гнев.
Восседая в вонючей постели, вежливым тоном говорю:
– Молодой человек, как вам не стыдно портить эти великолепные полы. Если вам тяжело, то попросите, чтобы кто-то другой выполнил эту работу.
Мужчины оборачиваются на меня, затем с взрывным хохотом и грохотом опускают монстровскую бочку на пол.
Мне кажется, что от этого удара даже кровать подскочила, стены задрожали, а с потолка посыпалась вековая пыль.
Тем временем, парень вскидывает на меня жгучий и ненавистный взгляд, подхватывает лестницу повыше так, что ножки больше не касаются пола и, не говоря ни слова, с громким стуком ставит её подле бочки.
И как это понимать?
Совсем ещё пацан, а уже ненавидит графиню? Если так, то вопрос за что?
Изабель была набожной и кроткой девушкой. От её воспоминаний у меня аж зубы сводит. Серая и незаметная. Даже мышь и то имеет более яркий образ и насыщенную жизнь, чем моя предшественница. Мне откровенно жаль её – слабый дух не для этого времени, уж точно. А после пережитого – война, исчезновение супруга (жив ли он, мёртв ли, а то может и вовсе в плену…), выкидыш, голод в графстве, да ещё и прислуга нос задирает.
Без внутреннего стержня и железного характера, мягкотелым людям управлять графством невозможно.
За этими мыслями меня и застала Элен.
Вместе с ней снова заходят мужчины, затаскивая с собой тяжёлые вёдра с водой. От одних исходит жаркий пар, другие, значит, наполнены холодной водичкой.
После ухода мужчин, опустив вниз голову, словно за некую провинность меленькими шажками входят две девушки.
У них на руках лежат ткани.
Одна девушка кладёт на скамью серо-жёлтое полотно. Как я понимаю, это и есть… вздыхаю от жуткого слова, которое режет мне слух – утиральник. Сверху – брусок коричневого мыла.
Другая служанка держит стопку постельного белья. Тоже невзрачного цвета.
– Вот графинюшка, всё готово, – говорит Элен и забирает бельё у девушки.
Они остаются в спальне и чего-то ждут.
– Изабелюшка, что же вы ещё в постели? Али передумали мыться? Коли так, то я отпущу служанок. Работы у них навалом.
Это какой же работы? Платьями пол подметать?
Память Изабель подсказывает, что мыться самой – это не господское дело. Надо, чтобы служанки помогали. Причём мытьё такое – в грязной же ночнушке в бочку забираешься и окунаешься. Девушки из кувшинов водичкой голову польют, мылом немного волосы промоют и сполоснут.
На этом всё. Водные процедуры, так сказать, окончены.
Но мне такого не надо.
– Пусть идут. Я сама помоюсь, – заявляю категорично.
Девушки какие-то запуганные – плечики ссутулили, и головы ещё ниже опустили.
Нахмурилась и покосилась на Элен.
Воспоминания об этой женщине, пробуждают лишь тёплые чувства в моём сердце. Точнее, это была память и чувства Изабель.
И я не нахожу ничего такого в памяти своей предшественницы, что могло бы указывать на деспотичность Элен. Напротив, эта женщина была хоть и строга, но справедлива и учтива со всеми служанками.
Изабель иногда называла Элен мамушкой.
В общем, что-то мне подсказывает, дело тут не в Элен, а в управляющем.
Изабель его боялась. Даже я при вспоминании об этом человеке невольно вздрагиваю – остаточная память тела.
Но ничего, я разберусь с этим.
А пока – чистота, иди ко мне!
– Но графинюшка! Как же вы сами-то? – всплеском разводит руками Элен. – А ежели упадёте? Или утопните?
Начинается маразм.
– Элен, я не упаду и не утону, – отвечаю женщине немного раздражённо и говорю уже служанкам. – Девочки, идите, занимайтесь своей работой. Позже я со всеми…
Чуть не ляпнула «познакомлюсь».
Но вовремя прикусила язык и сказала:
– …поговорю.
