Берестяной старичок

На том берегу реки, чуть выше по течению, раньше село стояло. Люди там жили издре́вле[1]. А рядом раскинулась роща берёзовая. Знаете? Ну, знамо дело, знаете! А того не ведаете, откуда взялся этот березня́к.

По тем временам народ здесь другой жил. Много позже наши прародители основались в этом месте. Избы срубили, землю распахали, детишек народили. На окраине села жила одна семья. Так себе, ни бедная, ни богатая. У них, вишь[2], то́кмо[3] девки были. Восемь уж народилось. Хозяин Парамон, крепкий мужик, каждый раз сына ждал. Ну, дело ясное, кому-то надо хозяйство передать! И вот наконец появился у них мальчишечка долгожданный. Закавыка с имечком вышла. Мария, супружница, желала наречь сынка Любимом, а Парамон хотел Корнеем. Малость повздорили, не без этого. А тут старшая дочь, нянька всего семейства, и скажи:

– Чего шуметь-то попусту? Всё одно вместо имени люди назовут так, как покажет себя.

Оно верно, потому как и по сию пору так выходит. Вон соседа моего зовут Помело́, хоть и мужик, потому как шибко болтать любит. Кто имя его помнит? Так-то так, но всё ж хотели родители назвать сына первого на особинку. И выбрали ему имя – Надёжа. Во как!

Ну, ничего, мальчонка шустрым рос, к тому ж улыбчивым. Бывало, задумается Парамон о тяжкой доле, а сынок тут как тут: улыбкой осенит, словечко молвит, и думы нелёгкие развеются. Вскорости стукнуло Надёже лет восемь али чуток поболе. И что интересно, не липло к нему никакое прозвище. Обзовут, бывало, его дружки, хошь ласково, хошь сурьёзно, всё одно – Надёжа не супроти́вится[4], посмеётся, а к завтрему уж и не помнит никто о том.

Как и по сей день, на ту пору промышлял люд бересту́. Из неё всякие вещи ладили, как и посейчас. Однако особливых мастеров не имелось. Лапти плели, песте́рь[5] какой-никакой, коше́ль[6], ту́ес[7] и так по мелочи. Я не зазря́ народ помянул древний. Куда он пропал, то никому неведомо, но порой, раз – и всплывёт история. И здесь также вышло. Надёжа отцу помощником верным рос, радовал родителя. Однако думку свою имел. Хотел он выучиться ремеслу, но в селе ничего особливого не имелось. Так, как и везде: кузнец, горшечник, по дереву искусник – и всё. Мальчишечка возле умельца, что с деревом работал, крутился чаще всего. Нравилось ему это. Но хотел он, чтоб узор тоньше получался, а так не со всяким выходит. Мастер ему как-то раз и скажи:

– Тебе к дедушке Берёсте надо в ученики напроситься!

Смехом сказал, знамо дело. А Надёжа привязался, что репей:

– Кто такой? Где сыскать можно?

Тот для отвязки вымолвил:

– На большую Луну к берёзе сходи, попроси хорошо, может, и выйдет к тебе дедок!

И более ничего не добавил, только усмехался. Парнишечка подумал, поспраша́л у мамки. Та вскинулась:

– Кто тако наплёл? И думать забудь!

Тут его и вовсе интерес разобрал. Спустя-погодя Луна округлилась. Надёжа вечерком поранее лёг, а после утайкой пробрался к берёзе, что на яру[8]́ стояла, в верстах трёх от деревни. Про ту берёзу слух особый шёл. Будто, если попросить дерево на особинку, то может оно и на друга верного указать, а то и показать. Но это девки шептались. А промеж мужиков другое слово ходило. Берёза эта вроде охраны селу. Чуть какое горе-печаль, недруг ли пожаловать захотел, али недород грозит, она тотчас листву теряла. Приметили это люди и посматривали на берёзку со вниманием.

Подошёл парнишка к дереву, осмотрелся и принялся ждать.

А сам себе куме́кает[9], что слова, верно, сказать надо. А вот какие, кто б подсказал! Он-то любил, вишь, прибаутки всякие. Острословом слыл среди ребятишек. Не заметил, как стал бормотать, что на ум пришло:

– Дедушку Берёсту увидать непросто! Покажи берёзка дедушку Берёсту!

Сначала по-тихому бубнил, потом в голос принялся, а после и вовсе ровно частушку запел. Голосит и на месте подпрыгивает. Тут сзади кашлянули, оглянулся мальчонка, а там дедок. Росту среднего, во всём белом и полосочки, слышь-ка, тёмненькие по полотну. В руках кочеды́к[10] и са́рга[11]. На мальца глянул и молвит:

– Чего распрыгался-то? Народу спать не даёшь, всполошил всех!

