Отказываться я не стала: помощь никогда лишней не бывает.
– Попросите у Марьи фартук и косынку. И вымойте на кухне руки.
Муж хмыкнул и исчез, чтобы вернуться в фартуке и с повязанной головой.
– Руки вымыл, – отчитался он.
Втроем работа пошла веселее.
– Когда вы успели научиться всему этому? – полюбопытствовал Виктор.
– Кто вам сказал, что я раньше этого не умела? – парировала я.
В конце концов, вряд ли жене богатого помещика доводилось самой заниматься грязной работой, а на охоте есть егеря или как там их называют, чтобы господа руки не пачкали.
– Сами же говорили, маменька моя была хорошей хозяйкой. А бабушка любила повторять: дай бог все самой уметь, но не дай бог все самой делать.
Я саданула топориком, перерубая говяжий хребет. Виктор покачал головой.
– Похоже, мне очень повезло, что в день своего приезда сюда вы схватились за горшки, а не за топор.
Я не стала поддерживать эту игру.
– Перестаньте прибедняться. Вы маг и сильный мужчина; если бы вы видели реальную угрозу собственной жизни, не стали бы миндальничать, только и всего. А так можно и повеселиться, наблюдая, как жена не может вас достать.
– Однако вы в одиночку прогнали пятерых мужиков.
– Не в одиночку, а с котом. – Я указала подбородком на Мотю, который сидел статуей у порога, внимательно наблюдая за происходящим, но вглубь помещения заходить не пытался. Надо будет отложить ему немного мяса. Нормального, не обрези. Заслужил. – Еще с кочергой, магией и всем известной матерью.
Виктор рассмеялся, а я закончила:
– И Петр с вилами появился очень вовремя.
Кстати, не пора бы ему уже приехать? Я посмотрела в окно, но во дворе ничего не изменилось. Катали туда-сюда тачку и таскали носилки парни, протоптав снег до земли.
– Не беспокойтесь, Петру помогут. Но нарубить телегу дров дело небыстрое.
Мысли он читает, что ли? Нет, вряд ли, иначе бы давно понял, что от жены осталась только оболочка. Виктор вернулся к прерванному разговору.
– Вам нужно было послать за мной, как только заподозрили, что мужики опасны. Или хотя бы в деревню к старосте. Чтобы прислал крепких парней сразу, а не когда все закончилось.
– Согласна, сглупила.
Виктор приподнял бровь, будто удивился, что я не начала спорить или оправдываться. Но ни спрашивать, ни комментировать не стал. Да и вообще сейчас мало походил на того язвительного и вспыльчивого типа, к которому я успела привыкнуть. Интересно, какой он на самом деле? Я мысленно хмыкнула, вспомнив, что и он задавался тем же вопросом обо мне.
Вскоре все мясо было разделано и завернуто в чистые холсты. Часть нутряного сала, без крови и запаха, я отложила на плов, сальную обрезь замочила в ледяной воде – ее нужно будет несколько раз сменить, чтобы убрать запах, прежде чем перетапливать на смалец. Но это уже завтра, и все заготовки тоже завтра, а сегодня осталось спустить в ледник то, что я не стану готовить прямо сейчас. Я собиралась сделать это сама, но Виктор и тут предложил помочь, а заодно освежить лед.
Я не стала возражать. Только с изумлением наблюдала, как с его рук падали мелкие снежинки, слипались на поверхности льда, превращаясь в прозрачный кристалл.
– Как вы это делаете? – полюбопытствовала я.
Он пожал плечами.
– Сами же знаете, главная проблема с магией в том, что почти всегда приходится идти на ощупь, потому что словами очень трудно объяснить. Потому и хорошие наставники ценятся на вес золота.
Не знала, но теперь буду знать. Очень жаль, значит, нечего и рассчитывать на то, чтобы найти подходящие учебники.
– А вы можете хотя бы четверть мяса вморозить в лед, чтобы оно хранилось подольше? – попросила я. – Избавили бы меня от части забот. Мы не съедим все это до того, как начнет портиться, значит, завтра нужно будет перерабатывать на хранение.
