– Как госпожа? – тихий голос прозвучал откуда-то слева на некотором от меня расстоянии.
– Спит, чего шумишь? – проворчал уже знакомый мне женский голос.
– Я-то шумлю? – возмущённо пропыхтели в ответ, – я переживаю! А ты шикаешь на меня, старуха!
– Сам старый пень! – беззлобно огрызнулась моя временная сиделка, а я медленно открыла глаза, мысленно радуясь, что это удалось без особых усилий. Так же не спеша повернула голову в сторону говоривших. Мужчина и женщина обоим далеко за шестьдесят, наверное, даже все семьдесят. Лица испещрены морщинами и глубокими складками – печать непростой жизни. Но вот спины у них прямые, плечи расправлены, люди не горбились под тяжестью лет, фигуры жилистые, видны крепкие руки, в общем, и он, и она выглядели бодрячком! Удивительно!
– Ужо три дня лежит, народ волнуется, а ты молчишь, ничего не говоришь, – наседал на женщину пришедший за новостями мужичок.
– Дышит, а это главное. Я её отпаиваю своими настойками, и они взаправду помогают – сердце стало ровнее биться, хозяйка больше не стонет от боли, спит спокойно. Синяки по телу мазью мажу, посветлели чуть. Передай остальным, на поправку идёт. Дай Всевышний вскорости выздоровеет.
– Радостно слышать такое, – вздохнул старичок и выглянул из-за плеча моей сиделки. И наткнулся на мой непонимающий взгляд.
– О! – я чуть не оглохла.
– Ты чего орёшь?! – бабуся замахнулась, чтобы треснуть собеседника по спине, но проследила за его глазами и тоже увидела очнувшуюся меня.
– Госпожа моя! – позабыв о госте, кинулась ко мне, – как вы? Пить хотите, али поесть принести?
– Да, – прошептала, чувствуя, что сил стало больше, но в горле сухо, как в пустыне. – Если можно, просто пить, а потом, – прислушалась к себе, – и поесть.
Кроме нормального зрения, ко мне вернулось и обоняние и пахло от меня не розами, уж точно.
– Сейчас-сейчас я быстренько на кухню и назад к вам. Коли есть захотели, то уж точно на поправку дело идёт! Заживём! – и поспешила к двери, потянув следом за собой счастливо улыбавшегося старичка.
Пока отсутствовала сердобольная бабушка, нашла в себе силы и приподнялась на локтях. Что-то было не так и это связано не с запахами, а с мироощущением, точнее, с телоощущением. Кто-то туго перетянул рёбра, оттого дышалось с некоторым трудом. Но смутило вовсе не это…
– О боже! – прошептала, оглядывая тощую фигурку под тонким шерстяным пледом. В заплатах.
Это же сколько я пролежала в беспамятстве, что настолько отощала? Где мои законные восемьдесят килограмм?!
– Одни кости! – неверяще, прошептала я, с трудом приняв сидячее положение, откинула покрывало и уставилась на своё исхудавшее в край тело.
И тут же схватилась за лицо, мяла, тянула. Кожа упругая, без морщинок, если верить ощущениям. Огляделась в поисках зеркала, не нашла.
Пришлось щупать: нос вроде мой, и губы похожи на прежние, а вот шрама над виском нет. Потрогала шею и всё, что ниже. Грудь небольшая, упругая, талия тонкая, ни грамма жира и противного нависающего "кармашка" снизу…
Та-а-ак. Нужно успокоиться, вдох-выдох. Навести панику – всегда успею. Для начала следует разобраться в ситуации.
Огляделась.
Скудно обставленная комната: узкая кровать, на которой я сидела, подле комода с какими-то глиняными чашками, у единственного в помещении окна с плотно задёрнутыми шторами, квадратный стол, подле него два стула с резными спинками, несколько пустых полок, приколоченных к обшитым деревом стенам, на полу плетёный коврик. И вот вроде, и всё.
Скрипнула дверь, выдёргивая меня из странно-задумчивого состояния.
– Вот, госпожа, милая моя, – в комнату вошла всё та же женщина. В руках она несла увесистый поднос, с дымящейся глиняной чащей на нём, кружкой и кувшином. – Похлёбка мясная, с овощами, ломоть хлеба, и вода с вином.