Девушки делают небольшой поклон и шустро удаляются.
– Изабелюшка! – испуганно восклицает Элен. – Что ж ты задумала-то? Неужто Тинарий тебя околдовал?
– Мамушка, прошу, оставь меня, – проговариваю устало. – Я сама справлюсь. А перед тем как мыться, я хочу помолиться и поблагодарить Инмария, что спас мою жизнь и даровал второй шанс. Моё омовение – это своего рода дань уважения богу.
Элен от моей речи впадает в ступор, но тут же отмирает.
– Вы так давно не называли меня мамушкой.
Улыбаюсь ей самой доброй улыбкой.
Элен улыбается в ответ и интересуется:
– Омовение как дань уважения Инмарию?
– Именно, – киваю ей. – Каждое божье существо по утрам умывается – кошки, собаки, все животные и птицы, жучки и паучки, даже морские обитатели и те не пренебрегают чистотой. Я уже сказала тебе, милая моя Элен, моя мамушка, я переосмыслила свою жизнь. И на меня снизошло откровение.
– Откровение? – Элен смотрит на меня в немом ужасе и одновременно восхищении. – То-то я и гляжу, что речь ваша стала иной и говорите вы с утра столько, сколько за месяц не говорили.
Ну вот, скрыть свою суть не удаётся. Значит, буду делать ставку на озарение, божье благословение, переосмысление жизни и подобное.
– Почти всё меняется, мамушка, – произношу мягко. – Ты только знай, я всегда буду помнить твою доброту, ценить заботу и благородство. Ты помогла моим родителям в трудную минуту и продолжаешь служить уже мне. Ты права, я мало говорила, но пришло время сказать – спасибо тебе за всё. Ты – мой свет, мой дорогой и любимый человечек.
Мои слова растрогали женщину. Она всхлипывает, и по её щеке катятся слёзы.
– Девочка моя, графинюшка, – шепчет она. – Благослови тебя, Инмарий.
И озаряет себя символом Инмария – два пальца правой руки прикладывает ко лбу, потом к губам, кладёт руки крест-накрест на плечи и отвешивает до пояса поклон.
Я повторяю за ней.
– Прикажу, чтобы тебе завтрак твой любимый подали. Как обычно, в опочивальню, или накрыть в главном зале?
Не-не!
– В опочивальню, – улыбаюсь ей.
Она кивает головой и, уходя, приговаривает:
– Как же мне повезло. Как же повезло с графиней.
Наконец, выдохнула с облегчением. Отрываю от утиральника приличный кусок ткани. Хорошо смачиваю и натираю грубым мылом, пахнущее горькими травами. Стягиваю с себя противную рубаху, и, вздрагивая от холода, очень осторожно взбираюсь по короткой лестнице и забираюсь в бочку. В бочке тоже есть ступенька – она же лавочка, на которой можно сидеть.
Начинаю мыться.
Вымываюсь с головы до ног.
Боже! Какой же это ка-а-а-а-айф!!!
Даже не замечаю таких минусов, как ужасное неудобство бочки. Мыться в ней – то ещё «удовольствие». Обила локти, ушибла пальцы ног. Когда выбиралась – чуть не навернулась с лестницы.
Да, с таким аттракционом определённо нужен помощник.
Используя чистую воду в ведре, почистила зубы тряпочкой и не поверите – и мыло.
Зубы хоть и хороши, и отрастают новые, если потеряла – но так как в моём мире, зубы – это вечная боль, особенно, когда нет огромной кучки денег, то я выработала привычку ухаживать за ними, дабы не случилось беды типа кариеса.
В примыкающей к спальне гардеробной, с трудом, но отыскала более-менее чистую одежду, (пахнущую не дерьмом, простите, за мой французский), а только затхлостью и пылью.
Оделась и расчесала волосы щёткой.
Потом подхожу к окну и раздвигаю плотные шторы, впуская в комнату слабый свет. Замираю от того, что вижу.
Нет, не пейзаж за окном меня впечатлил. К слову сказать, пейзажа-то мне и не доступен.