– Да, не подумал, – признал Виктор. – Взял часть от недавнего забоя, не дожидаясь разделки, и не подумал, что у вас в имении куда меньше людей, чем у меня. Заморозить могу, но это только прибавит вам забот. Когда мясо начнет размораживаться, лед пропитается кровью, и все это стухнет. Испортите ледник, придется выбрасывать весь лед и все чистить. К тому же размороженное мясо хранится намного хуже.
– Ничего, ради такого дела я найду парочку кастрюль, которые мне не пригодятся. Чтобы, когда начало таять, ничего никуда не утекло.
Муж жестом предложил мне подняться наверх – в самом деле, дверь ледника мы прикрыли не до конца, чтобы попадал свет, и болтать, размораживая его, не стоило.
– А с остальным что сделаете? – полюбопытствовал Виктор, когда мы снова оказались наверху.
– Сейчас – плов на всех. Вы ведь не возражаете, если и работники его получат? – уточнила я.
А то вдруг он сочтет ниже своего достоинства кормить крестьян мясом.
– Я же сказал, распоряжайтесь всем на свое усмотрение, – пожал плечами он. – Я не из тех, кто выбросит испорченное, лишь бы никому не досталось.
– Спасибо. Значит, сейчас плов. Сало засолю.
Лаврушка есть, перец есть, чеснок тоже – при мыслях об ароматном сале с розовыми прожилками у самой рот слюной наполнился.
– Сколько-то вы обещали мне заморозить. – Виктор кивнул. Я продолжала: – Из остального большую часть – по горшкам и в печь. Знаете, наверное, этот способ?
– Не знаю, – покачал головой Виктор. – Такими вещами обычно занимаются женщины.
– И что б вы делали без женщин, – буркнула я себе под нос.
– Нанял бы экономку. Как, собственно, и поступил после того, как мать перестала справляться с хозяйством.
В его словах мне почудился упрек – а может, и не почудился. Наверняка хотел, чтобы хозяйством занималась жена, а жена надежд не оправдала. Но я не видела смысла ни расспрашивать, ни оправдываться, ни огрызаться. Сама напросилась.
Виктор, кажется, тоже решил дальше тему не развивать, потому что сказал:
– Хорошо, большую часть по горшкам, сколько-то в лед – хотя мне не очень нравится эта идея, размороженное мясо обычно сухое и невкусное.
– Смотря как размораживать, – пожала плечами я. – Остальное…
По-хорошему, мне вообще не стоило отчитываться, как я готовлю и веду хозяйство – мое дело. Но раз уж мамонт его, придется.
– Вырезку и свиную, и говяжью завялю, свиные грудинку, ребра и окорока закопчу.
Виктор нахмурился. Теперь-то что не так?
– Конечно, я сам сказал, что вы можете распоряжаться продуктами как захотите, – произнес он, явно старательно подбирая слова. – Но, как по мне, чем коптить, проще сразу скормить собакам.
– У меня нет собак, – машинально ответила я. Спохватилась: – Почему?
– Копченое мясо, конечно, хорошо хранится, и черви в нем не заводятся, особенно если пересыпать его золой…
Черви? Золой?!
– …но ведь есть его невозможно! Твердое, вонючее, черное!
– Черное? Твердое? – ошарашенно проговорила я. – Вы шутите? Это что такое надо сделать, чтобы довести его до подобного состояния?
Виктор, кажется, изумился моему изумлению.
– Закоптить. В дымоходе, подвесив на пару месяцев, или в коптильне, как у вас на летней кухне…
Что-то я не заметила на летней кухне ничего похожего на коптильню.
– Считается, что коптильня лучше, там можно и хранить мясо, пуская дым из дымохода по необходимости, – продолжал Виктор. – Но, на мой вкус, одинаковая гадость.
Ах вот что это был за короб, приделанный к дымоходу плиты!
К дымоходу? На пару месяцев?!
– Скажите, что вы шутите, – пролепетала я.
– По-моему, это вы пытаетесь надо мной подшутить, – сухо заметил Виктор.
– Да что угодно станет черным, вонючим и несъедобным, если подвесить его в дымоход!!! Вы просто нормальных копченостей не пробовали, а туда же, указывать!
– Копченое мясо не может быть нормальным!
– Спорим?
– Вы предлагаете пари? – приподнял бровь Виктор. Кажется, этот разговор начал его забавлять, но меня уже несло.