– К вам, дедушка, наниматься в учение пришёл! – не сробел Надёжа.

– Ишь ты! – дедок усмехнулся, прищурился. – А кто ж тебе сказал, что мне сподручники потребны?

– Никто такого не говорил, – тут малец-то смутился, взор потупил, – токмо поверье такое имеется, что наилучший мастер по бересте один лишь дедок Берёста. Он один всё до тонкостей разумеет. А у меня желание есть обучиться мастерству, резать по бересте картинки.

– Во как! А с чего ты взял, что я и есть тот мастер?

– Обличьем вы схожи, дедушка. Опять же откликнулись на зов.

– Обличьем? А каков на вид тот мастер-то будет?

Тут Надёжа замолк, глазами лу́пает[12], не знает, что и ответить. Старик помолчал, позы́ркал[13] по сторонам и за берёзу пошёл было, да остановился. Оглянулся, посмотрел на паренька ещё разок и кивнул:

– Ладно, приходи завтра на утренней зорьке, да смотри, не опаздывай! Родным так и скажи, что Берёста в обучение взял.

– А как надолго?



– Как выучишься, так и вернёшься! – и сгинул, как и не было.

Надёжа домой поспешил, отцу с матерью всё обсказал. Матерь всплакнула, как водится, но узелок собрала на дорожку. Знамо дело, женщина! Отец призадумался ненадолго. И то сказать, не знамо, куда сын уходит! Обнял и напутствие строго высказал:

– Род наш не опозорь! Коли взялся учиться, так чтоб всё до тонкостей постиг!

С тем и пошёл Надёжа к той берёзке. Старик его встретил, спросил:

– Не передумал? Не сладко в чужой сторонке без отца и матери мыта́рить[14]!

– Нет, – отвечает паренёк, – не передумал!

Обошли они берёзку три раза и оказались в рощице, где берёз видимо-невидимо. И все, как на подбор, слышь-ка, ровненькие да гладенькие. Ну, чисто девчата стоят! Берёста мальчоночку к избе подводит, что посередь рощи. А изба-то берестяная! Мастерски сделано, с думкой, и все стены, вишь, изукрашены рисунками. Подивился Надёжа, но смолчал. В избу зашли, там тоже всё из бересты сделано. Тут дедок и говорит:

– Ты покуда спать на полу будешь, – рукой место указал, – пока что звания тебе нет. Буду Песте́рем тебя кли́кать[15]. Как обучишься мане́нько[16], другое имя придумаю.

Лёг Надёжа на пол, а он из бересты, ровно шёлковый, и, слышь-ка, тёплышком веет.

Прошло три года, мастер повелел Надёже изладить вещь, какую он сам придумает, и рисунком украсить. Паренёк давно думку имел, что да как мастерить будет. Потому, не мешкая, за работу принялся. Сплёл он кужо́нку[17], дно квадратное, верх круглый. Да не простую, а с крышечкой откидной. По боку рисунок тянется – девица идёт, цветы, ягоды в корзинку собирает. На кустах птицы сидят разные, а в сторонке звери таятся. И до того ладно сотворил, что кажется, будто вот-вот дева сойдёт и песню затянет. Учитель глянул, хмыкнул в усы:

– Ладно! Теперь тебе прозвание – Кужа́нок!

Ещё три года пролетело. Сызнова мастер задание даёт ученику. Надёжа в этот раз спрово́рил[18] берестя́нку – челно́к[19] из берёзовой коры на двух человек. Вместе с мастером в лодочку сел и круг по озеру сделал. Довольно улыбнулся Берёста.

– Отныне звание тебе – Берестя́ник!

А у Берёсты, слышь-ка, дочка была, красавица белоликая, Матрёна. Походочкой плавной травку не колыхнёт, улыбнётся, ровно солнышко осветит, а уж песню затеет, то и соловей умолкнет, застыдится. Ну, знамо дело, подружились они с Надёжой. Он для неё то ковш-лебёдушку сделает, то кружечку-белочку, а то шкатулочку с дивным рисунком изладит. Да с прибауточкой всё, с улыбочкой. Девка-то подарочки берёт, в том зазору нет, и дружбу водит с пареньком, но себя держит правильно, лишнего не дозволяет. Оно и ясно, под отеческим оком строгим не разгуляешься больно. А по всему видать, что пришёлся Надёжа ей по сердцу. Вот скоро последние три годочка обучения минут, а молодец не знает, как сказать Матрёне, что люба она ему, жизни он без неё не мыслит. Улучил как-то момент и молвит:

– Ворочусь скоро, Матрёна, я домой, но как уйти, коли сердце моё здесь останется? Хочу упросить твоего батюшку отдать тебя мне в жёны.