Передо мной предстали слюдяные оконницы, сшитые вместе. В некоторых участках скреплены маленькими гвоздиками к жестяным полоскам, под которыми края пластинок размещаются внахлёст.
Мастер, что творил это чудо, придал оконнице вид геометрической сетки, используя тускло-серую слюду.
Работа тонкая, явно сложная и удовольствие не дешёвое. Это же настоящее декоративное искусство! Только использовалась бы слюда цветная, да чтоб похоже на роспись было – и вообще тогда красота!
Открыть оконнице можно, но я не спешу этого делать – вдруг не закрою потом?
А мёрзнуть, ой как неохота.
Провожу пальцами по тонкой и холодной поверхности.
В этот момент стучится и заходит Элен, а за ней следует девушка с подносом.
В лучах слабого света танцуют тонны пылинок.
Приседаю у маленького деревянного столика, на котором стоит серебряный поднос.
Элен с улыбкой снимает полукруглую крышку с подноса, убирая её на край столика.
Гляжу на стоящий передо мной поднос и, по привычке беру сложенную салфетку, раскладываю её на коленях. На изящной, разрисованной розовым и зеленым узором глиняной тарелке лежит самое неаппетитное блюдо из всех когда-либо виденных мною в жизни.
По виду оно напоминает бетонный раствор – такое же однородное и серого цвета.
Нюхаю и понимаю, что блюдо не имеет запаха.
Зачерпываю и поднимаю тяжёлую серебряную ложку. На вкус это ещё хуже, чем на вид.
Откладываю ложку в сторону, и пытаюсь языком отодрать прилипшую внёбу гадость.
Отдираю и с трудом глотаю.
Ощущения пренеприятные.
Быстро запиваю эту жуть напитком из кубка, который оказался сидром.
Порадовал лишь хлеб с маслом – хлеб хрустящий, горячий и масло такое вкусное, что я бы его и без хлеба съела.
Закончив завтрак, понимаю, что на кухню явлюсь в первую очередь.
– Уже откушали? – удивляется Элен. – А что ж вы кашку свою любимую даже ложечки не съели?
Если это любимое блюдо, то у меня вопрос, что тогда тут вообще готовят?! Какую гадость?
– Что-то приелась мне кашка, – кривлюсь я и тут же сменяю тон на деловой: – Мамушка, прикажи, пусть сегодня отмоют мою опочивальню и хорошенько её проветрят. Пусть вода и воздух очистят эту комнату от прошлого. А также всю пылищу отовсюду выбьют – особенно из штор и матраса.
– Ах, вот оно что? – понимает Элен. – Конечно-конечно, моя графинюшка. Сейчас же пойду и прикажу.
Она тут же убегает, а я собираюсь с духом, погружаюсь в память Изабель, дабы понимать, куда мне идти и что где находится. И откровенно труся, выхожу из комнаты.
Нужно познакомиться с замком и его обитателями.
Сегодня просто хочу всё увидеть, оценить и после составить план действий.
Ну-с, с Богом!
Трепеща, выхожу за пределы своей спальни.
Изабель Ретель-Бор
Мало кто задумывается, что для «обслуживания» знати и выполнения повседневной рутины в замке нужна целая армия прислуги.
О таком я никогда не думала. На Земле у меня были другие заботы и цели.
Но судя по тому, насколько запущен замок, мне на ум приходит лишь одно – либо прислуги катастрофически не хватает, либо никому и дела нет до чистоты в доме. Тогда вопрос – чем они все здесь занимаются?
Это мне и предстоит выяснить.
Решаю сегодня не обходить все помещения. Сначала хочу увидеть основные комнаты замка – кухню, главный зал, кабинет, библиотеку и посмотреть в глаза управляющего. Что он за человек, которого боялась сама графиня Ретель-Бор?
Начинаю с кухни. Найти её оказалось делом простым, да и память Изабель не подводит.