– Эм-м, – пробормотала я, следя, как аппетитно пахнущий обед или ужин? плавно приземлился на стол. – Кто вы? – решила пойти ва-банк, действительно, рано или поздно придётся с ней заговорить и притворяться, что я её знаю – последнее, обречённое на провал, дело.
Руки старушки дрогнули, посуда звякнула, и женщина, чуть помедлив, обернулась. Глаза круглые, шокированные. Натруженные, заскорузлые пальцы схватились за край старого, но чистого фартука и смяли его.
– О Всевышний! Вы не помните меня? – и слёзы в глазах.
– Я ударилась затылком, – выдохнула, не зная, как быть. Всегда терялась при виде чужих слёз, – в голове туман, никого и ничего не помню. Что это за место? Как я тут очутилась? И вообще, кто я сама такая?
Бабулька подтянула к себе стул и обессиленно на него рухнула. По морщинистой щеке побежала крупная прозрачная слеза.
– И как же нам теперь быть? – всхлипнула она.
– Не плачьте, – мне было искренне жаль несчастную женщину, я свесила ноги с кровати и хотела было встать, чтобы подойти к ней, но не успела ничего из этого сделать.
– Вам пока нельзя ходить! Сил мало, оступитесь, упадёте! Меня Шелька зовут, я ваша помощница, пособляю по хозяйству! – тараторила она, помогая мне вернуться в лежачее положение.
– Шелька, по нужде сходить всё равно придётся! – воскликнула я и дёрнула плечом, чтобы вырываться из её цепких рук. Вышло слабое трепыхание и заболели рёбра.
– Охохонюшки! Сейчас-сейчас, – шмыгая носом, моя сиделка резво наклонилась и вынула из-под кровати… утку. То есть подобие мочеприёмника, допотопный, но вполне определённой формой, которая не оставляла сомнений в назначении сего предмета.
– Ну уж нет! – фыркнула и строго нахмурилась, – веди в уборную!
И меня повели, поддерживая с одной стороны. Пришлось выйти из комнаты, шаркая ногами в кожаных башмаках, и преодолеть некоторое расстояние – туалет находился в другом конце коридора. Что же, я уже потихоньку догадывалась, что не всё так просто и это место далеко не привычная городская квартира со всеми удобствами. И выносной большой горшок, стоявший за ширмочкой, являлся прямым доказательством, что занесло меня неизвестно куда. Страх подступил к горлу, но радовало одно очень важное обстоятельство – я жива, у меня не ломит виски и не идёт носом кровь. А с остальным можно разобраться.
Сделав свои дела, также с помощью Шельки, её присутствие смущало, но без умелых действий женщины я бы провозилась неизвестно сколько времени, подошла к тазу и мне полили на руки из рядом стоящего кувшина. Умылась: плеснула в лицо и на шею, стало полегче. И вгляделась в мутное отражение.
И пусть изображение плыло, было не чётким, но это точно моё лицо. Молодое, симпатичное, курносое, овальное. Шок. Непонимание. Всё это посетило меня с удвоенной силой, но я смогла сдержать возглас и, взяв в руки чистую тряпицу, заменявшее здесь привычное полотенце, насухо вытерлась.
– Как меня зовут, Шелька? – оказавшись снова в своей комнате, спросила я вдруг ставшей молчаливой, женщину.
– Госпожа, ваше имя Эйлианна Бейл. Вы хозяйка этого дома и земель вокруг него, – через минуту, ответила она и снова всхлипнула.
Я же, чувствуя, что этот небольшой променад до отхожего места оказался не самой хорошей идеей – болели-гудели ноги и ушибленные рёбра, устало присела на краешек кровати и выдала:
– А теперь по порядку. Мне нужна твоя помощь, чтобы всё вспомнить. Без тебя я не справлюсь, у меня никого нет. Такое ощущение, что я осталась одна в целом мире, – говорила искренне, поскольку так оно на самом деле и было. Слёзы невольно застили взор. Стало так жаль саму себя, аж выть захотелось. И это моё состояние Шелька очень чутко уловила, потому что перестала шмыгать носом и взялась утешать меня, поглаживая меня по узким плечам, начала рассказ.