– Что ты! – вскричала девица. – Ни за что отец на то не согласится! Ещё и тебя погубит! Отступись, Надёжа, не быть нам вместе.



Вскорости призывает Берёста ученика и поручает сделать картину, да такую, чтоб глаз не оторвать, не насмотреться. Тот кивнул и за работу взялся. Не выходит из мастерской ни на минуточку, ест, пьёт и спит там. Через полгода изготовил урок, картину на улицу вынес, мастера пригласил с поклоном. Вышел тот, огляделся и говорит:

– Где ж работа твоя, Берестяник?

Ученик помалкивает, рядом стоит, смотрит чуть в сторонку. Мастер тоже глянул туда. Берёзки вкруг, возле них дочка Матрёна стоит, глаза долу опущены, грустинка в лице. Берёста брови вскинул:

– Ты чего здесь, Матрёна? Али по дому дел мало? – та в ответ молчок.

Подошёл отец ближе, руку протянул к дочке, слово хотел молвить построже. Глядь, а то картина! Тут и позади голос Матрёны:

– Окликали, батюшка?

Берёста на дочь посмотрел, на картину, отступил назад и молвит ученику:

– Мастер! Надёжа-мастер отныне прозвание у тебя! Кончилось твоё обучение, возвращайся домой, радуй отца с матушкой и всех людей своим умением!

Надёжа поклонился до земли и говорит:

– Дозволь слово молвить, учитель!

Тот позволил.

– Многому ты научил меня, мастер Берёста, за то названным батюшкой прозывать тебя стану до последних дней. А позволь называть тебя батюшкой, как сердце того просит. Отдай мне в жёны дочь свою Матрёну.

Вмиг Берёста потемнел лицом.

– Не бывать этому! Не станет моя дочь простой смертной! Иди, Надёжа, подобру-поздорову, пока я не передумал! – рукой повёл, открылась тропка, старик парня туда и толкнул.

Не успел ничего понять Надёжа, как очутился у той берёзки, у которой когда-то выкликал Берёсту. Сел, заплакал – хотел судьбу связать с любимой, да видно не бывать тому… Тут его за плечо кто-то тронул. Оглянулся, а эта душа-девица, зазно́бушка[20] Матрёна.

– Скорей бежим, – шепчет, – пока батюшка не спохватился!

Кинулись они вдоль бережка, да разве от Берёсты убежишь? Разгневался старик, окружил их берёзками, и дочь превратил в одну из них. А перед тем как исчезнуть, молвил:

– Попробуй теперь смастери из бересты! Одна из берёз твоя любушка! Начнёшь бересту снимать, тут она и повянет!

С той поры Берёста более никому не показывался, никого в ученики не брал, хоть и ходили смельчаки, кликали около берёз. Та берёзка, что на яру, среди лета лист скинула. На село мор напал. Ушли люди с того места. Надёжа долго бродил в роще. Подойдёт, бывало, к дереву, потихоньку дёргает бересту и смотрит во все глаза – а ну как это Матрёна?

Так и не нашёл зазнобушку свою, бобылём[21] остался. Изделия его на всю округу славились, а картины так из больших городов купцы приезжали скупать. Говорят, большущих денег стоили! Ну, Надёжа шибко за деньгой не гнался, много раздавал тем, кто нуждался. Самому на хлеб, одёжку хватало и ладно! А в картинках всё больше девчоночку изображал, Матрёну свою, и берёзки, знамо дело, вокруг.

Роща, где Берёста дочку спрятал, нетронутой стоит. Нельзя там ни бересту брать, ни дерева рубить. Заповедное место!

А Надёжа учеников брал, да толку мало было. Побудет у него мальчонка неделю-другую и домой бежит. Надёжа токмо брови хмурит:

– Нет, – говорит, – никакого расположения у мальца к бересте!

Один лишь вроде бы и сумел перенять науку ту. Да недолго зажился! Задурила ему голову девчонка приезжая, потерял он мастерство, а с ним и жизнь свою. А Надёжа длинную жизнь прожил. Уж совсем белым стал, что лунь[22], а всё с берестой нянькался. Умер он в одночасье. Нашли в рощице, а рядом берёзка, ветром сломленная. Говорят, что это Матрёна. Не захотела, вишь, без дружка милого на белый свет любоваться. Вот оно как!