Что ж…
Какими миры бы не были, какие люди бы в них не встречались – гордая и заносчивая знать, короли и королевы, отважные рыцари и прекрасные дамы, маги и мудрецы, бродячие артисты и злодеи-пираты – все любят вкусно поесть.
Любопытно, а в меню драконов всегда присутствуют прекрасные принцессы-девственницы, а эльфы употребляют в пищу лишь фиалки и пьют утреннюю росу?
Вы, наверное, как и я сама, считаете, что кухня этого времени – примитивная и невкусная, особенно учитывая мой сегодняшний завтрак.
Учебных кулинарных учреждений явно в этом мире нет. Однако, готовить же как-то могут и умеют.
В общем, дамы и господа будущего, устраивайтесь сейчас поудобнее, – поведаю вам о средневековой кухне. Точнее, перескажу то, что узнала от одного милого помощника повара.
Итак, кухня в моём замке о-о-о-очень большая. Она просторная, с высоченным потолком. Прямо по центру устроен очаг. Дым выходит через дыру в потолке. Выглядит довольно странно. Почему бы не построить дымоход?
На балке висит большой котёл, думаю, что он из чугуна. А ещё прямо на разогретых углях стоят глиняные горшки.
Я смотрю, как несколько поваров обмазывают глиной, чтобы запечь прямо в очаге… вы не поверите кого… белок и ежей!!!
Потом узнаю, что эта дичь почему-то считается разновидностью свиней.
Другие перемалывают зерно в каменных ступках. Но почему? Неужели графство настолько бедно, что тут нет мельницы и мельника?
На этот вопрос память Изабель ответов не даёт. Девушку в принципе не интересовал быт графства.
Чуть в стороне стоит маслобойка. Здесь же я вижу решётки для жарки и вертела разных размеров.
На кухне стоит два стола.
Разделочный – очень большой. Настолько большой, что за ним может свободно расположиться за работой человек двадцать, а если потеснить их, то и все тридцать.
Кастрюли на нём стоят тяжёлые, с длинными ручками. Ещё здесь вижу металлические треноги с крюками для крупной дичи и полный набор инструментов: ножи для свежевания, ножи для резки, деревянные ложки, черпаки, соусницы, тёрки… Скажу честно, кухонной утвари тут больше, чем у меня за всю жизнь было.
Есть ещё один стол – поменьше. Как я понимаю, за ним едят слуги.
Вижу у каменных стен несколько ярусных кроватей с матрасами, набитых соломой.
Это, конечно, не графский матрас – если честно, для меня он неудобен и жёсткий. Но я представляю, насколько неудобны вот эти мешки, из которых торчит колючая трава.
Вывод – повара здесь днюют и ночуют.
И это не правильно.
Пол на кухне, как, наверное, и во всём замке покрыт разбросанной травой и камышом. Я так понимаю, трава придаёт хоть какую-то свежесть. Трава ведь впитывает и удерживает жидкость, а также твёрдые вещества, которые падают на пол – обрезки продуктов, шелуха, объедки, льющаяся вода и обильно капающий жир, плевки, экскременты кошек и крыс…
Один огромный грызун с гибким хвостом бежит прямо при мне вдоль стены и скрывается в каком-то небольшом отверстии в полу.
Откормленные кошки, вальяжно развалившиеся под столом, даже не шевелятся и ухом не ведут.
Я гляжу на суету и понимаю, что все повара и помощники – мужского пола. Ни одной женщины.
Вот те на!
Я-то думала, кашу а-ля цементный раствор приготовила повариха! Ан нет.
Большой и толстый усато-бородатый дядька в коричнево-сером нечто раздаёт команды своим поварятам, которых здесь я насчитываю пять человек возраста примерно от десяти до двадцати лет.
Самому дядьке на вид лет пятьдесят. Брюхо – во! Такой арбуз, что даже не представляю, как он ходит.
А он и не ходит, а переваливается, подобно гусю.
Морда красная, нос – картошкой. Губы не видно из-за густой рыжей поросли. Неопрятный и внешне похож на злого персонажа – Карабаса-Барабаса.