Это же надо додуматься – хранить мясо в дымоходе! И ведь не какие-нибудь Средние века вокруг – почти цивилизация. Капсюли в пистолеты изобрести ума хватило, а нормальную коптильню придумать – нет!
Не удивлюсь, если рецепт тушенки от Настиной маменьки был ее собственным изобретением и семейной тайной, потому Виктор о нем и не знает. Слишком уж он нормален в сравнении с тем, что я только что услышала.
– Спорим, через… – Так, минимум двадцать дней на засолку, потом просушить несколько дней, недели две на собственно копчение и еще пару недель вылежаться… – Через два месяца я накормлю вас таким копченым окороком, что вы язык проглотите!
– Хотелось бы все же оставить язык при себе, он мне еще пригодится, – ухмыльнулся Виктор.
«Что, испугался?» – так и подмывало меня спросить, но я и так вела себя сейчас как подросток, с этим «спорим». Не хватало еще пытаться взять на слабо взрослого мужчину. Или попробовать? Если поведется, значит, дел с ним иметь нельзя.
Пока я размышляла, внимательно глядя на мужа, он разулыбался еще сильнее, будто мог прочитать все эти мысли по моему лицу. Может, и правда мог, реакции Настенькиного тела контролировать было куда труднее, чем когда-то мои собственные. Взять хоть тот поцелуй… Тьфу ты, нашла о чем вспомнить! Еще и щеки зарделись совершенно не к месту. От солнца, наверное, оно, хоть и клонилось уже к закату, грело вовсю.
Улыбка мужа стала еще шире. И, что самое обидное, он ведь ни слова насмешки не произнес, так что даже и возмутиться нельзя: скажет, сама придумала, сама обиделась – и ведь правду скажет!
– Пари, говорите… – демонстративно-задумчиво проговорил он. – На что?
– Вы возвращаете мои земли. Те, что выкупили у отцовских кредиторов.
Виктор присвистнул.
– Неплохая заявка. А что равноценного можете выставить вы?
Я открыла рот. Снова закрыла. В самом деле. Надо быть полной дурой, чтобы поспорить на дом, в котором я живу, и землю, которая должна меня кормить – и будет кормить, дайте только время! Да и стоимость этого наверняка ниже, чем тех лесов и полей. А больше у меня ничего нет. Драгоценности разве что, которые муж подарил мне, точнее Настеньке. Так я все равно собиралась их вернуть при разводе, а пока они остаются моей страховкой на крайний случай.
Виктор не торопил меня с ответом, только насмешливо смотрел.
– У меня ничего нет, – пришлось мне признать.
– В самом деле? – приподнял бровь он. – А я думал…
Он смерил меня взглядом с головы до ног – медленно, задержавшись на губах, потом на груди. Меня бросило в жар, будто под этим взглядом одежда на мне исчезала.
Да что ты будешь делать, мне же не пятнадцать лет!
– Как называется женщина… – Я прикусила язык, сообразив, что вслух снова не было сказано ничего и я вполне могу получить отповедь в стиле «каждый думает в меру своей испорченности».
– Женщина?.. – многозначительно повторил Виктор.
Я промолчала. Он снова усмехнулся, приподнял мой подбородок, провел пальцем по губам.
– А я думал, вы вспомните о том, что могли бы предложить еще. Только это и без того принадлежит мне.
– Размечтались! – Я оттолкнула его, отступая сама. – Здесь вам принадлежит только мясо в погребе!
Он, улыбаясь, разглядывал меня, чуть наклонив в сторону голову. Будто его очень забавляло все происходящее. Вот только взгляд стал темным, глубоким, и под этим взглядом горели щеки, а губы, там, где он так бесцеремонно провел пальцем, словно кололи мельчайшие иголочки.
– Сбегаю за кастрюлями, вы обещали мне заморозку, – воспользовалась я поводом ускользнуть.
Марья ахнула, когда я ворвалась на кухню.
– Да что с тобой, касаточка, сама на себя не похожа!
– Ничего, – отмахнулась я и торопливо сунулась в шкаф, чтобы нянька не видела моего лица.
Веду себя как дура! Что это вообще такое творится – вчера пятерых мужиков со двора выставила с травмами различной степени тяжести, а сегодня одного на место поставить не могу!