И ещё вижу одного мужика – он крепкий и низкорослый, разделывает мясо.
Получается, вместе с поварятами, шеф-поваром и мясником на кухне работает семь человек.
Около отдельной печи, где уже жарятся несчастные белки и ежи, суетятся двое поварят.
За столом работает пекарь, здесь же, рядом с ним машет топором мясник, гремит тарелками мальчик-посудомойщик, красными от холодной воды руками намывая посуду.
Ещё один слуга неустанно таскает дрова – для замковой кухни их нужно очень много.
Ни фартуков, ни колпаков, ни-че-го.
Да здравствует дизентерия и прочая гадость!
Так дело не пойдёт, дорогие мои служащие. Я грязи в своём доме не потерплю.
На меня сначала никто внимания не обращает. Не успеваю поздороваться с поварами и вежливо поинтересоваться, как обстоят дела, как кое-что ужасное происходит.
В шоке вижу, как шеф-повар, ни с того ни с сего, выхватывает из-за пояса хлыст и начинает в то же мгновение пороть двадцатилетнего пацана-пекаря по спине!
Удар!
– А-а-а-ай! – кричит парень.
Хлыст рассекает спёртый воздух и жалит парня снова! Звук выходит страшный – стреляющий.
Тот вскрикивает от боли громче и выгибается дугой. Несколько капель крови попадают на тесто и белые от муки руки парня.
Все, кто находится на кухне, вдруг вжимают головы в плечи, и желают казаться маленькими и незаметными.
Трусы!
Бородач орёт басом, брызгая слюной:
– Ах ты, падаль! Снова хлеб по своим рецептикам месишь! Я тебя предупреждал! Инмарий мне свидетель, у меня терпение лопнуло!
– ЧТО. ТУТ. ПРОИСХОДИТ?!
Ого! Не думала, что в таком хрупком и изящном теле, скрывается мощный и сильный голос. Как любят говорить профессиональные певцы и музыканты – мясистый и глубокий.
У меня от гнева, словно дыхание дополнительное открылось, чтобы мой вопрос услышали за лесами, за горами. А уж на этой загаженной и антисанитарной кухне уж и подавно.
Вдруг все замирают, и образуется звенящая тишина. Лишь слышно как шипят угли, и гудит в очаге жадный огонь.
– Госпожа графиня?.. – басит шеф-повар.
Нет, блин! Императрица всея Руси, болван!
– Не похожа? – задаю вопрос ледяным тоном, от которого у самой мороз по коже. – Отвечай, пёс плешивый!
И чувствую, что-то происходит.
Все присутствующие тоже вздрагивают и пригнут ниже свои бедовые головы.
Градус в кухне понижается, и я откровенно ощущаю, как воздух становится холодным.
До меня не сразу доходит, что это дело рук моих. Точнее – голоса.
Но когда осознаю, то усилием воли сохраняю спокойствие и не выдаю своих эмоций. Лицо кирпичом и всё прекрасно.
– Госпожа графиня… Мы обед готовим, – молвит дрожащим голосом бородач.
И таким жалким вдруг он стал и заблеял, аки овца, точнее, овец… Блин. Не овец, а баран. А у меня злость внутри клокочет и требует немедленного выхода наружу. Но нельзя, нельзя. Память Изабель упрямо молчит и ничего не подсказывает… Что же это? У меня волшебный голос? Или нечто другое?
«Охохонюшки-хо-хо! Будь осторожна», – говорю сама себе.
– Иди сюда, – говорю парню, что получил незаслуженных плетей и маню его к себе пальцем.
Обвожу взглядом слуг:
– А вы продолжайте работать.
Шеф-повар, очевидно, думает, что я сейчас буду наказывать провинившегося парнишку, и ехидно улыбается тому вслед. Тот тоже так думает и обречённо идёт ко мне, шаркая деревянной обувью по застеленному соломой и камышом полу.
Но они оба ошибаются.
Поворачиваюсь спиной и иду прочь из кухни. Парень следует за мной.